Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево

Ирина молчала, точно оцепенев от ее слов, а Алика продолжала:

— Да, мамочка, ты была так занята, что не заметила, что я выросла. Сама выросла, как трава под забором. И если я что-то делаю не так — откуда я могу знать, как правильно? Кто меня этому мог научить? Гувернантки? Учителя в лицее, куда ты меня сдавала, как в камеру хранения? Аниматоры в отелях, где я отдыхала с кем угодно, только не с тобой? А ты меня еще смеешь куском хлеба попрекать! Да пропади ты пропадом!

С этими словами Алика сорвалась с места и выбежала из вагона-ресторана. Вопреки ее ожиданиям мать не бросилась за ней, хотя Алика надеялась на это до тех пор, пока не дошла до своего вагона.

Наплевав на все запреты, Алика покурила в тамбуре, потом вернулась в купе. Мать так и не появилась, но на столике обнаружился ланчбокс с ужином. Хмыкнув, Алика поужинала холодным, но вполне съедобным и даже довольно вкусным шницелем, рассеянно листая новый «Космополитен», однако сегодня ее совсем не интересовали ни новый имидж известной топ-модели, ни свадьба очередных голливудских звезд, ни даже фото летних коллекций. Алика слишком устала за сегодняшний день от обилия впечатлений и потрясений. И когда мать все-таки дошла до купе, она уже спала, не расстелив постель и даже не выпустив журнала из рук.

Все это время Ирина просидела в вагоне-ресторане. Едва Алика ушла, за их столик тут же подсела молодящаяся приземистая дама в длинных серьгах со множеством подвесок, которые звенели при каждом движении, как коровий колокольчик. И началось обычное: «Ох, ах, вы же Невельская, я вас сразу узнала, а мне так понравилось, вы там еще попадью играли…» Ирина, которой все равно было некуда деваться — не уходить же, не закончив ужин! — продолжала есть, терпеливо улыбалась профессиональной улыбкой и гадала про себя, что будет дальше. Иногда подобные восторженные зрители, считающие своим долгом обязательно поговорить со случайно встретившейся актрисой, после приветствия откланивались и оставляли ее в покое. Но такое происходило нечасто, обычно разговор затягивался, и тогда собеседники либо накидывались на нее с расспросами о коллегах, мучимые жаждой узнать все сплетни из первых уст, либо погружались в пространные рассказы о собственной персоне. Дама с колокольчиками в ушах явно относилась ко второй категории. Когда она завела нескончаемый монолог о своем здоровье и полной некомпетентности всех врачей, с которыми ей приходилось иметь дело, Ирина позволила себе отвлечься. Она сохраняла на лице дежурную улыбку и вежливо делала вид, что заинтересованно слушает, но мысли ее были далеко — до тех пор, пока за столиком не прозвучало вдруг слово «Атяшево».

— …теперь тоже хочу посетить эти чудодейственные курганы в Атяшево, — продолжала дама. — Говорят, это удивительное место. Знаете ли, по легенде…

Ирина поморщилась. Уж кто-кто, а она знала атяшевские легенды никак не хуже своей собеседницы, потому что слышала их с раннего детства, но менее всего хотела обсуждать их здесь и сейчас.

Решившись разом прекратить ненужный разговор, Ирина отложила вилку и повернулась было к собеседнице, но в эту минуту из объемистой сумки дамы зазвучало «К Элизе» Бетховена.

— Ой, это мой будильник, пора принимать таблетки! — сообщила дама и, выразив сожаление, что приходится уходить, прервав такой интересный разговор, наконец, удалилась. Ирина вздохнула с облегчением.

Вагон-ресторан опустел. Ира пила остывший кофе, курила с милостивого разрешения пожилой директорши, которая тоже узнала ее, и думала о том, что сказала дочь. И хотя внутри все бунтовало (какой женщине захочется признаться даже самой себе, что она — плохая мать?), но разумом Ирина осознавала, что Алика во многом права. Она сама виновата в том, как сложились, точнее, не сложились их отношения с дочерью. Да и во всем остальном, чем она недовольна в собственной жизни, ей тоже некого винить, кроме самой себя…

Мысли эти были очень тяжелы и болезненны. Ирина понимала, что одной только просьбой отнести дочке ужин, которую охотно согласился исполнить проводник их вагона, их отношения с Аликой теперь не наладить. Если их вообще можно наладить… Да уж, если бы они остались в Москве и Ирина продолжала бы работать, на этой затее точно можно было бы поставить жирный крест. Но они едут вместе в Атяшево, к маме и сестре… И, кто знает, может быть, там, в совершенно иной обстановке, все будет по-другому?

Глядя на сгустившиеся за окном поздние июньские сумерки, Ирина думала о родном Атяшево, о доме, о живущих в нем близких людях. Страшно сказать, сколько уж времени они не встречались с мамой… Тринадцать лет! Ну да, последний раз она видела маму сразу после развода с Артуром, когда отвозила к ним на лето маленькую Алику. С тех пор она в Атяшево не ездила. Все эти годы Ирина была так занята, что не то что навестить родных, даже написать или позвонить — и то бывало некогда. Как-то они теперь их встретят? По телефону мама, конечно, сказала, что ждет их, что они могут приехать в любое время и им будут рады, но Ирина слишком хорошо ее знала, чтобы не сомневаться — не все окажется так просто…

Мама Ирины, Татьяна Сергеевна, была (да наверняка и оставалась по сей день) весьма заметной фигурой в Атяшево. В городке имелись и другие акушеры-гинекологи, но как-то так повелось, что Корень считали лучшей, называли врачом от бога, и все женщины стремились лечиться (и уж тем более наблюдаться во время беременности и рожать) только у нее. Татьяну Сергеевну знал не только весь городок, но и его окрестности. Конечно, для провинции в этом нет ничего особенного, тут тебе не мегаполис, где люди живут в доме годами и понятия не имеют, кто обитает в соседней квартире. В сельской местности и маленьких городках все иначе. Здесь многие друг с другом знакомы, всегда здороваются, перекидываются при встрече парой слов. Здесь соседями считают не только всех со своей улицы, но и пару-тройку из округи, здесь все всегда в курсе, что у кого в жизни происходит, и всегда готовы оказаться рядом — и в горе, и в радости. Но популярность Татьяны Сергеевны была особенной даже по провинциальным меркам. Ее действительно знали все, от стариков до младенцев, ее уважали и любили.

Да, для посторонних людей Татьяна Сергеевна была опорой, надеждой и спасительницей. Но что касается домашних… Мама растила их с Олей одна — отец умер, когда они были маленькими, Ирина помнила его очень смутно. А мама вечно была занята работой и домашними делами, на детей у нее времени не оставалось, она держалась с ними очень строго, и дочери из кожи вон лезли, стараясь быть примерными и послушными и хоть чем-то заслужить одобрение матери.

Ира с детства ощущала на себе двойственность маминого авторитета. С одной стороны, она гордилась своей матерью, с другой же — чувствовала какую-то особую ответственность, ведь она дочь самой Татьяны Корень. Стало быть, она просто обязана доказать всем, что достойна своей мамы. Ира считала, что должна хорошо учиться и не имеет права совершать никаких, даже самых пустячных, проступков — то, что общественное мнение легко простило бы всем другим девчонкам, ни за что не сошло бы с рук дочке Татьяны Сергеевны. И это было очень тяжело, потому что Ира, как ни стремилась, не могла во всем быть первой. Проучившись на «отлично» в младших классах, она потихоньку начала сползать на четверки, а случалось, что и на тройки, когда в программе появились более сложные предметы. Ни к точным, ни к естественным наукам у нее не было способностей, и она уже начала бояться школы и плакать по ночам при мысли, что вот-вот станет двоечницей, опозорит и рассердит этим мать… Но тут ее жизнь внезапно изменилась, потому что в их город переехала из Саранска пожилая актриса, которая начала вести в Доме пионеров драмкружок. Ира стала с удовольствием ходить на занятия и вскоре поняла, что актерская профессия — ее истинное призвание. Ей всегда нравилось «представлять», как она называла это в детстве, читать стихи и тексты в классе «по ролям», петь и танцевать. Это было гораздо лучше, гораздо интереснее, чем математика или физика.

Руководительница драмкружка заметила Ирину увлеченность и помогла раскрыться ее способностям. В отличие от подавляющего большинства своих сверстниц, которые не в силах были подняться выше примитивных Золушек и принцесс, Ира охотно бралась за характерные роли — и они ей вполне удавались. Под руководством своей наставницы Ира начала старательно заниматься музыкой, пением, танцами и особенно актерским мастерством: читала отрывки из прозы, стихи и басни, нашла несколько книг по специальности, зачитывалась пьесами и представляла, как сыграла бы в них ту или иную роль.

Мама к ее занятиям отнеслась без восторга. Мол, драмкружок — это, конечно, хорошо, но не надо слишком уж им увлекаться, потому что самое главное — это не развлечения, а учеба в школе и подготовка к будущей профессии. Татьяна Сергеевна считала, что обе ее дочери должны стать врачами, пусть и не обязательно в той области, где работает она сама, но непременно продолжить медицинскую династию вслед за ней и ее мужем, отцом девочек. Ирина же была другого мнения. Она бредила сценой и экраном, не хотела никакого другого будущего и каждый раз обижалась до слез, понимая, что мама считает эти планы несерьезными. После каждого такого семейного спора Ира тайком плакала и клялась себе, что обязательно докажет матери, как та была не права. Она настолько загорелась этой идеей, что после школы решилась штурмовать театральный вуз не в каком-нибудь городе поближе, а в столице. И почти все друзья и знакомые ее в этом поддерживали — кроме мамы, которая по-прежнему относилась к затее скептически.

Приехав в Москву, Ирина поступила в ГИТИС с первого раза и до сих пор не могла понять, почему ей так удивительно повезло. Конечно, она не совсем бездарность, но ведь вместе с ней поступали тысячи других девушек и парней. Не может же быть, чтобы она была талантливее их всех! Наверное, уж очень ей тогда хотелось доказать маме, на что она способна. Как же Ира торжествовала, когда отправляла домой телеграмму о зачислении на первый курс!.. А может, помогла поддержка далеких земляков, которые искренне желали ей удачи? Кажется, ученые называют это эгрегор. Или дело было в другом?.. Но последнее предположение, конечно, казалось совсем абсурдным, чудес на свете не бывает.

Во время учебы на первых курсах Ира еще иногда выбиралась домой на каникулы, но чем дальше, тем с этим становилось все труднее. Мешала веселая студенческая жизнь, подработки, ну и романы, конечно, куда ж в юности без них… А потом Ира встретила Артура, влюбилась по-настоящему и вообще забыла обо всем на свете.

Артур был сыном актрисы Изольды Невельской, которую называли русской Одри Хепберн, поскольку она была столь же миловидна и обладала таким же скверным характером, как и ее голливудская «тезка». В молодости Изольда была очень популярна, но ее звезда горела недолго — со временем актриса, за которой прочно закрепилось амплуа прелестной юной девушки, так и не сумела перейти на возрастные роли, и ее практически перестали снимать. Единственный сын Невельской Артур унаследовал внешнюю привлекательность матери и был очень хорош собой, однако ее талант ему, увы, не передался, актером он был весьма слабым. Впрочем, влюбленную Ирочку Корень это нисколько не смущало. Артур казался ей почти божеством, и, когда из всех вздыхавших по нему девушек он выбрал именно ее, Ира готова была умереть от счастья. Дипломные спектакли она играла уже под его фамилией — Артур настоял, Ира и не противилась. Ирина Невельская звучало гораздо красивее и звучнее, чем Ирина Корень.

Однако эйфория кончилась очень быстро, семейная жизнь не задалась чуть ли не с первых дней. Свекровь изначально приняла сноху с настороженностью, которая вскоре превратилась в настоящую неприязнь. Как позже поняла Ира, тут была тысяча причин, включая и недоверие к провинциалке, посягающей на московскую прописку и хорошую квартиру, и целый букет ревностей: и материнская ревность к вертихвостке, которая забрала себе любовь обожаемого сына, и женская ревность к более молодой и красивой особе, и профессиональная ревность к актрисе, чья карьера еще только начинается.

Карьера Ирины тогда действительно пошла в гору во многом благодаря все тому же везению, которое сопровождало ее на протяжении всего профессионального пути. Как большинство ее однокашников, она сначала снималась в массовке, на четвертом курсе несколько раз получала приглашения на эпизоды и дважды прошла пробы, а на пятом еще больше повезло — получила небольшую роль в фильме известного режиссера. После окончания ГИТИСа Иру взяли в известный театр, где ввели, пусть и вторым составом, в несколько спектаклей, пользовавшихся большой популярностью у зрителей. Все это было похоже на сбывшуюся сказку, и удручало только то, что люди воспринимали Ирину преимущественно как сноху Невельской — точно так же, как раньше, дома, она была не самой собой, а дочкой Татьяны Корень.

Меньше чем через год после свадьбы Ира забеременела. Неожиданность оказалась не слишком приятной для обоих супругов, обзаводиться детьми они не планировали, во всяком случае, в ближайшие лет пять. Ирина уже готова была избавиться от ребенка, но передумала — не хотела рисковать из-за разных резус-факторов. Только из-за этого Алика и появилась на свет.

Конечно, Ирина ее любила, трогательный вид этой малышки вызывал в душе прилив нежности и умиления. Но в первые же месяцы жизни дочки она столкнулась с альтернативой: либо получить одну из главных ролей в новой постановке, либо продолжать самой кормить малышку, укладывать ее спать и стирать пеленки. И она выбрала роль. А бутылочками и погремушками стали заниматься няни и домработницы. Потому что ни Артур, в котором так и не проснулись отцовские чувства, ни Изольда, которая не желала «превращаться в бабку», как она выразилась, тоже особенно не рвались нянчить Алику. Ира тогда даже подумывала, не отправить ли Алику к своей матери, в Атяшево, но все-таки отказалась от этой затеи, боялась осуждения Татьяны Сергеевны. Да и не хотела она выглядеть в глазах родных матерью-кукушкой.

До того как Алика пошла в детский сад, Ирина еще иногда находила возможность проводить с ней время. Но потом положение дел в российском кино улучшилось, к тому же начали активно снимать сериалы. Выгодные предложения посыпались одно за другим, и Ирина от них не отказывалась. Домашние стали видеть ее все реже и реже, брак Иры затрещал по швам, но сама она этого не замечала и не придавала значения тому, как морщится Артур, когда жена сообщает ему о своем очередном успехе. Его артистическая карьера складывалась куда менее удачно — и с театром по распределению не повезло, и ролей, несмотря на все хлопоты матери, почти не предлагали. В конце концов он ушел из профессии и занялся бизнесом, но все равно воспринимал каждую творческую удачу жены как напоминание о собственной несостоятельности. И тринадцать лет назад — Ирина даже помнила, что это было на майские праздники, — он заговорил о разводе, мотивируя тем, что семьи у них давным-давно нет, каждый живет сам по себе, включая и ребенка.

Для Ирины это стало ударом, она все еще любила Артура — но все же не настолько сильно, чтобы ради него отказаться от своего призвания. И она согласилась на развод, поскольку деваться все равно уже было некуда, разбитую вазу не склеишь. Тот период в ее жизни был очень тяжелым, она несколько месяцев ходила на сеансы психотерапии. Наняла также психолога и для маленькой Алики, как-то даже не подумав, что ни один психолог на свете не сможет заменить ребенку ни ушедшего из семьи отца, ни вечно отсутствующую мать. Да, тогда (да и позже тоже!) она думала только о себе, а не о дочке. Считала, что Алика еще слишком мала, чтобы переживать что-то всерьез. А сама с головой погрузилась в работу, чтобы справиться с тем, что творится в душе. Вернее, не справиться даже, а отвлечься, забыться в суете… Погрузилась — и вынырнула только теперь, спустя тринадцать лет.

Глава 3

Родня

Утром Алика проснулась по своим меркам невероятно рано, около шести, и с удивлением поняла, что ей совсем не хочется больше спать. Поезд стоял, за окном виднелось красное здание какого-то вокзала. Мамина полка уже была пуста, но из того, что ее никто не разбудил, Алика заключила, что они пока не доехали до места. Что ж, это неплохо, значит, есть время сделать макияж и подобрать одежду. Если уж ее тащат чуть не силой в этот медвежий угол, по крайней мере она будет выглядеть достойно.

Вскоре вошла Ирина, которая улыбалась так, словно вчера у них и не было никакой ссоры. Она уже была одета в простенькую кофточку и такую простую длинную юбку, что немало удивило Алику, привыкшую видеть мать куда более элегантной. А этот неброский и практичный наряд выглядел скорее как сценический костюм и вызвал у Алики нехорошие ассоциации с ненавидимой ею «Матушкой».

«Вживается в роль провинциалочки», — ехидно подумала она.

— Вставай, соня, — бодро проговорила Ирина. — Через час приедем в Саранск. Нас встретит дядя Володя на машине.

«Делает вид, что ничего не произошло, — подумала Алика. — Что ж, вполне в ее репертуаре. Ладно, будем отвечать тем же». И, не сказав ни слова, отправилась умываться.

Она не стала завтракать, а сразу принялась наводить красоту — причесываться, делать мейкап и выбирать одежду, остановив свой выбор на розовом топике с Леди Гагой, крохотных цветастых шортах от Валентино и босоножках на огромной тонюсенькой шпильке. Наблюдавшая за ней Ирина заметила:

— На тебя там будут в таком наряде как на клоуна смотреть.

— Да-а, ла-адно, ма-ам, — привычно растягивая гласные, ответила Алика. — На-адо ж хоть пока-азать деревенским, ка-ак выглядят вещи от-кутюр. Могу поспорить, все ка-алхозницы от за-ависти попа-адают…

— Ага. Попадают. Со смеху. — Ирина вытащила из сумки блок сигарет, распечатала и достала новую пачку. — Ну, ка-ак зна-аешь, — передразнила она дочь и вышла из купе.

Не обращая внимания на ее подколки, Алика дополнила свой наряд темными очками, придирчиво осмотрела себя в зеркале, осталась довольна и сфотографировала себя на камеру планшета. Полюбовалась селфи, выложила его в Инстаграм и удовлетворенно хмыкнула. Поезд тем временем уже подходил к Саранску.

Когда объявили остановку, вошла мать и снова огорошила:

— А теперь бери свои вещи, и выходим.

Алика с ужасом воззрилась на свои чемоданы:

— Но ма-ам… Я ведь не донесу! Это же очень тяжело!

— А как ты думала, у тебя здесь прислуга будет? Зачем тогда столько вещей брала? — холодно поинтересовалась мать. — Тем более что половина тебе не понадобится. И хорошо, если только половина.

«Вообще-то я рассчитывала ехать совсем в другое место, где все это мне бы понадобилось», — со злостью подумала Алика. Перед ее внутренним взором на мгновение вновь пронеслись вожделенные пляжи Флориды… да бог с ней, с Флоридой, с Ибицей и Лазурным Берегом! Она была бы счастлива оказаться сейчас в каком-нибудь заштатном Египте или Турции, лишь бы там было хоть подобие нормального отдыха. Но выхода не было, пришлось стиснуть зубы и самой волочь свои вещи на перрон. Счастье еще, что оба чемодана были с колесиками, а на вокзале прибывших уже встречали.

Своих провинциальных родственников Алика не видела давно, с тех пор как тетя с дядей и старшей дочерью приезжали по каким-то своим делам в Москву, то ли пять, то ли семь лет назад, — она тогда еще в школе училась. Дядя Володя поседел, но военная выправка у него сохранялась по-прежнему. Это был высокий крепкий мужчина с простоватыми, хоть и правильными чертами круглого лица, открытым взглядом серых глаз и располагающей улыбкой под щеточкой пепельных усов. На нем была парадная полицейская форма, на груди три то ли ордена, то ли медали и пара каких-то значков, — Алика в этом не разбиралась и приглядываться не стала.

Тетя Оля, к ее удивлению, выглядела не хуже сестры, хотя и была старше ее на два года. Одета, конечно, проще некуда, да и фигура стройностью не отличалась, но на лице — ни морщинки, кожа прекрасная, молодая и упругая, а волосы, хоть и тронуты сединой, но густые, сильные, блестящие — просто на зависть. «Похоже, она пользуется качественной косметикой, — подумала Алика. — Где она, интересно, ее здесь берет? Наверное, мать чем-то этаким снабжает…»

Пока Ирина целовалась с сестрой, дядя Володя забрал у племянницы неподъемные чемоданы, озадаченно поглядывая то на вещи, то на нее.

— Аличка, тебя просто не узнать, — улыбнулся он наконец. — Ты как будто с обложки глянцевого журнала сошла.

Комплимент Алике понравился, она соизволила улыбнуться в ответ.

— А ты, Иришка, не меняешься вовсе. — Дядя Володя ухитрился подхватить и ее сумку. — Как была красавица, так и остаешься… Ну, девчонки, хватит обниматься, идемте к машине. А то мы с вами тут весь проход загородили.

Издали Алике показалось, что родственники приехали на джипе, но, к ее разочарованию, это оказался всего лишь «УАЗ-Патриот». Дядя загрузил в машину вещи, Ирина устроилась на заднем сиденье, Алика угрюмо плюхнулась рядом. «Да уж, это совсем не «Инфинити», — усмехнулась она про себя, разглядывая интерьер машины. Владимир тем временем сел за руль, Ольга забралась следом, и автомобиль плавно тронулся с места. Дядя включил приемник на местную волну, заиграла какая-то веселая эстрадная музыка, которую Алика тут же охарактеризовала про себя как «старая попса». Да уж, веселенькие каникулы ей предстояли, ничего не скажешь…

Пока «уазик» мчал их по городу, Алика с тревогой думала о том, что ждет ее дальше. Бабушку она помнила очень смутно, в памяти осталось только то, что та была строгой. Все остальные воспоминания о приезде в Атяшево много лет назад были еще более отрывочными.

Алика вспоминала, как поздним летом они ходили по грибы, надев синие китайские дождевики и резиновые сапоги, как она радовалась крупным боровикам и стройным подберезовикам, как-то совершенно неожиданно вдруг подымавшимся ей навстречу из густой сочной травы. Вспоминала чистую и неглубокую речку, на которую они ходили купаться, и двоюродных сестер — серьезную Лену, которая хоть и была младше ее на два года, но держалась почти как взрослая, и крошечную Наташу, которая тогда только-только училась ходить. Вспоминала душистую клубнику, сладкую малину и на удивление вкусную рассыпчатую картошку, которую они ели каждый день с малосольными огурцами. Почему-то никогда больше в жизни — ни в лучших ресторанах, ни где-то за границей — ей не встретилось таких вкусных ягод и такой картошки. В общем, в то лето ей в Атяшево даже понравилось. Ну еще бы, ведь она была совсем малышкой! Тогда все было по-другому: тогда папа еще был с ними, а мама, пусть и изредка, но бывала рядом.

Но теперь… Как она теперь будет жить в тесной деревенской избе без элементарных удобств, таких, как ванная и Интернет? Алике помнилось, что в прошлый ее приезд в доме часто отключался свет, аж на несколько часов, и они сидели при свечах и керосиновой лампе. Тогда это представлялось волшебным приключением: бабушка рассказывала им сказки, и сказки, казалось, оживали в виде теней, отбрасываемых на стены мятущимся светом лампы… Но теперь для Алики подобные вещи были лишь признаком убогости и нищеты. «Хорошо хоть, у меня планшет нормально держит зарядку, — промелькнуло у нее в голове. — Но все равно, захолустье — оно захолустье и есть…»

— А как дочки ваши? — непринужденно щебетала тем временем Ирина.

— Ленка только что школу окончила, на той неделе выпускной был, — гордо отвечала тетя. — Поступает в медицинский институт при Мордовском университете, на лечебное дело. Должна пройти, баллы по ЕГЭ у нее высокие, и в олимпиадах она побеждала, и на подготовительных курсах она там училась заочно. А Наташа занимается фигурным катанием в нашем ледовом дворце.

— В вашем — где? — широко открыла глаза Алика. Факт наличия в Атяшево ледового дворца был для нее чем-то сродни появлению океанского лайнера в Чистых прудах.

— В ледовом дворце, — снисходительно улыбнувшись, повторила Ольга. — У нас его пару лет уже как открыли. Тренер на Наташу не нахвалится, говорит, от природы есть способности, грех такие не развивать. Вот, думаем ее в ДЮСШ отдать, осенью будем пробоваться.

— «Пробоваться!» — фыркнул Владимир. — Ты, мать, что, сомневаешься, что ее возьмут?

«Небось дворец этот — какой-нибудь сарай переделанный, — раздраженно думала Алика. — Или просто каток на зиму заливают на пустыре. Дворец, конечно…»

— Ну а ты, Алика, как? — неожиданно спросил дядя. — Учишься где-то? Ты, кажется, в театральный поступила?

Алика смутилась и отвернулась к окну, а Ирина сурово заявила:

— Отчислили ее из театральной академии еще той зимой. Вот думаем, что дальше делать.

Ольга тактично промолчала. Алика уставилась в окно. Ну, мать дает! Она бы еще про драку и суд рассказала! Кстати, странно, что про суд тут никто ничего не знает… Тут что, совсем от жизни оторванные все? Ни Интернета, ни газет, ни журналов?

Ей вдруг неожиданно стало стыдно. Хотя, казалось бы, чего стыдиться-то? Ну, поступит Ленка в свой мединститут, ну, катается Наташа на коньках в этом своем «дворце» — ей-то, Алике, что с того? На коньках она и сама каталась в детстве, а институт — для заучек. Зато ее сестры — провинциалки дремучие, а она — настоящая столичная штучка, стильная и гламурная.

— А мама как себя чувствует? — нарушила вынужденное молчание Ирина. — А то она мне по телефону ничего не рассказывала особо, клещами из нее не вытащишь ни про здоровье, ни про что…

— Но ты ж ее знаешь, — усмехнулась Ольга. — Не любит она о себе ничего говорить. Но, слава богу, все у нее в порядке. Здоровье неплохое, зимой, правда, переболела бронхитом, ну так мы все слегли тогда. Работает до сих пор, на той неделе в Саранский роддом ездила консультировать молодых специалистов, а позавчера вызвали почти в полночь аж в Алатырь: рожала там внучка какого-то большого человека… В общем, она у нас молодцом. Постоянно все роддома по области объезжает, контролирует. У нас половина акушеров считаются ее учениками. Да и дома она нами всеми командует. В общем, все по-прежнему.

— Да уж, мама у нас — огонь, — подтвердил Владимир, обернулся на мгновение и озорно подмигнул. — У нее даже и кавалеры имеются…

— Какие еще кавалеры? — удивилась Ирина.

— Вот ведь балаболка! — Ольга шутя ущипнула Владимира за плечо.

— Эй-эй, ты поосторожнее, я все-таки за рулем, — хохотнул тот.

— Так какие кавалеры-то? — не унималась Ирина.

— Да просто к ней старый знакомый в гости заходит, дед Игнат, — пояснила Ольга. — А эти и болтают невесть что… Мужики, а сплетничают — хуже баб!

— Это Игнатий Андреевич, что ли? — уточнила Ирина. — Офицер бывший? Так я его помню.

— Ну да, он самый и есть…

От этих самых что ни на есть деревенских разговоров Алика скучала и всей душой жалела, что оставила и планшет, и плеер с наушниками в сумке, которая теперь лежала в багажнике вместе со всеми вещами. Даже нормальную музыку не послушать… В окно смотреть тоже было неинтересно, отечественные провинциальные пейзажи — это вам не Ривьера. Судя по указателям, они въехали в какую-то Чамзинку, и Владимир слегка сбросил скорость.

— Хорошую дорогу у нас сделали, — не без гордости произнес он. — Хотя зимой такой гололед был — мама, не горюй! А так почти автобан. У нас молодежь лихачить начала, бьются, переворачиваются. За весну три аварии было, куда это годится?

Ирина улыбнулась:

— По аварии в месяц? Для Москвы это вообще не статистика.

— Ну, так то же Москва! — ответил Владимир. — Большой город — большие проблемы. Народу много, машин много, да и дураков, прости, пожалуйста, тоже хватает…

«А у вас тут, можно подумать, одни интеллектуалы живут!» — хмыкнула про себя Алика, но вслух этого говорить, конечно, не стала.

— Как же все изменилось! — воскликнула Ирина, всю дорогу не отрывавшая взгляда от окна. — Знаете, по-моему, в маленьких городах есть что-то особенное… Какой-то свой, неповторимый уют. Это и у нас так, и за границей. Но за границей — я сейчас про Европу говорю — там всегда чистота, все такое аккуратненькое, ухоженное, жители приветливые… А у нас люди все больше хмурые, озлобленные, замкнутые в себе. А в городках — разруха, нищета и грязь…

— Ну, знаешь!.. — возмущенно начала было Ольга, а Владимир в один голос с ней, но более спокойно объявил:

— А вот и Атяшево. Я вас специально немного по городу покатаю, чтоб вы полюбовались на нашу «нищету и грязь».

Ирина, а вместе с ней и ее дочь с интересом глядели в окна. Удивительно, но в пейзажах, мелькавших за ними, не было и намека на провинциальную разруху, о которой только что говорила Ирина. Городок был невелик, но выглядел на удивление своим, родным и уютным. Симпатичные одноэтажные домики частного сектора были окружены ухоженными дворами и утопали в зелени садов. Вскоре «уазик» миновал красивый тенистый парк, радующий глаз яркой зеленью листвы и цветущими клумбами, напротив которого расположилось невысокое, но обширное современное здание, с глухими стенами в белых и синих тонах.

— Тот самый ледовый дворец, — пояснил Владимир.

Следом за окнами промелькнула новая центральная площадь с фонтаном, скамеечками и памятником, и начался зеленый микрорайон с двух— и пятиэтажной застройкой. Алика вздохнула с облегчением. Все-таки оказалось, что Атяшево — не совсем глухая деревня, тут и кафе есть, и магазины, и кинотеатр… Что же касается Ирины, то она испытывала целую гамму смешанных чувств, одновременно и узнавая, и не узнавая родной город. Вроде бы он стал совсем другим, осовременился, выглядит ухоженным и помолодевшим — но в то же время остался по-прежнему родным и не растерял ни капли своего уюта. Ирина вдруг почувствовала себя усталым странником, который после долгих скитаний по хмурому враждебному миру наконец-то возвращается домой, к теплу родного очага и свежести родниковой воды. Внезапно она осознала, какими же чужими для нее всегда были большие города… Мегаполисы сдавливали ее, она чувствовала себя в них, как в тюремной камере, путь даже и комфортабельной, а теперь ощутила непривычную и непередаваемую свободу, как у птицы, которой мешали взлететь прутья клетки, — и вдруг они исчезли. Ирина скосила взгляд на Алику, сидевшую с отрешенным выражением лица, и подумала: а сможет ли ее дочь когда-нибудь почувствовать что-то подобное? Сейчас наверняка нет. Но может быть, как-нибудь потом, со временем…

Машина несколько раз повернула, пересекла промзону возле железнодорожных путей и въехала на тихую улочку с преимущественно одноэтажной застройкой. Вскоре «уазик» приблизился к одному из участков, почти на окраине. За невысоким, примерно в метр высотой, свежевыкрашенным голубой краской забором виднелись пышные деревья и большой двухэтажный дом из белого кирпича; на улицу выходили ворота с калиткой.

— Ага, мама дома, — отметил Владимир, притормозив у ворот. — Это хорошо. А то бывает, что она и на сутки уезжает. Нечасто, к счастью.

Ирина улыбнулась. Владимира она знала не слишком хорошо, Ольга начала встречаться с ним уже после ее отъезда в Москву. Но Ире понравилось, что он называет тещу мамой — причем без ехидства и иронии, как некоторые ее знакомые, и не в обязаловку, а явно от души. Ее второй муж Игорь уж точно не был способен на подобное. За те четыре года, которые они прожили вместе, он так и не познакомился с Татьяной Сергеевной лично, но заочно ее не любил, причем безо всяких на то оснований — мать Ирины им не докучала, они и созванивались между собой редко, в основном на праздники. Впрочем, Татьяна Сергеевна, как человек проницательный, сразу предостерегла Ирину, после того как увидела фотографию Игоря, — Ира прислала снимки Оле по электронной почте:

— Смотри, дочка, он у тебя склизкий какой-то, как я поняла, — сказала мама.

Тогда Ирина обиделась, возмутилась, попыталась переубедить ее и только сейчас осознала, что та оказалась совершенно права. Именно склизкий, точнее слова и не подберешь — лживый, подленький, мелочный, жалкий…

От этих мыслей Ирине стало не по себе. Она привыкла считать себя победительницей, сильной и успешной, а на поверку оказалось, что все совсем не так. Мужья ею не дорожили, дочь выросла, как сорняк у плохой дороги, а мать снова оказалась права, несмотря на все потуги Ирины доказать обратное…

Машина тем временем въехала в ворота и остановилась. Алика, очевидно, уставшая от долгого сидения на одном месте, поспешила вылезти, Ирина последовала ее примеру.

Алика огляделась по сторонам — да уж, это точно не Лазурный Берег… Просторный двор хоть и покрыт травой, но совсем не напоминает английский газон. За гаражом клумба с цветочками, с другой стороны какие-то сараи, а за ними, похоже, огород — грядки тянутся вдаль чуть не до горизонта. Сбоку к дому пристроена открытая веранда, на ней большой деревянный стол, вдоль него — лавки без спинок. В общем, кошмар. Как тут можно жить?

Их уже встречали. Стоило «уазику» оказаться во дворе, как дверь дома распахнулась, и на высоком крыльце появились сначала Лена с Наташей, а потом и их бабушка. Впрочем, бабушкой Татьяна Сергеевна совершенно не смотрелась: стройная, высокая, полная сил, пусть и пожилая, женщина. Алику поразило, как хорошо она выглядит в свои годы — и это при том, что живет практически в деревне и до сих пор работает! Даже руки и шея, почти всегда выдающие возраст женщины, выглядели у Татьяны Сергеевны намного моложе, чем должны были бы по годам, и лишь обильная седина указывала на возраст.

«Мама что, их всех тут элитной косметикой снабжает? — удивленно думала Алика. — Наши… да что там наши — голливудские звезды после пластической хирургии и то выглядят хуже! Странно только, что они тут так за собой следят, а волосы не красят…»

Ей сразу бросались в глаза сходство Татьяны Сергеевны с мамой и тетей. И Ирина, и Ольга были очень похожи на нее, но в них не было какой-то строгости, серьезности, отличавшей бабушку.

Впрочем, строгость и серьезность моментально улетучились, когда бабушка увидела приехавших, сбежала с крыльца и с улыбкой кинулась обнимать и целовать дочь и внучку. Девочки присоединились к ней, расцеловали и тетю, и двоюродную сестру, которая их едва помнила и при других обстоятельствах ни за что бы не узнала. Алика при этом чувствовала себя как человек, на которого вдруг набросился с выражением своей привязанности большой любвеобильный пес. Она растянула губы в притворной улыбке и неуклюже отвечала на объятия, понимая, что ей искренне радуются, но самой ей радостно не было. С ее точки зрения все происходящее выглядело совершенно убого, если не сказать хуже. Бабушка и особенно сестры были для нее совершенно чужими, их радость — непонятной. «То ли прикидываются, то ли дурочки», — цинично думала Алика. Кроме эфемерных уз родства и одного несчастного лета в далеком детстве, ее с этими людьми ничто не связывало. Алика смотрела на сестер с откровенным презрением — совсем не красавицы, одеты в простенькие халатики и дешевые тапочки, обе без макияжа, брови не выщипаны. Ладно, Наташа — она маленькая еще, но Лена-то чего за собой не следит?

— Аличка, ну дай же наконец посмотреть на тебя! — восклицала бабушка. — Какая большая выросла, совсем взрослая!.. А как одета, батюшки-светы! Это сейчас у вас так в Москве ходят? Я, конечно, по телевизору вижу иногда…

Тут она замолчала, сдержавшись, но укоризненно покачала головой.