Российское народовластие: развитие, современные тенденции и противоречия

Можно утверждать, что одной из задач функционального народовластия является вытеснение или ограничение любых форм (внешнего) политического насилия, враждебных или опасных для системы жизнеобеспечения народа. Другими словами, «объектом противодействия» для народовластия является любое внешнее насилие, опасное для системы социальной кооперации большинства населения.

Принято различать «физическое насилие» и «структурное насилие» [239] . Под физическим насилием в повседневной жизни понимают деструктивное применение физической силы против индивидов и их собственности. Физическое насилие в политическом смысле означает применение физической силы для поддержания системы социального угнетения и политического господства. Акты физического насилия по своей форме ничем не отличаются от актов криминального характера, хотя, разумеется, акты насилия со стороны официальных лиц могут быть защищены публично-правовой индульгенцией.

Что касается структурного насилия, то его невозможно представить визуально как единовременный акт, осуществляемый определенным агрессором против конкретного лица. Структурное насилие является свойством государственно-административной системы и является одной из причин актов физического насилия со стороны кого бы то ни было. Структурное насилие всегда ограничивает социальный ресурс отдельных лиц или социальных групп и приводит к тому, что физические, интеллектуальные и, что особенно прискорбно, моральные характеристики людей оказываются значительно беднее их потенциальных возможностей.

Методы функционального народовластия носят одновременно ненасильственный и инклюзивный характер. Это означает, что основой функционального народовластия является теория и практика ненасилия, но в то же время одной из задач функционального народовластия является приспособление методов классической политики (в духе Макиавелли) задачам поддержания уровня жизнеобеспечения, приемлемого для большинства населения. Дело в том, что профессиональные оппоненты народовластия изначально воспринимают ненасильственные методы народной политики как одну из форм внешнего насилия по отношению к «представителям государства». Такой подход психологически понятен, поскольку многие профессиональные политики и представить не могу т, что можно «делать политику» в манере Махатмы Ганди или Мартина Лютера Кинга. Таким образом, объективную принудительность народной воли профессиональные политики нередко воспринимают как скрытую или утонченную форму политической агрессии, которая «нелегитимна, так как не санкционирована конституцией т. п.».

Наиболее распространенными методами ненасильственной политики являются протест, несотрудничество, бойкот и гражданское неповиновение . Однако эти методы ни в коей мере не должны применяться в контексте «эскалации угроз». Граждане, практикующие ненасильственные методы политической борьбы, во-первых, не ставят перед собой четких политических целей (например, добиться отставки какого-либо одиозного политика). Во-вторых, они вообще не персонифицируют своего политического контрагента. Так, Мартин Лютер Кинг советовал активистам ненасилия направлять «фрустрацию и гнев против „сил зла“ или против системы, а не против отдельных индивидов в этой системе» [240] .

В-третьих, активистов ненасилия можно охарактеризовать – в терминах психологической теории права Л. И. Петражицкого – как «субъектов претерпевания». Нетрудно заметить, что в этическом плане эмоция претерпевания связана с идеей самопожертвования. Так, еще Махатма Ганди учил своих последователей следующему правилу: «Как человек, обучающийся насилию, должен изучить искусство убивать, так и человек, обучающийся ненасилию, должен научиться искусству умирать» [241] .

Однако в политическом плане ненасильственное «претерпевание» вовсе не совпадает с толстовским «непротивленчеством», а является достаточно мощным, хотя и непривычным средством борьбы. Речь идет о своеобразном «политическом соревновании» между активистами ненасилия, с одной стороны, и представителями истеблишмента – с другой. Как правило, представители официальной власти не умеют «перетерпеть» стратегию и тактику разнообразных претерпеваний со стороны активистов ненасилия. Обычно профессиональные политики первоначально применяют против участников акций ненасилия традиционные меры физического и психического принуждения. Однако рано или поздно представители истеблишмента сдаются, так как они не владеют искусством терпения.

Успех функционального народовластия во многом зависит от тех мотивов, которыми руководствуются активисты ненасильственного протеста. «Порочные мотивы имеют место, когда в намерение (активиста) входит только достижение победы или удовлетворение эгоистического интереса» [242] . Таким образом, субъект ненасильственной акции народовластия должен подчинять свои мотивы публичному интересу. Он ни в коей мере не должен рассматривать политических контрагентов в качестве «врагов народа», но должен стремиться к тому, чтобы противоположная сторона всегда имела шанс достойным образом, «сохранив лицо», перейти от конфронтации к конструктивному диалогу.

Сущность политики ненасилия сводится к трем базовым императивам:

• отказ применять принцип талиона, в частности, отказ отвечать физическим насилием на физическое насилие со стороны носителей государственной власти;

• отказ от стремления к господству, или «торжеству», над своими оппонентами;

• отказ от каких-либо акций, пока не идентифицированы причины структурного насилия в государстве и обществе; соответственно акция ненасилия всегда направлена против причин, а не следствий структурного насилия.

Знаменитый соляной марш Ганди и других активистов национального освобождения Индии в 1930–1931 годах носил перформативный характер. Целью соляного марша была демонстративная акция гражданского неповиновения, направленная против колониальных соляных законов. Ганди собственноручно выпарил определенное количество соли из морской воды и тем самым нарушил соляной закон Британской Индии. В результате были разработаны следующие алгоритмы и правила любой политической акции ненасильственного характера:

1) подготовка и проведение акции подчиняется принципу самодостаточности; посторонняя помощь на приемлемых условиях не отвергается, но на нее никогда не следует рассчитывать;

2) необходимость удерживать инициативу и обеспечить конструктивное руководство акцией неповиновения;

3) полная информационная прозрачность целей, стратегии и тактики акции неповиновения как для общественности, так и для политических оппонентов, которые должны быть заранее уведомлены о всех действиях активистов ненасилия;

4) готовность к разумному сокращению выдвигаемых требований вплоть до минимума, совместимого со стандартами «народного духа»; умение корректировать требования в зависимости от ситуации, не принося в жертву принципы ненасилия и народовластия;

5) поэтапное, шаг за шагом, осуществление акции ненасильственного протеста в соответствии с основными пунктами намеченного плана. Акция должна носить динамический характер, статические состояния означают потерю инициативы и дают дополнительные преимущества политическим контрагентам. Прямое действие, то есть кульминация акции ненасильственного протеста (например, блокирование доступа в офис руководству компании, наносящей непоправимый ущерб окружающей среде), осуществляется лишь в тех случаях, когда была полностью исчерпана возможность добиться решения проблемы иным способом;

6) постоянный самоконтроль и недопущение психологического перехода от стратегии и тактики ненасилия к традиционным средствам политического противостояния. Последние недопустимы не только в этическом, но и в техническом плане, так как подобная психологическая метаморфоза одновременно означает переход на «игровое поле» истеблишмента и продолжение борьбы «по его правилам»;

7) постоянный поиск путей сотрудничества с контрагентами на достойных для обеих сторон условиях. Следует использовать любой шанс для того, чтобы продемонстрировать контрагентам искреннюю готовность рассматривать их в качестве потенциальных союзников, а не врагов, которых следует «победить»;

8) отказ подменять принципиальное решение вопроса заключением сделок по отдельным пунктам и бартерными операциями «отступного» характера;

9) необходимость достижения полного согласия с контрагентами по всем принципиальным вопросам, например в виде опубликованного меморандума, перед тем как выразить свое согласие на окончательное решение.

В современную эпоху понятие «социальная справедливость» становится одновременно экологическим и ресурсоемким. Это означает, что справедливость приобретает тотальный характер и становится глобальной функцией народовластия, а не отдельных партийных идеологий. В рамках этой тотальной справедливости бессмысленно противопоставлять «предпринимательскую справедливость» «пролетарской справедливости», или «справедливость для домохозяйки» разыгрывать как политическую карту против «справедливости для студента». Когда воздух мегаполиса отравлен, в тенденции не спасают и самые дорогие кондиционеры, когда грунтовая вода на сотни миль в округе заражена, где гарантия, что богатые покупают и пьют действительно чистую природную воду?

Среди партийных идеологий в этих условиях долгосрочный шанс выжить имеют лишь так называемые идеологии «одного пункта». На организационном уровне эти идеологии представлены экологическими движениями, или «зелеными партиями». Вряд ли будет преувеличением утверждение о том, что мир XXI века принял упрощенные, «манихейские» характеристики. Теперь независимо от обветшалых партийных идеологий мир делится на две неравные части: глобализированный потребительский класс и локализированные (по «национальным квартирам») маргиналы. В потребительский класс – используя терминологию Г. Моска – целиком входит так называемая управляющая элита, национальная по форме и глобализированная по существу.

Этой социально-экономической дихотомии мира соответствует и двойственность «социальной справедливости». Для глобального потребительского класса принцип справедливости заключается, например, в следующей формуле: «[жители] богатых кварталов не желают больше платить за [жителей] бедных кварталов» [243] . Напротив, для локализированных бедных справедливость уже не имеет финансовых характеристик и практически совпадает с борьбой за собственное человеческое достоинство или – в критическом случае – просто с борьбой за выживание. Строго говоря, богатые как социальная категория, как референтная группа, вообще не нужны для того, чтобы бедные осознали свою справедливость как универсальную ценность, пригодную при прочих равных условиях и для богатых. В конечном счете даже богатые не могут без лукавства оспорить тезис о том, что понятие справедливости требует от каждого отстаивать собственное человеческое достоинство любыми социально приемлемыми способами. Как видим, так называемая «справедливость для бедных» не является просто «сермяжной правдой». Речь идет о родовом понятии «социальной справедливости».

Напротив, то, что называют «справедливостью» обитатели богатых кварталов, является лишь частным случаем так называемой «налоговой справедливости». Проблема, однако, заключается в том, что понятие «налоговая справедливость» весьма дискуссионно с точки зрения едва ли не всех субъектов права, кроме налоговых органов государства. Отсюда можно сделать вывод, что принцип социальной справедливости приобретает собственный смысл только в контексте народовластия, или – в терминах глобализации – в контексте объективной и часто потенциальной власти маргинализированных слоев населения Земли.

Понятие «глобализация» также начинает раздваиваться в зависимости от того, в какую перспективу мы его помещаем. С точки зрения космополитов-потребителей, речь идет о корпоративной глобализации. Последнюю можно определить как идеологию или политику подчинения всего земного шара целям и задачам ведущих промышленно-финансовых корпораций мира, которые посредством агрессивного взаимодействия с окружающей средой создали то, что принято называть «обществом потребления» с его дискуссионными стандартами и сомнительным ценностями. В известной степени глобальный потребительский класс является лишь функцией ТНК и может существовать только на условиях, совместимых с глобальными целями, задачами и методами ведущих корпораций мира. Разумеется, для потребительского класса «глобализация» совпадает с корпоративной глобализацией, то есть с идеологией агрессивного воздействия на окружающую среду, истощающего экосистемы Земли, элементом которых является и сам homo sapiens.

Напротив, для маргинализированного «остального человечества» глобализация приемлема только в рамках общей демократической традиции. Демократическая глобализация означает распространение по всему миру «демократической революции», то есть таких институтов демократии, которые совместимы с принципом человеческого достоинства (например, принцип субсидиарности, принцип равноправия мужчины и женщины, принцип ответственного правительства и т. п.).

Даже нейтральные виды глобализации, например глобализация в области обработки и передачи информации, в зависимости от избранной перспективы подчиняются либо стандартам корпоративной глобализации, буквально обедняющей человеческую природу, либо целям и задачам демократической глобализации, направленной на защиту многообразия экосистем. Во всяком случае, через Интернет можно распространять как информацию для «средненедоразвитых потребителей», так и сведения о стратегии и тактике народовластия. По аналогии мобильные телефоны можно использовать для того, чтобы прослушать «новый анекдот», но можно их использовать и для того, чтобы обеспечить координацию единовременной и ненасильственной акции протеста (например, против корпоративной глобализации).

Понятие «потребительский класс», на наш взгляд, также не является однородным и обозначает совокупность различных социальных страт и контингентов. Условно говоря, потребительский класс можно разделить на контингент необратимых сторонников корпоративной глобализации и контингент «сомневающихся» в том, что экономический рост является синонимом понятия «прогресс». Первый контингент включает в себя «глобализированных богатых» и тяготеющих к ним по социально-экономическому статусу других представителей потребительского класса. Во второй контингент входят такие представители потребительского класса, которые обратимы в том смысле, что могут стать носителями экологического мировоззрения. Объективной предпосылкой этого является то, что они по ряду причин тяготеют к маргинализированному большинству населения Земли.

На первый взгляд понятие «потребительский класс» во многом совпадает с устаревшим ныне понятием «средний класс», однако это не совсем так. Дело в том, что даже на Западе «средние классы» так и не превратились в монолитный потребительский класс. Что касается стран «второго» и «третьего» мира, то там так называемые «белые воротнички» (основной контингент традиционных средних классов) часто занимают промежуточное положение на нижней границе современного потребительского класса и верхней границе маргинализированного большинства. Другими словами, на Западе отчасти, а в «остальном» мире по преимуществу следствием корпоративной глобализации является маргинализация средних классов. В известной мере именно этот контингент может стать политическим и моральным авангардом функционального народовластия, например, в рамках всевозможных «зеленых партий» и инициативных групп на уровне муниципалитетов.

Summary

Will the Russian Federation become a democratic nation with republican government? Will this country form efficient institutions of the citizens’ control over government misconduct? These questions are topical in today’s Russia. The ruling bureaucracy is persistent in its intentions to prove that guided democracy pertains to this country, and is trying to justify its exclusive role in the exercise of power. In Russian Democracy: Its Development, Present-Day Tendencies and Antinomies , a group of prominent Russian experts, working under the editorial supervision of the head of the Independent Election Institute, Alexander Ivanchenko, demonstrates that the Russia citizens actively enjoy democratic rights and freedoms. Thanks to public self-determination, the Russian State preserves stability and possibility of renewal and development. The contributors to the volume reinterpret the former ideas of the place and role of the bureaucratic State, and propose a new conception of the development of Russia’s political system based on multiparty system, competitiveness of views and ideas, ramified system of conciliation enabling the participants to reach the most important governmental decisions. This implies new functions of the Russian State, as well as its inseparability from the institutions of democracy, different forms of direct and representative democracy, and the mechanisms of feedforward and feedback. Such mechanisms, which are necessary for well-balanced social, economic and political reforms, are lacking in today’s Russia.

Примечания

1

Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 184.

2

Прокопий из Кесарии . Война с готами. М., 1950. С. 297.

3

Лаврентьевская летопись // Полное собрание российских летописей. СПб., 1846. Т. I. С. 377–378.

4

См. : Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения в России XVI века // Вопросы истории. 1958. № 5.

5

Ключевский В. О. Соч. : В 9 т. М., 1988. Т. II: Курс русской истории. С. 369.

6

Там же. Т. III. С. 183.

7

См. : Сперанский М. М. Проекты и записки. М. ; Л., 1961.

8

Основы местного самоуправления и муниципального управления. М., 1999. Ч. 1. С. 115.

9

См. : Собрание Узаконений и распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате, 1904: Отдел второй: Второе полугодие. СПб., 1904. Ст. 1916 (№ 189, 14 декабря 1904 г.).

10

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 334–335.

11

Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году: Реформа и революция. СПб., 1991. С. 38.

12

Кравец И. А. Конституционализм и российская государственность в начале XX века. М. ; Новосибирск, 2000. С. 77.

13

Полное собрание законов Российской империи / 3-е изд. Т. XXV. № 27029.

14

Лазаревский Н. И. Русское избирательное право. СПб., 1913. Т. 1. С. 480.

15

Ленин В. И. Полное собрание сочинений / 5-е изд. Т. 12. С. 205.

16

Бородин А. П. Государственный совет России, 1906–1917: (Состав и роль в истории третьеиюньской монархии): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. М., 2000. С. 35.

17

Кравец И. А. Указ. соч. С. 209.

18

Февральская революция 1917 г. : Собрание документов и материалов. М., 1996. С. 142–143.

19

Российское законодательство Х–ХХ веков: В 9 т. Т. 9: Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1994. С. 126–127.

20

Смирнов А. Как готовили выборы в Учредительное собрание // Выборы: законодательство и технологии. 2001. № 4. С. 49.

21

Там же. № 5. С. 53.

22

Левчук С. Конституционные проекты Временного правительства России в межреволюционный период 1917 г. // Право и жизнь. 1996. № 10. С. 143–144.

23

Смирнов А. Указ. соч. // Выборы: законодательство и технологии. 2001. № 4. С. 52.

24

Протасов Л. Г. Всероссийское учредительное собрание: История рождения и гибели. М., 1997. С. 145.

25

Там же. С. 585.

26

Ленин В. И. Государство и революция // Ленин В. И. Полное собрание сочинений / 5-е изд. Т. 33. С. 48.

27

Манифест Коммунистической партии / Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1955. Т. 4. С. 435.

28

Съезды Советов в документах, 1917–1936. М., 1959. Т. 1. С. 72.

29

Ленин В. И. Указ. соч. С. 116.

30

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1956. Т. 17. С. 342.

31

Тихонов В. И., Тяжельникова В. С., Юшин И. Ф. Лишение избирательных прав в Москве в 1920–1930-е годы. М., 1998. С. 25.

32

Советская историческая энциклопедия. М., 1971. Т. 13. С. 200.

33

Иванченко А. В. Избирательные комиссии в Российской Федерации: История, теория, практика. М., 1996. С. 26.