Вам хорошо, прекрасная маркиза?

– И правильно, – поддержал его Степан Терентьевич. – А не выпить ли нам?!

И с сомнением уставился на Фаину. Та на своего жениха даже не посмотрела. Тогда он расхрабрился и на правах будущего хозяина налил всем вина. Честно говоря, я не понимала ничего в их отношениях. Мало понимал и Давыдов, пристально разглядывающий поочередно мачеху с ее протеже.

– Все в порядке, Агнесс? – поинтересовался Заславский, встревоженно глядя на мой полный бокал.

– Агнесс? – уловила его слова Фаина. – Разве не Екатерина?

Ага, значит, она все слышала, просто делала вид, что далека от всего, как горизонт – от любопытного наблюдателя.

– Мое второе имя, – соврала я, – Агнесс. Папа любит меня так называть. С детства.

И посмотрела на Давыдова. Мол, чего он-то молчит? Самой приходится за все отдуваться. Он округлил глаза и вздохнул. Его правила игры, по которым я молчалива и пуглива, как газель, с треском разваливались.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Заславский после принятого внутрь вина.

– Дела идут, и жизнь легка, – привычно подпела ему я, поймав на себе злой взгляд Давыдова. – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка…

Нет, тут на всех не угодишь! Придется поговорить с работодателем о повышении гонорара, работать приходится в сложных условиях.

– …Так, ерунда, пустое дело, – внезапно с чувством запел Степан Терентьевич. – Кобыла ваша околела!

Здрасьте вам, приехали!

Фаина от неожиданности подавилась салатным листом, который мучила все это время. Пришлось бросать фаршированную щуку и кидаться ей на помощь.

Я проследила за Давыдовым, с каким чувством он отнесется к тому, что его мачеха вот-вот может двинуть коньки, другими словами – помереть от удушья. Но он казался искренне заинтересованным в том, чтобы она выжила! Или я ничего не понимала в людях, или он к ней как-то бережно относился. Но к чему тогда устроил весь этот спектакль с нами, не знала.

Спасти Фаину, конечно же, удалось довольно быстро. Только возвращаться за стол она не стала, демонстративно вышла из гостиной и больше там не появлялась. После этого стало значительно легче, напряжение упало, даже Дуло стал казаться милым и привлекательным. А он старался понравиться Давыдову и нам с Заславским. Что ж, понятно, перед будущими родственниками надо предстать в выгодном свете. И что? Предстал. К завершению вечера он мне уже нравился.

Во всяком случае, он честно пытался не фальшивить, подпевая Заславскому песенку про маркизу. Они вдвоем сели за пианино возле елки и в две руки наиграли пару мелодий, отдаленно напоминавших это бессмертное произведение. Скорее всего, у Степана Терентьевича пальцы были кривые, он бил не по тем клавишам. Но Заславский ему все прощал, собираясь поддерживать с Дуло и дальше приятельские отношения.

– Наелась? – внезапно спросил меня Давыдов.

Я вздрогнула от неожиданности, такой суровый был его голос! И посмотрела на стол. Оказывается, глядя на музицирующую парочку, я машинально залезла вилкой в салатницу и прямо оттуда наворачивала салат. Волновалась, получается, раз так много ела. С другой стороны, это всего лишь салат, а не блюдо с плюшками. Между прочим, я б и плюшки все съела.

Говорят, что у великого Чайковского от фальшивых нот начинал болеть сначала один зуб, затем другой… У меня же просыпался жуткий аппетит. Но если особенно не придираться, то вечер, плавно перешедший в глубокую ночь, получился веселым.

– Вполне наелась, – бросила я Давыдову, который пожалел для меня салата.

– Тогда пойдем.

– Куда?

– Спать.

И как он себе это представляет?! Лично я представляла плохо. Если смежная дверь не закрывается, а никакого замка я на ней не обнаружила, то придется ее припереть стулом или столом. Я представила, какой грохот раздастся, когда ко мне попытается зайти Давыдов…

– Размечталась? – поинтересовался он, вставая и беря меня за руку. – И не надейся.

Интуичит? Читает мысли?

– Еще чего! Вспоминала, не забыла ли я бабуле позвонить, чтобы пожелать ей спокойной ночи!

– Позвонишь еще раз.

– Зачем? Бабуля спит уже давно и видит девятый сон.

– Тебе тоже пора. Завтра будет тяжелый день.

– И в чем же выразится его непомерная тяжесть?

– Ты еще не поняла?

– Что вы! Я, как семечки, щелкаю кроссворды, так что ваши загадки давно разгадала. Просто спросила, так, на всякий случай.

Я заметила, что Давыдов упорно не называл меня по имени. Даже с противной кличкой Кэт не обращался. И тоже стала с ним разговаривать обезличенно. Пусть не воображает, что я простая провинциальная актриса! Я, между прочим, подающий надежды дизайнер! Иногда необходимо поднимать себе планку, чтобы не упасть ниже травы.

Мимоходом попрощавшись с подружившимися Заславским и Дуло, Давыдов вышел из гостиной, ведя меня за собой. Хотя, ведя – слишком мягко сказано, он буквально тащил меня из господского дома! Как последнюю холопку, осмелившуюся откусить часть барского пирога. Я шла и думала, а чем же он меня пороть станет, уж не розгами же. При этом вспомнила один нашумевший роман, где главный герой страдал детскими комплексами и вываливал их на свою возлюбленную в виде садомазохизма. Ну и натерпелась та, бедняжка, аж на три здоровенных тома! Лично я терпеть не собиралась. Пусть только попробует дотронуться до меня пальцем, пусть только попробует!

– Катя, вы постоянно наступаете мне на ногу! Прямо на больную мозоль.

Я очнулась от своих дум, когда Давыдов резко остановился, и я впечаталась в его широкую спину. Стукнулась и обомлела – он назвал меня Катей! Но не дала себе вольности мечтать дальше.

– Тропинка узкая, кругом сугробы, – фыркнула я, – а ночка темная была! Ой, Артур, смотрите! На небе луна!

– Чудо из чудес, – пробурчал Давыдов, – луна на небе! Никогда раньше не видел.

– Никогда вы раньше не видели такой луны, – разозлилась я. – Она такая большая! И небо такое звездное! И все вокруг такое…

И тут Остапа, как бы сказали классики и Заславский, понесло.

Но разве я была виновата в том, что темная морозная ночь на моих глазах превращалась в романтичную?! С бесчисленным количеством звезд, яркой полной луной и сверкающим под ее светом снежным нарядом! Когда в такую ночь рядом с тобой, влюбленной по уши, стоит мужчина мечты, разве можно думать о больных мозолях?!

Можно думать только об этом мужчине.

Точно, я просто романтичная дура.

– Фиг с ней, с луной, – согласилась я. – Идемте спать.

– Отчего же?! – прищурился Давыдов и встал ко мне лицом. До этого он разглядывал меня полубоком, словно чего-то опасаясь. – Давайте полюбуемся на звезды. Полагаю, иногда девушкам это необходимо, не так ли? Нет, я, безусловно, вас понимаю. Идешь, идешь в темноте, смотришь себе под ноги, чтобы не споткнуться. И вдруг бум-с! Блин, а на небе-то луна! И звезды на небе есть! И всякая другая романтическая придурь. Нужно встать и все это хорошенько разглядеть, чтобы потом вспоминать непонятно зачем, ведь такие ночи повторяются. Извините, Катя, меня волнуют сейчас более прозаические вещи.

– Такие ночи никогда не повторяются, – прошептала ему я.

– Почему? – совершенно искренне удивился Давыдов.

Жаль, что я не кошка и плохо вижу в темноте. Так бы сейчас хотелось посмотреть в его серые глаза!

– Потому что каждая ночь неповторима, как и каждое мгновение.

– Вы такая…

– Какая?

– Такая странная, Катя.

– Зовите меня Кэт!

Я поняла, что Кэт увеличивает расстояние между нами, а Катя как-то слишком сближает. Но что толку, если душевной близости на самом деле нет! А о физической пусть даже не мечтает. Но ведь мечтаю я, а не он. Какая я глупая…

– Пойдем, холодно, – сказал Давыдов и поправил прядь моих волос.

Так бережно и нежно, что я потеряла не только дар речи, но и ход своих мыслей. В голове начался разброд и шатание. Одни мысли твердили, что этот жест, несомненно, что-то значил, другие упивались сарказмом, что жест это всего лишь жест и ничего больше. Третьи мыслишки гадливо напоминали, что мы с ним идем в смежные комнаты, между прочим. Не голова, а рассадник паразитов! Хоть одна умная мысль затерялась между ними и привела меня в чувство.

Он повернулся и пошел, я за ним следом поплыла, стараясь не думать. Это было очень сложно сделать в темноте, к тому же он не отпускал мою ладонь. Наша связка приблизилась к домику довольно быстро. Там двор освещался гораздо лучше. Я еще подумала, что над тропинкой, где много звезд на небе и полная луна, можно совершить идеальное преступление и все свалить на мистику. И в голове снова закрутились навязчивые мысли, как бы все это организовать.

Знаете, какое состояние считается идеальным для постижения смысла жизни? Полное отсутствие мыслей в голове. Мне никогда не доводилось его добиваться. Я садилась, старательно выбрасывала весь «мусор» из мозгов, расслаблялась, чтобы ни одна мыслишка не вертелась – только тогда могла б достичь нирваны. Но что бы я ни предпринимала, одна мысль крутилась постоянно – как бы не думать вообще, чтобы и ее не было. Но она, единственная, все портящая, была. Замкнутый круг! Вот поэтому я чаще задумываюсь не о смысле жизни, а о любви, считая, что смысл жизни – в ней, иначе не было бы на Земле рода человеческого.

– Пришли, – Давыдов толкнул незапертую дверь и одновременно отпустил мою руку.

Словно на свету меня держать было обременительно. Как проводник слепого, сделал свое дело – перевел ущербную, меня то есть, через дорогу и успокоился. А дальше пусть сама мыкается, горемычная. Тут я и споткнулась о высокий порог и свалилась на пол, больно ударившись коленкой. Стук раздался такой, словно уронили пакет с куриными костями!

– Да что это такое?! – возмутился Давыдов и кинулся меня поднимать.

– Уй-юй-уй! – взвыла я тихонько, держась за ушибленное место.

– Что, нога?! – взволнованно спросил он, наклоняясь к моей коленке.

– Нет, уши! – выпалила я. Коленка покраснела как вареный рак и грозила рассыпаться на составные части.

– Подожди, Катя! Я сейчас тебя на диван отнесу!

– Сама доковыляю. Уй-уй-уй…

Когда его руки дотронулись до моей талии, а потом подняли меня за… х-м, попу, пострадавшая, я то есть, забыла про боль и настроилась на получение удовольствия. Как все-таки приятно, когда тебя несут сильные мужские руки! Как все-таки приятно, что руки эти принадлежат мужчине, с которым ты только что невинно болтала про романтическую ночь, звезды, луну и все такое…

Тут следует напомнить, что обстановка в холле этого дома, как и хозяйского, состояла исключительно из сделанной на заказ мебели. И тому, кто заказал длинные узкие лавки в псевдорусском стиле, руки бы оторвать! Лавки были хоть и обиты бархатом, но все равно жесткие, и Давыдов почему-то упорно называл их диванами. Им лучше подходило название «скамейки для пыток».

На одну такую он меня и уложил.

Я, недолго думая, с нее свалилась. Просто, когда он отошел от меня, решила перевернуться на другой бок. Не лежать же в том положении, в каком меня оставили – попой к людям.

– Уй-юй-уй!

На этот раз ударила копчик.

– Что за неваляшка такая! – рассердился Давыдов.

Вообще-то он шел на кухню за стаканом сока для меня.

И без всяких лишних слов схватил меня… опять за талию, потом за… х-м… и понес наверх. Я обвила руками его шею. Боже, как приятно он пах! Обняла его только для того, чтобы не свалиться с лестницы. Тут коленкой и копчиком не отделаешься. Вон в мексиканских сериалах девицы, которые гроздьями скатываются с лестницы, теряют память и потом долго не могут прийти в себя, ничего не помнят из произошедшего. Я же не хотела забывать об этом волнующем моменте. Честно говоря, хотела б выбросить из памяти то количество шампанского, которое я выпила вечером. Но раз ничего нельзя, так ничего.

Разумеется, я не пью. Стакан водки и шампанское не считается, они стали моими аргументами в мысленном споре с работодателем. Ну, вы поняли, что с мыслительным процессом у меня бывают большие проблемы, особенно, когда я влюбляюсь.

Давыдов положил меня на кровать, как бесценный груз. Я даже удивилась, откуда в таком мужчине прячется столько нежности! Но он, как будто прочитал это, резко поднялся и отошел к двери. Дальше было невозможно, если только из окна выпрыгнуть наружу.

– Схожу за мазью. Полагаю, подойдет что-то типа «Спасателя».

– С цианидами не перепутайте, – нервно хихикнула я.

Не хотелось, чтобы он уходил. Но коленка болела, копчик ныл.

Я вздохнула, когда за Давыдовым закрылась дверь.

Вот мне и романтичная ночь! Напилась, как босячка, дорвавшаяся до алкоголя, и валялась у его ног, как последняя бродяжка. Мило, ничего не скажешь.

А ведь мог бы мне сказать! Я, когда волнуюсь, не только много ем. Я машинально могу и много пить все, что попадет под руку. Давыдов мог бы предупредить, мол, Катерина, хватит жрать и пить что попало! Салата-то он пожалел.

Его светлый образ несколько померк в моих глазах.

Порой мужчины бывают такими зашифрованно-меркантильными, что на первый взгляд и не скажешь. Коленка опять разнылась, зато успокоился копчик. Пока не было Артура, я прислушивалась к своему организму, тот вел себя довольно странно. Только успокоилась коленка, заныл копчик. После копчика – коленка… Синдром чего-то там? После этого откажет голова? Я умираю?!

Давыдов не дал мне умереть в одиночестве. Вернулся быстро с мазями и сам принялся натирать мне ушибы. Как-то неловко было давать ему себя частями. Наверное, и он предпочел бы меня сразу и целиком. Но уж что досталось, то и осталось.

Его руки были теплыми и бесконечно заботливыми.

Мама дорогая, я влюбилась в него! Безрассудно.

Мама дорогая сказала бы мне:

– Катерина, а ты уверена? А в нем уверена? Ты его знаешь всего ничего, а уже позволяешь ему дотрагиваться до твоего тела?!

Представила бабулю с ее укоризненным покачиванием головы:

– Катерина, а твой ли это человек?

Ну невозможно заниматься любовью при родственниках!

Мне пришлось подумать над тем, как охладить свой пыл. Ведь Давыдов был так близко, так предательски близко сидел на краешке моей постели, что я могла натворить тех еще дел, накинувшись на него с поцелуями.

– В чем смысл жизни, Артур?

– Ну знаешь ли, Катя. Такие глубокие вопросы на ночь глядя задаешь. Смысл жизни заключается в поиске истины, в стремлениях сделать мир лучше, помочь ближнему… Вот как в нашем с тобой случае.

– Мы с тобой разные люди, – глубокомысленно заключила я, отворачиваясь от него. – Смысл жизни – в любви.

– Что ты говоришь! – усмехнулся он.

Но я демонстративно засопела.