Помоги проекту - поделись книгой:
Он поклонился присутствующим, после чего схватил певицу за нижнюю челюсть и открыл ей рот, сунул руку в зияющую внутри черную пустоту, погрузив плечо очень глубоко, до самого локтя. Тетка примадонны вскрикнула от ужаса и упала без чувств. Генриетта схватила ее в самую последнюю секунду, поскольку оба джентльмена не обращали на женщину внимания. Данил долгое время копался в бездне, на самом же деле концентрируясь на набирающем скорость механизме в груди. Он чувствовал, как по коже ползет к нему ледовая темнота, проникая в кровь и даже глубже, до самого механического сердца. Довнар представил ротор, вращающийся на месте легких, то, как он дергает и рвет на клочья темную энергию. Та впитывается в трубки с флюидами, растворяется в них и попадает в золотые нити, присоединенные к нервной системе инженера. Она мчится по ней и через мгновение добирается до черепа, окутывает мозг. Данил закрыл глаза и почувствовал, будто выглядывает через маленькое смотровое отверстие в подводной лодке, вот только вместо океана увидал в этом иллюминаторе бесконечно глубокую астральную плоскость. В ней вздымались духи умерших и призраки великих событий, отпечатавшихся на материи вселенной. Здесь сияли звезды, бесчисленные отдаленные миры. Далекие и — тем не менее — находящиеся на расстоянии вытянутой руки.
Инженер огляделся и через мгновение высмотрел затерявшуюся, зыбкую фигурку, за которой тянулись полосы звука. Сознание панны Брониславы пело даже в состоянии полнейшей бессознательности, даже когда оно было заброшено в измерение снов. Оно бродило во мраке, не зная, кто оно такое и где находится. Данил протянул к нему руку, зная, что в этот самый момент, разгорается, словно фонарь во мраке. Девушка инстинктивно поплыла к нему, а за ней бросилась целая толпа духов и упырей. Быстрее! Довнар напрягся и ухватил краешек ее сознания; затем крепко потянул, отступая в людскую реальность.
Тут он полетел назад и с разгону врезался в стенку; Данил сполз по ней, хватая себя за макушку. И в тот же самый миг панна Довяковская резко втянула воздух и открыла глаза. Девушка приподнялась на постели и удивленно оглянулась по сторонам.
— Броня! — Жених припал к ней одним прыжком, схватил ладони и обсыпал их чувственными поцелуями. — С тобой все в порядке, любимая?
— Я видела очень странный сон, — вздохнула певица. — Но где это я? Что случилось?
Генриетта пихнула тетку примадонны в объятия доктора, которого это действие застало врасплох, сама же подошла к Данилу. Она присела на корточки рядом с ним и, не говоря ни слова, осмотрела его затылок. Слава богу, голова не была разбита, на ней лишь вздувалась огромная шишка. Инженер, хотя и с заметным усилием, улыбнулся юнкер-девице и с ее же помощью поднялся. Оба поглядели на воркующую парочку. Певица потихонечку приходила в себя и даже улыбалась жениху.
— Мы же ничего от нее не узнаем, правда? — вздохнула Геня.
— Боюсь, что весь инцидент помнится ей как обычный кошмарный сон, — ответил Данил. — Со временем воспоминание станет еще более блекнуть, пока совершенно не затрется. Если у тебя есть к ней какие-нибудь вопросы, задай их сразу. Завтра уже может быть и поздно.
Генриетта положила ладонь на плечо Климовича и решительно отодвинула того, так что жених грохнул с кровати, на краешке которой присоседился, и тяжко осел на пол. Фроляйн фон Кирххайм склонилась над перепуганной ее резким поведением примадонной.
— Упыря из Оперы помнишь? — не рассусоливая, спросила она. — Как выглядел? Откуда взялся? Тебе что-нибудь говорил?
Панна Довяковская смело взглянула в глаза прусской воительницы, продумывая про себя не блещущий любезностью ответ, чтобы избавиться от этой страшной и грубой женщины. Но заколебалась. Через мгновение, к своему изумлению, она отметила в заядлом выражении лица изуродованной мехаборгизацией девушки исключительную красоту, тонкость и впечатлительность. Под маской солдата Генриетта скрывала вдохновенную и чувствительную личность, равно как и неподдельную красоту. Примадонна пришла к выводу, что с личностью юнкер-девицы из Пруссии наверняка связана какая-то романтическая, ужасно трагическая история. Броня подобного рода истории просто обожала. В одну секунду она почувствовала к воительнице симпатию. Потому-то она закрыла глаза и потерла пальцами виски, пытаясь припомнить все подробности кошмара.
— Я стояла на сцене и пела, позволив захватить себя рассказу, я буквально вжилась в роль. И мне казалось, что за моей спиной что-то нагромождается, в меня вонзились бесчисленные взгляды, и речь здесь не шла о публике или там хористках. Приближался кульминационный момент моей роли, я выдала из себя совершенно все. Еще я чувствовала мурашки на коже, жжение в средине головы, трудное для описания вдохновение. Так бывает всегда, когда меня охватывает музыка и пение, когда я соединяюсь с ними в одно целое.
— Мне такое знакомо, — буркнул Данил. — Так выглядит процесс перехода на ту сторону. Только мне это удается, благодаря машинке, привитой в организм; и подобное состояние я достигаю под влиянием электрического тока, а она это делает естественно. Огромный талант!
Примадонна глянула на инженера и наморщила брови. Но свой рассказ продолжила:
— Я должна была пропеть смерть и снизить голос в апозиопезисе. И вот тогда-то появился он. Все сверлящие меня взгляды исчезли, я же почувствовала волну ярости. Его ярости, некоей чудовищной тоски, печали, желания найти что-то утраченное. Он искал этого среди живых. И он прошел сквозь меня, словно я была всего лишь бестелесным призраком. Я никак не считалась — была всего лишь тропой. С каждым шагом он делался более материальным. Огромный мужчина, обнаженный, с ранами по всему телу, бесчисленными шрамами и вонзенными в спину медными трубками. Металлические проводники были поломаны, как будто бы он вырвался из медной паутины, разрывая ее и унося ее же клочья в теле. Брр, ужасно. Он разглядывался, как будто бы потерялся, но затем кого-то увидал или почуял, и вот туг его охватило бешенство. Больше ничего о нем я рассказать не могу. А после того я упала во тьму, холодную и глубокую, словно океан.
Генриетта улыбнулась, пожала примадонне пальцы.
—
— И я! — Жених певицы уже успел подняться с пола и теперь тряс рукой Довнара. — Позволь же тебя обнять, спаситель. Пан спас нас из тяжелейшей ситуации, теперь я пана должник до гроба. Если бы у меня была какая-то возможность отплатить! Прошу обо мне не забывать, мы еще обязаны встретиться! Непременно!
Данил покачал головой, заставляя себя криво усмехнуться. Он махнул рукой и вышел из больничной палаты, пропустив Геню вперед. Закрывая двери перед носом все еще кланяющегося Климовича, он еще успел заметить взбешенный и наполненный ненавистью взгляд доктора Винингера. Выходит, в результате всего одной операции он заполучил приятеля и врага.
Варшава, 12 (24) ноября 1871 г.
На сей раз извозчика она не взяла, решив устроить себе прогулку, причем — быструю, чтобы хоть немного разогнать кровь в жилах. Самое время приняться за собственное состояние, вновь превратиться в твердого словно сталь прусского солдата из отборных отрядов пеших егерей. Отказалась Генриетта и от элегантного кринолина, надев простое, серое платье, единственным украшением которого был белый воротник. К этому высокие сапоги из жженой кожи, волосы поддерживаются двумя спрятанными под шляпкой длинными гвоздями, так что юнкер-девица чувствовала себя словно в мундире. Она прошлась вдоль Нового Швята[28] до самой улицы Хмельной, а потом прямо на Шлиску. Обходя немногочисленных прохожих, Генриетта браво щелкала каблуками. Только лишь приблизившись к подворотне небольшого, но ухоженного каменного дома инженера Довнара, девушка поняла, что всю дорогу размышляет именно о Даниле, а не о следствии.
Хорошо ли я делаю, удерживая поляка на расстоянии? А что ей оставалось? Не может она больше терпеть усиливающейся близости и доверенности в отношениях. Необходимо выбить из его головы всякие романы, да и у самой себя — тоже. Пора расстаться с мечтами о счастливой жизни под крылышком любящего мужчины. Хватит уже витать в облаках. Самое время твердо стать на земле и прекратить все эти идиотские любовные ухаживания. Вчера, после консультации в больнице, она сухо поблагодарила его за помощь, позволила провести себя до дома, а потом с гробовой миной попрощалась суровым, лишенным какого-либо тепла тоном, отправляя ухажера и приказывая ожидать последующих указаний. Генриетта надеялась, что Данил не услышал дрожи в ее голосе. Еще немножко, и она сломалась бы. Ведь ее так и подмывало положить свою ладонь ему на подбородок, провести пальцем по какому-нибудь из шрамов, прижаться к твердому металлу его груди и согреть ее собственным дыханием. Он же охватил бы ее рукой, погрузив лицо ей в волосы. А она подняла бы голову и завлекающе сощурила веки, и он поцеловал бы ее в твердые, хотя и распаленные губы. Тут Генриетта резко остановилась, возмущенная столь фривольными и необычными мечтаниями. Она грозно глянула на свое отражение в замерзшей луже[29]. На нее глядела мрачная воительница с багровым лицом и двумя винтами на лбу. Сегодня она их сознательно открыла, сознательно надела самую серенькую одежду. Она обязана была представить себя Данилу совершенно непривлекательной, холодной будто рыба прусской чиновницей. Гадкой, вредной, именно такой, о которой он должен как можно быстрее забыть.
Девушка вынула руку из серой муфточки и вытерла стекающую по щеке слезу. После чего яростно атаковала дверь, закрепленную в деревянных воротах. Дверь на удивление быстро открылась: в них стоял, наклонившись — поскольку в проеме не помещался — чернокожий великан. Алоизий оскалил белоснежные зубы в широченной улыбке после чего отвесил поясной поклон.
— Прекрасная дщерь германских господ, правителей на Поморье, в Кашубах и Жулавах, предутренняя звезда Бранденбурга, Нюрнберга, земель клодской, познаньской и брегов Рейна, лучи красоты которой милостиво освещают недостойного меня, а через мгновение осветят это жилище; будь же столь добра и прими выражения почтения от недостойного слуги, желающего отогреться в свете твоей улыбки… — отбивал поклоны негр.
— С самого утра пьете? — сморщила нос Генриетта, но ей не удалось сдержать улыбки. — Хватит комедию ломать, джинн. Чего ты хочешь?
— Мне хотелось бы просить, чтобы дамочка относилась к моему господину с несколько большей доброжелательностью или же предпочла окончательно с ним порвать отношения, — ответил тот, впуская гостью вовнутрь. — Уж очень меня беспокоит эмоциональное состояние, в котором находится мой принципал. Он страдает, неуверенность убивает его. Поглядите только сами на беднягу.
Генриетта очутилась на внутреннем дворе. Практически всю его площадь занимало чудного вида средство передвижения на тележке железнодорожного вагона. Данил стоял на платформе и валил молотом по металлическому листу, закрепляя тот на стальном скелете. Корпус только начал формироваться, но уже начинал походить на неуклюжего стального жука. Кожух частично прикрывал приводной механизм, состоявший из чугунной печи с паровым котлом, подключенного поршнем к ротору динамо-машины. Ее катушки блестели медным проводом словно корона всего металлического
Инженер то ли не видел гостьи, то ли делал вид, будто не видит. Он страстно размахивал кувалдой, складывая свое странное изобретение в единое целое. Генриетта неспешно обошла устройство, внимательно его оглядывая и делая вид, будто личность Данила ее ну абсолютно не интересует. Тот наконец-то бросил молот на землю.
— Алоизий, черт подери! Заклепки кончились! — рявкнул он. — Ты же собирался принести новый ящик! Так где он? Я не могу работать в таких условиях!
— Выглядит импозантно, — сообщила Генриетта, ни к кому конкретно не обращаясь.
— О, панна фон Кирххайм? — Данил изумленно поглядел на девушку, после чего спустился на землю. — Какая неожиданность, совершенно не ожидал вас. Добро пожаловать, чувствуйте себя как дома.
Он протянул измазанную маслом руку и по-мужски пожал ладонь Генриетты.
— Правда, красавец? — указал Довнар на механизм. — Впрочем, внешность совершенно не имеет значения, главное, что он станет истинной жемчужиной инженерии, занимающейся путешествиями между измерениями.
— Вообще-то о такой области техники я и не слышала, — осторожно заметила гостья.
— Я сам в ней пионер, а это вот — первое транспортное средство для таких путешествий. Именно потому он и является жемчужиной. Я назову его Скарабеем. Или нет, уж слишком напыщенно и экзальтированно. Нужно что-нибудь свойское. Какие у нас в Польше существуют жуки? Навозник! Так будет хорошо. С его помощью я открою необыкновенные вещи, заработаю славу и богатство. Но мне не хочется подобными мелочами морочить вам голову, у прусских дам-полицейских наверняка на уме более важные дела. Так чем я могу помочь?
— Консультациями.
— Снова? После вчерашнего совещания мне показалось, что я так быстро и не понадоблюсь, — буркнул инженер с надутой миной. — Предоставьте, пожалуйста, письменное распоряжение от фельдмаршала, в противном случае, я не собираюсь терять времени на всякую чушь типа выслеживания демонов.
Генриетта повернулась к инженеру спиной и погладила обшивку корпуса. Затем отошла на пару шагов. Она прикусила губу, ведя сама с собой яростное сражение. Она ранила инженера, но ведь это и было нужно. Он должен был обидеться, перестать строить ей маслянистые глазки и отвлекать ее. Ох — и все демоны преисподней могут быть свидетелями — еще несколько месяцев назад, во время осады Парижа, она убивала беззащитных людей, не мигнув и глазом, перегрызала горла сдающимся солдатам, а раненным противникам разбивала головы прикладом винтовки. И вдруг растерянность, а не ранит ли она чувств какого-то шпака[30]. Да нужно попросту взять себя в руки и пнуть этого придурка хорошенько под зад. И окончательно покончить со всем этим фарсом.
— А ты, Геня, сегодня выглядишь просто прекрасно, — раздался шепот у нее за спиной.
Генриетта обернулась и встала с инженером глаз в глаз. Тот задиристо улыбался, словно варшавский уличный мальчишка, строящий глазки посудомойке или служанке. Но во взгляде Данила не было издевки — только лишь живой интерес, надежда, радость и обещание. Генриетта почувствовала, как спина покрылась гусиной кожей, но потом внизу живота разлилось приятное тепло. Юнкер-девица заколебалась. Ее совершенно обезоружили.
— Сегодня из Петербурга прибыла следственная группа, чтобы взять расследование на себя, — сообщила Генриетта ни в склад, ни в лад.
— Замечательно, баба с возу, кобыле легче! Пошли в лабораторию, я приглашаю на чай, но и рюмочку винца можно. А не согласится ли милостивая сударыня остаться на обед? — Инженер схватил Генриетту за руку, а девушка и не пыталась ее отдернуть. — Алоизий, и чего ты там торчишь? Хватай кувалду и прибивай! Я же займусь панной фон Кирххайм.
Слуга только вознес глаза к небу, но послушно схватился за молот. Парочка исчезла во флигеле, и негр снисходительно хмыкнул. А потом, тяжело вздохнув, взялся за работу.
Тем временем, Генриетта очутилась во флигеле, в котором ее уже несколько раз принимали в качестве лица, которому доверять можно. Приглашение в мастерскую следовало рассматривать в качестве возведения в дворянское достоинство и считал, что Данил не чувствует обид, и что он готов простить ей вчерашнее поведение. Хозяин смахнул со столешницы раскрытые книги, приставил к столу два стула. Он же принял от гостьи пальтишко с меховым воротником и повесил возле двери. Инженер крутился вокруг пруссачки, все время кланяясь и высказывая приличествующие знаки любезности. В конце концов, он вручил ей чашку с горячим чаем, а сам уселся напротив. Геня отпила глоточек. Чай еще не успел хорошо настояться, слабый, без какого-либо выражения. Ей хотелось бы, чтобы горькость напитка вызвала искривление губ в гримасе неодобрения, чтобы скрыть возможные улыбки. Ничего не поделать, нужно было действовать без подкреплений.
— Граф Берг приказал мне продолжать следствие, хотя сейчас его ведение взяли на себя агенты Третьего Отделения, — сообщила Генриетта. — Для него крайне важно, чтобы именно его люди добились успеха и схватили преступника до того, как это сделают агенты царя. Благодаря этому, граф докажет, что он способен самостоятельно обеспечить порядок в своем хозяйстве. Так что дальше я буду действовать неофициально.
— Зачем вы, фроляйн, все это мне рассказываете? — совершенно невежливо перебил ее Данил. — Ну какое мне дело до соперничества между агентами и шпиками? Мне кажется, я всего лишь случайно попавший под руку специалист, которого взяли для оказания помощи прямо с улицы, и моя задача — сидеть с замком на губах и ждать, когда милостивая паненка пожелает, чтобы я проконсультировал ее.
Генриетта наморщила лоб, сделала очередной глоток. Она не знала, как интерпретировать эти полярные проявления поведения мужчины. То он рассыпает перед ней комплименты и падает к ногам, то вдруг без повода рычит.
— Прошу прощения, Геня. — Инженер нервно потер лоб. — Что-то нервы не в порядке. Сегодня мне нанес визит банковский чиновник по вопросу оплаты первой части кредита. Он требовал сумму, которая превышает мои финансовые возможности.
— Может, я могла бы поддержать тебя ссудой?
— Нет, благодарю. Это в расчет никак не входит. — Данил рассеянно почесал шрам на лбу. — Как можно быстрее закончу свою машину и отправлюсь на ней путешествие с целью заработка и развития науки.
— В иные миры? — не могла скрыть изумления Генриетта.
— Ведь замечательно, правда? Ты только представь себе возможности, которые открываются передо мной. До сих пор мы могли лишь подглядывать за тем, что происходит по той стороне, по возможности — открывать нашу реальность нематериальным, летучим идеям, чуждым стихиям, действующим силам, излучающиеся в нашу вселенную из иных континуумов. Считается, что все сверхъестественные создания были сотворены, благодаря воздействиям, проникшим в нашу вселенную из иных миров. К примеру: мой слуга или живущие в Висле сирены. — Данил говорил с такой страстью, что Генриетта не смела его перебивать. — Если бы не пробои, образующиеся в основе реальности, наш мир был бы мрачным и до боли материальным, лишенным романтики, чего-то неосознанного и неназванного. Сам я неоднократно переходил разумом на ту сторону, позволяя, чтобы сквозь меня протекали силы, порожденные бездной. Теперь, благодаря Навознику, у меня появится возможность физически пробиться в астральную плоскость, а с нее всего лишь шаг в иные миры. Ты понимаешь? В бесконечное число чуждых континуумов. Ты только представь, что я могу там обнаружить! Уже не одни только летучие идеи или силы, но и совершенно материальные предметы: изобретения, современные технологии, возможно, диаметрально отличающиеся от наших; знания, которые нам и не снились, в конце концов, хотя бы произведения искусства, благородные металлы или иные драгоценности. Благодаря моей повозке я сделаюсь не только величайшим из ученых, но еще и самым богатым.
Генриетта глядела на него с сомневающейся миной.
— Хотя богатство меня, ясное дело, сильно и не интересует, — Данил припомнил, что фроляйн фон Кирххайм — альтруистка, желающая нести помощь слабым и нуждающимся, богатство для нее дело не главное. — Деньги мне будут нужны только лишь для облегчения своей работы, важнейшей целью которой является расширение человеческого знания и улучшение всего нашего мира.
— Естественно, — кивнула та. — Но меня интересует, почему это никому другому до тебя не удавалось пробраться на ту сторону…
— Почему же, удавалось! Вот только появились проблемы с возвращением, — беззаботно ответил Довнар. — Те люди, которых переносили в астральную плоскость, уже не возвращались. Эксперименты с путешествиями в иные миры проводились еще в те времена, когда я учился в Петербурге. Я и сам участвовал в таких исследованиях. Потом познакомился с одним профессором из Лётцена. Ему удалось. Возможно, и не до конца, потому все те, которых он отправлял на другую сторону, гибли или возвращались в состоянии умственного расстройства. Ну, то есть, они становились полностью сумасшедшими. Основываясь на технологиях, созданных группой этого профессора, а разработал собственный механизм, тот самый, что находится в моей груди и в моих мыслях.
Генриетта почувствовала странное беспокойство. Через какое-то время до нее дошло, что мучают ее беспокойство и страх. Она боялась за своего безумного ученого, мечтателя и открывателя кислых щей и баварского кваса. Наконец-то ей пришлось перед самой собой признаться — Данил был ей небезразличен. И ей никак не удавалось освободиться от этого глупейшего состояния.
— И как ты собираешься защититься от смерти или утратой разума? — спокойным голосом спросила она.
— Экранирование, — таинственным шепотом сообщил поляк. — Я открыл материал, который полностью поглощает сверхъестественные воздействия. Любая материя под влияниями сил иных миров изменяется, но только не эта. Она отличается прочностью и неизменностью; идеи для нее — ничто. Этот материал очень сильно связан с реальностью, это абсолютно материальное тело.
— Это ты говоришь про металлические плиты, из которых создаешь кожух машины, — предположила фроляйн фон Кирххайм. — Какой-то неизвестный вид?
— Метеоритное железо, — кивнул изобретатель, восхищенный догадливостью девушки, — или же имеющиеся в нем примеси. Трудно сказать, что конкретно так действует. Аэролит содержит редкоземельные металлы в такой концентрации, которую никто и никогда не встречал в железе земного происхождения, к тому же — какие-то органические остатки. И это железо полностью поглощает сверхъестественные эманации. Образцы я испытывал на Алоизии, подсыпая опилки аэролита в водку. Буквально за минуту он пьянел до потери сознания. А ты видала когда-нибудь совершенно пьяного джинна? Он делался обычным человеком, как будто бы металл полностью поглощал его демоническую силу. И так оно по сути своей и было. Так что, если я закрою свое транспортное средство плитами из этого металла, то смогу спокойно перемещаться в астральной плоскости. Таким образом, благодаря этому Навозник в чем-то напоминает батискаф — судно для путешествий в среде, абсолютно не пригодной для жизни.
— Очень увлекательно, — скептично вздохнула Генриетта. — Надеюсь, что ничего плохого ты себе не наделаешь. — Язык она прикусила уже слишком поздно. Глупо было раскрываться, теперь она дала понять, что изобретатель ей не безразличен. Так что быстро прибавила: — Это было бы большой потерей для науки.
Данил кивнул, значительно при том улыбаясь. Генриетта почувствовала волну жара, расцветшую на щеках румянцем. Он знал. До него дошло, что ее холодная и неприступная поза — это всего лишь игра. Так, необходимо ее незамедлительно прервать! А то еще подумает, будто бы он может овладеть, что сможет завоевать ее сердце. Ошибаешься, все не так!
Тогда, зачем я к нему пришла? Действительно ли его консультации столь необходимы? Зачем я себя обманывала? На самом деле — пришла, чтобы его увидеть. Генриетта закусила губу, страстно обещая сама себе, что это в последний раз. Она торжественно поклялась сама себе на своем Железном Кресте честью прусской юнкер-девицы. Надо покончить с этой любовью!
— Возвращаясь же к вопросу моего следствия, — сказала Генриетта, отодвигая чашку, — то я хочу представить вам ход расследования и обсудить гипотезы, вот только не знаю, способны ли вы не распространяться о них.
— Но… Геня!.. — возмутился инженер. — Ты же меня знаешь! Я никому не обмолвлюсь и словечком.
Девушка молча покачала головой, пронзая собеседника самым ледовым из тех взглядов, который ей удалось бросить без подготовки. Инженер даже не дрогнул, вот только его улыбка из задиристой сделалась блаженной. Похоже, он совершенно неверно интерпретировал строгое выражение на лице Генриетты.
— Полиция и жандармы арестовали более двух сотен человек, но большую часть из них — исключительно на всякий случай, и чтобы дать всем понять, что решительные действия не прекращаются. — Девушка отвела взгляд от внимательно слушающего ее мужчины и начала играться чайной ложечкой. — В камеру попали все подозреваемые в революционной деятельности, в основном: бывшие ссыльные, уже покаранные за участие в восстании шестьдесят третьего года. Помимо того, под замок посадили университетских профессоров и студентов с факультета исследования сверхъестественных явлений. Помимо того, были задержаны все пребывающие в Варшаве турецкие купцы, промышленники и беженцы из Франции и Великобритании, больше всего: лютеранские пасторы и даже парочка журналистов. Собственно говоря, были задержаны все иностранцы, жители конкурентных держав, не имеющие дипломатического иммунитета. Допросы все еще продолжаются, но в канцелярии наместника уже ожидают телеграмм и писем из посольств. После этого всех этих несчастных придется освободить. И все эти действия лишь обнажают бессилие полиции. Нет ни единой зацепки, все же, что сделано, это отчаянные метания в поисках следов заговора.
Генриетта вынула из кармашка платья элегантно украшенную коробочку голландских
— Я подозреваю, что это вовсе не политический заговор, — сказала она. — Вполне возможно, это только случай, вызванный учеными, экспериментирующими с проникновением миров…
— Точно так же, это могли быть спиритисты, мистики, талмудисты, оккультисты, демонологи и некроманты, — заметил Данил. — Это могло быть и случайностью, самостоятельной материализацией существа из иного мира, которое использовало примадонну в качестве перехода. Ну а посол Австрии сделался совершенно случайной жертвой. Потому-то и нет никаких следов заговора или террористов.
— Если это именно так и случилось, мы обязаны это доказать. — Генриетта покачала головой. — Необходимо или захватить это существо, или же его ликвидировать. Впрочем, я предприняла кое-какие шаги в этом направлении.
До сих пор относившийся к проблеме со скепсисом Данил неожиданно встревожился.
— Какие еще шаги? Это опасно! Почему ты не попросила меня помочь?
— Именно сейчас я и прошу, — спокойно ответила гостья. — Пока же что я переговорила с самым известным варшавским демонологом, Антонием Вагой. Очень милый старичок, но не помог, только рекомендовал почитать его публикации.
Данил поднялся от стола и подошел к одному из забитых толстенными томами шкафов, провел пальцем по корешкам.
— Сообщил же он только одну ценную вещь: что ключом к этому существу может быть какой-то из характерных для него стигматов[31]. Демон перешел в нашу реальность через певицу, охваченную творческим безумием и под аккомпанемент бухающего оркестра. Затем, в ходе принятия материальной формы, это существо заморозило звуки, словно ими питалось или, наоборот, их опасалось — не знаю. Сама я все это помню, как в тумане, неожиданно вдруг все застыло и утихло. Чудище выскочило из тьмы: такой странной, разливающейся ниоткуда, совершенно материальной.
— Эктоплазма, — Данил не переставал разыскивать книгу.
— Существо воспользовалось мгновением прекращения действия, долгой паузой в пении, и вот тут оно появилось окончательно: напало на несчастного барона и сбежало. И в тот же самый миг все вернулось к норме. Старичок рекомендовал, чтобы я сконцентрировалась на главных эффектах возникновения демона: на звуке, тишине, темноте.
— Есть! — с триумфом объявил инженер, вытащил с полки громадный томище и положил его на стол. — «Рассуждение о сверхъестественных науках, и, в особенности, о сверхъестественной истории»; сюда же сунута брошюрка авторства пана Ваги «О демонах, выдуманных поэтами и художниками». Вообще-то где-то должна быть «История демонических обычаев и их чувственности». Помню же, что покупал, только где она?
— Я решила начать от первого стигмата: звука, конкретно же: с музыки и связанных с нею видов искусства, — задумчиво продолжила Генриетта, жестикулируя сигаретой, зажатой между двумя пальцами, — отправилась в Музыкальный Институт, где меня принял сам директор, герр Апполинарий Контский[32]. Он терпеливо выслушал меня и старался хоть в чем-то помочь, но, к сожалению, его знания о сверхъестественных свойствах звука оказались ничтожными. В Институте занимаются практической подготовкой музыкантов и теорией музыки, а не исследованиями над ее влияния на физическую ткань мира. Я получила от него перечень лиц, связанных с этим искусством и способных сказать нечто большее. Придется провести наступление на кабинеты театроведов, создателей опер и музыкальных редакторов.
— Хмм. Попробуй еще узнать вот что: а не обнаружила ли полиция в Опере какие-нибудь образчики эктоплазмы. — Данил, склонившись над столом, листал книгу. — Если бы тебе удалось найти для меня хоть самую малость ее, тогда, возможно, мне бы и удалось напасть на след этого существа. Но я ничего не обещаю; вначале надо покопаться в литературе, то есть пролистать это вот сочинение. Я, видно, тоже поговорю с паном Антонием Вагой.
— Наместник наверняка будет благодарен вам за участие,
Она резко поднялась и направилась к двери. Данил оторвался от книжки, внимательно глядел на уходящую девушку. Зачем эта игра? Ну почему она так выдерживает делящее их расстояние? Быть может, это некий прусский брачный обычай? Или нет? Здесь она выступает в качестве представительницы власти, как государственный служащий, и пытается создать барьер, чтобы не объединять расследования с личной жизнью. Нуда, именно это и подразумевается!
Он вскочил по стойке смирно и отдал салют.
— Так точно, пани комендант. Рапорт сдам непосредственно в пани штабе, хотя и мой участок передовой открыт для пани в любое время дня и ночи. За работу принимаюсь незамедлительно!
Геня с выражением игрока в покер поправила воротник пальто и, не прощаясь, вышла во двор. Повеяло холодом. Алоизий стоял на коленях в паре шагов от двери, старательно делая вид, будто бы копается в ящике с инструментами. Ясное дело: подслушивал. Увидав Генриетту, он широко усмехнулся и подскочил к ней, чтобы провести до ворот.
— Я рассчитываю на то, что ваше сотрудничество даст гораздо большие плоды, чем арест какого-то опасного демона, — сказал он девушке, открывая дверь в воротах и кланяясь в пояс.
— Похоже, ты просчитаешься, — буркнула фроляйн фон Кирххайм и энергичным шагом отмаршировала по направлению к улице Маршалковской.
Профессор варшавской Драматической Школы, Ян Хенциньский[33], проживал в импозантном каменном доме на углу улицы Братской и площади Александра, которую местные жители называли площадью Тшех Кшижы (Трех Крестов)[34].
Генриетту он согласился принять, когда та сообщила слуге, что является сотрудником канцелярии наместника. В одно мгновение хозяин сделался гостеприимным и готовым беседовать, хотя голос его и дрожал от страха, как и всех тех, до которых доходило, что если помешать в расследовании панне фон Кирххайм, это может очень не понравиться самому графу Бергу. Среди поляков старый сатрап до сих пор пользовался мрачной славой укротителя бунтовщиков и крайне сурового повелителя.
Хенциньский, помимо обучения молодых актеров, занимался еще театральной режиссурой, написанием всяческих драм и оперных либретто. Его считали одним из выдающихся знатоков этого вида искусства, так что Генриетте он показался идеальным экспертом. К сожалению, вопросы о сверхъестественной силе музыки и вокала ввели его поначалу в замешательство, потом привели к нервному заиканию. Юнкер-девица сдалась еще до того, как служащий накрыл стол к полднику; она пришла к выводу, что профессор не имеет о деле ни малейшего понятия.
Пирог с повидлом, очутившийся на столе в компании очень даже прилично сваренного кофе, настолько сносил голову своим запахом, что гранитный характер храброй воительницы начал размягчаться, а железная дисциплина заскрежетала под натиском телесных желаний. Понятное дело, ну не было никакого смысла без устали бегать по всей Варшаве и вести следствие натощак. Опять же, сделалось уже поздно, и как-то неудобно было допрашивать очередных музыковедов и им подобных типов. Поэтому Генриетта позволила себе съесть два куска пирога, беседуя с профессором о направлениях в театральном искусстве и о перспективах развития польской сцены. Из профессорского дома Геня вышла, когда сделалось совсем уже темно.
Поделиться книгой: