Помоги проекту - поделись книгой:
Керри Болтон
ЛЕВЫЕ ПСИХОПАТЫ
От якобинцев до движения «Оккупай»
Об авторе
Керри Болтон родился в 1956 году в Новой Зеландии. Доктор теологии, почетный доктор философии, получил дипломы за работы в сферах социологии и психологии. Член Академии социальных и политических исследований в Афинах и Института высших исследований в области геополитики и смежных наук в Лиссабоне, автор статей в Foreign Policy Journal и New Dawn (Австралия). Автор многих книг и статей в академических и популярных изданиях.
Предисловие
Когда-то давно все понимали политику. Консерваторы консервировали; либералы освобождали; левым не нравилась элита; правым не нравились неудачники; социалисты предоставляли ударные отряды и наличные деньги, чтобы быстрее достигнуть более материальных либеральных целей, по крайней мере, для промышленных рабочих; и бизнесмены спонсировали усилия избранных либерально-консервативных структур, таких как церкви.
Вторая мировая война нанесла этой счастливой системе неизлечимый удар. Поскольку левые в значительной степени поддерживали пацифизм в течение 1930-х годов; а затем поддержали и нацистско-советский пакт 1939–1941. Таким образом, им понадобилось пройти через некоторое приспосабливание, когда Россия и Америка втянулись в войну и, в конечном счете, выиграли ее. О ближайшем прошлом левых с их принятием национал-социализма необходимо было поскорее забыть.
Как столь часто случалось для нынешних левых, помощь оказалась под рукой. Открытие в 1945 году нацистских газовых камер (с чем не могло сравниться любое разоблачение морозных концлагерей Сибири) означало, что можно было сказать, что война велась ради спасения несчастных пострадавших евреев от антисемитизма (при этом легко и удобно можно было пренебречь тем, что антисемитизм Сталина был не менее губительным, чем антисемитизм Гитлера). Еврейские интеллектуалы, которые сбежали от Холокоста в Америку и Великобританию, были рады этому угодить. С вполне понятной решимостью предотвратить любое повторение недавнего преследования евреев, они (в особенности Франкфуртская школа, переместившаяся в Калифорнию), приступили к анализу (психоанализу) тех, кого они представляли как правых — потому что национал-социалиста Гитлера нужно было демонизировать — и вместе с ними консерваторов (большинство которых тоже не сильно желало новой войны с Германией).
Анализ сработал без труда. Согласно ему, консерваторы были, по сути, сборищем невротиков, и требовалась сильная авторитетная власть, чтобы сдерживать их дезорганизованные подавленные убеждения. Гитлера необходимо было превратить в образец консерватизма даже при том, что только такие люди как либеральный консерватор Черчилль и Айзенк жертвовали собой в течение десятилетия, чтобы противостоять Гитлеру. То, что Гитлер сжигал на улицах Берлина или иным образом запрещал работы Фрейда (и многих других модернистов), было, предположительно, иллюстративным доказательством сущностного «авторитаризма» правых. Нежелание консерваторов воспринять спрос двадцатого столетия на сексуальный реализм стимулировало большую общественную поддержку коммунизма против российского церковно-государственного самодержавия в 1917 году. Теперь это должно было дать основные интеллектуальные «боеприпасы» для борьбы против западных правых после 1945.
Анализ подавляющих пол и уважающих отцов консерваторов, изо всех сил пытающихся сдержать себя и таким образом навязывающих свои неврозы миру, вызвал резонанс, с которым почти не могла больше справиться любая способность консерваторов объясниться, не говоря уже о том, чтобы вести контрпропаганду. Американские консерваторы поднялись до эры Маккарти; но их интеллектуальное влияние не было большим, особенно после того, как только Россия получила атомную бомбу. И британские консерваторы, понятно, не желали делать попытку объяснений того, как они позволили Великобритании быть втянутой в войну, которая, в конечном счете, разорила Великобританию и привела к потере ее Империи.
Все же помощь для правых тоже была под рукой. Ненавидящий Гитлера, родившийся и воспитанный в Берлине еврей, психолог Ганс Айзенк, переехавший в Лондон, быстро понял, что левые его юности по психопатологии полностью соответствовали предполагаемым правым. К 1954, к огромной досаде британской либерально-левой элиты (это раздражение, в конечном счете, стоило ученому рыцарского титула), Айзенк начал утверждать, что у левых и, по крайней мере, у гитлеровских правых было много общего. В частности, в их материализме и готовности к насилию, в том, что они были «жестоки, грубы, тупы», и им недоставало более мягких способов идеализма и сочувствия. Хотя левые были потрясены этим сравнением, Айзенк продолжал развивать свое понимание — став первым, кто продемонстрировал генетический фундамент этой характерной черты. Наконец, Айзенк пришел к заключению, что существовала (как он подозревал еще в 1947 году) характерная черта психотизма, который включал в категорию тупость и необходимое добавление к его известной теории индивидуальности (давно известной своими главными измерениями нейротизмом и экстраверсией — на которую его студенты в шутку поставили знак креста). К 1990-м годам Айзенк подробно написал о психотизме (P) — особенно связывая его с преступностью и паранойей, но также и с творческим потенциалом в искусствах.
Книга Керри Болтона должна дать много интересных и забавных деталей относительно правильности психометрическо-психологического понимания Айзенка, к которому тот пришел с таким большим и усердным трудом. Очень интересный обзор Болтона использует новейшую биографическую информацию о таких фигурах левых как Маркс, Маркузе, Мэнсон, Маслоу и Баадер-Майнхоф. Она убедительно документирует ужасы отца — и семьи — ненавидящие ужасы ведущих левых, которые взволновали целое поколение, причем они сами болели психозом (чаще всего «биполярным», то есть маниакально-депрессивным) или, по крайней мере, нарциссической психопатией, и весьма часто заканчивали самоубийством.
Привлекательно, что Болтон также обстоятельно объясняет следующий поворот в саге «высокого-P» левачества. Да, неудовлетворенные тем, что они сами были больны психозом, ультралевые 1970-х даже повернулись к почитанию безумия — рассматривая сумасшедших как ударные отряды в своей битве против «репрессивной буржуазной власти» западных врачей и стоящих за ними фармацевтических фирм. Забавно, что один сумасшедший писатель, автор «Смерти семьи», впал в шизофрению вскоре после того, как написал свою напыщенный опус против психиатрии, после чего оказался зависимым от забот, да, его собственной семьи.
Конечно, с тех дней левые (всегда более изобретательные, чем правые) пошли дальше, чтобы выбрать новых пострадавших и несчастных, которые могли бы помочь в борьбе за их революционное, основанное на ненависти к семье дело. Им потребовались большие усилия, чтобы удержать на своей стороне феминисток (feminazies) западного женского «меньшинства»; и в особенности — так как обуржуазивание лишило левых любой надежды на поддержку со стороны квалифицированного рабочего класса, они поддержали этнические меньшинства (особенно чернокожих, латиноамериканцев, мусульман и даже палестинцев) и демонизировали противников как расистов и педофилов.
Однажды новые биографии, как мы надеемся, предоставят новому Болтону новые забавные детали расстройств личности «антирасистов» и союзных с ними борцов за права инвалидов и гомосексуалистов. Но тем временем ударные войска левых добиваются все больших успехов. С помощью деловых кругов, которые нуждаются в мультикультурализме, чтобы заменить рабочую силу, которую уничтожило доминирование левых в школах, левые доминируют над потерявшим цель Западом.
Чтение «Левых психопатов» откроет глаза многим. Воображаемые репрессивные неврозы правых блекнут в сравнении с эгоистичной, порочной паранойей левых (чему порой помогает употребление наркотиков и доказанные повреждения головного мозга). То, что правые оказались не в состоянии противостоять левому мусору — за одно поколение повернувшегося от поддержки евреев (к настоящему времени слишком успешных) к поддержке их заклятых врагов мусульман — должно привлечь внимание всех серьезных людей и политических деятелей. Как правые не смогли предотвратить рост социалистических государств по всему Западу с политикой заполнения себя иммигрантами из Третьего мира, чтобы восполнить свою собственную неспособность обучить свою молодежь до максимума (согласно их способности)?
Конечно, правые были не в состоянии воспринять и взять на себя актуальную действительно благородную и народную задачу поддержки любви, секса, традиционного брака и семьи. Как церковь до них, они не смогли привлечь людей к предпочитаемой ими самими форме общества. Вместо этого они поддержали экономический либерализм, который стал жертвой социалистических схем субстандартных залогов и по существу взорвался в 2008 году и теперь зависит от заимствований за счет будущих поколений. Вероятно, уважающие семью китайцы сметут все перед собой, поскольку Запад падет под ношей тех смешных трудностей, которые левые психопаты помогли навесить на него. Но эта книга дает читателю самый приятный момент для пересмотра прежнего мнения — новый шанс воспринять то, что Айзенк впервые начал объяснять в академическом ключе в 1954 году.
Введение
О левых доктринах, персонажах и движениях было написано много трудов, основанных на исследованиях экономики, истории, социологии и политики. Но мало что было написано на основе анализа левых как отражения психической деятельности их идеологов, организаторов и сторонников. С другой стороны существует относительно много материала, который изучал «правых», часто синонимичных с «нацизмом», как психологическое отклонение истории. Даже консервативные правые вообще описаны в психологических терминах как «регрессивные» и «репрессивные», в то время как левые светила, такие как Карл Маркс, рассматриваются как легитимные экономисты и социологи.
Однако психология дает нам дополнительное и окончательное объяснение исторических и идеологических явлений. Психоистория развилась за последние годы с этой целью, хотя исследования левых остаются немногочисленными. Это не всегда было так. В конце девятнадцатого и начале двадцатого века, с возвышением социализма, это движение привлекло к себе психологические исследования, которыми занимались такие увлеченные наблюдатели, как доктор Макс Нордау, доктор Лотроп Стоддард, а в направлении исследований психологии толпы Гюстав Ле Бон и Фридрих Ницше. Тот факт, что эти психологические исследования левых и социального бунта были резко остановлены, указывает на то, что вопреки общепринятому мнению, связанному с распадом СССР и подъемом свободного рынка или «неолиберальной» экономики во многих западных государствах, силы левых победили. Левые доктрины фактически распространились всюду в большой части Запада, включая те, которые считаются глубоко капиталистическими. Широкое использование термина «политкорректность» действительно дает некоторое понимание относительно характера левых идей всюду в обществе.
Левые, лишенные своего идеологического фасада, скрытого за экономическими и социологическими теориями, являются просто средством ослабления человечества, снижения его до самого низкого знаменателя во имя «равенства». Во время Гражданской войны семнадцатого века в Англии одна фракция убедительно назвала себя «левеллерами» (выравнивателями), и «выравнивание» общества остается окончательной целью левых. Тот факт, что практически все политические деятели, клерикалы, журналисты, и ученые, включая тех, кого называют «консерваторами», сегодня отдают дань «равенству», является доказательством триумфа фундаментальных идей левых. В самых абсолютных терминах левые это то, что Стоддард назвал «восстанием против цивилизации». Во имя «равенства» «человечеству» принесли больше страданий и убийств, чем, вероятно, под любым другим лозунгом в истории. Так как «равенство» это фантом, оно, в конечном счете, должно быть навязано, и для этого требуется буквально отрубить голову общества: самую культурную и интеллектуальную его часть, пока не будет достигнуто «равенство страданий» на равном и самом посредственном уровне существования. Это произошло в большевистской России и в якобинской Франции и происходит на более тонких уровнях сегодня.
Психоисторическое исследование левых не следует путать с нападками ad hominem на отдельных людей. Такова тактика левых в очернении и высмеивании тех, против кого они выступают. Скорее цель состоит в том, чтобы понять побуждения идеологов, лидеров, организаторов и последователей левых, и увидеть, что левые идеологии являются интеллектуализированным проявлением менталитетов их основателей и сторонников.
1. Психология: ее политическое употребление и злоупотребление
«Правый фланг» политического спектра, включая даже социальные и моральные ценности, которые до недавнего времени считались нормальными, в течение последних приблизительно восьмидесяти лет был предметом унижения и предвзятого анализа не только с политической и социологической точки зрения, но и в психологическом отношении.
Толчок к психологическому анализу правых, включая нормальную мораль, которая теперь расценивается как латентно «фашистская», был дан Франкфуртской школой критической теории, которая с приходом Гитлера к власти в почти полном составе переехала в США под покровительство Колумбийского университета. Там она была восстановлена в Нью-Йорке как Институт социальных исследований. Важным документом, выпущенным этим кружком, возглавляемым Теодором Адорно, была книга «Авторитарная личность», психологическое исследование, которое было предназначено для того, чтобы посредством статистического анализа, основанного на шкале «F» («фашизм»), показать, что традиционные этические ценности требуют психологической переориентации, потому что они, мол, были признаками скрытого «фашизма». В частности под обстрел попала патриархальная семья как основная институция для выращивания «фашистского» менталитета.
В то время как левые социологи хотели показать, что консервативные ценности неправильны в психологическом отношении, существовало и параллельное движение, стремившееся продемонстрировать, что у левых есть нормальные ценности, которые освобождают человека от репрессии, вызывающей невроз. Потому-де требовалось «терапевтическое государство», основанное на фрейдистско-марксистских доктринах, чтобы «вылечить» массы людей от их неврозов через государственную политику. Если бы это не было сделано, то результатом стало бы возвращение фашизма.
Однако Стэнли Ротмэн и Роберт Лихтер в своих психоисторических исследованиях евреев среди американских Новых левых, установили, что эти исследования социологов были специально разработаны, чтобы показать, что левые обладают положительными, нормальными ценностями. Они пишут, что в США и в меньшей степени в Европе большинство «комментариев и «научных» исследований студенческого движения согласно с тем, что радикальная молодёжь представляла лучшее в их обществах». Ротмэн и Лихтер указывают, что исследования охватили совсем немного людей, и что симпатии опрашивающих были на стороне политики их субъектов. Этот кружок социологов произвел поток исследований, «которые, казалось, доказали, что радикальные студенты были демократичными, гуманными, здоровыми в психологическом отношении и нравственно продвинутыми». «Все эти критические исследования являются или импрессионистскими или основываются на немногочисленных примерах».
Ротмэн и Лихтер писали:
«Многие социологи приписывали Новым левым много «положительных» признаков личности или политических взглядов в значительной степени потому, что их анкетные опросы были или построены в такой манере, чтобы приписать такие признаки радикальным студентам почти по определению, или потому что студенты… знали, как «подобающе» отвечать на поставленные вопросы».
Так, следовательно, укрепилась идея, что «правые» основываются на ценностях ментально дисфункциональной, сосредоточенной на патриархальности семьи, которую гуру Новых левых, такие как Эрих Фромм, называли инкубатором авторитаризма и фашизма. Ротмэн и Лихтер были критически настроены по отношению к Франкфуртской школе и к использованию так называемой шкалы «F» для раскрытия «фашистских» тенденций как типов личности. Они утверждали, что «Авторитарная личность» была исследованием, предназначенным лишь для подтверждения предвзятых взглядов его авторов.
Однако исследования Ротмэном и Лихтером студентов из числа Новых левых показали, что «радикалы со значительно большей вероятностью, чем умеренные проявляли тенденции к отрицательной идентичности, мазохистской капитуляции и взгляду на людей как на абстрактные понятия. Еврейские радикалы, как правило, проявляли тенденцию убегать от доминирующей матери, в то время как нееврейские радикалы рассматривали своих отцов как доминирующих, но испорченных.
Хотя синтез фрейдизма и марксизма был недопустим для сталинистов, и сторонники критической теории были отвергнуты немецкой коммунистической партией, СССР счел психиатрию полезным средством, чтобы заставить замолчать «диссидентов». Их подвергали психиатрической экспертизе и обычно диагностировали как шизофреников, после чего запирали в психбольнице, и, следовательно, антисоветизм сам по себе был идентифицирован как форма психоза. Демократический Запад тоже был склонен к использованию психиатрии для дискредитации диссидентов. Знаменитый поэт Эзра Паунд, который участвовал в радиопередачах из фашистской Италии во время Второй мировой войны, столкнулся с подобным обращением во время его насильственного возвращения из Италии в США после войны, причем сначала американские оккупационные войска в Италии посадили его в клетку и держали под открытым небом. Чтобы избежать гласности на открытом процессе по делу об измене одного из самых выдающихся литераторов в мире, Паунд был направлен в психиатрическую больницу Св. Елизаветы.
Правых продолжали изображать как психическое отклонение, будь то в самых крайних формах гитлеризма, или просто как консервативные семейные ценности. Такие ценности изображаются как регрессивные, согласно работам Франкфуртской школы Адорно, Фромма, и др.
На самом деле доктор Томас Сас, почетный профессор психиатрии в университете Сиракьюс, штат Нью-Йорк, и выдающийся критик фрейдистской психиатрии, писал, что «мы заменяем социальные средства управления, подтвержденные расой, социальными средствами управления, подтвержденными психиатрическим диагнозом». Именно это и рекомендовал Адорно со своей командой в «Авторитарной личности». Сас ссылается на прецедент генерала Эдвина Уокера, основной жертвы охоты на ведьм во времена Кеннеди, направленной против «правых» в вооруженных силах. Уокер был вынужден уйти в отставку из-за его антикоммунистической образовательной программы среди американских вооруженных сил в Германии. Очевидно, либеральноамериканский конфликт с СССР и сталинизмом, как предполагалось, не распространялся на экспертизу коммунистической идеологии, которая могла бы оказаться до неприятного близкой к «правому экстремизму» и «фашизму». Генерал Уокер, после его принудительной отставки, стал видным борцом против десегрегации, коммунизма и либерализма. Уокер помогал губернатору Россу Барнетту в руководстве массовым сопротивлением против десегрегации университета Миссиссипи, которая была осуществлена с помощью введения в Миссисипи федеральных войск в 1962 году. Профессор Сас пишет о случае Уокера:
«Арестованный по четырем федеральным обвинениям, включая «подстрекательство, поддержку, и участие в восстании против власти Соединенных Штатов», Уокер предстал перед американским специальным уполномоченным и ожидал освобождения под залог в размере 100 000 долларов. Пока Уокер принимал меры по оплате суммы залога, Генеральный прокурор Роберт Кеннеди приказал, чтобы Уокера на правительственном самолете перевезли в Спрингфилд, штат Миссури, где он был заключен в тюрьму в американском Медицинском центре для заключенных для «психиатрического наблюдения» ввиду подозрения, что он по причине психической ненормальности не мог предстать перед судом».
Статья об Уокере в Википедии не упоминает ни этого, ни последующего конфликта между командой адвокатов Уокера и командой психиатров правительства. Читателю только говорят, что Уокер «предоставил свои облигации и возвратился домой в Даллас, где его приветствовала толпа сторонников. После федерального большого жюри, перенесенного на январь 1963, без предъявления обвинений в его адрес, обвинения были отклонены».
Сас мог по личному опыту написать о случае Уокера, поскольку его пригласили в команду адвокатов Уокера в качестве консультанта. Особенно интересны эти слова Саса:
«Я суммировал доказательства, подтверждающий мой взгляд, что психиатрия — это угроза гражданским свободам, особенно свободам людей, которых клеймят как «консерваторов», иллюстрированные известным случаем Эзры Паунда, которого держали взаперти в течение тринадцати лет, в то время как правительство якобы ждало от его «докторов», чтобы те восстановили его способность предстать перед судом. Теперь братья Кеннеди и их психиатры делали то же самое по отношению к Уокеру».
Сас сказал команде адвокатов, что бесполезно пытаться привести доводы в пользу Уокера, основанные на правде. Однако свидетель-эксперт защиты доктор Роберт Л. Стабблфилд, главный психиатр в Юго-западном медицинском центре в Далласе, смог разоблачить доктора Манфреда Гуттмахера, давнего главного медицинского специалиста в Верховном суде города Балтимора, как «злонамеренного шарлатана», как указывает Сас. Уокер был объявлен психически здоровым, и Федеральное большое жюри отказалось предъявить ему обвинения.
Сас заявляет, что два года спустя даже сенатор Барри Голдуотер как кандидат в президенты от Республиканской партии был целью политизированной психиатрии:
«Меньше чем два года спустя, мое мнение о том, что организованная американская психиатрия стала откровенно политической, стремящейся к уничтожению существования и психиатрического разрушения людей, которые не разделяют леволиберальные «прогрессивные» взгляды психиатрического истеблишмента, получило еще одно драматическое подтверждение. В 1964 году, когда сенатор Барри Голдуотер был кандидатом в президенты от Республиканской партии, 1189 психиатров публично заявили — без опоры на какую-либо экспертизу — что Голдуотер якобы был «в психологическом отношении непригоден стать президентом Соединенных Штатов». Многие предложили диагноз «параноидальная шизофрения» как основание для своего суждения».
Использование психиатрии для маргинализации политических противников леволиберальной догмы является, очевидно, не просто параноидальным заблуждением правых. Потому, например, «Проект Ницкор», который специализируется на дискредитации правых как «отрицателей Холокоста», использует в описании американского «движения ополчения» («милиции», «минитменов») такой психиатрический термин как «параноидальный».
Все же левые, несмотря на проявление ими самых экстремальных форм садизма, начиная с Французской революции 1789–1792, в значительной степени избежали критического психологического анализа. Левые теперь воспринимаются как нормальные, и сторонники их самого радикального варианта — коммунизма — могут занимать уважаемые позиции в научном и преподавательском мире, их книги издаются крупными издателями, в то время как таковые деятели из числа правых маргинализованы, и даже изгнаны из их профессий.
С другой стороны Карла Маркса, например, продолжают чествовать среди респектабельных личностей как человека, который сделал оригинальный и все еще ценный вклад в социологию и экономическую теорию. В то время как Джима Джонса широкая публика воспринимает как ненормального, его рассматривают в рамках контекста любых других лидеров сектантов, вроде Дэвида Кореша. Но при этом редко понимают то, что Джонс был видным апостолом левых, чествуемым американским либеральным демократическим истеблишментом, причем его психологический профиль сопоставим с профилем других левых, которых все еще считают образцовыми примерами демократических и либеральных ценностей.
2. Левые и дегенеративная личность
Психоистория — наука об исторических побуждениях, [которая] комбинирует способность проникновения в суть психотерапии с методологией исследования общественных наук, чтобы понять эмоциональное происхождение социального и политического поведения групп и наций в прошлом и настоящем.
Психоистория была формализована как новая отрасль общественных наук Ллойдом деМозом, директором Института психоистории, редактором Журнала психоистории и президентом Международной психоисторической ассоциации. Но родословная психоистории прослеживается из куда более давних времен, например, в работах о психологии толпы Гюстава Ле Бона («Психология толпы», 1895), Макса Нордау, и др. Несмотря на консервативное происхождение таких психо-социологических исследований, похоже, что сравнительно немного было написано о психозе левых начиная с «Восстания против цивилизации» Лотропа Стоддарда, за исключением академических статей австралийца Джона Рэя, и исследований Ротмэна и Лихтера о евреях в среде Новых левых. Однако именно левые в несметных своих вариациях продолжают бунтовать на улицах и преследовать ученых, церкви, государственную бюрократию и школы, часто под именем «политической корректности», и при этом общество до сих пор не понимает происхождения и менталитета этих сил, все еще продолжающих свою работу.
Венгерский врач и социолог доктор Макс Нордау писал о вырождении культуры и философии как о признаке психического и морального вырождения. Создавая свой труд в 1895 году, Нордау дал ранний психоисторический взгляд на левые революции. Эта теория несколько десятилетий спустя была развита американцем доктором Лотропом Стоддардом, который описал такие перевороты как «восстание против цивилизации». Эта теория указывает, что цивилизованные ценности являются невыносимым бременем для умственно отсталых, включая как «неуравновешенного гения», так и обычного преступника. Следовательно, «восстание против цивилизации» рационализировано как политическая доктрина для ниспровержения общественного строя, и высвобождения скрытой развращенности. Вкратце: левые это рационализированная социопатия.
Нордау описал несколько типов социальной маргинальности, среди которых часто бывают и очень интеллектуальные:
«Множество различных обозначений было найдено для этих людей. Модсли и Болл называют их «обитателями пограничной области» — то есть обитающими в пограничной области между разумом и открытым безумием. Маньян называет их «высшими дегенератами», а Ломброзо говорит о «маттоидах» (от «matto», по-итальянски «безумец»)».
Эти «маттоиды» или «обитатели пограничной области» обеспечивают лидерство в социальных переворотах, в то время как типы, которых, как правило, можно найти в преступном мире, обеспечивают толпы. Нордау заявляет:
«То, чего не хватает почти всем дегенератам, это чувства этики и понимания того, что правильно, а что неправильно. Для них не существует никакого закона, никакой благопристойности, никакой умеренности. Чтобы удовлетворить любой мгновенный импульс, или склонность, или каприз, они совершают преступления и переходят границы дозволенного с самым большим спокойствием и самодовольством, и не постигают того, что другие люди за это на них обижаются. Когда это явление присутствует в высокой степени, мы говорим о «моральном безумии» словами Модсли; существуют, однако, более низкие стадии, на которых сам дегенерат, возможно, и не совершает непосредственно какого-либо действия, которое приведет его к конфликту с уголовным кодексом, но, по крайней мере, утверждает теоретическую законность преступления; с философски звучащей напыщенностью пытается доказать, что «добро» и «зло», достоинство и грех это произвольно установленные различия; впадает в восторг от злодеев и их поступков; утверждает, что обнаружил красоты в самых низких и самых отталкивающих вещах; и пытается пробудить интерес к любому скотству и так называемое «понимание» того.
Двумя психологическими корнями морального безумия, во всех его степенях развития, являются, во-первых, неограниченный эгоизм, и, во-вторых, импульсивность: — то есть, неспособность сопротивляться внезапному импульсу к любому поступку; и эти особенности также составляют главные интеллектуальные стигматы дегенерата».
Психологические типы, которые описывал Нордау, теперь известны как нарциссисты и социопаты. Как упоминал Нордау, эти «маттоиды» формулируют основные положения и теории, чтобы интеллектуализировать и оправдать свою ненависть к цивилизованным ценностям, которые они стремятся уничтожить. Нарциссисты и социопаты — обычные типы среди лидеров левых. Нордау рассматривал то, как «маттоид» использует революцию в качестве выхода для своих разрушительных стремлений:
«Ввиду исследований Ломброзо [Ломброзо, Физиономия анархистов, 1891, стр. 227] едва ли может быть подвергнуто сомнению, что писания и действия революционеров и анархистов также могут быть приписаны к вырождению. Дегенераты неспособны приспосабливаться к существующим обстоятельствам. Эта неспособность на самом деле является признаком болезненного изменения в каждом виде, и вероятно основной причиной их внезапного исчезновения. Он поэтому бунтует против условий и представлений о вещах, которые он обязательно воспринимает как болезненные, в основном, потому что они налагают на него обязанность самообладания, к которому он неспособен из-за своей органической слабости воли. Так он становится улучшителем мира, и разрабатывает планы относительно того, как сделать человечество счастливым, которые, без исключения, выделяются как своей пылкой филантропией и часто трогательной искренностью, так и нелепостью и чудовищным незнанием всех реальных обстоятельств».
Эти «маттоиды» — нарциссисты и социопаты — если бы они были менее интеллектуальны, то были бы обычными преступниками; насильниками, грабителями, ворами и головорезами. Вместо этого из-за своего интеллекта они направляют свои разрушительные убеждения в разрушительную политику и теории: левые. Они набирают своих последователей, как среди обычных преступников, так и среди невротиков.
Это «маттоиды» дают философское оправдание насилию, совершенному против цивилизованных ценностей во имя «свободы», и продолжают поддерживаться сегодняшней интеллигенцией, которая и сама часто нарциссического типа, как «великие мыслители». Нордау писал о них:
««Дегенерат», говорит Легрэн, [Поль Морис Легрэн, Du delire chez les degeneres; Париж, 1886, стр. 11] может быть гением. Плохо уравновешенный ум восприимчив к самым высоким концепциям, в то время как, с другой стороны, в том же уме можно встретить черты подлости и мелочности, что тем более поразительно ввиду того факта, что они сосуществуют с самыми блестящими качествами. «Что касается их интеллекта, то они могут» (по словам Жака Рубиновича, Hysterie male et degenerescence; Париж, 1890, стр.33), «достичь высокой степени развития, но с моральной точки зрения их существование полностью нарушено… Дегенерат будет использовать свои блестящие способности одинаково хорошо как на службе какой-либо великой цели, так и в удовлетворении самых низменных наклонностей (Ломброзо упомянул большое количество бесспорных гениев, которые были при этом бесспорными маттоидами, графоманами, или явными сумасшедшими)».
Левые вообще, зовутся ли они социал-демократами, коммунистами или либералами, притворяются волной будущего. Само слово «левые» сделано синонимом слова «прогресс», в то время как любой человек, доктрина или учреждение, выступающие против левых взглядов, унижаются как регрессивные. Все же, как указал Нордау более века назад, эти «прогрессивные», которые хотят разрушить традицию и переделать мир, на самом деле являются глашатаями атавизма, возвращения к примитиву: в искусствах, в этике или в политике. Нордау продолжает:
«Регресс, рецидив — это вообще идеал этой группы, которая смеет говорить о свободе и продвижении. Они хотят быть будущим. Это одна из их главных претензий. Это одно из средств, которыми они ловят больше всего простаков. Мы, однако, видели во всех отдельных случаях, что это не будущее, но более всего забытое, далеко ушедшее прошлое, о котором заикаются и шепелявят дегенераты, вместо того, чтобы говорить. Они произносят односложные крики, вместо того чтобы строить грамматически и синтаксически ясно сформулированные фразы. Они малюют каракули как дети, которые пачкают столы и стены шаловливыми руками. Они сочиняют музыку как эти желтые аборигены Восточной Азии. Они путают все искусства, и приводят их обратно к тем примитивным формам, которые были у них до того, как эволюция дифференцировала их. Каждое из их качеств является атавистическим, и мы знаем, кроме того, что атавизм — один из самых постоянных признаков вырождения».
Нордау писал об этих мнимых «прогрессивных» тенденциях в искусствах, философии и политике как о возвращении в действительности к примитиву на руинах цивилизации:
«Понятия «свобода» и «современность», «прогресс» и «правда» этих людей не являются нашими понятиями. Мы не имеем с ними ничего общего. Они хотят снисходительности к себе; мы хотим труда. Они хотят утопить сознание в подсознательном; мы хотим усилить и обогатить сознание. Они желают уклончивого воображения и лепета; мы желаем внимания, наблюдения и знания. Критерий, по которому истинный прогрессист может быть признан и отличен от самозванца, только называющего себя прогрессистом, может быть таким: кто бы ни проповедовал отсутствие дисциплины — тот враг прогрессу; и кто бы ни поклонялся своему «я», тот враг обществу. Первой предпосылкой общества является любовь к ближнему и способность к самопожертвованию; и прогресс — это эффект самого строгого во все времена покорения животного в человеке, самого напряженного сдерживания себя, самого острого чувства долга и ответственности. Эмансипация, за которую мы боремся, это освобождение трезвости ума, а не аппетитов».
Если бы Нордау писал сегодня, а не в 1895 году, то Адорно и другие из Франкфуртской школы диагностировали бы его на наличие «авторитарной личности», нуждающейся в лечении, и назвали бы начинающим «фашистом» и, возможно, даже «антисемитом» — даже если мы проигнорируем тот факт, что по происхождению Нордау был еврей, и в будущем он сыграл важную роль в сионистском движении.
В последние годы доктор Сатоши Канадзава выдвинул то, что он называет «Гипотезой взаимодействия Саванна-I.Q.». Она предполагает, что причина, почему умных людей влечет к леволиберальным идеям, состоит в том, что существует различие в типах интеллекта, один — касающийся эволюционного выживания и другой — касающийся поиска нового. «Общий интеллект» развился на основе того, что знакомо, и поэтому в политических терминах он является «консервативным». Социологически он является трайбалистическим и националистическим, поскольку альтруизм был основан на разделении и сотрудничестве с теми, кто является самым близким и тесно связанным. Этот типа интеллекта обладает ценностью выживаемости, особенно там, где идет соревнование за ресурсы между группами родства. Сегодня это основное соревнование все еще существует между странами. Люди с высоким I.Q., однако, более вероятно, будут искать новые ситуации и идеи, согласно «гипотезе взаимодействия Саванна-I.Q.», и отказываться от альтруизма родства в пользу альтруизма на мировом масштабе; что Канадзава называет «либеральным». Этот тип интеллекта, однако, уже не имеет эволюционной ценности выживаемости, и в ситуации выживании он был бы самоубийственным. Канадзава и Перина пишут:
«Важно отметить, что, хотя теория эволюции общего интеллекта предполагает, что общий интеллект первоначально развился, чтобы решать эволюционно новые и единовременные адаптивные проблемы, гипотеза взаимодействия Саванна-IQ не предполагала, что эволюционно новые предпочтения и ценности, которые более умные люди более вероятно приобретут и поддержат, обязательно будут адаптивными и увеличат свой репродуктивный успех в нынешней окружающей среде. Не очевидно, как быть левым либералом… увеличивает репродуктивный успех сегодня. И часть эволюционных новых предпочтений, которые более умные люди, более вероятно, приобретут и поддержат, такие как потребление алкоголя, табака, и психотропных препаратов, явно вредна для здоровья и выживания. Гипотеза взаимодействия Саванна-IQ не предсказывает, что более умные люди, более вероятно, приобретут и поддержат здоровые и адаптивные предпочтения и ценности, только эволюционно новые».
Если мы примем гипотезу Канадзавы, что людей с высоким I.Q. (коэффициентом интеллекта) влечет «влево», потому что они ищут новое, то противоречит ли это тому, что заметили Нордау и Стоддард, наблюдая за левыми интеллектуалами — в союзе с наименее интеллектуальными, как желание разрушить цивилизацию и возвратиться к примитиву? Я предполагаю, что в цивилизации привлекательность примитива — или то, что либеральные философы в восемнадцатом веке провозглашали как возвращение к «Природе» — действительно представляет собой «новое», «новизну». Это «возвращение к Природе» было объявлено «прогрессивным», и оно все еще является основанием для большой части левых, которая обращается к примитиву в своей психологии толпы. То, что называют «новым», вовлекает подавление древнего генетического наследия, основанного на накопленном за тысячелетия опыте предков. Действительно, сама «культура» основана на накопленном опыте, и в этом есть, как я предполагаю, другая причина того, почему «высокоинтеллектуальных» привлекает возвращение к примитиву в искусствах: в поиске «новизны» они ищут вдохновение в экзотике вроде примитивных культур Африки.
Я поэтому предполагаю, что в отношении тех интеллектуальных людей, которые чувствуют в себе принуждение следовать за гаммельнскими крысоловами любого «нового дела», можно сказать, что они, несмотря на свой «интеллект», принимают глупые решения; глупые, поскольку их верования не проистекают из действительности. Они, короче говоря, бредовые. Мы исследуем жизненный выбор таких «интеллектуальных» людей в их погоне за новизной.
3. Восстание недочеловека
Лотроп Стоддард, работы которого были очень популярны в начале двадцатого века, писавший после большевистского переворота, превратившего Россию в ад, поднял тему умственного и физического вырождения как причины восстания против цивилизованных ценностей, совершенного теми, кого он назвал «недочеловеками».
(Этот термин ни у Стоддарта, ни вообще в этой книге не носит ни расового, ни национального, ни даже чисто классового характера, но является преимущественно характеристикой психики и морального облика данных людей — прим. перев.)
Описывая типы личности большевиков и их садистские методы, Стоддард писал:
«Было бы чрезвычайно поучительно, если бы большевистских лидеров можно было подвергнуть психоанализу. Конечно, многие из их действий предполагают специфические психические состояния. Злодеяния, совершенные некоторыми из большевистских комиссаров, например, настолько вопиющи, что они кажутся объяснимыми только ментальными отклонениями вроде мании смерти или сексуальным извращением, известным как садизм.
Одна такая научная экспертиза группы большевистских лидеров была сделана. Во время Красного террора в городе Киеве летом 1919 года большевики пощадили профессоров медицины Киевского университета, так как они могли быть полезны новым террористическим правителям. Трое из этих людей были компетентными аналитиками, которые смогли диагностировать психику большевистских лидеров в ходе своих профессиональных обязанностей. Теперь их диагноз состоял в том, что почти все большевистские лидеры были дегенератами, с более или менее сильно выраженными психическими расстройствами. Кроме того, большинство из них было алкоголиками; большинство было сифилитиками, а многие были наркоманами…»
Стоддард приводит драматический пример ролей, сыгранных в таких восстаниях, когда известный на международном уровне ученый-филолог профессор Киевского университета Тимофей Флоринский предстал перед Революционным трибуналом и был спонтанно застрелен одним из «судей» за то, что дал «раздражающий ответ» на вопрос. Комиссарша-убийца Роза Шварц, бывшая проститутка, была пьяна.
Киевский случай обладает важным историческим и культурным значением. Столкновение двух миров, сущностно чуждых друг другу, но совпадающих во времени и пространстве: комиссар, пьяная бывшая шлюха, казнит ученого в припадке древней животной дикости. Такие сцены массово разыгрывались толпами во время Французской революции, постоянно подогретыми алкоголем и наркотиками, протолкнувшимися вперед проститутками, пиратами и преступниками, и возбужденными социопатами из числа развращенных элементов верхнего и среднего классов.
Хотя теперь, похоже, считается устаревшим обращаться к тому, что когда-то широко называли Красным террором в большевистской России, ибо в течение семидесяти лет внимание общества почти полностью направлялось на «преступления нацистов», воплощение большевистской политики террора показывает признаки массового садизма в буквальном, психотическом смысле. Но нужно вернуться к рассказам того времени, чтобы понять характер садизма.
После того, как Белая армия генерала Деникина разбила большевиков в Одессе в августе 1919 года, преподобный Р. Куртье-Форстер, капеллан британских войск в Одессе и черноморских портах, который удерживался большевиками в плену, рассказал об ужасах большевизма. Он рассказал, как на корабле «Синоп», самом большом крейсере Черноморского флота, некоторых из его личных друзей приковали цепью к доскам и медленно засунули в топки корабля, чтобы сжечь их заживо. Других обваривали паром от котлов корабля. Совершались массовые изнасилования, пока местная советская пресса обсуждала возможности национализации женщин. Крики насилуемых женщин и других жертв из того, что преподобный Куртье-Форстер назвал «большевистским домом пыток» на Екатерининской площади, можно было слышать на много кварталов вокруг, в то время как на Екатерининской площади большевики пытались заглушить крики шумом грузовиков, гремящих вверх и вниз по улице».
Когда следовательская комиссия Рорберга вошла в Киев после того, как Советы были вытеснены оттуда в августе 1919 года, она описала «зал казней» большевистской тайной полиции, ЧК, следующим образом:
«Весь цементный пол большого гаража (зал казней Киевской ЧК) был залит кровью. Эта кровь больше не текла, она сформировала слой в несколько дюймов: это была ужасная смесь крови, мозгов, частей черепа, пучков волос и других останков людей. Все стены были забрызганы кровью; части мозгов и скальпов прицепились на них. Сточный желоб двадцать пять сантиметров шириной, двадцать пять сантиметров глубиной и приблизительно десять метров длиной шел из центра гаража к подземному сливу. Этот желоб по всей длине был наполнен кровью… Обычно, как только бойня заканчивалась, тела вывозили из города в грузовиках и хоронили около могилы, о которой мы говорили; мы нашли в углу сада другую могилу, которая была больше старой и содержала приблизительно восемьдесят тел. Здесь мы обнаружили на телах следы жестокости и истязаний, самых разных и невообразимых. Некоторые тела были выпотрошены, другим обрубили конечности, и некоторые были буквально разорваны на части. Некоторым вырезали глаза, и голова, лицо, шея и туловище были покрыты глубокими ранами. Далее мы нашли труп с клином, вбитым в грудь. У некоторых не было языков. В углу могилы мы обнаружили некоторое количество рук и ног…»
Такая атавистическая дикость выходит даже за грани обычного массового убийства. Это — психоз Джеффри Дамера или Эдварда Гейна, интеллектуализированный как политическая идеология с благородными идеалами, которая продолжает иметь своих сторонников с уважаемым положением в научном и преподавательском мире.
Предшественница большевистской революции, Французская революция в 1789–1792 годах спустила с цепи массовый психоз бунта подонков Франции, во главе с социопатическими элементами интеллигенции. Как в сегодняшних западных либеральных демократиях, теория состоит в том, что изменение социальной структуры может устранить неравенство. Доктрина Французской революции была «возвращением к Природе», идолизированной и образной интерпретацией того, на что Природа, как предполагалось, была похожа, придуманной в гостиных европейской интеллигенции такими авторами, как Вольтер и Руссо. Согласно этим идеологам, причиной тирании, несправедливости, насилия и неравенства была цивилизация. Если сама цивилизация могла бы быть свергнута, и человечество возвратилось бы к воображаемому невинному естественному состоянию, то все могли бы жить в идиллическом государстве счастья, мира и братства. Это требует отмены цивилизованных учреждений, таких как брак, частная собственность, церковь, государство, и монархия. Карл Маркс обновил ту же самую доктрину приблизительно половину столетия спустя. Этот атавизм иронически провозглашается как «прогрессивный».
В 1895 году французский социолог Гюстав Ле Бон отметил:
«Идея, что учреждения могут исправить дефекты обществ, что национальный прогресс — это последствие усовершенствования учреждений и правительств, и что социальные изменения могут быть осуществлены декретами — эта идея, я говорю, все еще является общепринятой. Это была отправная точка Французской революции, и социальные теории настоящего момента основаны на этом».
Ле Бон позже, после большевистской революции, написал, что тот же самый атавизм, который сокрушил Францию, разворачивался и в России:
«Большевистский менталитет столь же стар как история. У Каина, в Ветхом Завете, был ум большевика. Но только в наши дни этот древний менталитет встретился с политической доктриной, чтобы оправдать его. Это причина его быстрого распространения, которое подрывало старый социальный каркас».
Читателю следует воспользоваться историей Несты Х. Вебстер «Французская революция», в которой автор приводит документы того времени как якобинцев, так и роялистов, что ярко показывает развращенность и трусость подонков Франции, во главе с недовольными маттоидными адвокатами и орлеанистскими аристократами, и героизм лояльных королю французов, включая представителей простого народа. Что примечательно здесь, так это способ, которым толпа могла быть приведена в кровавое безумие с помощью алкоголя и наркотиков, оплаченных кузеном короля Герцогом Орлеанским, желавшим узурпировать трон на спине черни и преступного мира, который он спустил с цепи.
Так как к госпоже Вебстер в 1920-е годы прислушивались многие люди на важных постах, такие как Уинстон Черчилль и Лорд Китченер, в качестве эксперта по подрывной деятельности и революции, и она прочитала серию лекций для британской Секретной службы, она также признала значение психологических факторов в социальных переворотах. В своей серии о ведущих фигурах Французской революции, изданной в газете герцога Нортумберлендского «Патриот», Вебстер, вспоминая исследования Нордау, написала следующее:
«Но должен быть учтен еще один очень важный фактор в изучении всех революционных типов, фактор физической или психической ненормальности. Условие может быть только мимолетным; многие молодые люди проходят через период революционной лихорадки и впоследствии успокаиваются, чтобы стать полезными членами общества. Но хронический революционер обычно будет демонстрировать некоторые особенности ума или тела. В особенности это было так среди лидеров Французской революции… «Сероватая бледность» Сен-Жюста… была описана современником как характеризующая большинство революционеров тех дней. Печень без сомнения играла роль в их свирепости».
В то время как намек Вебстер на очевидные широко распространенные заболевания печени революционеров, как могло бы показаться, вышел из моды, ее комментарий справедлив. Более определенно, заболевание печени может быть признаком психологической физиологической дисфункции. Психологические, и определенно неврологические, отклонения были заметны у Ленина, например.
Из класса «недочеловеков», кто, тем не менее, поднялся до вершины якобинского режима, «класс бандитов» можно «найти в каждой революции». Они — социопаты, которые заполняют ряды большевистской ЧК и НКВД и их якобинского эквивалента во время «Господства террора». Вебстер пишет: «Многие люди, которые пришли к власти в Первой Французской революции, были просто обычными преступниками». Из нескольких примеров революционных светил, приведенных Вебстер, Жан Луи Карра, редактор Annales Patriotiques, «был виновен в ограблении вдовы и два года просидел в тюрьме за кражу со взломом». Как мы увидим в отношении Новых левых нашего собственного времени, обычные преступники, такие как Андреас Баадер, приняли революционные теории как дополнительное измерение к своей социопатии.
История Французской революции Ипполита А. Тэна, который, как и Вебстер, привлекал документы того времени, также поучительна относительно патологического характера и якобинских лидеров и их последователей. Весьма примечательно, что портовый город Марсель, который стянул к себе всех подонков средиземноморских портов, был одним из первых, который сдался толпе. Тэн описал характер управляемой якобинцами толпы, который точно соответствует изображению Стоддардом «восстания недочеловеков»:
Их основной город, насчитывавший 120 000 душ, в котором коммерческие и морские риски стимулировали изобретательный и предприимчивый дух; в котором перспектива внезапно приобретенных состояний, израсходованных на чувственные удовольствия постоянно подрывает всю стабильность характера; в котором политика, как и спекуляция, является лотереей, предлагающей свои призы смелости; помимо всего этого, вольный порт и место встречи для не знающих законов кочевников, людей без репутации, без постоянного ремесла, негодяев, и подлецов, кто, как оторванные от корней распадающиеся морские водоросли, дрейфует от побережья до побережья по всей окружности Средиземного моря; настоящая сточная канава, заполненная мутью двадцати коррумпированных и полуварварских цивилизаций, где пена преступной касты из тюрем Генуи, Пьемонта, Сицилии, действительно, всей Италии, Испании, Архипелага, и Берберии, накапливается и ферментируется. Неудивительно, что, в такое время господство толпы должно было быть установлено там быстрее, чем в другом месте. ~ После многих взрывов, это господство началось 17 августа 1790 года, с удаления М. Лието, своего рода буржуа, умеренного Лафайета, который командует Национальной гвардией. Вокруг него сплачивается большинство населения, все мужчины, «честные или нет, но те, кому есть что терять». После того, как его сняли с должности, затем объявили вне закона, затем посадили в тюрьму, они подчиняются, и Марсель принадлежит низшему классу, 40 000 беднякам и жуликам во главе с[Якобинским] клубом».
Поделиться книгой: