Помоги проекту - поделись книгой:
— Понял, милый батюшка, — ответил Ландри. — Позвольте мне предложить вам еще один вопрос перед моим ответом. Почему вы находите мое знакомство с Фаншон Фаде дурным? Это из-за неё или из-за её семьи?
— Из-за того и другого, — продолжал строго отец Барбо; он не думал, что Ландри будет так спокоен и решителен. — Прежде всего, плохое родство — неизгладимое пятно. Поэтому, никогда моя семья не согласится породниться с семьей Фаде. Да и сама Фадетта никому не внушает уважения и доверия. Мы ее отлично знаем, она росла на наших глазах. За последний год она ведет себя лучше, не бегает с мальчишками и никому не грубит; я с этим вполне согласен; ты видишь, как я беспристрастен. Но мне этого мало; как могу я ручаться, что эта невоспитанная девочка сделается потом честной женщиной? Я хорошо знаю её бабушку и боюсь, что они обе ловко выдумали всю эту историю, чтобы выманить от тебя разные обещания и потом вовлечь тебя в неприятности. Я даже слышал, будто она беременна, но не верю, что это правда. Ведь на тебя пало бы подозрение и все дело кончилось бы скандалом.
Хотя Ландри и дал себе слово не горячиться, тут он не вытерпел и вышел из себя. Он весь вспыхнул и сказал, вставая:
— Батюшка, вам это передали наглые лжецы. Они оскорбили напрасно Фаншон Фаде. Я бы их вызвал и заставил с собой драться, если бы они были здесь. Это была бы битва на жизнь или смерть. Скажите им, что они грешники и подлецы. Пусть мне в глаза повторят эту ложь, посмотрим, что из этого выйдет!
— Не сердись так, Ландри, — перебил его с отчаянием Сильвинэ, — батюшка не обвиняет тебя в том, что ты обесчестил эту девушку. Он боится, что она запуталась с другим и хочет свалить всю ответственность на тебя, гуляя с тобой днем и ночью.
Голос Сильвинэ несколько успокоил Ландри, но он не мог не возразить на его слова:
— Брат, ты в этом ничего не смыслишь, — сказал он. — Ты вовсе не знаешь Фадетту, ты всегда был предубежден против неё. Пусть обо мне говорят, что угодно, но о ней я никому не позволю дурно отзываться. Нет на свете второй такой честной, бескорыстной и умной девушки, как она, да будет это известно моим родителям для их спокойствия. Тем больше её заслуга, что она выросла такой хорошей среди её семьи. Неужели добрые и верующие люди могут ее попрекать за её несчастное рождение?
— Кажется, ты меня обвиняешь, Ландри, — сказал рассерженный отец Барбо и он встал, давая этим понять, что разговор окончен. — По твоему гневу вижу, как ты сильно привязан к Фадетте, это меня очень огорчает. Если у тебя нет ни стыда, ни раскаяния, прекратим лучше наше объяснение. Я приму сам необходимые меры, чтобы предохранить тебя от заблуждений молодости. А теперь прощай; пора тебе возвратиться к твоим хозяевам.
— Нет, вы не можете так расстаться, — воскликнул Сильвинэ, удерживая брата, собиравшегося уходить. — Батюшка, Ландри даже не может произнести ни слова, так его опечалил ваш гнев. Простите его и поцелуйте, а то он проплачет всю ночь.
Сильвинэ плакал, мать Барбо заливалась слезами, старшая сестра и дядя Ландриш тоже; только у отца Барбо и у Ландри глаза были сухи, но на сердце у них было не легко. Все-таки их заставили поцеловаться. Отец не требовал никаких обещаний, зная, что они не исполняются в таких случаях, а он дорожил своим авторитетом. Но он дал понять сыну, что вопрос не исчерпан и продолжение будет. Ландри ушел взволнованный и грустный. Сильвинэ хотел проводить его, но не решился, предполагая, что Ландри поспешит поделиться с Фадеттой своим горем. Он лег спать и всю ночь не мог заснуть, думая о несчастье, постигшем всю их семью.
Ландри пошел к Фадетте и постучал к ней. Мать Фаде давно оглохла и никакой шум ее не будил. Этим пользовались влюбленные с тех пор, как их накрыли в голубятнике. Ландри мог беседовать с Фаншон только вечером, в той комнате, где спали бабушка и Жанэ. Он подвергался опасности, потому что старая колдунья терпеть его не могла и наверно выгнала бы его далеко не любезно. Ландри поведал свое горе маленькой Фадетте; она выслушала его с большим самообладанием и твердостью. Сначала она попробовала убедить его, в его же пользу, прекратить с ней знакомство и забыть ее. Но когда она увидала, что это только волнует и огорчает его, она стала уговаривать его покориться теперь воле родителей и возложить все надежды на будущее.
— Я всегда это предвидела, Ландри, — сказала она ему, — и часто предлагала себе вопрос: что мы будем делать? Твой отец, по своему, вполне прав и я не сержусь на него. Он боится твоего чувства к такой недостойной девушке, только из любви к тебе. Я прощаю ему излишнюю его гордость и строгость ко мне. Ведь правда, моя ранняя молодость была довольно безумная, ты сам мне это говорил в тот день, как полюбил меня. Хотя я исправилась от моих недостатков за год, все-таки еще слишком мало времени прошло, чтобы мне возвратили доверие. Дай срок, предубеждение против меня изгладится и злые толки замолкнут. Твои родные убедятся, что я разумна, не хочу тебя развратить и вымогать у тебя денег. Они оценят мою бескорыстную любовь и мы будем свободно видеться и говорить, не прячась ни от кого. А пока повинуйся отцу. Он наверно не позволит тебе посещать меня.
— Никогда я не послушаюсь, лучше брошусь в реку, — сказал Ландри.
— Если ты не решишься, я сделаю это за тебя, — сказала маленькая Фадетта. — Я уйду и покину этот край на время. Вот уже два месяца, как мне предлагают хорошее место в городе. Бабушка перестала лечить, потому что она слишком стара и глуха. У неё есть добрая родственница; она согласна с ней поселиться и будет ухаживать за ней и за моим бедным скакуном…
Голос Фадетты оборвался при этих словах, но она осилила свое волнение и продолжала спокойно:
— Теперь он окреп и может обходиться без меня. Скоро ему надо причащаться; его развлекут уроки катехизиса с другими детьми, и он забудет горе разлуки. Он стал благоразумнее, и мальчуганы перестали его задирать. Надо, чтобы меня забыли, Ландри, а то я возбудила всеобщую зависть и злобу. А через год или два я вернусь с хорошей рекомендацией и добрым именем. Все это я приобрету там гораздо скорее, чем здесь. Нас не будут преследовать и мы станем еще дружнее.
Ландри и слышать об её предположении не хотел; он отчаивался и вернулся совсем удрученный в ла-Приш; самое каменное сердце наверно бы тронулось при виде его горя.
Два дня спустя, когда он приготовлял чан для сбора винограда, Кадэ Кайлло ему сказал: — Я замечаю, Ландри, что с некоторых пор ты на меня сердишься и со мной не разговариваешь. Ты верно думаешь, что я разгласил про твою любовь к маленькой Фадетте? Меня очень огорчает, если ты подозреваешь меня в такой низости. Никому я никогда не заикался про это, как Бог свят. Сам я тебе сочувствую; я всегда тебя любил и не говорил дурного слова о Фадетте. Могу даже сказать, что уважаю ее с нашей встречи в голубятнике. Она так сохранила нашу тайну, что никто ничего не подозревает. А как легко могла она воспользоваться этим случаем и отомстить Маделон. Она же ничего подобного не сделала. Я убедился, что часто наружность обманчива и не следует верить толкам. Вот Фадетта оказалась доброй, хотя ее считают злой; а Маделон очень коварна, несмотря на то, что пользуется репутацией доброй девушки. Она обманула не только вас, но и меня.
Ландри охотно поверил словам Кадэ Кайлло, и тот постарался его утешить.
— У тебя много горя, бедный мой Ландри, — закончил он свои увещания, — но ты утешайся тем, что Фадетта отлично себя ведет. Конечно, лучше всего ей уйти, чтобы прекратить эти семейные раздоры; так я ей и сказал сейчас, когда прощался с ней.
— Что ты говоришь, Кадэ! — воскликнул Ландри. — Она уходит? Она уже ушла?
— Разве ты этого не знал? — спросил Кадэ. — А я думал, что вы условились, и ты нарочно ее не провожаешь, во избежание злых толков. Она бесповоротно решила уйти; она прошла направо отсюда, вот уже слишком четверть часа, и несла свой узелок на руке. Она отправилась в Шато Мейллан, и теперь наверно дошла до Виелль-Вилль или около Ирмонта.
Ландри воткнул рогатину в землю, бросил своих быков и помчался вдогонку Фадетте. Он остановился только тогда, когда догнал ее на песчаной дороге, ведущей от Ирмонта к ла-Фремелэн.
Здесь он бросился поперек дороги, в страшном изнеможении, знаком показывая, что она не расстанется с ним, не перешагнув через его труп.
Когда он немного успокоился, маленькая Фадетта ему сказала:
— Я хотела избавить тебя от горя прощания, дорогой мой Ландри, а ты отбиваешь у меня всю мою бодрость духа! Будь мужчиной, дай мне исполнить мой долг. Мне это не так легко, как ты воображаешь. Когда я вспомню, что мой бедный Жанэ теперь меня ищет и зовет, я совсем слабею и хочу разбить себе голову о камень! Помоги мне, Ландри; я чувствую, что если сегодня не уйду, то никогда не решусь и мы погибнем.
— Фаншон, Фаншон, вовсе это не стоит тебе такого труда! — ответил Ландри. — Ты только жалеешь своего брата, а он скоро утешится. А меня ты не жалеешь, тебе нет до меня дела. Ты не знаешь, что такое любовь? Конечно, ты меня скоро забудешь и не вернешься сюда.
— Бог свидетель, Ландри, что я вернусь скоро, может быть, даже через год, много через два. Никогда не забуду я тебя: у меня не будет другого друга или милого кроме тебя.
— Другого друга, очень вероятно, Фаншон, потому что ты никого не найдешь преданнее и вернее меня; а что касается до влюбленного, так про это я не могу судить. Кто может в этом поручиться?
— Я ручаюсь!
— Ты сама ничего не понимаешь, Фадетта; никогда ты еще не любила, а когда полюбишь, то забудешь твоего бедного Ландри. Разве ты бы со мной так рассталась, если бы ты меня любила?
— Ты думаешь, Ландри? — сказала Фадетта, глядя на него грустными и серьезными глазами. — Ты сам не знаешь, что говоришь. Я уверена, что поступаю так из любви, а не из дружбы.
— Если это правда, то я не буду горевать! Я бы утешился, веря твоей любви! Я бы надеялся на будущее и сам был бы тверд, как и ты!.. Но ты меня не любишь, ты сама мне это повторяла, да и притом ты была так спокойна и холодна со мной.
— Итак, ты не веришь, что я тебя люблю? Ты в этом убежден?
Глаза её наполнились слезами, они потекли по её щекам, но она не вытирала их, а продолжала смотреть на него, блаженно улыбаясь.
— Боже мой! Боже мой! Неужели я ошибся? — воскликнул Ландри, обнимая ее.
— Право, ты ошибся! — сказала Фадетта, улыбаясь сквозь слезы.
С тринадцатилетнего возраста бедный сверчок заметил только одного Ландри. Она следовала за ним по лесам и полям, придиралась к нему, чтобы привлечь его внимание; тогда она не отдавала себе отчета в своих мыслях и в своем чувстве к нему. Она отыскала как-то раз Сильвинэ, зная, как тревожился Ландри, и нашла его на берегу реки с ягненком на руках. Она немного поторопила Ландри, чтобы он помнил её услугу. Она его бранила около брода де-Рулетт, потому что сердилась на него и грустила, что он не говорит с ней. Она танцевала с ним на празднике св. Андоша, так как любила его безумно и думала ему понравиться своей ловкостью. Она плакала в каменоломне дю-Шомуа от раскаяния и печали, что огорчила его. Она не согласилась выслушать его признания и не целовала его, из боязни потерять его любовь, поддаваясь ему слишком скоро. Наконец, если она уходит с разбитым сердцем, так это в надежде вернуться достойной его в глазах света, чтобы он мог назвать ее своей женой, не краснея и не унижая свою семью.
На этот раз Ландри чуть не сошел с ума. Он смеялся, кричал, плакал, он целовал руки Фаншон, её платье, он поцеловать бы ей ноги, но она не позволила. Она подняла его и поцеловала его горячо и любовно. Он едва не умер от счастия, ведь это был первый поцелуй в его жизни. Обомлев, он опустился на край дороги, а она подняла свой узелок, красная и смущенная, и убежала от него, запретив ему следовать за нею и обещая ему вернуться.
Ландри покорился своей участи и вернулся к сбору винограда далеко не такой мрачный, как был раньше. Есть бесконечная сладость в сознании, что любим и в вере в любимую женщину. Это его изумило, и он все поведал Кадэ Кайлло, который только преклонился перед Фадеттой за её твердость и осторожность во все время их любви.
— Я очень рад, что эта девушка такая хорошая, — говорил он. — Впрочем, я и раньше ее не осуждал. Признаюсь, я бы полюбил ее сам, если бы она обратила на меня внимание. С её прелестными глазами она мне всегда казалась скорее красивой, чем дурной. Заметил-ли ты, как она похорошела за последнее время? Наверно она имела бы успех, если бы пожелала. Но она хотела нравиться одному тебе, а с другими была только приветлива, ей до них никакого дела не было. Такая женщина всякому бы понравилась. Когда она еще была крошкой, я всегда признавал, что у неё золотое сердце. Спроси у всех по совести: что знают про нее? Наверно никто дурного слова не скажет. А свет так создан, что если два или три человека пустят ложный слух, все его подхватят, вмешаются и создают дурную репутацию, сами не зная почему, точно доставляет удовольствие раздавить беззащитного.
Ландри находил большое облегчение, слушая слова Кадэ Кайлло. С этого дня они стали друзьями, и Ландри отводил душу, поверяя ему свои невзгоды. Даже он сказал ему однажды:
— Перестань ты думать о Маделон, она тебя недостойна, причинила нам только неприятности, славный мой Кадэ. Не торопись жениться, тебе еще рано, ведь мы одних лет. А у меня подрастает сестренка Нанетт; она хорошенькая, воспитанная и кроткая, скоро ей исполнится шестнадцать лет. Приходи к нам почаще, мой отец тебя уважает. Уверяю тебя, что когда ты ближе познакомишься с Нанеттой, ты захочешь быть моим зятем.
— Я не отказываюсь, — ответил Кадэ, — буду приходить к вам каждое воскресение, если твою сестру не прочат за другого.
В день отъезда Фаншон Фадэ Ландри отправился к отцу вечером, желая рассказать ему поступок этой девушки, о которой он так плохо думал. Он хотел высказать ему свое подчинение родительской воле теперь и свои планы на будущее. Когда он проходил мимо дома старухи Фадэ, сердце в нем надрывалось, но он старался утешить себя тем, что не знал бы про любовь Фадетты, если бы не её отъезд. У порога двери он увидел Фаншетт, родственницу и крестную Фаншон, она пришла заменить ее у старухи. Теперь она сидела у выхода и держала скакуна на коленях. Бедный Жанэ не хотел идти спать и горько плакал.
— Фаншон еще не вернулась, — говорил он, — некому меня уложить и прочесть со мной молитвы.
Фаншетт утешала его, как могла, и Ландри слышал с удовольствием, что она ласково обращалась с мальчуганом. Лишь только скакун заметил проходящего Ландри, он вырвался из рук Фаншетты, чуть не оторвав себе нанку, и прыгнул в ноги близнеца, целуя его и приставая к нему с расспросами. Он умолял его привести Фаншон. Ландри взял его на руки и сам прослезился, успокаивая его. Он предлагал ему большую кисть винограда, которую он нес в маленькой корзиночке от матери Кайлло в подарок его матери, но и это не утешило Жанэ, хотя он был довольно жадный. Он ничего не хотел и только умолял Ландри пойти за его сестрой. Ландри обещал ему исполнить его просьбу, чтобы заставить его послушаться Фаншетт и пойти в постель.
Отец Барбо не ожидал такого разумного поступка от Фадетты. Он был очень ею доволен, но все-таки чувствовал укоры совести, потому что был очень справедлив и добр.
— Очень жаль, Ландри, что ты не мог решиться перестать с ней видеться. Ты бы тогда не был причиной её отъезда. Дай Бог, чтобы эта девочка свыклась с своим новым положением и чтобы её домашние не очень страдали от её отсутствия. Некоторые защищают ее и уверяют, что она полезна в своей семье, хотя другие и порицают ее. Мы все разузнаем сами; если слухи про её беременность ложны, наш долг — вступиться за нее, как следует; а если, не дай Бог, они справедливы, и ты виноват, Ландри, мы всегда придем ей на помощь и не допустим ее до нищеты. Только не женись на ней, вот все, что я от тебя требую.
— Батюшка, у нас с вами взгляды расходятся, — ответил Ландри, — я у вас непременно бы попросил позволения на ней жениться, если бы сделал то, в чем меня обвиняют. Но Фадетта так же невинна, как моя маленькая сестра. Мы поговорим об этом после, согласно вашему обещанию, а пока простите мне все неприятности, которые я вам причиняю.
Отец Барбо удовольствовался этим решением и более не настаивал. Он был слишком умен и осторожен, чтобы сразу принимать крутые меры. Он остался вполне доволен.
Разговор больше не поднимался о Фадетте в Бессонньере. Избегали даже называть её имя, потому что Ландри бледнел и краснел, когда о ней упоминали при нем, а сам только о ней и думал, как в первый день её отсутствия.
Сначала Сильвинэ почувствовал эгоистичную радость, узнав про отъезд маленькой Фадетты; он льстил себя надеждой, что теперь его близнец будет всецело принадлежать ему одному. Но на деле вышло не так. Правда, что после Фадетты Ландри любил своего брата больше всех; но Сильвинэ не мог отрешиться от враждебного чувства к Фаншон, и Ландри перестал довольствоваться его обществом. Когда Ландри начинал говорить о ней и посвящать брата в свои любовные дела, Сильвинэ сердился, упрекал его за его постоянство к девушке, которая причиняла одни неприятности ему самому и родителям. С тех пор брат перестал упоминать даже её имя. Но он не мог не отводить душу, говоря о ней; поэтому он поверял свои тайны Кадэ Кайлло и делил свое свободное время между ним и маленьким Жанэ. Он повторял с мальчуганом катехизис, водил его всюду с собой, занимался с ним и утешал его, как умел. Никто не смел издеваться, встречая их вместе. Ландри не допустил бы насмешек над собой, он открыто дружил с братом Фаншон Фадэ. Этим он хотел всем показать, что любовь его не прошла, и доказывал своим расположением, что ни мудрые советы отца Барбо, ни разные толки не имели на него никакого влияния. Сильвинэ пришлось убедиться, что брат отдалился от него еще более, чем прежде. Он стал ревновать его к Кадэ Кайлло и к Жанэ. Сама маленькая Нанетта, утешавшая его прежде своими ласками и участием, стала предпочитать общество Кадэ Кайлло, который был всеобщим любимцем. Бедный Сильвинэ, видя все это, впал в смертельную тоску, в страшное уныние, так что положительно не знали, чем его развлечь. Он никогда не смеялся, не мог работать, словом, чахнул с каждым днем. Стали бояться за его жизнь; лихорадка все не проходила, а когда жар усиливался, он говорил бессмысленные речи и огорчал ими своих родителей. Он жаловался, что никто его не любит, забывая, как его все баловали. Он призывал смерть, уверяя, что он ни к чему не способен, что его терпят из сострадания, что он всем в тягость, что все хотят от него избавиться. Иногда отец Барбо строго его останавливал, слушая эти грешные слова, но это не помогало. Пробовал отец Барбо уговаривать его, со слезами, понять их любовь к нему. Но это было еще хуже — Сильвинэ рыдал, раскаивался, просил у всех прощения; от волнения жар увеличивался.
Снова обратились к докторам, они ничего нового не сказали. По их лицам было видно, что они все зло приписывают тому, что Сельвинэ близнец и что он непременно должен умереть, как самый слабый из двух. Обратились к купальщице из Клавиер, ее считали самой умной знахаркой после матери Сажжер и старухи Фадэ; первая давно умерла, а вторая начала впадать в детство от старости. Эта ловкая женщина ответила матери Барбо следующим образом:
— Ваш ребенок выздоровеет, если он полюбит женщин.
— Как раз он их терпеть не может, — сказала мать Барбо, — я никогда не встречала еще такого разумного и гордого мальчика. С тех пор как его близнец влюбился, он их всех возненавидел, точно мстит им за то, что самая дурная из них овладела сердцем его брата.
— Из этого я вижу, что когда ваш сын полюбит женщину, он охладеет к своему близнецу, — сказала купальщица, хорошо знакомая с телесными и душевными немощами. — Помните мое предсказание. У него слишком чувствительное сердце, он забывает свой пол и грешит против заповеди Божией, изливая всю нежность на брата, когда человеку полагается любить более женщину, чем отца, мать, братьев и сестер. Не горюйте; очень может быть, что природа скоро возьмет свое, рано или поздно это случится. Только не мешайте ему жениться на любимой женщине, какая бы она ни была. По всему видно, что он полюбит один раз в жизни. У него слишком привязчивое сердце; надо большое чудо, чтобы его отдалить от его близнеца, и еще большее, чтобы разлучить его с той, которую он предпочтет Ландри.
Совет купальщицы показался разумным; отец Барбо попробовал ввести сына в семейные дома, где были хорошие девушки-невесты.
Сильвинэ был недурен собой, хорошо воспитан, но он был чересчур застенчив и враждебно на них смотрел, так что девушки тоже его сторонились.
Отец Кайлло, лучший советчик и друг дома, высказал другое мнение: — Я часто вам повторял, что разлука самое лучшее средство. Возьмите в пример Ландри! Он безумствовал по Фадетте, а теперь совсем образумился, когда она уехала. Он здоров и даже стал веселее, чем прежде; мы давно замечали его тоску и не знали, чему ее приписать. Он вполне успокоился и покорился судьбе. Тоже будет и с Сильвинэ, если он на пять или шесть месяцев расстанется с братом. Только разлучите их не сразу, я помогу вам. Моя ферма в ла-Приш благоустроена, но за то мое имение, недалеко от Артона, причиняет мне много беспокойства. Вот уже целый год, как заболел мой управляющий и все не может оправиться; выгнать его я не хочу, он человек очень хороший. — Я пошлю ему на подмогу работника, потому что он заболел от переутомления. Если вы согласны, то можно послать Ландри в мою деревню на остальное время года. Мы не скажем Сильвинэ, что он едет надолго, а, напротив, уверим его, что отсутствие Ландри продолжится не долго, потом затянем еще на восемь дней, и так до тех пор, пока он не свыкнется с отъездом брата. Послушайтесь меня, не потакайте причудам избалованного ребенка, не подчиняйтесь ему так слепо.
Отец Барбо не возражал, но его жена испугалась. Она уверяла, что разлука с близнецом будет смертельным ударом для Сильвинэ. Она просила сделать последний опыт: продержать Ландри две недели дома, чтобы посмотреть, не поможет-ли Сильвинэ постоянное присутствие брата? Если это не удастся, то, делать нечего! придется последовать совету отца Кайлло. Пришлось согласиться на её условия.
Сказано, сделано. Ландри охотно поселился в Бессонньере. Его вызвали под тем предлогом, что отец Барбо не мог управиться один с молотьбой и ему был нужен помощник. Ландри всеми силами старался развлечь брата, приходил к нему ежеминутно, спал с ним на одной постели и ходил за ним, как за малым ребенком. Первый день Сильвинэ был доволен, на второй ему показалось, что брат скучает с ним и ничем невозможно было разубедить его. На третий день Сильвинэ рассердился на скакуна, которого Ландри не имел духа отослать. Наконец, к концу недели пришлось отказаться от плана матери Барбо; Сильвинэ делался все несноснее, требовательнее и ревновал брата к его собственной тени. Тогда прибегли к совету отца Кайлло. Ландри не хотел ехать к чужим в Артон, он был привязан к своему краю, к работе, к семье, к хозяевам, и все-таки он согласился, из любви к брату.
Сильвинэ чуть не умер от горя в первый день, на второй он немного успокоился, а на третий его лихорадка прошла. Сперва он покорился по неволе, а потом захотел показать твердость характера. Все решили через неделю, что отсутствие брата действует на Сильвинэ благотворнее, чем его присутствие. Он невольно радовался отъезду Ландри.
— По крайней мере, он ни с кем там не знаком, — думал он, — сразу он не подружится. Ему будет скучно и он вспомнит меня с сожалением. А когда он вернется, мы полюбим друг друга еще нежнее.
Уже три месяца прошло с отъезда Ландри и почти целый год с тех пор, как Фадетта, покинула родную страну. Но теперь ей пришлось вернуться, потому что с её бабушкой сделался паралич. Она ухаживала за ней с нежностью и усердием, но ничем не могла помочь в этой неизлечимой болезни. Через две недели старуха Фадэ отдала Богу душу, не приходя в сознание. Три дня спустя, Фаншон проводила на кладбище тело бедной старухи; уложив брата и поцеловав свою добрую крестную, которая спала в соседней комнате, она грустно села перед огоньком, догоравшим в печке, и прислушивалась к песенке сверчка:
Мелкий дождь барабанил в стекла; Фаншон думала о своем далеком друге… Вдруг кто-то постучал в дверь и спросил:
— Здесь-ли вы, Фаншон Фадэ, помните-ли вы еще меня?
Она поспешно открыла, и сердце её забилось от счастья, когда она очутилась в объятиях Ландри. Он узнал про болезнь её бабушки и про её возвращение. Желание её видеть побороло всякую осторожность, он пришел ночью, чтобы вернуться в Артон к утру.
Они провели всю ночь вместе, греясь у огня и беседуя очень серьезно; маленькая Фадетта напомнила Ландри, что здесь стоит еще теплая постель её покойной бабушки, и что неудобно было забываться в блаженстве. Но все-таки они радовались свиданию, не смотря на все их благие намерения, и любили друг друга еще больше прежнего.
Лень постепенно близился и Ландри стал унывать, что придется им расстаться. Он умолял Фаншон спрятать его на чердаке, чтобы он снова мог прийти к ней на следующую ночь. Но она разумно уговорила его, как всегда. Она уверила его, что разлука скоро кончится, и что она бесповоротно решила не уходить более никуда.
— У меня есть на то причины, которые тебе объясню после, — сказала она, — могу только обещать, что это не помешает нашей свадьбе. Кончай свою работу у хозяев; помни, что ты делаешь это для пользы твоего брата, чтобы он не видел тебя некоторое время, — так сказала мне крестная.
— Это только и удерживает меня в Артоне, — ответил Ландри;— много горя причинил мне мой бедный близнец. Хоть бы ты попробовала его вылечить, Фаншонетт, ты такая умница.
— Его только можно убедить, — сказала она, — другого средства я не знаю. Но он меня так ненавидит, что я не могу найти возможность поговорить с ним и утешить его.
— У тебя такой дар убеждения, Фадетта, что я уверен, он почувствует действие твоих слов, если ты поговоришь с ним. Пожалуйста, попробуй сделать это для меня. Не обращай внимания на его холодность и неприветливость. Застав его выслушать тебя. Ведь это для нас необходимо, моя Фаншон, чтобы наша любовь увенчалась успехом. Сопротивление брата будет самым большим препятствием.
Фаншон обещала, и они расстались, повторяя двести раз, что они любят друг друга на всю жизнь.
Никто не узнал, что Ландри приходил ночью. Сильвинэ наверно бы снова заболел и никогда не простил бы брата, что он видел Фадетту, а не его. Два дня спустя, маленькая Фадетта принарядилась, она теперь не была так бедна, её траур шел к ней и вся её одежда была из тоненькой саржи. Когда она проходила через город ла-Косс, ее многие не узнавали, так она выросла и похорошела в городе; от здоровой пищи и спокойной жизни, она пополнела и порозовела, как и подобало в её годы. Теперь ее нельзя было принять за переодетого мальчика, до того она стала стройной и привлекательной. Любовь и счастие отразились на её лице и манерах какой-то неуловимой прелестью. Хотя она и не была первой красавицей, как ее считал Ландри, но милее, стройнее и лучше её не было во всей стране. Она несла большую корзину на руке; Фадетта прямо вошла к Бессонньеру и попросила позволения видеть отца Барбо. Первый встретился ей Сильвинэ, он даже отвернулся, не скрывая своего отвращения к ней. Но она так вежливо спросила, где отец Барбо, что ему пришлось ей ответить и самому повести ее на гумно, там работал его отец. Маленькая Фадетта попросила отца Барбо указать ей место, где бы они могли поговорить наедине. На это он запер дверь и предложил ей сказать, что ей нужно. Холодный прием отца Барбо нисколько не смутил Фадетту. Она уселась на копну соломы и произнесла следующие слова:
— Отец Барбо, хотя моя покойная бабушка и сердилась на вас, а вы на нее, я все-таки считаю вас самым честным и надежным человеком во всей нашей стране. Это общий отзыв, и сама бабушка воздавала вам должное. Вы знаете, что я давно сошлась с вашим сыном Ландри; он много мне про вас говорил, так что я отлично вас знаю. Вот почему я решилась прибегнуть к вам и просить вашей помощи.
— Говорите, Фадетта, я никогда никому не отказываю в моих услугах, — ответил отец Барбо. — Вы смело можете на меня положиться, конечно, если моя совесть мне позволит исполнить вашу просьбу.
— Вот в чем дело, — сказала маленькая Фадетта, поднимая корзину и ставя ее у ног отца Барбо, — моя бабушка зарабатывала довольно много (даже больше чем думают), давая советы и приготовляя лекарства. Мы почти ничего не проживали, она никуда денег не помещала, а прятала их в яме подвала. Никто не знал, сколько у неё денег; иногда она мне показывала эту яму и говорила: «Здесь ты найдешь все мое имущество, когда меня не станет. Все достанется тебе и брату. Я не даю ничего вам теперь, чтобы вы больше получили после моей смерти. Не позволяй судейским касаться до твоих денег; они сдерут с тебя издержки. Сохрани капитал, прячь его всю жизнь, чтобы в старости ты не нуждалась». Я исполнила её волю, когда ее похоронила; я взяла ключ от подвала, разломала кирпичи в указанном месте и приношу вам все, что я нашла в корзине, отец Барбо. Пожалуйста, поместите деньги, куда вы найдете нужным, поступив по закону; я ведь ничего ровно не знаю, вы можете предохранить меня от больших издержек.
— Очень вам обязан за ваше доверие, Фадетта, — сказал отец Барбо, не открывая корзины, несмотря на свое любопытство, — но я не имею права получать ваши деньги и следить за вашими делами. Я не ваш опекун. Ваша бабушка, вероятно, оставила завещание?
— Нет, она ничего не оставила, так что мой природный опекун — моя мать. Вы же знаете, что я давно не имею о ней никаких известий и даже не знаю, жива-ли она бедняжка! Затем, у меня остается только моя крестная мать, Фаншетт, она женщина честная и хорошая, но совсем не способна управлять имуществом и сохранить его. Она бы всем про это разболтала, поместила бы его плохо и незаметно для себя уменьшила его, без умысла, бедная, милая крестная!
— Так ваше имущество значительно? — спросил отец Барбо, его глаза невольно не могли оторваться от крышки корзины; он ее поднял, желая ее свесить. Но она была до того тяжелая, что он изумился и произнес:
— Если это медь, так можно нагрузить любую лошадь.
Умная, как бесенок, Фадетта внутренне забавлялась над его любопытством. Она сделала вид, что хочет открыть корзину, но отец Барбо ей не позволил, находя, что он нарушит свое достоинство.
— Это меня не касается, — сказал он, — я и не имею права знать ваши дела, раз я не могу сохранить ваши деньги.
— А надо, чтобы вы мне оказали эту небольшую услугу, — настаивала Фадетта. — Я сама ничего не понимаю, как моя бабушка, и счет после ста меня пугает. Потом я не знаю ценности старых и новых монет. Только на вас я и могу положиться; скажите мне, богата я или бедна, я хочу наверно знать, сколько я имею?
— Посмотрим, — сказал отец Барбо, он не мог дольше вытерпеть, — вы у меня немного просите и я не должен вам отказать.
Тогда маленькая Фадетта ловко подняла крышки корзин и вынула два больших мешка, в каждом было по две тысячи денег.
— Это премило, — одобрил отец Барбо, — вот вы и богатая невеста! На ваше приданое многие польстятся.
— Это еще не все, — сказала Фадетта, — на дне корзины еще что-то есть! — И она вынула кошелек из чешуи и высыпала содержимое в шляпу отца Барбо. Там было сто старинных луидоров; при виде их добрый человек вытаращил глаза. Когда он их сосчитал и вложил их обратно в кошелек, Фадетта вынула второй такой же, потом третий и четвертый, и в конце концов набралось золотом, серебром и мелкой монетой немного менее сорока тысяч франков. Эта сумма составляла треть имущества отца Барбо в строениях; он в первый раз в жизни видал сразу столько денег, потому что деревенские жители никогда не обращают имущества в капитал.
Вид денег всегда приятен мужику, как бы ни честен и бескорыстен он ни был. На мгновенье, даже голова отца Барбо вспотела. Когда он все сосчитал:
— Тебе немного денег (22 экю) не достает до сорока тысяч франков, — сказал он. — Можно сказать, что ты наследовала две тысячи пистолей[6]. Ты стала самой завидной невестой, Фадетта, а твой братишка может остаться хилым и хромым на всю жизнь, ему не придется ходить по своим полям пешком, а ездить в кибитке. Радуйся, ты — богачка, можешь всем это повторять и выбрать себе красивого мужа по вкусу.
— Это не к спеху, — ответила маленькая Фадетта, — пожалуйста, не говорите никому про мои деньги, отец Барбо. Хотя я и некрасива, но я хочу выйти замуж по любви, за мое доброе сердце и честное имя, а не потому, что я богата. У меня здесь дурная репутация, я хочу здесь поселиться и доказать всем, что они ошибаются.
— Что касается до вашей наружности, Фадетта, — сказал отец Барбо, переводя глаза с крыши корзинки на её лицо, — могу вам сказать, что вы похорошели и так переменились, что слывете теперь в городе за миленькую девушку. А вашу дурную славу, я надеюсь, что вы ее не заслуживаете. Я вполне одобряю, что вы хотите скрыть ваше наследство. Ведь сейчас подвернутся люди; которых оно ослепит и они захотят на вас жениться, ради денег, не имея к вам никакого чувства. Я не могу оставить ваше состояние у себя, это будет против закона и причинит мне только неприятности и подозрения. На свете столько злых сплетников. Предполагая даже, что вы можете располагать вашим добром, во всяком случае, вы не имеете права так легковерно поместить то, что принадлежит вашему брату. Я могу посоветоваться за вас, не называя вашего имени, и тогда дам вам знать, каким способом вы можете поместить в надежные руки наследство вашей бабушки и избавиться от вмешательства разных зловредных сплетников. Унесите все это и спрячьте до тех пор, пока я вам не отвечу. Располагайте мной: я засвидетельствую, перед ходатаями вашего сонаследника, цифру суммы, подсчитанной нами, а пока запишу ее в углу гумна, чтобы не забыть.
Поделиться книгой: