Суровые времена. Тьма

— Клетус, где Гоблин?

Клетус — один из трех братьев, возглавляющих наши инженерные службы и артиллерию.

— За углом. В следующей комнате.

Клетус, Лофтус и Лонгинус — настоящие гении. Это они рассчитали, как по дымоходам построек наверху подавать воздух в самые глубокие туннели, медленно пропускать его по ним, а затем, по другим дымоходам, выводить наружу. Простая инженерия, однако для меня — словно волшебство. Ток пригодного для дыхания воздуха, пусть медленный и не слишком чистый, исправно служит нам.

Хотя сырости и вони от этого не меньше.

Гоблин держал светильник, освещая стену, на чисто выскобленные камни которой Лонгинус нашлепывал известковый раствор, примерно на уровне глаз.

— Что стряслось, Гоблин?

— Дождь этот поганый наверху.

— Ну да. Боги где-то выхлебали реку, а теперь сюда отливают. И что с того?

— У нас тут около тысячи протечек.

— Что, так плохо?

— Может статься. Дренажа — никакого. Мы сейчас — глубже некуда, если только с Двадцатым туннелем дела не пойдут на лад.

— По-моему, проблема — чисто инженерная.

— Ну да, — подтвердил Лонгинус, разравнивая раствор. — Клет это предвидел. Мы с самого начала работали над водонепроницаемостью. Беда в том, что никак не проверить, все ли в порядке, пока не задождит как следует. Счастье еще, что такого во время сезона дождей не случилось. Три дня подобного ливня — и затопит нас тут к чертям.

— Вы ведь справитесь?

Лонгинус пожал плечами.

— Постараемся, Ворчун. Это — все, что мы можем сделать.

В общем, от меня здесь толку мало.

— За этим ты меня и искал?

Проблема, даже по Гоблиновым меркам, была слишком уж незначительной.

— Не только. Лонго, ты ничего не слышишь.

С этими словами человечек с лягушачьей физиономией проделал тремя пальцами левой руки замысловатый жест. Меж пальцев его что-то едва уловимо замерцало, и Лонгинус вернулся к работе, словно совершенно оглох.

— Настолько важно, что его требовалось вырубать?

— Болтлив он. Худого, конечно, не желает, просто помимо воли повторяет все, что слышал.

— Да еще от себя приукрашивает. Знаю. Хорошо. Говори.

— С этим Хозяином Теней что-то произошло. Он изменился. Мы с Одноглазым полагаем, что около часа назад. Он просто-напросто скрывает это от нас.

— Что?

Гоблин склонился поближе ко мне, словно бы Лонгинус мог подслушивать.

— Он в добром здравии, Мурген. Он почти поправился. Ему просто нужно было стать на ноги прежде, чем они оба двинутся на нас. Мы также полагаем, что свою перемену он прячет больше от дружка Длиннотени. Нас-то он не так боится.

Я так и замер, вспомнив вдруг странное, творившееся сегодня — прямо сейчас! — на равнине.

— Ах, т-твою мать!..

— Что такое?

— Он идет на штурм сегодня! Прямо сейчас! Они выходили на позиции, когда я спускался сюда. Я-то думал, все будет как обычно… Словом, лучше поднять всех по тревоге.

Собрав все оставшиеся силы, я поспешил назад, объявляя общую тревогу всем встречным.

9

Тенекрут не спешил. Отряд занял позиции на стене. Ведомая нами орда таглиосцев приготовилась к бою, как только могла. Я разослал предупреждения Могабе и глашатаю нюень бао, Кы Даму. Могаба, конечно, тупица и безумец, но не безнадежный дурак. И, если Гоблин заявляет, что беда близка, выслушает.

Повсюду зазвучали сигналы тревоги. Из-за стены немедля раздались возгласы злобного разочарования.

Тут и гражданское население начало реагировать. Темные улицы объял страх — судя по ощущениям, куда сильнее прежнего. Как всегда, джайкури, что постарше, вспомнили первое появление Хозяев Теней. Тогда первая волна атакующих состояла из смертоносных искр тьмы.

— Одноглазый! Тени там есть?

— И не может быть. Им сюда от самого Тенелова добираться. Длиннотень, наверное, этим занимается.

— Хорошо.

Мне уже доводилось видеть, что может натворить Тень. Одно скажу: джайкури совершенно правильно их боятся.

— Хотя некоторую долю волшбы могу тебе обещать. Уже назрело.

— За что я тебя, коротышку, люблю — здорово умеешь ободрить.

Я окинул взглядом стену рядом с нашим сектором. Разглядеть удалось не много, однако, похоже было на то, что нападающим подготовлена надлежащая встреча.

Впрочем, если Тенекрут и оправился, это еще ничего не значит.

— Мурген!

— Что?

— Оглянись!

Я оглянулся.

Глашатай Кы Дам в сопровождении сына и нескольких внуков при помощи жестов испрашивал позволения подняться к бойницам. При оружии был только его сын, коренастый, бесстрастный мужик; по слухам, мастер в обращении с мечом.

— Добро пожаловать, — кивнул я.

С виду глашатай на тыщу лет старше нашего Одноглазого, однако ему хватило бодрости взойти наверх без посторонней помощи. Не отяжелили его годы, что и говорить. Волосы его — те, что уцелели — были расчесаны на прямой пробор, обрамляя лицо легкими белыми прядями. Судя по пятнам на коже, он страдал какой-то печеночной хворью. В целом же кожа его поблекла от старости, и глашатай был светлее даже некоторых из нас, северян.

Он слегка поклонился.

Я ответил тем же манером, постаравшись в точности повторить его поклон. Это должно было означать приветствие меж равными и прибавить несколько очков в мою пользу — я ведь, хоть и юн годами, все равно являлся старшим, поскольку он находился на территории Отряда, а в Отряде главный — я.

Я изо всех сил старался быть вежливым с глашатаем и беспрестанно напоминал ребятам, чтобы относились к нюень бао уважительно и бережно — даже в случаях провокаций. Я пытался вдохновить их на более тесные, нежели обычно, отношения.

В этих чужих краях у нас нигде нет друзей.

Кы Дам обратился взглядом к темнеющей равнине. Осанка, его была строга. Многие джайкури были уверены, что он — волшебник. Гоблин же с Одноглазым говорили, что его можно назвать ведьмаком в устаревшем смысле этого слова — как мудрого, много изведавшего человека.

Старик глубоко вдохнул, словно бы укрепляя силы своей ауры:

— В эту ночь будет не так, как всегда.

Говорил он на общетаглиосском — и без малейшего акцента:

— Их повелитель восстановил свои силы.

Строго взглянув на меня, перевел взгляд на Гоблина с Одноглазым:

— О. Хм-м.

— Ты совершенно прав.

Я в свою очередь обратил внимание на сопровождавших глашатая. Мастер клинка казался слишком уж толстым и неуклюжим для своей репутации.

Внуки выглядели в точности как обыкновенные мужчины нюень бао в расцвете сил. Будто бы, улыбнувшись либо еще как-то выразив свои чувства, лишатся собственной души. Словно, выражаясь словами Гоблина, по кактусу у них в заду сидит.

Оставив Кы Дама вглядываться в ночь, я вернулся к своим делам. Сопровождавшие его, как могли, старались не путаться под ногами.

Подошел Бадья:

— Все готово, командир.

Судя по возгласам, люди Хозяина Теней также были готовы начинать. Горны их заревели, точно стадо быков в охоте.

— Ну, это ненадолго, — проворчал я.

Они могли бы отложить это дело еще лет на двадцать. Я бы не возражал. Мне спешить некуда.

С улицы к нам взбежал вестовой из таглиосцев, сквозь сбившееся дыхание выдавивший, что меня хочет видеть Могаба.

— Иду. Скажи, минут через пять, — Я вгляделся в темноту, — Бадья, остаешься за старшего.

— Ну да. Только еще одного клоуна в Отряде здесь не хватало.

— Сокрушу!

Кы Дам что-то сказал. Мастер меча, сощурившись, принялся вглядываться во мрак. На пол-удара сердца в холмах что-то блеснуло. Звезда? Отблеск звезды? Нет. Ночь была холодна, пасмурна и дождлива.

— Каменный Воин, — заговорил глашатай, — случившееся может быть значительнее, чем его сиюминутное проявление.

— Возможно. — Что значит это «Каменный Воин»? — Номы, в отличие от нюень бао, не воины. Мы — солдаты.

Ум старика тоже не утратил проворства.

— Как пожелаешь, Каменный Солдат. Все может оказаться не тем, чем выглядит.

Интересно, он по дороге сюда до этого додумался?

Собственное умозаключение глашатая не порадовало. Резко повернувшись, он заспешил вниз по лестнице. Да так, что и внуки за ним с трудом поспевали.

— О чем это вы? — поинтересовался Бадья.

— Представления не имею. К тому же меня призывает Его Святейшество, Князь Черного Отряда.

Направившись к лестнице, я взглянул на Одноглазого. Наш колдун смотрел в сторону холмов, вглядываясь в то самое место, что привлекло внимание Кы Дама. Вид он имел при этом озадаченный и безнадежный.

Но на расспросы времени не было. Как не было и желания расспрашивать.

Я и уже имеющимися дурными вестями был сыт по горло.

10

Росту в Могабе — шесть футов, пять дюймов. Жира нигде — ни унции, разве что меж ушей. Весь из костей и мускулов, движется с этакой плавной, текучей кошачьей грацией. Здорово ему пришлось поработать, чтобы не перебрать с мускулатурой и не потерять гибкости. Лицом он темен, но не эбеново-черен, а скорее цвета старого красного дерева. Он просто-таки пышет уверенностью, непоколебимой внутренней силой.

У него всегда наготове острота, но он никогда не улыбается. А если и выказывает чувство юмора, то чисто поверхностно, исключительно ради воздействия на публику. Сам он юмора не чувствует и, вероятно, не понимает. Он, как никто до него, сосредоточен. Сосредоточен на созидании и поддержании в надлежащем виде Могабы, величайшего воина всех времен.

Достоинства его почти таковы, как ему хочется. Я никогда не видел человека, способного сравниться с ним.

И прочие нары почти так же впечатляющи и надменно-самоуверенны.

Самомнение Могабы — вот его величайшее слабое место, но, по-моему, никто не в силах убедить его в этом. Он и его репутация — главная ось, вкруг коей вращаются все его помыслы.

К несчастью, склонность к самолюбованию и самооправданию — не та черта характера, что вдохновляет солдат выигрывать сражения.

Меж Могабой и нами, остальными, не осталось ни крупицы приязни. Это он расколол Отряд на Старую команду и наров. Могаба представляет себе Черный Отряд как священный крестовый поход длиною в эпохи. Наши же ребята видят в нем большую, несчастливую семью, которая старается уцелеть в мире, задавшемся целью погубить нас.

Спор разгорелся бы куда жарче, не будь под боком серьезного общего врага в лице Тенекрута.

Теперь даже многие из людей Могабы — и то отнюдь не восхищены его образом мыслей.

То, о чем Костоправ твердил с того момента, как впервые взялся за перо и бумагу, можно назвать вопросами тона. А затевать свары с командиром, как бы он ни был не прав и однобок в суждениях, хорошим тоном не назовешь. Я и стараюсь держаться в рамках приличий.