Внук доктора Борменталя

— Was? — от неожиданности спросил Борменталь по-немецки.

— Потом объясню, — тихо сказал ему Василий и добавил для иностранцев: — Об этом в следующий раз. Проект в стадии проработки.

Иностранцы откланялись. Едва дверь за ними закрылась, Борменталь набросился на Василия:

— Что ты мелешь? Какой проект?

— Генрихович, иди пообедай. Я тут внизу столовку организовал. Посетителей приму и спущусь к тебе, все объясню. Двадцать минут, договорились? — предложил Дружков.

И он так многозначительно пошевелил своими рыжими усами, что отказаться было невозможно.

Столовая была в первом этаже и обслуживалась двумя девочками лет четырнадцати из той школы, где училась Алена. Справа у стены стояли три стола, накрытые скатертями, а у левой стены на циновках стояли миски для собак. Когда Борменталь вошел в столовую, там обедал участковый Заведеев и три собаки из кооператива, которые с достоинством хлебали из мисок.

— Здравствуйте, Дмитрий Генрихович. Присаживайтесь, — пригласил Заведеев.

Борменталь уселся напротив милиционера, осматриваясь по сторонам.

— А я и не знал, что здесь…

— Да, развернулся ваш песик, — с неудовольствием проговорил Заведеев. — Все бы ничего, но собаки эти…

Девочка-официантка подошла за заказом. Борменталь заказал гороховый суп с грудинкой и бифштекс.

— Собакам отдельно готовите? — вполголоса поинтересовался он.

— Нет. То же самое едят. Им нравится, — с готовностью ответила официантка.

— Еще бы! — воскликнул Заведеев. Он подождал, пока официантка отойдет, и добавил: — Ничего, мы это все приведем к порядку. Столовую оставим, а псов этих… От населения жалобы. Собаки, говорят, лучше людей живут…

Официантка принесла Борменталю тарелку супа.

— …Ночлежку им строят, лучше Дома колхозника в райцентре. Разве это дело? — продолжал участковый.

— Так на их же деньги! — не выдержала официантка.

— Не имеет значения! — пристукнул Заведеев по столу. — Собака должна знать свое место!

Обедающие собаки хмуро покосились на Заведеева. Очевидно, им часто приходилось слышать эти рассуждения. Официантка принесла им второе, и собаки принялись уплетать свои бифштексы. Внезапно в дверях послышался шум. Борменталь поднял голову. На пороге столовой стоял, пошатываясь, пьяный Пандурин, обводя помещение мутноватым злобным взглядом.

— У-у, суки! — выругался он, нa что собаки, оторвавшись от мисок, дружно и яростно залаяли.

— Выйдите, пожалуйста! — бросилась к нему официантка.

— Я те выйду! Я тебе так выйду! Псинам продалась! — замахнулся на нее Пандурин, но ближайший к нему пес точным рассчитанным прыжком перехватил его руку зубами. Пандурин заорал, повалился на пол. Собаки окружили его, но рвать не стали, только продолжали лаять.

— Прекратить! На место! — крикнул Заведеев собакам.

Псы вернулись к мискам, поджав хвосты. Пандурин поднялся с пола и, бормоча ругательства и угрозы, удалился.

Заведеев рассчитался за обед, сухо попрощался с официанткой и почему-то с Борменталем и ушел.

Борменталь принялся за второе, пытаясь проанализировать свои ощущения. Соседство с собаками было, что ни говори, неприятно. И деловая хватка Василия, и неожиданные перемены в Дурынышах, и собачья коммерция — все это было до крайности неприятно, но объяснить себе — почему? — он не мог. Нет, не таких перемен хотелось, более гуманных, что ли. Он вспомнил известные слова о цивилизованных кооператорах. Неужто бродячие псы и есть те самые цивилизованные кооператоры? Нонсенс!

В столовую вошел Дружков, весело что-то насвистывая. Собаки подняли головы, завиляли хвостами. Василий подошел к ним, присел на корточки, обнял и несколько минут что-то нашептывал. Псы внимательно слушали, потом, как по команде, строем выбежали из зала.

— Маша, гриба нам принеси, — попросил он официантку, подсаживаясь к Борменталю.

— Ну как? Вкусно? — поинтересовался он. — Ты собакам гриба давай. Они это любят, — сказал он Маше, когда та ставила на стол графин с настоем.

— У меня к вам, Дмитрий Генрихович, дело, — сказал Василий, наливая себе стакан. — Я раньше тревожить не стал, ждал, когда сами придете, посмотрите на дело рук ваших…

— Что за дело? — насторожился Борменталь.

— Хочу вам клинику построить. Здесь, в Дурынышах. Средства у меня есть. Каждый член кооператива приносит доход сто рублей в день. Есть и валютные псы. А скоро учредим «Интерфасс» — и развернемся сильно!

— В каком направлении? — поинтересовался Борменталь.

— Датчане нам породистых псов будут поставлять по обмену. Доберманов, боксеров, догов… Это собаки, я вам скажу! Хотя наши дворняги и бродячие ничем не хуже. По экстерьеру не вышли, а масла в голове хватает… Будут в Дании стажироваться. В Интерполе, по борьбе с наркотиками. У меня и с КГБ договор подписан…

Борменталь брезгливо поморщился.

— На границу буду посылать своих ребят… У меня же с ними взаимопонимание полное, сам понимаешь… — опять перешел на «ты» Василий. — Без всякой дрессировки…

— Ну а при чем здесь я? — начал терять терпение Борменталь.

— А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще чего-то хотят. Остальные — нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа…

— Чьи потомки? — удивился Борменталь.

— Того… героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый — внук или внучатый племянник Шарикова.

— И Заведеев?

— По прямой линии. А председатель Фомушкин — по женской. Его отец был женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены… Вот я тебе как брат брату предлагаю — помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне — народ.

— Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, — сказал Борменталь.

— Так ведь проще простого! Будет клиника — будут операции. У меня кандидаты есть. Будешь их… по Преображенскому-Борменталю. Такие люди выйдут! Тимофей просится с командой, — кивнул Василий на пустые, оставленные собаками миски. — Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно мечтает, даже завидует мне втихаря… И мне с ними легко будет работать.

— Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! — наконец дошло до Борменталя.

— Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, — похвалил Дружков.

— А монополию не боишься потерять?

— Монополия — тормоз прогресса, — серьезно сказал Василий. — С точки зрения перестройки моя идея — правильная. Президент одобрит.

— Вот пускай Президент и оперирует! — заорал Борменталь, вскакивая со стула. — Бред! Это безнравственно — собак в людей поголовно!

— Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться — пожалуйста!

— Безнравственно все равно!

— А водку пить — нравственно? А спекулировать, в чужой карман смотреть, ждать милостыню от германцев — нравственно? — перешел в наступление Василий. — Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали. Наделали. Теперь мне дайте… Давай демократически вопрос ставить. Если захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя прямо скажу — не верю я в кошек. Не перестроечное животное, хитрое. А лошади — почему не попробовать?

— Василий, вы — сумасшедший, — заявил Борменталь.

— Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице скажут.

— Все! Хватит! — завопил Борменталь, бросаясь к выходу.

Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер, за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку, чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел Василия, сидящего за столиком.

— Полиграф! — проговорил Швондер с интонацией Тараса Бульбы, обращающегося к отступнику-сыну.

— Слушаю вас, Михал Михалыч, — отозвался Василий.

Швондер приблизился к нему, сверля взглядом.

— Правду люди говорят? — спросил он еще с какой-то надеждой.

— О чем вы? — Василий встал.

— «Мерседес» твой? Это все… твое? — жестом указал он вокруг.

— Машина моя. Остальное — собственность кооператива, — скромно отвечал Василий.

— Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! — громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. — Знал ведь, что не Полиграф ты, но верил… Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью буржуйской оказался… Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду требовать исключения из партии!

Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой нечесаной головой, покинул столовую.

— Неприятно получилось… — пробормотал Василий. — Кто ему донес?

— Не донес, а раскрыл ваше лицо, — выступила вперед Марина. — Нельзя двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами — настоящий коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует…

Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.

— Странные вы — люди… Старику немного осталось, ломать его, что ли? Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши революции, демократии… Ошейник сняли — спасибо. Дальше я сам пищу добывать должен. А вы грызитесь, — горько заключил Дружков и направился к выходу.

Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.

— Подумайте о моем предложении. Клиника за мои средства и за каждую операцию — десять тысяч. Долларов.

И вышел.

Заведеев подъехал к коттеджу Борменталя на желто-синем милицейском «уазике» и рысью побежал к дверям. На стук вышла Алена.

— Отец дома? — спросил участковый.

— Дома.

— Отдыхает?

— В шахматы играет с компьютером.

— С кем? — не понял Заведеев.

— С машиной. Проходите.

Участковый зашел в сени. Через минуту, вызванный дочерью, появился Борменталь в домашнем костюме.

— Приветствую, Дмитрий Генрихович, — козырнул Заведеев.

— Что-нибудь случилось? — спросил доктор.

— Председатель поселкового Совета просит вас на совещание.

— Да что стряслось? Воскресенье… — недовольно проговорил Борменталь.

— Время не терпит. По дороге расскажу.

Пока ехали в поселковый Совет, участковый рассказал Борменталю, что ситуация в деревне обострилась. Дружков со своим кооперативом взял в аренду близлежащие поля, по слухам, всучив большую взятку в райагропроме.

— На лапу дал. У них, у собак, просто, — прокомментировал Заведеев.

Мало того, Дружков приватизировал и местный магазин, в котором последний год, окромя водки раз в месяц, турецкого чая и детского питания «Бебимикс», ничего не водилось. Опять же дал на лапу в управлении торговли. В результате в магазине появилось молоко, масло, хлеб и некоторые другие продукты…

— Да, я знаю, — вспомнил Борменталь. — Жена говорила.

…Которые выдаются по талонам, причем талоны распределяет все тот же кооператив, то бишь Дружков.

— Собакам и людям — по одинаковой норме! — с негодованием сообщил Заведеев.

— Безобразие, — кивнул Борменталь.

И вообще, Василий зарвался, социальная напряженность в деревне растет, трудящиеся требуют защиты от Совета. С этой целью Фомушкин срочно сзывает совещание.

— Я лицо не административное, — возразил Борменталь.

— Вы очень нужны, — сказал участковый.

В холодном нетопленом помещении Совета, выгодно отличавшемся от офиса кооператива отсутствием всяческих удобств и загаженностью, участкового с доктором встретили Фомушкин и коллега Борменталя Самсонов. Оба были в полушубках и шапках.

Фомушкин, приземистый мужик с красным от ветра и алкоголя лицом, пожал Борменталю руку железными короткими пальцами.