С первого взгляда

– Будь очень осторожна, – еще раз попросила Тимми Джейд и вошла в свой кабинет, Джейд пошла за ней.

Дэвид обещал Джейд сказать, когда придут ответы, – если они придут. Он проверит почту в выходные. Взволнованная Джейд улыбнулась в ответ и ушла к Тимми просматривать письма. У Тимми тоже было отличное настроение.

Она уехала из офиса в шесть – для нее это было рано, а около семи появился Зак. До Дня благодарения оставалась неделя, и они решили провести эти выходные тихо и уединенно. На завтра она наметила какие-то дела, и хотя это была суббота, Зак не выразил недовольства. Он знал, что раз или два в месяц она бывает занята первую половину дня по субботам. Ему она говорила, что эти ее дела связаны с работой, и он тогда шел в фитнес-клуб или занимался на ее тренажерах и обедал с приятелями.

Они поужинали в знаменитом ресторане «Волшебная дверца» – одном из ее любимых – и потом пошли в кино. Смотрели триллер, который Заку давно хотелось посмотреть. Тимми он не понравился, и на обратном пути она съязвила, что хотя бы поп-корн доставил ей удовольствие. Впрочем, ей было все равно – хороший фильм или плохой, ей было просто приятно выйти с ним на люди. У обоих было хорошее настроение. На этой неделе его пригласили сниматься в небольшом клипе, и он ждал, что ему предложат роль в рекламном ролике, который будут показывать по самым крупным каналам и который откроет перед ним все двери. Он всегда радовался, когда получал работу, и впадал в уныние, если его обходили. Такая уж у него была профессия. Его счастье, что он выглядел так молодо. Тимми, впрочем, знала, что он прилагает к этому усилия. Несколько лет назад он подтянул себе веки, регулярно вкалывает ботокс и коллаген, подкрашивает волосы – от природы он не такой светлый блондин, и к тому же он несравненно более тщеславен, чем она. Она никогда ничего подобного с собой не делала и не станет делать, насколько приятней стариться достойно, к тому же успех ее работы не зависит от того, насколько молодо она выглядит, не то что у него.

В субботу утром Тимми встала в семь. Полчаса позанималась на тренажерах, приняла душ и сделала себе легкий завтрак – йогурт, овсянка и чай. Она уже собиралась выйти из дома, как вниз спустился завернутый в полотенце Зак. Он чмокнул ее в губы, взял газету и направился в кухню. Мирная домашняя сцена, она вызывала у нее иллюзию близких супружеских отношений, которых никогда не было и не будет.

– Я оставила тебе кофе в кофейнике! – крикнула она ему вслед.

– Спасибо. Ты когда освободишься?

– Я вернусь к трем.

– Буду ждать тебя здесь, – рассеянно бросил он. Где ключ, он знал, и Тимми бесшумно закрыла за собой дверь. Ее всегда изумляло, что он ни разу не спросил ее, что у нее за дела в субботу утром, когда она проводит время не вместе с ним. Наверное, считал, что это и в самом деле связано с ее работой. О себе он тоже рассказывал ей далеко не все. И ее отлучки не казались ему слишком долгими. Он не сетовал, что она так сильно занята.

Тимми надела старый свитер, джинсы и джинсовую куртку, кроссовки, волосы забрала в «конский хвост», никакого макияжа, и при этом выглядела на удивление хорошо, особенно если учесть, что было раннее утро. Она мало заботилась о своей внешности, и потому все видели, как она красива и молода, несмотря на возраст.

Ехала она в Санта-Монику, слушала по дороге музыку и улыбалась самой себе. На душе было хорошо. Она любила эти свои утренние поездки и с нетерпением их ждала. Часто их совершать у нее не было времени, и все же она старалась по возможности выкроить несколько часов. Они давали Тимми душевные силы, и ей хотелось отблагодарить за это мир, хотя сама она получала больше, гораздо больше. И она знала, что никогда от этого своего дела не откажется, ни ради кого и ни ради чего. Такова была глубинная потребность ее сердца.

Бель-Эйр остался позади, двадцать минут по шоссе, и она оказалась в Санта-Монике, где и остановилась возле свежепобеленного здания. Это был особняк в викторианском стиле, как видно, отреставрированный и модернизированный. Старинный фасад сохранили, перед ним была велопарковка, сплошь заставленная яркими новенькими велосипедами; во дворе за домом отличный детский игровой комплекс. Судя по всему, в доме жили дети. Тимми, улыбаясь, вошла в незапертую парадную дверь. В холле она увидела двух женщин с загорелыми обветренными лицами, короткой стрижкой и мягким взглядом, они стояли и разговаривали, еще одна сидела за столом.

– Доброе утро, сестры, – приветливо сказала Тимми.

Беседующие женщины были гораздо старше ее, та, что сидела за столом, казалась совсем еще подростком. Все трое были монахини, хотя, глядя на их одежду, никто бы об этом не догадался, – на них были свитеры и джинсы. При виде Тимми они радостно заулыбались.

– Как вы тут все?

– Мы так и думали, что вы сегодня приедете, – сказала самая пожилая из женщин. В юности она принадлежала к ордену кармелиток, но потом перешла в доминиканский и стала работать в пригороде Лос-Анджелеса Уоттсе, где много молодежных банд. Сорок лет она отдала работе с детьми из неблагополучных семейств городских гетто, сначала в Чикаго, потом в штатах Алабама и Миссисипи и, наконец, в Лос-Анджелесе. Она руководила приютом Святой Цецилии.

В этом приюте жили сироты, которые по тем или иным причинам – чаще всего из-за болезней или неподходящего возраста – не подлежали усыновлению или их просто никак не удавалось ни отдать на усыновление, ни устроить в патронатную семью. Сестра Анна давно мечтала создать такой приют и, услышав много лет назад о благотворительной деятельности Тимми и о ее особенной заботе о детях, пришла к ней и рассказала о своей мечте. Тому, что произошло дальше, сестра Анна до сих пор верит с трудом. Не задав ни единого вопроса, не выразив ни малейшего сомнения, Тимми выписала чек на миллион долларов и протянула его ей – чтобы она купила помещение, набрала штат сотрудников и начала принимать детей. Произошло это десять лет назад, и все эти годы Тимми их содержит. Приют Святой Цецилии существует на средства Тимми О’Нилл, хотя это хранится в строжайшей тайне, посвящены в нее только Джейд и Дэвид. Тимми не хотела, чтобы пресса кричала о ее благотворительной деятельности.

В штате воспитателей было шесть монахинь, число детей колебалось между восемнадцатью и двадцатью пятью. Сейчас в приюте жил двадцать один ребенок, и Тимми знала, что в ближайшее время поступят еще двое. Младшему мальчику было пять лет, старшей девочке восемнадцать. Мальчиков всегда было примерно столько же, сколько и девочек, такое же соотношение более или менее сохранялось между белыми и цветными детьми. Сестры всеми силами старались найти детям приемных родителей, но удавалось это далеко не всегда и по тем самым причинам, вследствие которых они попали в приют Святой Цецилии, и потому большинство детей жили здесь годами. Дольше всех здесь прожила слепая девочка – семь лет, устроить ее в семью на удочерение было невозможно, и приют Святой Цецилии оказался для нее спасением, подарком судьбы, как и для многих других. У троих детей был ювенильный диабет, который отпугивал желающих усыновить ребенка, еще у одного нарушена психика из-за жестокого обращения. Несколько поступили с хроническим ночным недержанием мочи, которое тоже было следствием жестокого обращения, но через несколько месяцев в приюте они совершенно от этого излечились. Были дети просто некрасивые, были трудные. Воровали деньги у своих приемных родителей, и их отправили в исправительную колонию. Некоторые были слишком застенчивы и не могли найти общего языка с родными детьми в приемных семьях. Всех причин не перечислить, но от детей раз за разом отказывались и возвращали в приют как негодный товар, а сестры всегда их с радостью принимали и окружали заботой. Они дарили детям любовь, защиту и тепло родного дома.

Тимми любила бывать здесь и приезжала при малейшей возможности, чаще всего в субботу утром. Все дети называли ее «Тимми», и при этом даже они не знали, какого рода связь существует между ней и их приютом, и уж тем более о том, что всем своим благополучием они обязаны именно ей.

– Мы слышали, вам в Париже удалили аппендикс, – сказала сестра Маргарет, участливо глядя на Тимми. Это была монахиня, что сидела за столом, ей было двадцать пять лет, в восемнадцать она пришла в монастырь послушницей, что в нынешнее время случается нечасто, и только недавно приняла монашеский обет. Она звонила в офис Тимми и разговаривала с Джейд, хотела узнать, когда Тимми вернется из Европы, Джейд рассказала ей об операции, о своих парижских злоключениях, и все в приюте испугались за нее и расстроились. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично, – улыбаясь, сказала Тимми. – Я словно заново родилась. Хотя сначала немного струсила, но все обошлось. – За последние две недели она обо всем так прочно забыла, будто никогда ничего и не было. – Какие новости? – спросила она с живым интересом. Она любила знать, какие дети сейчас находятся в приюте и почему сюда попали, ее до глубины души волновала судьба каждого ребенка. Приют Святой Цецилии был ее любимым детищем, но почти никто не знал, почему она им так дорожит, хотя много лет назад она рассказала о своей жизни сестре Анне, когда они вместе трудились, делая в помещении ремонт. Тимми помогала им приводить его в порядок всего лишь два года спустя после смерти своего сына и год после ухода Деррика. Тимми честно признавалась, что приют спас ей жизнь.

– Мы ждем еще двух новеньких, но они поступят не раньше следующей недели. Никак не могут оформить. Надеемся, что ко Дню благодарения они уже будут у нас. – До праздника оставалось всего пять дней. Сестры всеми силами старались вырвать детей из системы опеки и попечительства и дать им дом, где они могли бы жить совсем другой жизнью, – и почти всегда так и происходит. Но иногда это случается слишком поздно, дети, которые к ним попадают, уже успели ожесточиться, пережили слишком тяжелую травму или тяжело больны и нуждаются в медицинской или психиатрической помощи, которую здесь им не могут оказать, и потому их помещают в лечебные учреждения. Приют Святой Цецилии был не колонией, не больницей, не психиатрической лечебницей для детей, а полным любви домом, который создала для них Тимми, чтобы они могли жить здесь в довольстве и радости, пользуясь возможностью приобретать знания и получать образование, которой они не нашли бы больше нигде. Как жаль, что ничего подобного у самой Тимми не было сорок лет назад, ведь ее жизнь могла бы сложиться по-другому.

Она, по обыкновению, провела все утро в доме, переходя из комнаты в комнату, разговаривала с детьми, которых знала, знакомилась с теми, кто поступил к ним в последние два месяца, кого-то из них она уже видела, но побеседовать не успела. Говорила она со всеми с ними деликатно и с уважением, позволяя им самим решить – хотят они открыться перед ней или нет. Потом сидела с сестрами на веранде и смотрела, как младшие дети играют во дворе, а старшие собираются в гости к друзьям или занимаются повседневными делами. У нее было такое чувство, будто все они ее родные дети и у нее довольно сил, терпения, понимания, чтобы их вырастить, и, конечно же, довольно любви.

Перед обедом к ней подошел мальчик, которого она знала, и заговорил. Девятилетний афроамериканец с одной рукой. Отец зверски избил его, а потом выстрелил в него и в его мать. Ребенку пришлось отнять руку, а мать умерла. Отца приговорили к пожизненному заключению. Джейкоб жил в приюте с пяти лет и очень ловко управлялся со всем одной рукой. Его привезли к ним прямо из больницы, где он лежал после отцовских побоев и выстрелов. Социальные работники понимали, что устроить его в патронатную семью не стоит даже пытаться. Усыновить его тоже было невозможно, потому что отец не желал подписывать документы об отказе от отцовских прав, да и вряд ли кто-нибудь захотел бы усыновить такого калеку. Сестры из приюта Святой Цецилии сразу же все оформили и привезли мальчика к себе. Сейчас он принес Тимми свой рисунок – фиолетово-красный кот, улыбающийся широкой улыбкой. Дети, давно живущие в приюте, были в общем-то вполне счастливы. Новеньких можно было сразу узнать – они вели себя как испуганные зверьки, и в глазах у них была боль. Требовалось время, чтобы они поняли, что здесь им ничто не грозит и что пережитый ужас остался в прошлом.

– Спасибо, Джейкоб, – сказала Тимми, улыбаясь ему, и взяла рисунок. – У кота есть имя?

– Да, Гарри, – объяснил довольный Джейкоб. – Это волшебный кот. Он умеет говорить по-французски.

– Да что ты? А я в прошлом месяце как раз была во Франции. В Париже. Мне там удалили аппендикс, – рассказала она ему, и он кивнул с серьезным выражением.

– Знаю. Было больно, когда удаляли?

– Нет, меня усыпили. Потом несколько дней болело. В больнице все очень хорошо ко мне относились. И все там говорят по-английски, так что я их понимала. И нисколько не боялась.

Он кивнул с понимающим видом и вернулся к ребятам играть.

Тимми осталась на обед и с удовольствием болтала с монахинями, чьим обществом дорожила уже много лет. Все они трудились здесь с самого начала. Одна, правда, уехала год назад в Южную Америку и работает сейчас с индейскими детьми в Перу, другая довольно скоро уехала в Эфиопию, но большинство монахинь остались в приюте Святой Цецилии, они любили детей и с радостью трудились ради их блага.

В два часа Тимми простилась с обитателями приюта и поехала в Бель-Эйр. В душе у нее были покой и радость, как и всегда после визита в Санта-Монику. Когда она вошла в дом, Зак смотрел какое-то видео. Он не спросил ее, где она была, а она не стала рассказывать. Эта радость принадлежала только ей, она не хотела ни с кем ею делиться. И ей не хотелось, чтобы о приюте знали средства массовой информации, ей не нужны были награды, признание, восхваления, слава. Она просто делала что-то очень важное для себя самой.

– Я тебе звонил на мобильный. У «Фреда Сигала» распродажа. Хотел договориться встретиться с тобой там.

– Я выключала телефон, – ответила Тимми с улыбкой. После поездки к детям она всегда улыбалась, а когда находилась там, не хотела, чтобы ее отвлекали, в ней жила потребность отдавать детям все свое внимание. – Извини. Хочешь поехать туда сейчас, или рванем сразу на виллу? – Теперь она до конца выходных в полном его распоряжении, и ей решительно все равно, что делать. В городе было холодно, а на побережье, она знала, будет еще холоднее, да еще и ветрено.

– Поедем на распродажу, – обрадовался Зак. Он выключил свой фильм, она пошла на кухню выпить воды, и через пять минут они уже ехали в ее «Мерседесе» на распродажу в магазин «Фред Сигал». Тимми считала, что ездить в древнем «Порше» Зака смертельно опасно, он может развалиться на ходу, хоть и не говорила ему этого, он совсем не следил за машиной – денег не было. Зато как же он любил водить ее «Мерседес»! Это был спортивный автомобиль последней модели. Она сделала себе этот подарок летом. «Мерседес» летел по Мелроуз точно ласточка. В магазине «Фред Сигал» было столпотворение. Там всегда было столпотворение во время распродаж, и все же Заку удалось выбрать себе целую кучу вещей, которые пришлись ему по вкусу, и Тимми тоже нашла себе что-то нужное – несколько кашемировых свитеров с капюшоном, чтобы гулять в них по пляжу, золотистый жакет в бутике «Марни», чтобы носить с джинсами на работу, две пары туфель. В полном восторге от покупок они понесли свою добычу к машине. Почти за все свои вещи Зак заплатил сам, за исключением кожаной куртки, в которую буквально влюбился, но она оказалась ему не по карману, и Тимми сделала ему подарок. Он был счастлив. Купила Тимми также несколько книг по искусству – подарочные издания с массой иллюстраций, в магазинчике деликатесов они взяли уже приготовленную пасту, чтобы не возиться вечером с ужином. Какой замечательный день, лучше и желать нечего! Когда они вернулись домой, Зак снова устроился перед телевизором досматривать свой фильм, а Тимми стала просматривать последние номера «Уолл-стрит джорнэл», которые копила всю неделю. Она по выходным обычно наверстывала все, что не успела прочитать в будние дни.

Фильм кончился, Зак посмотрел на нее и расхохотался.

– Ну знаешь, Тимми, я, конечно, тебя люблю, но ты вообще-то настоящий мужик.

Он не хотел ее обидеть, хотя выразился довольно грубо, и она посмотрела на него с удивлением. Это было мало похоже на комплимент.

– Как это понять?

– Много ли ты знаешь женщин, которые читают «Уолл-стрит джорнэл»?

– Много, – сказала она, стараясь не показать, как ее задела его реплика, сильно отдающая мужским шовинизмом. И уж если на то пошло, много ли женщин руководят такими огромными корпорациями, как ее империя? Ей во многих отношениях нет равных. И утро, которое она провела в приюте Святой Цецилии, лишний раз выделило ее из всех, но он об этом и не догадывался. Тимми подумала, услышав его сомнительный комплимент, что потому-то они так редко и занимаются любовью, раз он считает ее «настоящим мужиком». И от этой мысли сразу почувствовала себя неуверенно. – Почему интерес к «Уолл-стрит джорнэл» превращает меня в «настоящего мужика»?

– Взгляни на себя, ты же магнат в мире бизнеса. У тебя миллион подчиненных я не знаю во скольких странах мира, твое имя знают в каждой семье. Много ли женщин поднимаются хотя бы вполовину так высоко? Они сидят дома и рожают детей или работают секретаршами, делают себе силиконовые сиськи. Женщины мыслят совсем не так, как ты, поступают не так, как ты, работают не так, как ты. Пойми меня правильно, мне это нравится. Но многих мужчин отпугнет, – честно признался он, и Тимми вздохнула. Ей стало грустно. Его слова лишь подтвердили то, в чем она была убеждена много лет. Да, так все и есть, как он сказал.

– Всегда отпугивало, – печально подтвердила она. – Думаю, у них не умещается в голове, что можно быть успешной в мире мужчин, работая по двадцать четыре часа в сутки, и все же оставаться женщиной. Не понимаю, почему должно быть или – или.

– Тебе и не понять. Именно об этом я и говорю. Ты отличный парень. – Тяжело Тимми было это слышать, хотя ничего нового он не сказал. Она была уверена, что почти все мужчины, с кем она встречалась, так к ней и относились, хоть и не говорили этого, как сказал Зак. – Да ты не расстраивайся, – стал успокаивать ее он, – ты мне нравишься такая, какая ты есть. – Но он ее не любил. Вот в чем беда. Ни один мужчина никогда ее не любил и никогда не полюбит. Муж бросил ее и ушел к любовнику, а все остальные, кто у нее был, или использовали ее в своих интересах, или очень скоро убегали прочь, или относились к ней как Зак – считали славным парнем. Да, Зак никогда не потеряет голову от любви к ней, скорее уж у него вырастут крылья и он полетит, как птица. Да Тимми и не хочет, чтобы он в нее безумно влюбился, напомнила она себе. Немного погодя она поставила купленную пасту в микроволновку разогреть. Его слова сильно ее расстроили, хоть она и не призналась Заку в этом. Не любила ему показывать, как она уязвлена. Вместо упрека она спросила его, что он собирается делать в День благодарения, и он, к ее удивлению, сказал, что его не будет в городе. Ей не приходило в голову спросить его раньше. Она была уверена, что он будет здесь, с ней, а сама она никуда уезжать не собиралась.

– Тебя не будет в городе? Ты мне ничего не говорил.

Тимми было очень больно, но она старалась не показать вида. Она порой забывала, как они далеки друг от друга, как мало их связывает. Они просто иногда спят друг с другом последние пять месяцев, только и всего.

– Ты не спрашивала. Я лечу в Сиэтл, проведу День благодарения у своей тетушки. Я каждый год к ней летаю, если, конечно, не занят здесь. Ты ничего не говорила, я и подумал, что у тебя какие-то свои планы.

Она отметила, что он не зовет ее с собой в Сиэтл. А у нее никаких своих планов нет. Нет и семьи, одни только друзья да работа.

– А что, у тебя на примете что-то интересное? – оживившись, спросил он. Ради праздничного ужина с кем-то из ее знаменитых друзей он может и отказаться от поездки к тетушке на День благодарения.

– Вообще-то нет, – не кривя душой, призналась она. Праздники всегда были для нее по вполне понятным причинам самыми тяжелыми днями в году, и она старалась не думать о них до последней минуты, когда неотвратимое уже наступало. В этом году ничего не изменилось, в последние несколько недель она была слишком занята, ей было некогда подумать о празднике. Конечно, хорошо прятать голову в песок. Она почему-то считала само собой разумеющимся, что раз они вместе проводят выходные, он будет с ней и в День благодарения. И он не так уж и виноват, ведь она не заводила разговор о празднике, вот он и придумал что-то свое, хотя было бы, конечно, приятно, если бы он сказал ей об этом раньше. Они провели вместе три последних уик-энда, и он хоть бы словом обмолвился. – Я почти никак не отмечаю ни День благодарения, ни Рождество. Праздники потеряли для меня свою привлекательность. – Она не стала углубляться в подробности, чем их в этом случае меньше, тем лучше. Год назад Зака не было в ее жизни, откуда ему знать ее привычки.

– Я тоже не слишком их люблю, потому и езжу всегда к тетушке. – Он не спросил ее, есть ли кто-то, к кому она пойдет, – был уверен, что есть. Ему и в голову не приходило позвать ее с собой к тетушке. Тетушка жила в поселке для престарелых в пригороде Сиэтла, Белльвю, муж ее работал охранником в тюрьме. Не слишком изысканное общество, он не мог представить себе Тимми в окружении своих родных, не мог представить, как бы они стали реагировать на нее. Проще всего ни о чем не спрашивать. – Наверное, вернусь не раньше понедельника. Когда я бываю там, встречаюсь с двоюродными братьями и сестрами. Надеюсь, ты придумаешь что-нибудь интересное.

– Спасибо, – ответила Тимми, стараясь не показать своей досады. Она, в сущности, не сердилась на него. Просто была огорчена и слегка задета. Он даже не спросил, хочет ли она, чтобы он провел с ней выходные после того, как отпразднует День благодарения с родственниками. Очередное доказательство того, как мало для него значат их отношения. Но если Тимми хочет быть честна сама с собой, то должна признаться, что и для нее их отношения значат ничуть не больше. Просто ей тяжело остаться одной в День благодарения. Он не виноват, и она тоже не виновата. Просто ей надо было подумать и позаботиться обо всем раньше.

Оставшееся время они провели легко и мирно. Рано легли спать вечером, а утром после завтрака он уехал. У него были намечены встречи с друзьями. Он всегда с ними встречался, если они не шли гулять по пляжу. Уезжал он обычно рано, и в том обществе, куда он потом попадал, Тимми было нечего делать. Почти всем его приятелям было от двадцати до тридцати лет, и Тимми очень скоро поняла, что у нее с ними нет ничего общего. Единственным связующим звеном был Зак, и Заку было с ними гораздо проще, чем ей. Она не скрывала от него, что ей его друзья не нравятся. Они накачивались наркотиками, пили, почти все из них были фотомодели и актеры, но работали в Голливуде официантами и барменами, дожидаясь своего великого шанса. Даже Зак был для них староват, хотя выглядел так же молодо, как они все. Он уже давно прикладывал массу усилий, чтобы оставаться в их среде. Вечный Питер Пэн. А Тимми в их обществе чувствовала себя древней старухой и непереносимо скучала.

Вечером в среду он позвонил ей перед тем, как лететь в Сиэтл, пожелал хорошо провести День благодарения – ладно хоть позвонил, – но она не сказала ему, что с праздником у нее ничего не получилось. Все, кого она знала, или уехали, или заняты. Неделя у нее выдалась просто сумасшедшая, ей некогда было подумать о празднике, не то что предпринимать какие-то шаги. Дэвиду и Джейд она тоже ничего не сказала, она знала, что каждый год они ездят на этот праздник к своим родителям, и не хотела их тревожить. Такой уж у нее нынче выдался год.

Джейд всю неделю была в приподнятом настроении. Ей ответили четверо из шестерых кандидатов, которым она написала через Интернет. Двое еще не успели прочесть свою электронную почту. Но четверо откликнулись, включая и того, кто, она была уверена, понравится ей больше всех, – архитектор, окончивший университет Беркли в том же году, что и она. На следующей неделе они договорились встретиться – в кофейне «Старбакс» за чашечкой кофе – и познакомиться друг с другом, так посоветовал ей Дэвид. Еще двое пригласили ее на ленч. Впервые за долгое время она почувствовала, что радуется жизни.

Настал День благодарения, Тимми не стала утром вставать; она долго лежала в постели, хоть заснуть больше и не удалось, и глядела в потолок. Оказывается, проводя этот праздник в одиночестве, начинаешь многое понимать. Она увидела, что ее жизнь зашла черт знает куда и что распоряжается она ею на редкость бездарно. Тратит время на мужчин, которые ее нисколько не любят, не испытывают к ней ни тепла, ни нежности, да и они ей в той же мере безразличны, и не будь у нее работы, она бы не знала, что ей с собой делать. Ехать одной в Малибу ей не захотелось.

Она встала, надела джинсы и свитер, думая, чем бы ей заняться. И в конце концов нашла самое простое решение – села в гостиной и стала в одиночестве смотреть по телевизору парад воздушных шаров в честь Дня благодарения, сама понимая, какое жалкое зрелище она сейчас представляет. Она запрещала себе смотреть на фотографию Марка, которая стояла в книжном шкафу, запрещала вспоминать, что сейчас ему было бы шестнадцать лет. В праздники ее сердце разрывалось от боли, но сейчас она решила, что не позволит себе упиваться жалостью к собственной персоне. Взяла сумку, джинсовую куртку и вышла из дома. Она поняла, куда ей надо ехать, – как это она не догадалась раньше?

Приехала она в приют Святой Цецилии к праздничному обеду в честь Дня благодарения. Монахини удивились, но искренне обрадовались. Тимми никогда раньше не праздновала вместе с ними День благодарения, и теперь они были просто счастливы, так же как и дети. Домой Тимми вернулась около пяти, нагруженная фаршированной индейкой, клюквенным желе, сладким картофелем под шапкой взбитых сливок… Вот как надо проводить праздники! Полная теплых чувств и благодарности, она решила позвонить Заку на его мобильный и поздравить с Днем благодарения. Он ответил после первого гудка, и она услышала громкие голоса и смех. Он сказал, что они обедают, он позвонит ей попозже, вечером. Но не позвонил – ни вечером, ни завтра, ни послезавтра…

Это был последний штрих в его портрете, в картине ее жизни, приговор тем решениям, которые она принимала в последние одиннадцать лет, тому, что она выбирала и с чем мирилась. Ей было необходимо это увидеть и обдумать. У нее не было уверенности, что отныне она будет жить и поступать иначе, но понимала, что прозвучал тревожный звонок, она получила предупреждение. Зак поступал так не по злому умыслу, он просто не любил ее. И она его не любила. И потому она не могла не задать себе вопрос, а зачем он ей нужен и сколько еще лет она будет губить себя с такими ничтожными пустоцветами, как Зак.

Выходные она провела, разбирая шкафы, читала «Уолл-стрит джорнэл», просматривала документы, которые принесла домой с работы, делала наброски для летней коллекции. Все это были, несомненно, очень нужные, полезные дела, и именно за ними она проведет оставшуюся жизнь, если не изменит ее решительно и круто в ближайшее время. Но как изменить жизнь, как? Тимми беспрерывно задавала себе этот вопрос. Что выбрать? Да и есть ли, из чего выбирать? Весь уик-энд она пыталась это обдумать и принять решение, особенно когда осознала в воскресенье вечером, что Зак так ей и не позвонил. Его молчание в эти праздничные дни было оглушительно и красноречиво – красноречивее любых слов.

Глава 8

Позвонил Зак только в четверг, ровно через неделю после Дня благодарения. Все было яснее ясного. Как тут не понять, что он совсем не дорожит Тимми, – конечно, для нее это далеко не новость, тем более что он считает ее «настоящим мужиком», как он сам ей признался. И еще она поняла, что нужно немедленно позаботиться о Рождестве, иначе проведет его в таком же тоскливом одиночестве, как и День благодарения, а она ни в коем случае не хотела его снова испытать. Тимми заговорила с Заком о Рождестве в субботу после обеда, когда они были в Малибу, где решили провести выходные. Он ни словом не обмолвился о том, что не позвонил ей в День благодарения, она тоже не стала его укорять. Ему и в голову не пришло спросить, как она провела праздник. Он, без сомнения, считал, что не его это дело, чем она занимается по праздникам, и не чувствовал ни малейшего желания вовлечь ее в свое общество. Для нее это было очень важное открытие.

– Что ты делаешь на Рождество? – спросила его Тимми, когда они решили, что пора ужинать. Шел дождь, жарить мясо в саду было невозможно, и она предложила сделать для него пасту, но он отказался. Сказал, что сидит на диете и не хочет есть пищу, которая содержит углеводы, поэтому лучше приготовить для них обоих побольше салата. Она согласилась, тем более что есть ей не хотелось.

– Не знаю, – ответил он ей, – пока еще не думал о Рождестве. А что? У тебя есть на примете что-то интересное?

Было очевидно, что он будет выбирать и выберет самый заманчивый вариант, но ей было наплевать на его расчетливость. Не желает она остаться на Рождество в одиночестве, и все. Он ей и нужен только для того, чтобы быть рядом в такие непростые дни, как День благодарения и Рождество. Но пока это у нее не слишком получалось.

– В Мексике я вечно чем-нибудь да заболею, – говорила она, идя за ним в кухню, – Карибы у черта на рогах: от нас, с западного побережья, добираться туда жутко неудобно. Во Флориде в это время года погода может подвести, хотя Саут-Бич нельзя не любить. Что ты думаешь о Гавайях?

– Ты меня приглашаешь с собой? – Он посмотрел на нее с довольной улыбкой, вынимая из холодильника три сорта салата и пакет помидоров.

– Считай, что да. Как тебе такая перспектива? Мы можем вылететь двадцать третьего, мой офис будет закрыт до третьего января. У нас получится одиннадцать дней. Будем жить в отеле «Времена года» на Большом острове, если я смогу забронировать там номер. Или в отеле «Мауна-Кеа». Там нет ультрасовременного комфорта, зато расположен он роскошно – на самом берегу. Мне там гораздо больше нравится. В номере ведь проводишь так мало времени. Приятно будет вырваться из привычной колеи.

– Конечно, приятно. – Он потянулся поцеловать ее. – А у тебя точно не намечается здесь ничего интересного?

– Ничего такого, о чем бы я знала и где хотела бы побывать. А у тебя?

– Я свободен, как птица. – Он был счастлив, и она мысленно вздохнула с облегчением. Это именно то, что ей от него нужно. Он не мужчина ее мечты, просто лекарство от одиночества. А ей так важно было не оставаться одной в праздники, особенно потому, что ее терзали мучительные воспоминания, с которыми она всеми силами боролась.

– Постараюсь зарезервировать на этой неделе номер. – Она, конечно, поручит все это Джейд.

– Знаешь, а мне вот что пришло в голову, – сказал он небрежно, перекладывая салат в дуршлаг, чтобы помыть. – А если нам махнуть на Сент-Барт? Два дня на дорогу, но ведь у нас есть одиннадцать дней, а там, я слышал, потрясающе. Что скажешь?

– Карибы слишком далеко, – заметила она практично. – Я там бывала. И на пути туда, и на пути обратно нам придется провести ночь в Майами, а маленькие самолеты, которые там летают, я ненавижу. Никак иначе на Сент-Барт не попадешь, а их я до смерти боюсь. И потом, с погодой в это время года на Карибах может твориться бог знает что. Я голосую за Гавайи. – Она не стала ему говорить, что, поскольку платит она и его приглашает тоже она, единственный, кто имеет право голоса, это опять же она. Ей не хотелось его обижать. Но именно таково было негласное соглашение, которое они заключили: она платит, она и принимает решение.

– Но, может, ты все-таки подумаешь, – возразил он, раскладывая салатные листья, чтобы они просохли. – Туда летают все, кого все знают.

Тимми засмеялась, услышав эти его слова, она и не подозревала, как серьезно он это говорит.

– Это главная причина, почему туда не надо лететь. Не хочу видеть там всех, кого я встречаю в Лос-Анджелесе, как раз это и случилось, когда я была там в последний раз. Сент-Барт гораздо привлекательней, если у тебя есть яхта и ты можешь от всех спрятаться.

Но нанимать яхту у нее и в мыслях не было – тратить такую прорву денег ради коротких каникул с ним?! Если бы у них был медовый месяц, еще куда ни шло, но ради одиннадцати дней отдыха в обществе Зака, который даже не потрудился позвонить ей в День благодарения? Она еще не потеряла остатки здравого смысла. Ей хочется приятно и спокойно отдохнуть, и никаких трудностей, никаких усилий.

– Кто-нибудь из твоих друзей будет там на яхте?

Судя по всему, Зака не на шутку интересовали Сент-Барт и слетавшаяся туда публика. Тимми знала, что там любят бывать многие кинозвезды. Кто станет спорить, Сент-Барт, без сомнения, один из самых модных курортов в мире.

– Может быть, – спокойно ответила она. – Но у меня нет ни малейшего желания оказаться запертой на крошечном пятачке в обществе лос-анджелесских кинозвезд. Ничего ужаснее и придумать невозможно. – А для Зака такая возможность была пределом мечтаний. Как он ни старался, ему не удалось уговорить Тимми полететь на рождественские каникулы на Сент-Барт, ее такая перспектива совершенно не привлекала, и он в конце концов был вынужден отступить без боя.

– Мы прекрасно отдохнем, – сказал он ей, когда они ели салат. Она уже заранее радовалась, что они полетят вместе отдыхать, и охотно с ним согласилась. Он мог быть очень милым, если она его немножко баловала и потакала его капризам. И он не скупился на слова благодарности, когда они вместе мыли посуду, а ночью они занимались любовью. Конечно, он был польщен ее приглашением и от души радовался предстоящей поездке.

На следующий день Тимми рассказала о ней Джейд и попросила заказать номер во «Временах года» на Большом острове. Через час Джейд сообщила ей, что билеты на двадцать третье декабря и номер во «Временах года» зарезервированы. Номер не апартаменты люкс, но все равно очень хороший, с видом на океан.

– Ну и отлично, – сказала Тимми, очень довольная, и позвонила Заку на мобильный. – Все устроено. «Времена года». Гавайи. Одиннадцать дней солнца, отдыха и роскошной погоды. Летим двадцать третьего. Я не могу дождаться.

– Я тоже, – подхватил он радостным голосом.

Она была довольна, что он не завел опять разговор о Сент-Барте. Чего ей меньше всего хотелось, так это лететь к черту на рога, да еще потом садиться в маленький самолетик, при мысли о котором у нее душа уходила в пятки от страха. Гавайи – идеальное место для отдыха. Дивная погода, легко добираться. От добра добра не ищут. Лететь им через три недели, она сможет напрочь забыть о Рождестве, оказавшись в таком месте, где и в помине нет праздничных елок, хотя ей хотелось сделать Заку еще какой-нибудь подарок, кроме поездки.

И она купила Заку прекрасные часы «Картье» для подводного плавания – стальной корпус в резиновом браслете, они ему пригодятся на Гавайях, да и потом тоже.

– Повезло же парню, – неодобрительно сказала Джейд, увидев часы.

– Какая ты зануда, Джейд, ведь это же Рождество! – засмеялась Тимми. – Кстати, как прошло свидание? – Ей хотелось узнать последние сводки с полей. Свидание с архитектором в кофейне «Старбакс» прошло замечательно, обед с двумя другими претендентами тоже. С четвертым Джейд не стала встречаться, ей не понравился его голос по телефону, а еще двое исчезли из поля зрения, вернее, так в нем и не появились. Дэвид сказал, что именно такое соотношение всегда и получается. Что из пяти-шести, а то и семи кандидатов понравится только один. Так что пока все шло как по маслу.

– Отлично! – призналась Джейд, сияя, и сумела-таки сдержаться и не высказать своего мнения относительно Зака, который не заслуживает и сотой доли того, что Тимми для него делает. Ведь, в конце концов, Тимми ее босс. И по крайней мере она не останется в праздничные дни одна, Джейд знает, как ей это тяжело. Но вечером, когда Тимми уехала домой, она заговорила об этом с Дэвидом.

– Что поделать, ей особенно выбирать не приходится, – сочувственно вздохнул Дэвид. – Рано или поздно мы все с этой альтернативой сталкиваемся. Или ты сидишь дома, как Пресвятая Дева Мария, и ждешь прекрасного принца, или соглашаешься на далеко не прекрасного и совсем не принца, но хотя бы перестаешь быть затворницей и хоть что-то получаешь от жизни, пока не появится тот, кто тебе нужен.

– А если он никогда не появится? – спросила Джейд, с тревогой думая о судьбе своей начальницы.

– На этот случай, дорогая Джейд, Господь сотворил сайт знакомств. Он многократно увеличивает твои шансы. Вернее, наши. А вот Тимми не позавидуешь. Ей остается лишь надеяться, что в один прекрасный день ее суженый прилетит к ней откуда-то с небес. – Но как и Тимми, ни Дэвид, ни Джейд ничего подобного не ждали. Слишком уж долго Тимми оставалась одна. И она почти убедила их, что тот, кто ей нужен, никогда в ее жизни не появится.

– Увы, так не бывает, – печально отозвалась Джейд. Она уже много лет со страхом думала о том, что Тимми так и суждено прожить всю жизнь в одиночестве. Ее это волновало больше, чем Тимми, а Тимми уверяла их, что давно смирилась со своей долей. – Знаешь, мне кажется, ей уже все это безразлично. Так она, во всяком случае, говорит. Но я от одной этой мысли в ярость прихожу. Кто и заслужил достойного спутника, как не Тимми? Ведь она так обо всех заботится, и о нас, и о сиротах, которым так щедро помогает. Ну почему, почему какой-нибудь умный, интеллигентный мужчина не разглядит, какая она замечательная, и не влюбится в нее? На него бы свалилось немыслимое счастье.

Дэвид с меланхолическим выражением поглядел на Джейд, размышляя о ее словах. Оба они считали, что Тимми заслуживает самого большого счастья, но ей не повезло ни с мужем, ни с сыном. В делах везет, да, и в деньгах тоже, а больше ни в чем.

– Может быть, ей не надо пускать в свою жизнь такое ничтожество, как Зак, и освободить место для людей порядочных, – сказал Дэвид задумчиво. – Может быть, поэтому никому порядочному к ней не прорваться.

Оба они были уверены, что, если Тимми встретит того, кто ей нужен действительно, Зак улетучится из ее жизни в мгновение ока. Но пока она его никуда не гонит, хоть он чуть ли не ежедневно доказывает, какой он подонок. Тимми непереносима угроза одиночества, особенно в праздничные дни. Она знала, что если останется одна на Рождество, это приведет к глубокой депрессии, и готова была сделать что угодно, лишь бы избежать этой депрессии, даже взять с собой Зака на Гавайи.

И утром двадцать третьего декабря они с Заком полетели на Гавайи. Лететь им было недалеко, они и не заметили, как прошли четыре с половиной часа, они приземлились в аэропорту Кона, такси, которое заказала для них Джейд, отвезло их в отель. Апартаменты были великолепные, с видом на океан, масса воздуха и света, терраса, которая называется ланай. Вечером они с Заком сидели на ней и любовались закатом. Воздух был прохладный, прохладней, чем Тимми ожидала, но это было приятно, и так романтично здесь, такой покой… Она предложила Заку поужинать в этот вечер в номере, но Заку хотелось пойти в ресторан и поглядеть, какая здесь публика. Тимми прилетела на Гавайи вовсе не для того, чтобы глядеть на публику, ей хотелось отдохнуть и побыть с ним, но она уступила, и они пошли ужинать в ресторан.

Тимми надела платье василькового цвета, фасон которого создала сама, кашемировую шаль в тон платью, золотые сандалии и бриллиантовые серьги в виде длинных подвесок, в волосы сбоку приколола гардению. Получилось очень красиво и экзотично. Зак надел красную гавайскую рубашку, вьетнамки и белые джинсы и выглядел еще более сексуально, чем всегда. Все-таки он был на редкость красивый парень, а через день-два станет еще краше, когда покроется глубоким загаром. Вечер прошел легко и приятно, они рано легли спать. Зак не увидел в ресторане никаких знаменитостей и расстроился, но Тимми сказала, что, наверное, народ будет прибывать на другой день после Рождества и перед Новым годом.

Утро выдалось яркое, солнечное, но дул неожиданно сильный ветер. Из-за него прислуге отеля никак не удавалось поставить зонтики вокруг бассейна, а Тимми была вынуждена заплести косу, чтобы ветер не трепал ее волосы. Обедать они пошли в ресторан гольф-клуба, и Заку показалось, что он увидел там известного продюсера, но продюсер ушел, пока они еще ели, и Зак опять расстроился. Вечером они пошли к себе в номер отдыхать. Был канун Рождества, и после ужина Тимми подарила ему подарки – спортивную одежду для мужчин фирмы «Тимми О», два отличных костюма на все случаи жизни, которые он будет носить в Лос-Анджелесе. И часы Картье для дайвинга, о которых он давно и безнадежно мечтал. Зак в восторге лепетал слова благодарности за ее щедрость. Потом протянул ей небольшую коробочку. В коробочке был строгий золотой браслет, очень красивый, он купил его для нее в универмаге «Максфилд». Такую вещь можно носить не снимая. Они пожелали друг другу веселого Рождества и вышли посидеть на ланай, любовались лунной дорожкой на глади океана и пили шампанское.