Криминальный симбиоз

— Тут рядом Василий Тимофеевич, есть «Кулинария». Там можно перекусить. Там есть отдельный кабинет для ВИП персон.

— «Кулинария» говоришь? Ни разу не питался в «кулинарии» да еще в кабинете для ВИП персон. Давайте Иван Васильевич, ведите в эту самую «кулинарию». Уж больно проголодался я.

Иван прикурил, и сутулясь направился в сторону ресторана. Там на первом этаже располагалось помещение местной «Кулинарии». Здесь продавали все то, что готовил ресторан во время будних дней. Булки, плюшки, салаты, всевозможные полуфабрикаты да обеды и завтраки. Все это приносили ресторану дополнительную выручку.

— Я Иван Васильевич, ради того чтобы попасть на эти похороны, пятьсот верст на одном дыхании отбарабанил. Сам знаешь, что на этих мероприятиях можно не только познакомиться с родственниками покойного, но и встретить настоящего убийцу. Я сфотографировал почти всех, кто там был незаметно. Не возражаете, если мы это посмотрим на вашем компьютере? — спросил следователь, удивив Ивана словом компьютер. Такая штука в отделе присутствовала, но только для вида и для проверяющих, из областного управления МВД. Опера пользоваться им не умели, а просто играли во всякого рода стрелялки да догонялки, которые выпадали в минуты мимолетного отдыха.

— На чем!? — удивленно спросил Иван, затормозив. — На каком компьютере?

— Ну, на этом — на компьютере! — повторил Тимофеев, удивляясь удивлению Селезнева.

— Мой компьютер Василий Тимофеевич, это калькулятор во время получки. А на нем ваши цифровые фотографии не увидишь, — сказал Иван, давая понять, что в районе слово компьютер, ассоциируется с огромным богатством, достатком и не дюжинным умом.

— Ну, в этом нет ничего страшного. Я покажу тогда в автономном режиме, — сказал Тимофеев, давая понять Ивану, что для настоящего следователя московской прокуратуры нет ничего невозможного.

Селезнев глубоко затянулся табачным дымом и задумался, будто что-то вспоминал. Вернувшись в реальный мир, он вновь двинул в сторону «Кулинарии». Отворив двери, Иван взглядом как бы метнул молнию в сторону Людки и кивком головы указал ей в сторону кабинета. Людку в тот миг, словно ударили током. Следователь из Москвы, в кашемировом пальто вошел следом за Иваном. Людка обомлела. Это был москвич. Она как бы застыла возле кассы с открытым ртом.

— Рот прикрой, — сказал Иван, — отвори нам кабинет. Гость из Москвы желает отведать местную кухню, — сказал с суровым видом Селезнев, натягивая следом за собой «свинцовые тучи».

— О, о, открыто там, — заикаясь сказала Людка…

Минуту спустя оцепенение отпустило её. Она тут же скинула не совсем свежий фартук с замытыми пятнами майонеза и кетчупа и в одно мгновение переоделась в белоснежно новый. Взглянув в зеркало, Людка подкрасила губы, и, схватив меню, просеменила за представителями органов следом.

— Что господа изволите!? — спросила она, прикидываясь растерянной и ошеломленной.

Продавщица положила толстую папку меню на столик, и открыв шкаф официантки достала свежую скатерть. Ловким движением рук, она накрыла столик и принялась сервировать его, посматривая искоса Тимофеева.

— Да ты Люд, не суетись ты так, будто мы женихи, а ты невеста на выданье. Это всего лишь следователь московской прокуратуры, — сказал Иван, разглядывая приятных форм выпуклые ягодицы продавщицы.

— А мы Иван Васильевич, любому гостю рады, — взволновано сказала Люська, выпрямляясь. Краем глаза она заметила взгляд Селезнева. Ей показалось что Иван, прямо сквозь трикотажное платье «трогает» ее пухленькие булочки ягодиц.

Заботливо раскрыв перед Тимофеевым меню, она сказала: — Фуагры у нас конечно нет мы ее не понимаем, а вот гусиная печень с белыми грибами у нас есть.

Москвич взглянул на нее, улыбнулся, и, закрыв папку, вкрадчиво сказал:

— Из ваших ручек мадам, мы с Иваном Васильевичем готовы съесть даже жареную змею. Полностью полагаемся на ваш профессиональный вкус.

Люська взволновано вздохнула и, прижав меню к своей груди, скрылась за дверями.

— Чего это она Иван Васильевич? — спросил Тимофеев.

— Ну так замуж наверное хочет, — спокойно ответил Иван, и достав сигареты положил на стол. — Баба она одинокая. Ей уже двадцать девять, замужем три раза была. Все принцев ищет, а не понимает, что проблема в ней самой.

— Я Васильевич, женат. У меня и сын есть. Пацану уже четырнадцать лет исполнилось. Паспорт недавно получил.

— А у меня Тимофеевич, дочка, в институт поступила. Педагогом будет.

Через какое-то мгновение в кабинет с подносом в руках влетела Люська. Хлопая ресницами, она не сводя глаз с гостя, поставила на стол тарелки с рассольником и графинчик с водкой.

— А вот это не надо, — сказал сурово москвич, указывая на графин.

— Иди Люд, неси остальное. Товарищ просто пошутил, — сказал Иван, перехватывая графин, который она хотела унести назад в буфет.

Иван молча открыл графинчик и налил в рюмки водку. Все это время Тимофеев завороженно смотрел на него, ничего не понимая.

— Василий Тимофеевич, не стесняйтесь. Пьем за знакомство и взаимовыгодное партнерство в деле убиенного отставного майора Афанасьева и господина Солдатова.

— Я Иван Васильевич, на службе не пью. Да к тому же я за рулем, — ответил москвич.

— Знаете, Василий Тимофеевич, я не предлагаю напиваться. Я хотел предложить вам, для начала перейти на — ты. Ну не могу я работать в команде и выкать — не могу! Мы люди деревенские делаем все по простому без заморочек. Давайте Василий Тимофеевич, выпьем на брудершафт и будем обедать.

Тимофеев улыбнулся. Такой ход событий был ему явно был по душе, да к тому же встретить в таком городке сотрудника ГИБДД с алкометром было настоящее чудо. Приподняв рюмку, он сказал:

— Я Васильевич, не коренной москвич. Я родился в тульской области и начинал свою карьеру в районной прокуратуре. Я не сноб и готов поддержать твое Вань, стремление к более тесным отношениям.

— Ну, вот и прекрасно! А то я не пью…На халяву Тимофеевич, пьют все даже трезвенники и язвенники, — сказал Иван и чокнувшись с Тимофеевым, одним глотком выпил водку и занюхал кусочком хлеба.

— Ну, ты….

— Я Тимофеевич, простой русский мужик. Я не люблю это — пресмыкаться, поэтому и хожу в капитанах. Мне через два года на пенсию, а я еще капитан.

— Раскроем дело, я Васильевич напишу представление на поощрение. Вот и получишь майора.

— Его Тимофеевич, еще надо раскрыть. А у нас кроме двух гильз и двух жмуров ничего нет.

— Васильевич, мне подполковник Якимов говорили, что ты знал Афанасьева довольно хорошо? Что он был за мужик такой? Может у него были какие там заморочки с криминалом, может, был должен кому, или кто-то ему!? — спросил Тимофеев, хлебая рассольник.

— Нормальный он был — наш мужик офицер, прошел афган! Потом ушел из армии по ранению, работал в училище военруком. Там же организовал поисковый клуб «Долг». Со своими ребятишками, ездил по всем слетам и «вахтам памяти». Тысячи солдат разыскал по лесам. Сотни родственников узнали, где похоронены их отцы, мужья, деды. Даже есть один генерал, чьего отца, он нашел лично. Памятник поставили, останки по-людски захоронили. Нужное дело делал отставник. Честно скажу, мне очень жалко его, — сказал Селезнев с чувством сожаления. — Хорошо, что хоть смерть была легкая.

— А он Ваня, часом трофейным оружием не приторговывал? Может быть, стоит его связи с «черными следопытами» отработать? — спросил следователь С.К., продолжая жевать. — Ведь его же, пристрелили тоже вроде из трофейного пистолета. Да и патроны, судя по маркировке на гильзе, были времен войны. Все тут с трофеями связано, все вокруг них и крутится. Вот это, наверное, и будет основная версия следствия. Эти черные следопыты, кого хочешь завалят, если им стараются перекрыть бизнес. Одним словом фанаты! Я в Москве встречал таких — звери, а не люди!

— Я вот, что думаю Тимофеевич, раз первый выстрел прозвучал в Москве, значит и корни находятся там! А здесь!? Здесь всего лишь эхо прокатилось! В нашем городе вряд ли кому нужно было его убирать. Мужик он был тихий, в конфликты не с кем не вступал. Правда, к нему постоянно на постой приезжали поисковики. Они тут у нас каждое лето по лесам ковыряются. Бои у нас во время войны были довольно жестокие. Столько здесь полегло людей, одному богу известно. Прошлый год, когда к нашему РОВД вели новую теплотрассу, то нашли столько оружия, что можно даже батальон вооружить. Минометы, винтовки, автоматы, пулеметы столько было металлолома — мама не горюй! — сказал Иван, вращая в руке, пустую рюмку.

— И что все оружие в рабочем виде?

— Да ну брось. Гнилье! С войны в земле лежало.

— Я тебе вот, что Иван, скажу, сейчас в Москве, рынок военных трофеев очень популярен. Люди на этом деле миллионы долларов отмывают. Продается все, начиная от пуговицы от немецких кальсон, до крупнокалиберных пулеметов. Оружие, правда, реставрируют, «выхолащивают», чтобы с уголовным кодексом не иметь дел. А так — медали, ордена, знаки различия, эмблемы — все идет в ход. Все, словно спятили на этой нацистской атрибутике. Совсем забыли суки, что эта война принесла нашему народу. Теперь стараются хоть какую — то выгоду получить с этих немецких железяк.

Селезнев взял графинчик и разлив остатки водки спокойно ответил:

— Я знаю Тимофеевич, про этот черный рынок. По нашим лесам и работают эти черные землекопы, словно на экскаваторах. Все места боев изрыли. Давай лучше повторим, а потом продолжим.

Окончив трапезу, Селезнев подойдя к прилавку рассчитался за обед.

— Ну как вам обед, — спросила Люська, сгорая от нетерпения. — Вкусно было или нет!?

— Все было вкусно, — ответил Иван. — Леонтьевне передавай от меня благодарность и респект.

— Ну, так….

— А ты Люсьена, просто молодец, прямо таки вся из себя…Ух, прямо кровь с молоком, — сказал Селезнев. — Туго знаешь свое дело…

Продавщица, а по совместительству официантка расплылась в улыбке. Она была счастлива, что угодила не только московскому гостю, но и Селезневу. Угодила, ради этой скупой мужской похвалы и ради простого теплого слова — «спасибо, все было очень вкусно».

Глава-4

— Тимофеевич, а ты, что в гостинице нашей остановился или где на квартире? В гостинице холодина, бр-бр, как на улице! Коммунальники два года назад, отрезали её от отопления за неуплату. Так они там свою кочегарку пристроили.

— Я Вань, пока еще нигде не остановился. Я, как приехал, так сразу на кладбище, а там к вашему голове на совещание попал. Время еще есть, так я попробую, что ни будь подыскать подходящее, — сказал Тимофеев, рассчитывая на теплый и сытный ночлег.

— Давай Тимофеевич, ко мне! Я сегодня баньку истоплю, попаришься, кости свои столичные прогреешь, да и мозги освежишь. После бани пивка выпьем с лещом, вот там и покумекаем, и наметим точки нашего соприкосновения. Нам же теперь по одному делу придется работать, — сказал Иван.

— Ладно, ты меня Васильевич, уговорил. Поглядев на часы, Тимофеевич, продолжил разговор: — Вот, до конца рабочего дня, осталось чуть больше часа. Давай — ка мы с тобой прокатимся домой к убиенному. Мне хотелось бы на месте, ознакомиться с обстановкой, да сориентироваться, что почем. Может вы, что пропустили ценное? — сказал Тимофеев, сомневаясь в профессионализме местных сыскарей.

Машина Тимофеева стояла во дворе администрации района. Это был черный БМВ пятой серии. Вся внутренняя обшивка машины была выполнена из чистейшей кожи, высочайшего качества. Селезнев, неуверенно влез в машину и присел на край роскошного сидения, словно боялся что-то испортить или испачкать.

— У тебя Тимофеевич, тачка видно не с отечественного конвейера сошла? — Спросил Иван, с издевкой, боясь даже прислониться к спинке сиденья.

— Да, машина хорошая, адаптированная под наши дороги. Движок так 250 «кобыл» с турбо наддувом, да инжектор. Приёмистость, как у реактивного самолета, чуть придавил, и ты уже в воздухе. Устойчивость, как у настоящего танка. Я люблю эту модель. Её в авиационном концерне в трубе продували. Да и безопасность, не хуже чем у Вольво, — обыденно сказал Тимофеев, прогревая двигатель.

Селезнев с чувством легкой зависти покряхтел и сказал:

— Дорогая видно тачка — то? Небось, тысяч сорок стоит?

— Да ты прав сорок четыре тысячи зеленых отдал! — Ответил Тимофеев хвастаясь.

В голове Селезнева, вдруг замелькали цифры, подобно тому, как они мелькают в калькуляторе. Он умножал, делил, прибавлял, пока не выскочила окончательное число. После того как все арифметические действия были закончены, он с удивлением констатировал:

— Это, что братец получается, на наши деньги больше миллиона!?

— Ну, братец не больше миллиона, а миллион триста, — спокойно сказал Тимофеев, будто бы это была не машина за тридцать тысяч долларов, а простая бытовая кофемолка.

Иван, снова включил калькулятор, перемножая должностной оклад, пайковые, премиальные боевые за Чечню, еще раз помножив это все на годы своей работы. И через определенное время своего умного молчания он выдал вердикт.

— Тимофеевич! Мне, чтобы такую машину купить, нужно пятнадцать лет не кушать, водки не пить, по девкам не ходить. А все это время откладывать, откладывать и откладывать! Я удивляюсь, откуда у вас москвичей, такие деньги!? Вы, наверно все там поголовно взяточники и коррупционеры? Ты тоже, наверное, берешь, как полагается? Говорят, вам даже Собянин дал добро и сетку тарифную открыл на взятки?

Тимофеев выслушав Ивана, засмеялся, и шуткой ответил на его шутливый вопрос:

— Ты мне Селезнев, скажи, где эта тарифная сетка лежит? Я её приколю на двери своего кабинета, чтобы народ знал, что по чем!? Ты Вань, сейчас абсолютно не прав. Ты думаешь в столице все «оборотни» что ли? Скажи, а я имею права продать квартиру своей покойной бабушки в центре Москвы? Могу я получить за неё 300 тысяч долларов? Могу я, хоть раз в жизни, позволить себе купить такую хорошую тачку, чтобы потом в старости в качалке и возле камина вспоминать эти счастливые дни? — с негодованием говорил Тимофеев.

— У нас Тимофеевич, самая дорогая хата в городе, от силы стоит десять-пятнадцать тысяч долларов — сказал Иван, закуривая. — Немец во время войны стер город с лица земли. Семьдесят лет прошло, а восстановить пока в прежнем виде не можем.

— А я, наверное, в твоем городке себе домик то и куплю на лето! Хорошую можно сделать дачу. Да и городок, ваш мне очень понравился. Уютный такой, ухоженный и тихий! Похожий на западный. Видать его всякие иностранцы строили?

— Ага, евреи! У нас их тут было больше чем в самом Биробиджане! Поляки, литовцы всякие, тоже приложили свои руки к его возведению. Только потом пришел немец и все сровнял с землей. А на месте руин, наш русский Иван, возводил свои хоромы из бревен немецких землянок. Ты если хочешь, то покупай себе дом. Тут продается столько — мама не горюй!

За разговорами, незаметно подъехали к дому. Остановив машину, вылезли на улицу. На калитке и дверях хаты, были наклеены бумажные полоски с синими печатями прокуратуры. Иван, открыв дом, вошел. Следом за ним московский гость. Иван вновь очутился в хоромах убитого Афанасьева, стараясь вспомнить подробности прежних посещений. При жизни хозяина ему доводилось много раз бывать в этом доме. В памяти Селезнева, невольно всплыли некоторые детали, которые он первоначально упустил из вида, по причине душевного шока. Сев на стул, Иван долго и пристально вгляделся в лежащие на полу разбросанные вещи. Вдруг, его осенило. В доме покойного Афанасьева, не хватало его архива. Все документы, фотографии раньше лежали на полке меблированной стенки в большой старинной папке со шнурками. Отсутствие её сразу насторожило. В этих папках, Петрович хранил все сведения по розыску. Фотографии, карты и выписки из боевых донесений. Много было материалов посвященных немецкой оккупации. Всевозможные материалы, связанные с деятельностью немецких карательных команд.

— Слушай Тимофеевич, а знаешь, я что — то не наблюдаю в этом доме архива Афанасьева. Раньше я не один раз был у него в гостях. Покойный любил хвастаться добытыми материалами. У него было много фотографий нашего города, снятых с немецких разведывательных самолетов. Кроме этого, была часть немецкого архива, который фрицы потеряли при отступлении. Черт побери, из дома исчезли документы, — сказал Иван, открывая все подряд шкафы и ящики. — Возможно, что это и стало поводом для его убийства.

— Возможно Васильевич, это еще одна версия, ведь у моего покойного клиента Солдатова, из дома тоже пропали документы. Я ведь тебе говорил, что на данный момент, это один из доходных бизнесов после наркоты, оружия и проституции.

— Тимофеевич, я, конечно, понимаю, что этот бизнес стоит немалых денег, но зачем из-за этого убивать людей? — спросил Селезнев, вдаваясь в философские размышления.

— Вань, а вот ты сам посуди, немецкий «Тигр», стоит миллион долларов. Самолет в хорошем состоянии от двухсот, до пятисот тысяч. А вот простой жетон летчика, может стоить столько, сколько ни ты, ни я ни весь ваш РОВД за всю жизнь не заработает. Летчики «Люфтвафе», страховали в швейцарских страховых компаниях. За шестьдесят лет, на страховых счетах, накопились огромные проценты. Теперь жетон с личным номером любого летчика, стоит не менее миллиона долларов. А теперь представь, найти в болоте, экипаж бомбардировщика? Это два пилота, стрелок радист, штурман и все, по миллиону баксов. Теперь Ваня, тебе понятен состав преступления? Даже если родственники этих фашистов возьмут половину денег, то я думаю тебе около двух миллионов, было бы солидным прибавком к пенсии. Это такой вот бизнес, от которого еще долго будет литься кровь. Сам посуди, Гитлера уже нет шестьдесят лет, а его бомбы мины и патроны, до сих пор уносят сотни людей. Его шестерки, во время войны, перли из России миллионы рублей золотом, картины, бриллианты, янтарную комнату тоже вывезли? Ведь её никто не нашел, да и вряд ли когда-нибудь найдут. На данный момент ее оценочная стоимость равна пятидесяти миллионам долларов. Теперь ты понимаешь, сколько лет сто будет продолжаться эта вакханалия, и лет сто будут погибать люди. — Сказал Тимофеев, продолжая мысль Селезнева.

— Знаешь Тимофеевич, я знал, что мы дремучие провинциалы, но чтобы на столько! У-у-у!!! Я просто не представляю! Да у нас в шестидесятых годах, немецкие каски детям вместо горшков давали. На каждом столбе, любого забора они висели, чтобы столбы от дождя не гнили. А теперь, что получается, что все это дерьмо стоит огромных денег?

— Сейчас каска немецкая, стоит на базаре, от двухсот рублей до полутора тысяч. Вот это бизнес! — сказал москвич, рассматривая своим профессиональным взглядом холодный и пустой дом.

— Да Тимофеевич, теперь я понимаю, что за такие деньги и привалили майора!? Я вот что надумал — закуривая, сказал Селезнев. — Ты там проверь по архивам, какими материалами последний раз пользовался покойный? В каждом архиве, сохраняются данные на интересы абонемента. Лет пять назад, он так же ковыряясь в бумажках и с точностью до метра, вычислил, где наш генерал попал под немецкий обстрел. Из боевых донесений, его парни установили то место, и нашли ржавые части от машины. А рядом, откопали останки генерала, и всей его свиты. Вот тебе и следопыт!!! А таких случаев было довольно много, — сказал Селезнев, делая акцент на увлечения покойного.

Тимофеев встал с табурета, и, подойдя к выключателю, включил свет.

— Темно, что-то стало. Ты Васильевич, допросил родственников? Может жена, дети, что знают? Опроси соседей, может они кого видели, что — то слышали!? — сказал Тимофеев.

— Ладно, Тимофеевич, я вчера занимался этим вопросом. Поехали домой, баню протопим, тебя на постой определю. Вот дома и пообщаемся почитаешь протоколы допросов. Знаешь, иногда после баньки, да под пивко, хорошие мысли приходят, — сказал Селезнев, зная, что хорошая баня раскрывает всю человеческую сущность.

Селезнев вышел, пропустив вперед столичного гостя. Закрыв хату на замок, он проследовал за Тимофеевым в машину. Селезнев молчал. После того, как москвич поведал ему о деньгах вращающихся в сфере трофейного бизнеса Иван потерял покой. Он погрузился в глубокое раздумье и старался осмыслить информацию.

Глава-5

К десяти часам вечера, баня была готова. Вода, словно в долине гейзеров бурлила в котле, поднимая огромные пузыри. Каменка прямо светилась от раскаленных камней.

— Эх, как хорошо-то как, до костей прожигает, — сказал Иван, и плеснул в каменку немного воды. Пар выстрелом вырвался из дверки, мгновенно наполняя помещение нестерпимым жаром.

— Ваня, только без фанатизма. Мы москвичи народ нежный и не приемлем таких температурно-физических экзерсисов.

— Не ссать сказал Суворов…

Селезнев стал хлестать себя березовым веником с каким — то неистовством. Москвич опустился на нижний полок и старался не дышать, смотрел с восхищением на своего нового знакомого.

— Что Василий, непривычно? Влезай на полок, я тебя попарю, вышла, чтобы из тебя вся дрянь столичная вышла! Все шлаки кремлевские с потом уйдут!

Через несколько секунд тело москвича стало красным, как у вареного рака. Выскочив в предбанник, Иван открыл дверь на улицу. Он, словно дельфин, нырнул в глубокий снег, наслаждаясь температурным контрастом. Следом за ним вылетел столичный гость, и завалился рядом с Иваном. От такого удовольствия, он, словно волк стал выть, обтирая себя снегом. От разгоряченных жаром тел, на холоде, шел пар, словно кто — то сунул в снег раскаленную до красна кочергу. Повалявшись на этой обжигающей холодом перине, мужики с криками вновь вскочили в раскаленную баню. Слегка подмерзнув на морозе, они еще с большим остервенением стали хлестать друг друга, вкладывая в удар, довольно приличные силы, пока пребывание в парилке стало невыносимым. От таких температурных перегрузок казалось, сердце просто выскочит из груди. По окончании процесса помыва, мужики, словно римские патриции обернувшись в белые простыни, развалились на лавках просторного предбанника.

— Я такую баню хочу, — проговорил Тимофеев, — это же настоящая блажь!

— Это настоящий кайф-ответил Иван и приоткрыв двери втянул в предбанник сумку с пивом, которое стояло на улице.

Иван на правах хозяина, налил по кружке пива и по сто грамм холодной водочки.

— Ну, вот так Тимофеевич, принимают гостей на Руси. Как состояние!? Ты доволен? — спросил пышущий жаром Селезнев.

— Это Ваня, просто фантастика! Я такого кайфа, никогда раньше не испытывал! Я зарядился на десяток лет, и омолодился, словно тот Иван дурак, из сказки «Конек Горбунок». Я вот, что думаю, меня жена не узнает, придется, куда на дискотеку идти, чтобы найти себе молодушку лет двадцати.

— Давай Тимофеевич за твое здоровье!!! — Селезнев поднял рюмку с водкой и чокнувшись с Тимофеевым, опрокинул содержимое в рот. Маленьким глоточком, он запил водку пивом, чтобы не застудить горло и крякнул от удовольствия. Краем белой простыни Иван, вытер образовавшиеся от пены, белые усы. Москвич, с улыбкой глянул на Селезнева и только сейчас проникся к нему всем сердцем, впустив его в свою душу.