Жангада. Школа робинзонов

Потом он медленно вернулся к жене. Лицо его приняло совсем иное выражение: так выглядит человек, который после мучительных колебаний пришел к важному решению.

— Ты права! — твердо сказал он. — Надо ехать. Давай решим когда.

— Ах, Жоам! Милый Жоам! — воскликнула Якита, просияв от радости. — Как я тебе благодарна! И за себя и за детей!

Слезы умиления выступили у нее на глазах, когда муж прижал ее к сердцу.

Между тем у дверей дома послышались веселые голоса. Минуту спустя на пороге появились Бенито и Маноэль, а за ними и Минья, вышедшая из своей комнаты.

— Дети! Отец согласен! — крикнула Якита. — Мы все едем в Белен!

Жоам Гарраль принял пылкую благодарность сына и поцелуи дочери, не произнеся ни слова.

— А когда вы думаете отпраздновать свадьбу, отец? — спросил Бенито.

— Свадьбу?.. Там будет видно… — ответил Жоам. — Мы примем решение в Белене.

— Как я рада! Как я рада! — твердила Минья, совсем как в тот день, когда узнала о предложении Маноэля. — Наконец-то мы увидим Амазонку во всем величии! Ах, отец, большое тебе спасибо!

И восторженная девушка, у которой разыгралось воображение, позвала брата и Маноэля:

— Пойдемте в библиотеку! Возьмем все книги и карты, по которым можно изучить бассейн великой реки, — нельзя же путешествовать вслепую! Прежде чем увидеть, я хочу как можно больше узнать о величайшей в мире реке.

Глава V. Амазонка

На другой день Бенито и Маноэль сидели вдвоем на берегу Амазонки у южной границы фазенды и смотрели, как мимо них медленно катятся воды, которые берут начало высоко в отрогах Анд и, пройдя восемьсот лье, теряются в бескрайних просторах океана.

— Эта самая протяженная река на Земле[16] сбрасывает в море наибольшее количество воды, не меньше двухсот пятидесяти миллионов кубометров в час, — заметил Маноэль.

— И опресняет море на далеком расстоянии от устья, — добавил Бенито, — а силой течения заставляет дрейфовать корабли в восьмидесяти лье от берега.

— Ее мощное русло тянется в длину более чем на тридцать градусов широты, а бассейн с севера на юг занимает не менее двадцати пяти градусов! Недаром у этой реки целых три названия.

— Бассейн! — вскричал Бенито. — Разве можно так называть широкую равнину, по которой течет Амазонка, эту бескрайнюю саванну без единого холма, без единой вершины, ограничивающей горизонт.

— С севера и с юга, — подхватил Маноэль, — словно щупальца громадного спрута, в нее впадают двести притоков, которые, в свою очередь, питаются бесчисленными притоками. Рядом с ними великие реки Европы кажутся жалкими ручейками!

— А пятьсот шестьдесят островов, не считая мелких островков, неподвижных или плавучих, образуют настоящий архипелаг и вполне могли бы составить целое государство!

— Берега Амазонки изрезаны протоками, каналами, лагунами, заливами и озерами, каких не встретишь во всей Швейцарии, Ломбардии, Шотландии и Канаде, вместе взятых!

— Она служит границей между двумя республиками, пересекает самое большое государство Южной Америки[17]. Порой мне представляется, будто через нее весь Тихий океан хочет перелиться в Атлантический!

— А ее устье — настоящий морской залив, посредине которого лежит остров Маражо, насчитывающий более пятисот лье в окружности!

— Сам океан, силясь сдержать напор Амазонки во время приливов, в грандиозной схватке вздымает исполинские валы, называемые «поророку», по сравнению с которыми приливы и прибои в устьях других рек кажутся лишь рябью, поднятой легким бризом.

— Самые крупные суда могут подниматься вверх по ее течению с полным грузом на пять тысяч километров от устья.

— По Амазонке, ее притокам и притокам притоков открывается торговый водный путь через весь север Америки, начиная от Магдалены до Ортеказа, от Ортеказа до Какета, от Какета до Путумайо, от Путумайо до Амазонки — четыре тысячи миль речного пути! Остается прорыть несколько каналов, чтобы величайшая водная система стала еще более совершенной.

— Словом, перед нами самая большая и самая удивительная река в мире!

Молодые люди говорили о «своей» реке с каким-то восторженным исступлением! Ведь они были детьми Амазонки, чьи притоки, почти столь же могучие, как и она сама, стали водными дорогами, бегущими через всю Боливию, Перу, Эквадор, Новую Гренаду, Венесуэлу и все четыре Гвианы: Английскую, Французскую, Голландскую и Бразильскую.

Сколько мы знаем племен, сколько народов, происхождение которых теряется в дали времен! Точно так же и с крупными реками на нашей земле; их до сих пор еще не удалось исследовать до конца. Многие государства претендуют на честь считаться их родиной. Амазонка не составляет исключения. Перу, Эквадор, Колумбия долго оспаривали право считать ее своим детищем.

В наши дни уже признано бесспорным, что Амазонка берет свое начало в Перу, в округе Гуарако, и вытекает из озера Лаурикоча, расположенного приблизительно между одиннадцатым и двенадцатым градусами южной широты.

Тем, кто взялся бы утверждать, что она берет начало в Боливии и низвергается с гор Титикака, пришлось бы доказывать, что настоящей Амазонкой является Укаяли, возникшая из слияния Паро и Апуримака; однако ныне это мнение уже опровергнуто.

Вытекая из озера Лаурикоча, река бежит к северо-востоку на протяжении пятисот шестидесяти миль и поворачивает прямо на восток лишь после того, как принимает в себя воды большого притока — Панте. На колумбийской и перуанской территории, вплоть до бразильской границы, река называется Мараньон, или, точнее, Мараньяо, ибо ее португальское название слегка офранцужено. От бразильской границы до Манауса, где в нее вливается величественная Риу-Негру, река носит название Солимаес, или Солимоенс, по имени индейского племени солимао, остатки которого еще можно найти в прибрежных провинциях. И наконец, от Манауса до впадения в океан это уже Амазонас, или Река амазонок — так назвали ее испанцы, потомки смелого Орельяны[18], из восторженных, но малоправдоподобных рассказов которого они заключили, будто некогда существовало племя женщин-воительниц, живших на реке Ньямунда, одном из средних притоков великой реки.

Уже в верховьях видно, что Амазонка превратится в могучий поток: никакие препятствия, никакие пороги не преграждают ей путь от истоков до того места, где ложе ее слегка сужается, проходя между двумя живописными горными цепями. Пороги разбивают течение лишь там, где река поворачивает к востоку, пробивая себе дорогу сквозь поперечные отроги Анд. Здесь встречаются и водопады, и, если бы не они, река была бы судоходна на всем протяжении — от устья до истоков. И все же, как верно заметил Гумбольдт[19], большая часть реки пригодна для судоходства.

С самого начала у нее нет недостатка в притоках, которые сами питаются водами множества речушек и ручьев. Таковы Чинчипе, впадающая в нее слева, с северо-востока, и Чачапояс — справа, с юго-запада; затем, слева, — Марона и Пастука, а справа — Гуалага, которая теряется возле миссии Лагуны. Следующие притоки — Чамбира и Тигре — впадают слева, с северо-востока, а справа — Гуалага, которая вливается в Амазонку на расстоянии двух тысяч восьмисот миль от Атлантического океана; суда могут подниматься по ее течению более чем на двести миль и проникать в самое сердце Перу. И наконец, там, где кончается верхний бассейн Амазонки, возле миссий Сан-Жоаким д'Омагуас, величественно пронеся свои воды через пампасы Сакраменто, появляется прекрасная Укаяли. Крупная артерия, ставшая полноводной благодаря впадающим в нее многочисленным речкам, вытекающим из озера Чукуито, на северо-востоке Америки.

В нижнем течении притоки Амазонки становятся такими многоводными, что русла европейских рек ни за что не вместили бы такую массу воды.

К красотам этой бесподобной реки следует добавить еще одно качество, каким не обладают ни Нил, ни Миссисипи, ни Ливингстон. Амазонка, вопреки утверждениям мало осведомленных путешественников, протекает в той части Южной Америки, где самый здоровый климат. Ее бассейн постоянно продувают чистые западные ветры. Она несет свои воды не по узкой долине, зажатой высокими горами, а по широкой равнине, простирающейся на триста пятьдесят лье с севера на юг и овеваемой могучими потоками воздуха. Лишь кое-где пересекают ее невысокие холмы.

Профессор Агассис с полным основанием оспаривает распространенное мнение о нездоровом климате этого края. Он считает, что «испарение от постоянного легкого ветерка снижает температуру воздуха, благодаря чему земля не перегревается. Этот освежающий ветер создает в бассейне Амазонки мягкий, можно сказать, морской климат».

Бывший бразильский миссионер, аббат Дюран, также отмечает, что хотя температура здесь не опускается ниже двадцати пяти градусов по Цельсию, зато почти никогда не бывает выше тридцати трех. Перепад, как видим, совсем небольшой.

Имея такие сведения, можно с уверенностью сказать, что в бассейне Амазонки никогда не бывает такой страшной жары, как в азиатских или африканских странах, расположенных в тех же широтах. Широкая долина, служащая реке ложем, доступна морским ветрам, посылаемым ей Атлантическим океаном. Вот почему провинции, которым она дала свое имя, по праву считаются самыми здоровыми и красивейшими уголками на нашей планете.

Не следует думать, что водная система Амазонки малоизвестна. Уже в шестнадцатом веке Орельяна, наместник одного из братьев Пизарро[20], спустился по Риу-Негру до ее слияния с Амазонкой и в 1540 году двинулся вниз по течению великой реки, решившись проникнуть в глубь страны без проводника; после полутора лет плавания, о котором Орельяна рассказал много чудес, он достиг ее устья.

В 1636 и 1637 годах португалец Педро Гексейра[21] поднялся вверх по Амазонке до Напо с флотилией из сорока семи пирог.

В 1743 году Лакондамин[22], измерив длину дуги меридиана под экватором, покинул своих спутников — Бугера[23] и Годена дез Одоне[24], сел на судно, спустился по Чинчипе до ее впадения в Мараньон и достиг устья Напо 31 июля, как раз к моменту появления первого спутника Юпитера, что позволило Лакондамину, этому «Гумбольдту XVIII столетия», определить свои координаты; затем он осмотрел деревни на обоих берегах реки и 6 сентября прибыл в форт Пара. Это долгое путешествие дало очень важные результаты: было нанесено на карту русло Амазонки и почти доказано, что она сообщается с Ориноко.

Пятьдесят лет спустя Гумбольдт и Бонплан[25] дополнили ценные труды Лакондамина, продолжив карту Мараньона до реки Напо.

С тех пор путешествия по Амазонке и по ее главным притокам не прекращались. В 1827 году течение реки изучал Листер-Моу, в 1834 и 1835 годах — англичанин Смит, в 1844 году — французский лейтенант, капитан судна «Булонез»; в 1840 году — бразилец Вальдез; француз Поль Марко посещал эти места в период с 1848 по 1860 год, великий фантазер, художник Биар, — в 1859 году, профессор Агассис — в 1865–1866 годах; в 1867 году здесь побывал бразильский инженер Франц Келлер-Линцегер и, наконец, в 1879 году — доктор Крево; они поднимались по различным притокам и основные из них признали судоходными.

Однако самое замечательное событие, делающее честь бразильскому правительству, произошло 31 июля 1857 года, когда после многих споров между Францией и Бразилией о границах Гвианы, воды Амазонки были объявлены открытыми для судов, плавающих под любым флагом, а чтобы практика не расходилась с высокими принципами, Бразилия заключила договоры с соседними странами, дающие им право беспрепятственно пользоваться всеми водными путями в бассейне Амазонки.

В наши дни пароходные линии прямого сообщения с Ливерпулем обслуживают реку от ее устья до Манауса; другие пароходы поднимаются до самого Икитоса; и, наконец, множество судов, плавающих по рекам Тапажос, Мадейра, Риу-Негру, Пурус, проникают в самое сердце Перу и Боливии. Можно себе представить, какой размах в скором времени получит торговля во всем этом громадном и богатом бассейне, равного которому нет в целом свете.

Однако у заманчивой перспективы есть и своя оборотная сторона: за прогресс обычно расплачивается туземное население. В верховьях Амазонки уже исчезло немало индейских племен, в том числе курисикуру и солимао. Если на Потомайо еще встречаются порой представители племени юри, то ягуа совсем покинули эти места и перебрались на отдаленные притоки, а немногие оставшиеся маоро бросили родные берега и бродят в лесах Жапуры.

Берега реки Тунантен почти обезлюдели, а в устье Журуа кочует лишь несколько индейских семей. Теффе почти опустела, и только у истоков Жапуры сохранились остатки великого племени умаюа. Коари совсем заброшена.

На берегах Пуруса осталась лишь горсточка индейцев мура. Из всего старинного племени манаос уцелело лишь несколько семей кочевников. На берегах Риу-Негру живут одни метисы, потомки португальцев и индейцев, а ведь раньше здесь насчитывалось до двадцати четырех разных народностей!

Таков закон прогресса. Индейцы в конце концов исчезнут с лица земли. Под владычеством англосаксонцев вымерли австралийцы и жители Тасмании. Завоеватели Дальнего Запада уничтожили индейцев Северной Америки. Быть может, настанет такое время, когда арабы будут истреблены французскими колонизаторами.

Однако пора нам вернуться в 1852 год. В ту пору еще не существовало современных нам средств передвижения, и путешествие Жоама Гарраля, с учетом тогдашних условий, должно было занять не менее четырех месяцев.

Вот почему, когда два друга смотрели на величавые воды реки, бегущие у их ног, Бенито задумчиво проговорил:

— Дружище Маноэль, ведь мы не расстанемся с тобой до самого Белена, и значит, поездка покажется нам короткой.

— Разумеется, — отвечал Маноэль, — но, честно говоря, мне она покажется и очень долгой: ведь Минья станет моей женой только в конце путешествия!

Глава VI. Повержен целый лес

Итак, семейство Гарраль было счастливо и довольно — все оживленно готовились к увлекательному путешествию. В эту поездку, рассчитанную на несколько месяцев, отправлялся не только владелец фазенды со своею семьей, но и некоторые работники фермы.

Видя вокруг столько радостных лиц, Жоам Гарраль, должно быть, забыл свои тревоги. Приняв твердое решение, он совершенно преобразился и начал собираться в дорогу с присущей ему энергией. Домашние с неподдельным удовольствием наблюдали его за работой. Подъем духа вызвал прилив физических сил, за несколько недель, оставшихся до отъезда, ему надо было успеть очень многое.

Как мы уже знаем, в те времена воды Амазонки еще не бороздили крупные пароходы: компании судовладельцев только собирались пустить их по реке и ее притокам. Небольшие речные суда, принадлежавшие частным владельцам, обслуживали главным образом прибрежные поселения.

По реке ходили три вида судов: во-первых, уба — пирога, выдолбленная топором или выжженная из целого ствола, с заостренным носом и более тяжелой, полукруглой кормой; она вмещала от одного до двенадцати гребцов и поднимала до трех и даже четырех тонн груза; затем эгаритеа — широкий, грубо сколоченный баркас, посредине которого устраивался навес из листьев, со свободным проходом спереди и скамьей для гребцов; и, наконец, жангада — довольно неуклюжий плот под треугольным парусом, с соломенной хижиной, служащей плавучим домом для индейца и его семьи. Эти три вида суденышек могли перевозить весьма ограниченное количество людей и грузов.

Были там суда и побольше, так называемые вижилинды с тремя мачтами и красными парусами, поднимающие от восьми до десяти тонн груза; в тихую погоду они шли на четырех тяжелых веслах, которыми очень трудно грести против течения. Были и еще большие — коберты, вмещавшие до двадцати тонн, похожие на китайские джонки, с рубкой на корме, небольшой каютой и двумя квадратными парусами разной величины; при противном или слишком слабом ветре индейцы пользовались десятью длинными веслами, которыми гребли, стоя на полубаке, на носу судна.

Но все названные средства передвижения не устраивали Жоама Гарраля. Он надумал воспользоваться этим путешествием для переброски большой партии товаров, ждавших отправки в провинцию Пара, а груз не требовал срочной доставки на место, и Гарраль принял решение, которое могло бы прийтись по душе всем, кроме разве Маноэля. Молодой человек, вероятно, предпочел бы отправиться на самом быстроходном судне, у него имелись на то свои причины.

Каким бы примитивным, даже первобытным, ни казался способ передвижения, избранный Жоамом Гарралем, он позволял взять с собой множество людей и плыть по течению со всевозможными удобствами, ничем не рискуя.

По его плану часть фазенды должна была отделиться от берега и плыть по Амазонке со всеми своими обитателями: хозяином фазенды, его семьей, слугами, работниками, вместе с их домами, хижинами, шалашами.

В окрестностях икитосской фазенды были великолепные леса, можно сказать, неистощимые вообще в центральной части Южной Америки. Жоам Гарраль прекрасно умел вести лесное хозяйство на своих землях, богатых чрезвычайно ценными и разнообразными древесными породами, которые шли на изготовление мачт и на всевозможные плотничные и столярные работы. Торговля лесом ежегодно приносила ему немалый доход. Ежегодно Жоам Гарраль валил несколько сотен деревьев, связывал плоты из грубо обтесанных бревен, толстых досок и брусьев, составлял громадные плавучие караваны и сплавлял их вниз по течению под надзором опытных плотогонов, хорошо знающих глубины, мели и быстрины реки.

Жоам Гарраль собирался поступить как и в предыдущие годы, только теперь он решил всю коммерческую часть дела поручить Бенито. Нельзя было терять ни часа. Начало июня — самое благоприятное время для отплытия, когда река вздувается благодаря разлившимся в верховьях притокам; затем она начинает понемногу убывать — вплоть до октября.

К работам следовало приступить не мешкая, тем более что на этот раз предстояло сделать плот небывалых размеров. Гарраль решил вырубить половину квадратной мили леса, росшего у слияния Наней с Амазонкой, то есть целый угол прибрежного участка фазенды, и соорудить исполинскую жангаду, плот величиной с небольшой островок.

Вот на такую жангаду, более устойчивую, чем любое местное судно, и более вместительную, чем сто связанных вместе эгаритеа или вижилинд, Жоам Гарраль и решил взойти вместе с домочадцами, а также погрузить на нее товары.

— Как славно он придумал! — Минья с восторгом захлопала в ладоши, узнав о плане отца.

— Да, — сказала Якита, — так мы доплывем до места в полной безопасности и совсем не устанем.

— А во время остановок будем охотиться в прибрежных лесах, — добавил Бенито.

— Пожалуй, это займет слишком много времени, — беспокоился Маноэль. — Не лучше ли нам выбрать какой-нибудь более быстрый способ передвижения?

Путешествие и впрямь предстояло довольно долгое, однако никто не поддержал предложения небеспристрастного Маноэля.

Жоам Гарраль вызвал к себе индейца, управляющего фазендой.

— Через месяц, — сказал он ему, — жангада должна быть готова к отплытию.

— Мы примемся за дело сегодня же, господин Гарраль, — ответил индеец.

Получив приказ от Жоама Гарраля, управляющий со своими рабочими начал с того, что очистил лес от лиан, древовидных растений и зарослей кустарника. Прежде чем браться за пилу и топор, рабочие вооружились резаками — орудием, необходимым для всякого, кто хочет проникнуть в тропические леса. Они представляют собой насаженные на рукоятку широкие, слегка изогнутые клинки длиной в два-три фута; местные жители владеют ими с исключительной ловкостью. С помощью таких резаков рабочие за несколько часов вырубили подлесок, расчистили землю и проложили широкие просеки в густой чаще.

Потом со старых деревьев, увитых лианами, заросших кактусами, бромелиями и мхом, сорвали их покров и обнажили кору. Но вскоре и ее должны были ободрать со стволов, как кожу с живого тела.

Затем весь отряд лесорубов, спугивая бесчисленные стаи обезьян, которым рабочие почти не уступали в ловкости, вскарабкался на деревья и принялся отпиливать могучие ветви, пока не очистил стволы до самой макушки. Скоро в обреченном лесу остались лишь высокие голые столбы, а спиленные ветви и верхушки пошли на местные нужды; вместе со свежим воздухом сюда ворвались потоки света, и солнце проникло до самой земли, которую, быть может, еще никогда не ласкали его лучи.

Каждое дерево в этом лесу было пригодно для крупных плотничных или столярных работ. Будто колонны из слоновой кости с коричневыми обручами, вздымались стройные пальмы высотой в сто двадцать футов, с толщиной ствола у основания в четыре фута, дающие прочную, не гниющую древесину; тут же — деревья мары, ценный строевой материал; барригуды, стволы которых начинают утолщаться в нескольких футах над землей и достигают четырех метров в обхвате; они покрыты блестящей рыжеватой корой с серыми бугорками, а тонкие верхушки их переходят в широкий, плоский зонтик; высокие бомбаксы, с гладкими, белыми, прямыми, точно свечи, стволами. Рядом с этими великолепными представителями местной флоры под топорами лесорубов падали на землю куатибы, их розовые вершины возвышаются куполами над всеми соседними деревьями, а плоды напоминают маленькие вазочки, где плотными рядами уложены каштаны; древесина у них сиреневого цвета и идет специально на постройку судов. Было тут и железное дерево разных сортов, особенно ибириратея, с почти черной древесиной, такой прочной, что индейцы делают из нее свои боевые топорики; и жакаранда, еще более ценная, чем красное дерево; и цезальпина, которую можно найти только в глубине старых лесов, куда еще не ступала нога лесоруба. Но всех затмевала пышная сапукайя, высотой до ста пятидесяти футов — подпорками ей служат собственные побеги, вырастающие из воздушных корней в трех метрах от подножия; образуя арки на высоте тридцати футов, они обвиваются вокруг ствола, превращая его в витую колонну с вершиной в виде пышного букета, расцвеченного растениями-паразитами в желтый, пурпурный и белоснежный цвета.

Всю первую половину мая около сотни индейцев и негров трудились не покладая рук и сотворили просто чудеса. Быть может, некоторые добрые люди горько посетовали бы, видя, как вековые исполины падают один за другим под топорами дровосеков; но деревьев там было такое несметное множество — и на берегах реки, и на островах вверх и вниз по течению, до самого горизонта, — что вырубка участка в пол квадратной мили не могла оставить в лесу сколько-нибудь заметной прогалины.

Через три недели после начала работ на мысу между Амазонкой и ее притоком Наней все было вырублено начисто. Жоам Гарраль не велел оставлять даже молодую поросль, которая через двадцать — тридцать лет могла стать таким же лесом. Лесорубы не пощадили ни единого деревца, все было снесено «под гребенку».

Этот участок земли, с двух сторон омываемый водами великой реки и ее притока, предназначался для земледелия: его вспашут, обработают, засеют и засадят, и на следующий год всходы маниоки, кофе, иньяма, сахарного тростника, кукурузы, арахиса покроют почву, еще недавно затененную густым тропическим лесом.

Еще не закончилась третья неделя мая, а все деревья уже рассортировали по качеству древесины и по плавучести и симметрично разложили на берегу Амазонки, где и начнется постройка исполинского плота — жангады, настоящей плавучей деревни. Настанет час, когда река, вздувшаяся от весеннего паводка, поднимет эту громаду и унесет за сотни миль, к побережью Атлантического океана.

Все это время Жоам Гарраль лично руководил всем: сначала на месте вырубки, потом возле реки.

Якита вместе с Сибелой готовилась к отъезду, хотя старая негритянка никак не могла взять в толк, зачем уезжать оттуда, где всем так хорошо.

— Но ты увидишь много такого, чего ты никогда не видела, — твердила ей Якита.

— А будет ли оно лучше того, что мы привыкли видеть? — неизменно отвечала Сибела.

Ну а Минья и ее наперсница Лина больше думали о том, что касалось их самих. Для них речь шла не просто о путешествии: они навсегда уезжали из дому, им следовало предусмотреть тысячу мелочей, связанных с устройством в новой стране, где юная мулатка по-прежнему будет жить возле хозяйки, к которой она так привязалась. У Миньи было тяжело на сердце, но хохотушку Лину ничуть не огорчала разлука с Икитосом. С Миньей Вальдес она заживет нисколько не хуже, чем с Миньей Гарраль. Отучить Лину смеяться можно было, только разлучив их, но об этом никто не помышлял.

Бенито помогал отцу во всех работах, учась управлять фазендой, в которой со временем станет хозяином. А Маноэль делил свое время между домом, где Якита с дочерью не тратили времени зря, и местом вырубки, куда Бенито тащил своего друга чаще, чем тому хотелось. Впрочем, Маноэль, понятное дело, делил свое время очень неравномерно.

Глава VII. Вслед за лианой

В воскресенье, двадцать шестого мая, молодежь решила немного отдохнуть и развлечься. Погода стояла прекрасная, легкий ветерок с Кордильер смягчал жару. Все манило из дому на свежий воздух.

Бенито и Маноэль пригласили Минью в большой лес, раскинувшийся на правом берегу Амазонки, напротив фазенды, чтобы попрощаться с чудесными окрестностями Икитоса.

Молодые люди решили захватить с собой ружья, но обещали не покидать своих спутниц и не гоняться за дичью — за это поручился Маноэль.

Минья с радостью приняла приглашение. Жоаму и Яките гулять было некогда. Во-первых, план жангады был еще не закончен, а с постройкой плота нельзя было запаздывать; во-вторых, Якита и Сибела, хотя им и помогала вся женская прислуга фазенды, не хотели терять и одного часа.

После завтрака, часов в одиннадцать, двое молодых людей и две девушки отправились на берег — к месту слияния двух рек. Их сопровождал негр-слуга. Все уселись в убу и, проплыв между островами Икитос и Парианта, пристали к правому берегу Амазонки.

Лодка причалила к естественной беседке из великолепных древовидных папоротников, увенчанных на высоте тридцати футов зеленым веером из мелких бархатистых веточек с тончайшим кружевом резных листочков.

— А теперь, Маноэль, — сказала Минья, — я покажу вам наш лес: вы новый человек в верховьях Амазонки, а мы здесь дома. Позвольте же мне выполнить обязанности хозяйки.

— Дорогая, — ответил молодой человек, — вы будете такой же хозяйкой в Белене, как и у себя на фазенде. Там, как и здесь…

— Послушай, Маноэль, и ты, сестрица! — нетерпеливо вскричал Бенито. — Надеюсь, вы пришли сюда не за тем, чтобы обмениваться любезностями. Забудьте хоть ненадолго, что вы жених и невеста!

— Ни на один час, ни на одну минуту! — выпалил Маноэль.