Человек со шрамом

Виталий Закруткин

Человек со шрамом

Повесть о разведчике

«Все видеть, самому оставаясь невидимым; все слышать, самому оставаясь неслышимым; все знать, самому оставаясь неуловимым».

1.

«На лбу этого человека косой светлый шрам — след сабельного удара. Этот человек высок, белокур, худощав, у него голубые глаза. Он гвардейский офицер Красной Армии и зовут его Андрей Одинцов.

Кто доставит человека со шрамом, живого или мертвого, германскому командованию, тот получит военный орден, тридцать тысяч рублей и дачу в Тироле».

Такое объявление немцы расклеивали во всех городах, станицах и селах, через которые проходила дивизия «Викинг». Человек со шрамом не давал немцам покоя: умный, хитрый, хладнокровный и храбрый, он, казалось, был вездесущим, — и каждое его появление приносило много хлопот старому полковнику Лему, начальнику дивизионной разведки: то из блиндажей исчезали офицеры, то огонь советской артиллерии в течение десяти минут уничтожал боеприпасы, то загорались склады горючего, то русские ассы бомбили самые что ни-на-есть секретные штабы и командные пункты.

Следы всего этого тянулись к человеку со шрамом. По ночам солдаты видели его в блиндажах, однажды даже поймали, но он убежал, перебив конвоиров.

Полковник Лем рассвирепел. По его приказу гестаповцы начали тщательные поиски неуловимого разведчика в населенных пунктах, а отборные эсэсовцы следили за боевым участком так, что, кажется, муха не могла бы пролететь.

Полковник Лем бесился не случайно: по всем данным, человек со шрамом не был профессиональным шпионом, ловким агентом-одиночкой, у которого имелись бы явочные квартиры, резиденты, шифры. Нет, это был молодой кавалерийский офицер, лейтенант гвардейского полка, военный разведчик, который чаще всего действовал с небольшой группой казаков. И хотя подчас он забирался в глубокий тыл один, но главным образом вел тактическую и оперативную разведку на переднем крае, то-есть почти постоянно находился на немецких позициях, где его могли поймать, казалось бы, легко. И тем не менее он был неуловим.

Наконец, когда однажды дерзкий русский разведчик унес из штаба важные документы, полковник Лем не выдержал: расписываясь в собственной слабости, он попросил главную квартиру командировать в дивизию лучшего офицера немецкой контрразведки — капитана Герда Вертера.

Вертер прибыл в дивизию третьего мая и предъявил бумагу, в которой было сказано, что он командируется на месяц для поимки русского разведчика. И когда старик Лем усомнился, достаточный ли это срок, знаменитый капитан, поигрывая железным брослетом на запястье мускулистой руки, сухо отрезал:

— Через месяц, третьего июня, вы, полковник, будете иметь удовольствие допрашивать человека со шрамом.

2.

Гвардии лейтенант Андрей Одинцов лежал в землянке. Из дверей землянки виден был бирюзовый квадрат чистого весеннего неба и зеленые шапки степных курганов. На позициях стояла тишина, о которой говорят: «ничего существенного». Пока в штабах готовились к большим боям, противники сидели в окопах, лениво перестреливались и ждали.

Андрей Одинцов глубоко вздохнул: где-то вверху пели невидимые жаворонки, их песня висела над степью, тонкая и нежная; на курганах посвистывали суслики; ветер шевелил сухой кустарник, сквозь который уже пробивались острые стрелки молодой травы.

В землянке пахло свежим сеном, кожей и влажной одеждой — на веревке сушились шинель и гимнастерка. Здесь все было привычно и спокойно: висящий на проволоке светильник — четыре патрона, вставленных в консервную банку; автоматы в углу, бинокль и пистолеты на стенке; книги, сложенные стопкой на деревянном столе, — «Вопросы ленинизма», Клаузевиц, боевые уставы, записки о разведчиках Макса Ронге, Джонсона, Чарльза Росселя, воспоминания Наполеона.

Андрей встал, потянулся, сбросил гимнастерку, майку и стал умываться. У него было худое, мускулистое тело, белокурые волосы, холодноватые, серые с голубизной глаза. На высоком лбу, опускаясь к левой брови, светлел косой шрам. Тонкие губы и твердый изгиб подбородка говорили о воле и упрямстве этого человека.

Бывший колхозный агроном, донской казак Андрей Одинцов стал разведчиком в 1940 году, во время войны с белофиннами. Профессия разведчика увлекла его своей романтикой, благородным риском, безграничными возможностями творческих дерзаний. Там, в Финляндии, двадцатилетний Андрей Одинцов получил первое боевое крещение, там он выдержал замечательное единоборство с прославленным финским разведчиком Хартикайненом. Это чуть не стоило ему жизни — сдавленный железными руками Андрея, Хартикайнен перед смертью ударил его короткой финкой по лицу. Памятью об этом поединке остался глубокий шрам на лбу Одинцова.

С тех пор Андрей решил посвятить себя военной разведке. Он остался в армии, много читал, постоянно тренировал и закалял свое тело, учился владеть в совершенстве оружием, — словом, упрямо и настойчиво готовился. В первый же день войны его назначили в казачий кавалерийский полк, где он стал руководить группой разведчиков.

Андрей посмотрел на часы и закурил. Через пять минут должны прийти казаки-«язычники». Казаки любили и боялись лейтенанта Одинцова. Его многочисленные похождения, три боевых ордена, исключительная храбрость, — все это влекло к нему, но в то же время побаивались его за резкость, за строгую требовательность и некоторые странности.

Разведчики вошли в землянку, поздоровались и сели на сено. Андрей, скосив глаза, следил за ними и неожиданно сказал маленькому веснущатому ефрейтору Кочеванову:

— Ну-ка, Кочеванов, пройди по землянке.

Недоумевающий Кочеванов сделал несколько шагов. Андрей нахмурился.

— Так и есть: ступаешь не на всю ступню, а на пятку, как медведь. Этак немцы обнаружат тебя за километр. Ивашко, выйди наверх, подальше, и пройди так, как ходит Кочеванов.

Гигант-украинец Прохор Ивашко, молчаливый, рыжеусый силач, которого разведчики звали «дядей Прохором», вышел из землянки. Все притихли. Слышно было, как поют жаворонки и шелестит под ветром ковыль. Потом разведчики услышали четкие шаги — топ, топ, топ...

— Слышно? — спросил Андрей.

— Да, — ответили казаки.

— Ивашко, — закричал Андрей, — взойди на крышу землянки и походи так, как я учил.

Снова тишина, разведчики слушают, приложив ухо к земляной стене, но на этот раз звука шагов не слышно.

— Ходишь, Ивашко? — кричит Андрей.

— Хожу, товарищ гвардии лейтенант, по самой крыше хожу...

— То-то. Ходить надо умеючи.

Ивашко вернулся. Андрей спросил у смущенного Кочеванова:

— Ну-ка, скажи, как ты определишь проходимость болота?

— Ежели, скажем, на болоте растет мох и есть на нем очосы, болото проходимо, а ежели растет пушица-трава и часто попадаются лужи, значит, непроходимо.

— Так. А теперь возьми карандаш и изобрази мне на бумаге проходимое болото.

Кочеванов стал рисовать в блокноте. Андрей молча наблюдал.

— Кончил?

— Так точно, товарищ гвардии лейтенант, — сказал Кочеванов.

— Покажи, — Андрей повертел блокнот в руках. — На индюка похоже твое болото. Немцев одолеваешь, а болото нарисовать не можешь. Гелашвили, поработай с Кочевановым.

...Так Андрей учил своих бойцов каждый день. Упрямо отправляя всех, кого ему присылали по приказу, он признавал только разведчиков-добровольцев и тренировал их часами: то заставит неслышно пройти в темноте по тропе, где разбросаны пустые консервные банки, кучи стреляных гильз и патронные ящики, то учит азбуке Морзе и обращению с компасом; то показывает приемы «джиу-джитцу» и заставляет боксировать; то разложит на столе немецкие погоны, нарукавные шевроны, петлицы, значки, ордена, автомобильные флаги и прикажет разведчикам изучать весь этот музей; то пошлет охотиться на зайцев и лисовинов.

Он ненавидел сухую схоластику и, сам того не замечая, выработал в боях с немцами живую школу разведывательного искусства, из которой вышли такие молодцы, как силач дядя Прохор; ловкий, как кошка, грузин Гелашвили; хитрый и лукавый сержант Корнеев, казаки Ильяшев, Кочеванов, Гурьев.

Сегодня Андрею помешали. В землянку прибежал связной и сказал, что майор приказывает лейтенанту Одинцову немедленно явиться в штаб. Андрей отпустил казаков и ушел.

Толстый майор Кирюшин, начальник штаба полка, сидел в землянке. Перед ним стоял тощий солдат в замасленном мундире.

— Вот, Андрюша, это венгерец-разведчик. Сам перешел к нам. Садись, послушай, что он рассказывает.

Андрей сел на табурет, снял фуражку. Венгерец вскрикнул и попятился к стене.

— Чего ты? — удивился майор.

— Шрам, — залепетал венгерец, — человек со шрамом... господин Андрей Одинцов.

Офицеры засмеялись. Венгерец, заикаясь от волнения, торопясь, перевирая слова, забормотал:

— Господин Одинцов, в дивизию «Викинг» вызван капитан Герд Вертер, великий разведчик. Он приехал поймать человека со шрамом... вас, господин офицер.

— Капитан Герд Вертер? — оживился Андрей. — Это приятно. Вертер — лучший ученик полковника Николаи. Какой он из себя, этот Вертер?

— Он выше вас ростом, господин Одинцов, — сказал венгерец, — он тирольский снайпер, спортсмен... на левой руке носит железный браслет...

— Гм... Хорошо, — Андрей встал, прошелся по землянке. — Железный браслет на левой руке? Он получит такой же браслет и на правую руку.

Простившись с майором, Андрей ушел к себе. Венгерец проводил его восхищенным взглядом.

3.

Андрей решил отправиться в разведку на участок «Дейчланд» и понаблюдать за немцами.

Ночью в землянку собрались разведчики. Все уже знали, что к немцам приехал капитан Герд Вертер, и каждый хотел итти с Андреем, но Андрей сказал:

— Нам нужно раскрыть намерения немцев. Одна группа во главе с Корнеевым пойдет в глубокую разведку, на двадцать километров в тыл к противнику, разведает резервы врага и расположение артиллерии. Двое — Ивашко и Гелашвили — пойдут со мной наблюдать за передним краем.

Отпустив группу Корнеева, Андрей, как всегда, испытывал внутреннее напряжение, которое сказывалось в том, что он часто курил и, думая, насвистывал какую-то однообразную мелодию.

Предстоящее наблюдение за передним краем было особенно трудным: полк «Дейчланд» занимал участок в заболоченной низине, которая пересекалась речкой; впереди речки стояло боевое охранение немцев, а подходы к берегу были минированы.

— Какая глубина речки? — спросил Андрей.

— Примерно метр с четвертью, — ответил Гелашвили.

— Там, кажется, есть камыш?

— Очень редкий, кустиками.

— Так. Выходим в тринадцать часов. До наступления темноты наблюдаем за боевым охранением противника. В двадцать часов пробираемся к реке, входим в воду и в течение суток изучаем позиции немцев.

— Сутки в воде? — поеживаясь, спросил Гелашвили.

— Да, сутки в воде. Надеть противоипритные костюмы, застегнуть их наглухо, как делают водолазы. Капюшоны и плечи замаскировать камышом. На шею — пистолет и по две гранаты, на пояс — ножи. Продовольствия на сутки. Фляги наполнить спиртом. Понятно?

— Так точно, товарищ лейтенант.

Все разошлись. Андрей походил, посвистал, потом лег и спокойно уснул. Утром он разделся догола, жирно смазал тело ружейным маслом, надел брюки, гимнастерку, резиновые сапоги, противоипритный костим. Ивашко туго зашнуровал Андрею костюм и пришил к капюшону камыш. За пояс Андрей сунул финский нож, на шею повесил пятнадцатизарядный браунинг и гранаты.

Когда все было готово, он снял со стены широкий двойной пояс, сшитый из брезента, — такие бывают у связистов; в этом поясе был набор нужных для разведчика предметов: карты, ножи, тонкий и крепкий аркан, зажигательное стекло и всякие мелочи.

Ивашко — дядя Прохор, заметив, что Андрей взял пояс, усмехнулся:

— Ото добре, шо вы взялы свое стекло. А то я без курева не можу. Спички в води промокнуть...

— Ладно, — засмеялся Андрей. — Пошли.

Миновав линию боевого охранения, разведчики легли в траву и поползли. Светило майское солнце, в степи шумел ветер. Подвигаясь вперед, Андрей улыбался: ползли так неслышно, что жаворонки безбоязненно прыгали рядом, сверкая бисерными глазами, а суслики не прятались в норы.

До сторожевого охранения противника осталось метров пятьдесят. Разведчики приникли к земле и стали наблюдать: впереди, в замаскированной бурьяном землянке, сидели немцы-пулеметчики, изредка оттуда раздавались две-три коротких очереди. Дальше, в кустах ракитника, за большим диким камнем, блестели стекла стереотрубы — это лежал корректировщик. Правее, в лощинке, поросшей полынью, расположились автоматчики, — слышно было, как они разговаривали, смеялись, кашляли.

Так разведчики пролежали до темноты, а когда стемнело, сошлись в одно место, поели и поползли к реке. На этот раз ползли гуськом — впереди гибкий Гелашвили, за ним Андрей и дядя Прохор. Гелашвили искусно пробрался через минное поле и провел товарищей к реке.

Было темно. Где-то совсем близко слышались голоса, пахло дымом, а снизу тянуло сыростью. Река. Разведчики уползли в разные стороны — дядя Прохор налево, Гелашвили направо.

Андрей, нащупав руками берег, неслышно соскользнул в воду и тихонько пошел вперед. Сразу стало холодно. Когда вода закрыла плечи, а щеки коснулись листьев какого-то растения, Андрей остановился и стал ждать...

Рассвело. Речная гладь отразила новый кустик камыша — Андрей убедился, что лицо и капюшон замаскированы прекрасно.

Прямо перед Андреем, в пятнадцати метрах, темнели амбразуры немецких дотов. У одного из дотов сидел полуголый немец и, что-то мурлыча, зашивал сорочку; двое других чистили пулемет; из землянок поднимался голубоватый дымок. Потом один за другим стали вылезать солдаты. Они зевали, почесывались и, прикрыв глаза, смотрели на восток.

В девять часов немцы принесли завтрак. Солдаты снова разошлись по землянкам, но тут началась орудийная стрельба. Снаряды разрывались недалеко.

За линией дотов высились холмы. Андрей заметил, что к этим холмам подъезжают грузовики с минами. Десять солдат стали разгружать машины и складывать мины в бурьяне. «Так, значит венгерец сказал правду — «Дейчланд» готовится к атаке», — подумал Андрей. Потом солдаты стали носить в землянки патронные ящики и пулеметные ленты.

Наблюдая все это, Андрей стоял неподвижно. Это было нечеловечески трудно. Опуская глаза, он видел речное дно, листья водорослей, играющих рыб. Время от времени он осторожно переставлял ноги — тогда исчезали рыбьи стаи, со дна поднималась муть, а на поверхности появлялись серебристые пузырьки.

Вдруг внимание Андрея привлек мотоцикл, который подкатил почти к самому берегу. С мотоцикла сошел высокий офицер в камуфлированном плаще. Солдаты вскочили и отдали ему честь. Офицер сел на камень, расстегнул плащ и достал бинокль. Когда он подносил бинокль к глазам, Андрей успел увидеть на левой руке офицера железный браслет. «Капитан, Герд Вертер», — вздрогнул Андрей.

Если бы Герд Вертер знал, что в десяти шагах от него по горло в воде стоит человек, ради которого он приехал сюда и о котором думал дни и ночи, он закричал бы от счастья. Но Вертер не мог предполагать, что человек со шрамом может дойти до такой дерзости. Вертер изучал местность. Понаблюдав минут двадцать, — на протяжении этого времени Андрей не сводил с него глаз, — он сел в мотоцикл и уехал.

И снова мучительно тянулось время, окоченели руки и ноги Андрея и стала кружиться голова. Но он подавлял в себе мучительное желание выйти из воды, шевелил пальцами, до крови кусал губы и наблюдал.

Когда стемнело, Андрей осторожно вылез на берег, лег в траву, тихонько отстегнул флягу и выпил спирта. Спирт придал ему силы, и он пополз на восток, к кусту свербиуса, где условился встретиться с товарищами.

Гелашвили уже ждал его, но Прохора Ивашко не было.

— Где его чорт носит? — сердито сказал Андрей.

— Не могу знать, товарищ гвардии лейтенант, — прошептал Гелашвили.

Вдруг у реки раздался дикий вопль, взрыв гранаты, крик «доннер-веттер», выстрелы, шум борьбы.

Потом все стихло, только лодка захлюпала.

— Эх, сплоховал! — сквозь зубы сказал Андрей и, подумав, добавил:

— Гелашвили, за мной! Нам надо вернуться в полк немедленно. А Ивашко вывернется. Такой не пропадет, это настоящий разведчик... Пошли!

4.

Дядю Прохора допрашивал капитан Герд Вертер. Он не кричал на пленного, ничем ему не угрожал, но, глядя в светлые, как ледяшки, глаза офицера, дядя Прохор понял, что от него ждать пощады нельзя. На вопрос о прошлом Ивашко, не моргнув, ответил:

— Кулак. Убег из села. Скрывался.

Вертер постукивал карандашом по столу.

— Кулак? Это хорошо, — сказал он по-русски. — Лейтенанта Одинцова знаешь?

— Знаю, — ответил Прохор, — это мой начальник.

Вертер осторожно выпытывал у Прохора: с каким заданием его послали к реке, был ли с ним кто-нибудь, знают ли русские о готовящемся наступлении на участке полка «Дейчланд». Дядя Прохор спокойно отвечал: