Помоги проекту - поделись книгой:
– А меня – Рори, – ответила я, ошеломленная вниманием к своей персоне и рукопожатием.
В Сиэтле никто из сверстников не пожимал мне руку. Но там не было и таких залов. Ладонь Лиама оказалась грубой и мозолистой, однако ногти были не только аккуратно подстрижены, но и подпилены, словно парень побывал у маникюрши. Это совсем не вязалось с его обликом. Одевался Лиам, как матрос с парусного судна. На лбу, у самой кромки волос, я заметила шрам, а под правым глазом – свежую ссадину. Должно быть, спортивные травмы. Об увлечении Лиама спортом свидетельствовали значки на блейзере. Парень занимался водным поло и регби.
– Ну и как тебе Тэдем? – спросил он. – Немного сюрное местечко, правда?
– Ага, – согласилась я, вдруг почувствовав себя в своей тарелке.
– Привыкнуть к нему легче, чем ты думаешь, – улыбаясь, продолжал Лиам. – Я вырос в южной части Бостона. Оттуда до Тэдема – меньше ста миль. А словно в другой мир попадаешь.
Южная часть Бостона? Я ждала, что он назовет Нантакет, Мартас-Винъярд или еще какое-то место, где растут и воспитываются богатенькие отпрыски.
– Так, значит, ты не из этих…
– Ты хотела сказать – из «наследственных учеников»? Нет ничего дальше, чем я и «наследственные». Никто из моих предков здесь не учился. А из твоих?
– Мама училась, – ответила я, чувствуя себя обманщицей.
Нет, она действительно здесь училась, но все было совсем не так, как подумал Лиам. С Тэдемом меня связывала женщина, которую я видела только на снимках. И которая по неизвестным для меня причинам ушла отсюда незадолго до выпуска. Более того, эта женщина не хотела, чтобы я знала о ее учебе в Тэдеме.
Бесшумно подошла Херши и взяла меня за руку.
– И как зовут твоего друга? – спросила она, оглядывая парня с ног до головы.
– Меня зовут Лиам, – ответил он, протянув Херши руку и проехавшись взглядом по ее ногам.
– Херши, – представилась она, не соизволив ответить рукопожатием. – Рори, идем, пока все места не заняли. Я не хочу сидеть в последнем ряду.
– Если хотите, можете сесть в моем ряду, – предложил Лиам. – Почти у самой сцены.
– Отлично. – Херши наградила его фальшивой улыбкой. – Тогда идем.
– Ты успела что-нибудь о нем узнать? – шепотом спросила она, когда мы входили в зал. – Он такой же зануда, как его шмотки?
– А по-моему, симпатичный парень, – возразила я.
– Могу провести вас вокруг зала, – предложил Лиам.
Ротонда впечатляла уже снаружи, но сам зал, называемый просто аудиторией… это было что-то бесподобное. Семиугольное помещение заливал яркий свет хрустальных люстр, а вдоль мраморных стен тянулись нескончаемые ряды золотистых труб. Я читала, что их тут четырнадцать тысяч. Четырнадцать тысяч труб Тэдемского органа – одного из крупнейших в мире. Из всех органов такого класса только он оставался действующим.
Я запрокидывала голову, впитывая великолепие зала. Лиам вел нас по дальнему левому проходу. Кресла второго ряда были отгорожены оранжевой лентой. «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ЧЛЕНОВ УЧЕНИЧЕСКОГО СОВЕТА» – возвещала табличка. Лиам приподнял ленту, пропуская нас с Херши.
– А ты уверен, что нам позволят здесь сидеть? – спросила я.
– Одно из преимуществ президента класса, – ответил Лиам, сминая табличку.
Первый ряд занимали преподаватели Тэдема. Когда мы рассаживались, на нас оглянулась женщина из первого ряда. У нее была безупречно гладкая черная кожа и прическа в стиле афро. Такие прически по-настоящему идут лишь очень привлекательным женщинам. Я залюбовалась ею. Резко очерченные скулы, глубоко посаженные черные глаза. Женщина не мигая смотрела на меня. Я улыбнулась. Ответной улыбки не последовало.
– Старик пунктуален, – сказал Лиам.
На сцену поднимался декан Этуотер. Не дожидаясь, пока зал утихнет, он начал говорить:
– Вы оказались здесь, поскольку обладаете двумя качествами. Их нет у ваших сверстников, с которыми вы учились в ваших родных местах. – Органные трубы создавали странное эхо. – Древние греки называли эти качества «ethos» и «egkrateia». – Оба слова Этуотер произнес с нарочитой тщательностью и слишком уж по-гречески. – Вы, конечно же, помните значение этих слов: характер и сила воли. Здесь оба качества вам пригодятся, дабы усердным трудом обрести еще одно, более благородное. «Sophia». Мудрость. – Декан взялся за край кафедры и подался вперед. – Но одним усердием мудрости не обрести. Она не для робких и колеблющихся. Не все вы дойдете до выпуска. Не всем из вас программа Тэдема окажется по силам.
Меня охватило беспокойство. Я опустила глаза. Мне казалось, что я нахожусь в стремительно падающем самолете. Значит, моей маме программа Тэдема оказалась не по силам. Вдруг и я пойду по ее стопам? Я была дочерью недоучившейся школьницы и генерального подрядчика. Возможно, я ошибалась, считая, что учеба в Академии окажется мне по зубам?
– Знаю, о чем вы сейчас думаете, – словно прочитав мои мысли, продолжал декан Этуотер. Я подняла голову, но он смотрел не на меня, а куда-то в центр зала. – Сейчас вы терзаете свои мозги вопросом: гожусь ли я для учебы здесь? Вы сомневаетесь, правильно ли мы поступили, приняв вас. Вдруг приемная комиссия допустила ошибку?
Собравшиеся ответили нервозным хихиканьем. Декан Этуотер тоже улыбнулся. По-доброму, без малейшей иронии.
– Позвольте заверить вас, дорогие учащиеся, – теперь он смотрел прямо на меня, – ваше присутствие в стенах Тэдема не является случайностью.
Эти слова должны были бы меня успокоить, но я почему-то продолжала ерзать на стуле.
– А теперь старшеклассники немного поскучают, пока я объясняю нашим новичкам, как проходит обучение в Академии. Вас разобьют на двенадцать групп, и у каждой будет свой куратор из числа наших преподавателей. С ним вы каждый день будете заниматься… развитием навыков решения проблем. Это интенсивный курс. Подробнее о нем вы узнаете завтра. Вся необходимая информация, а также задания и их результаты появятся в вашем Тэдемском приложении, на вкладке «Задания».
В зале возник шум. Новички дружно полезли в карманы и сумочки за своими унисмартами. Этуотер понимающе улыбнулся:
– Я сказал «появятся», а не «уже появились». Не торопитесь, друзья мои. А теперь, прежде чем все мы отправимся на торжественный обед, позвольте вам представить президента ученического совета Лиама Стоуна.
Под аплодисменты и свист Лиам поднялся на сцену и встал рядом с Этуотером. Декан передал ему микрофон.
– Приветствую вас от имени нашего ученического совета. – Усиленный микрофоном, голос Лиама заполнил всю аудиторию. – Рад сообщить вам дату нашего традиционного бала-маскарада. В этом году он состоится седьмого сентября. Пометьте эту дату на своих календарях. – (Собравшиеся одобрительно загалдели.) – Краткое объяснение для новичков. Наши балы-маскарады больше похожи на сугубо официальные благотворительные балы. Помимо учащихся, на них съезжаются выпускники прошлых лет. По давней традиции, у нас есть договоренность с магазином, который снабдит вас смокингами и бальными платьями. Вы также получите маски. Хотя, как старшекурсник, могу вам сказать, что «маски» – неправильное слово. – Лиам засмеялся. – Они больше похожи на громадные головы из папье-маше. Многим из них более трехсот лет, а стуят они столько, что у ваших родителей вряд ли хватит денег. Иными словами, мальчики и девочки, наш бал-маскарад – действо весьма серьезное. Так что заранее прошу обойтись без приколов, оттягов и прочего идиотизма.
Декан Этуотер усмехнулся.
– Ты хочешь еще что-нибудь добавить? – спросил он у Лиама.
– Нет, сэр.
– В таком случае все отправляемся на торжественный обед! – объявил Этуотер, хлопая в ладоши.
В ту ночь я заснула почти мгновенно. Во-первых, сказалось утомление от перелета и дороги в Тэдем. А во-вторых, я объелась омаром и стейком, отчего вся кровь устремилась из головы к желудку, напрочь лишив меня способности думать. Я засыпала, сжимая между пальцами мамин кулон. Интересно, а девятнадцать лет назад на торжественном обеде тоже подавали жаркое из омаров? И были ли у моей мамы ощущения, что она здесь лишняя? Я не помнила, как заснула, а когда вдруг проснулась среди ночи, моя рука по-прежнему была прижата к ключице. Стало тяжело дышать. Меня разбудил кошмарный сон: я бежала куда-то… или от кого-то. Все подробности мгновенно выветрились из головы.
Глаза быстро привыкли к темноте. Я повернула голову к кровати Херши, боясь, что могла разбудить ее своими криками. Кажется, нет. Я сунула руку под подушку, вытащила унисмарт и посмотрела время. Самое начало четвертого. Хотелось пить. На цыпочках я прошла в ванную, освещая путь дисплеем унисмарта. Оказалось, я напрасно осторожничаю: кровать Херши была пуста.
Я тут же отправила ей эсэмэску: «Ты где?»
Через полсекунды вспыхнул дисплей ее «Джемини». Унисмарт Херши лежал на ночном столике. Я взяла его и удалила сообщение.
Я снова легла. Куда же могла уйти Херши? Глупо, конечно, но меня захлестнула досада. Почему она не пригласила меня? Возможно, я бы и не пошла, и тем не менее… Так прошел час. Херши не возвращалась. Я всерьез заволновалась. На ум пришла известная фраза: «Разве я сторож брату моему?»[8] Вот и я не сторожиха моей соседке по комнате. С этой мыслью я снова заснула.
Вторично я проснулась от другого кошмара, связанного не со сном, а с песней «This Is August Jones». Припев оттуда служил Херши в качестве сигнала будильника. Сейчас Херши пыталась ощупью отключить сигнал.
– Прости, – пробормотала она и, повернувшись на другой бок, опять уснула.
А вот проклятый припев продолжал бить мне по мозгам. Конечно, хорошо, что ночью с Херши ничего не произошло и ее «хладный труп» не валялся сейчас где-нибудь в лесу. Но это еще не повод терзать мои перепонки отвратительной попсой! Я посмотрела на дисплей своего унисмарта. Было без четверти шесть.
– Херши! – рявкнула я.
– Сейчас.
Она снова нашарила унисмарт и целых тридцать секунд отключала сигнал. Я повернулась на другой бок. Когда мы ложились спать, Херши умылась. Сейчас я заметила следы туши для ресниц.
– Это что… без четверти шесть? – Херши усиленно терла глаза. – Наверное, я забыла, что унисмарт сам переходит на нужное поясное время. – (Я расхохоталась.) – Когда я ставила время, то была уставшей и ничего не соображала, – раздраженно бросила она.
Я ждала, что она похвастается своими ночными приключениями или хотя бы признает, что уходила. Но Херши повернулась на другой бок.
– Как спалось на новом месте? – спросила я, давая ей еще один шанс.
Херши не воспользовалась и им.
– Великолепно, – ответила она.
Дисплей ее «Джемини» снова осветился. Херши полезла на Форум.
Я смотрела на ее спину и думала о том, какие еще секреты моя соседка по комнате скрывает от меня и почему.
Глава 5
Наша группа собралась у дверей класса. Первого моего класса в Тэдеме. Рядом с дверью красовалась предупреждающая табличка: «ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ ЭЛЕКТРОННЫЕ УСТРОЙСТВА ВЫ ДОЛЖНЫ ОСТАВИТЬ ЗА ДВЕРЬЮ КЛАССА». Такое я видела впервые. Странное требование. Какой шестнадцатилетний захочет расстаться со своим унисмартом, положив его в специальный ящик, прикрепленный под табличкой? Вот тебе и свобода, о которой вещала Херши! Но мои одноклассники сейчас не пялились в дисплеи унисмартов, а вытягивали шеи, заглядывая в приоткрытую дверь класса. Я подошла ближе и тоже заглянула.
Такого крутого хай-тека я еще не видела. Каждая стена класса представляла собой экран, а вместо столов там были двенадцать кабинок яйцевидной формы. Чем-то они напоминали спальные отсеки в люкс-классе самолетов. Но те делались из серого пластика, а эти были из блестящего прозрачного материала. У меня даже возникло ощущение, что стенки слегка мокрые.
– Что есть звонок, что нет, а опоздания – явление вечное, – послышался голос преподавательницы.
Эту женщину я видела вчера на собрании. Декан Этуотер не представлял нам преподавателей, и потому, когда я открыла расписание и увидела в числе прочих «доктор Э. Тарсус», я почему-то представила себе пожилого мужчину, седого, в очках с толстыми стеклами. В действительности оказалось все наоборот. Начнем с того, что доктор Тарсус оказалась… женщиной. Она стояла неподвижно, всем своим обликом напоминая орла. Широкие плечи походили на крылья, да и вся поза была птичьей. Но стоило ей направиться к передней стене, и орел превратился в большую дикую кошку из джунглей. Теперь ее острые плечи уже не казались крыльями, а бедра, проступавшие под одеждой, дополняли кошачий облик.
Доктор Тарсус вела Платоновский практикум – так официально назывался курс по развитию навыков решения проблем, о котором вчера говорил декан Этуотер. Во всем расписании этот практикум был единственным ежедневным курсом. Кроме того, доктор Тарсус являлась моим куратором, и потому мне хотелось составить как можно более полное представление об этой женщине.
Войдя в класс, мы встали у кабинок, не зная, входить ли внутрь или дожидаться разрешения. Тем временем доктор Тарсус подошла к передней стене и указательным пальцем стала на ней писать. Стена мгновенно преобразилась, став похожей на старинную классную доску. Палец преподавательницы стал куском мела. Конечно же, превращение было условным – интерактивная поверхность способна превратиться во что угодно. Но иллюзия была настолько полной, что на мгновение я поверила в реальность этой «доски». «Начало – самая важная часть любого дела», – безупречным почерком писала доктор Тарсус. Ниже она добавила, откуда взяты эти слова. Оказалось, из второй книги «Республики» Платона.
– Занимайте кабинки и садитесь, – сказала доктор Тарсус, поворачиваясь к нам.
Я вошла в одну из тех, что находились в середине класса, и села на металлический стул.
– В центре экрана вы должны видеть квадратик, – продолжала она.
Мой стул выдвинулся на несколько дюймов вперед, а спинка изогнулась, создавая максимальное удобство для спины.
– Коснитесь большим пальцем этого квадратика. Тем самым вы активируете терминалы.
Экран, о котором говорила Тарсус, имел эллипсоидную форму и отдаленно напоминал нос самолета. Едва я приложила большой палец к квадратику, дверь кабинки плотно закрылась, запечатав меня внутри. Через несколько секунд стенки стали абсолютно прозрачными. Я видела другие кабинки и сидящих в них одноклассников. Сама доктор Тарсус сидела в центре класса, на высоком стуле. Убедившись, что мы готовы ее слушать, она встала и начала занятие:
– Вчера декан Этуотер очень кратко рассказал вам об этом курсе. Могу лишь повторить его слова: курс поистине уникальный. Вы приехали сюда, чтобы получить основательные знания по литературе, истории, математике, психологии и естественным наукам. Получить ответы на многочисленные «кто?», «что?», «где?» и «почему?» по каждому разделу знаний. Так вы думали, считая дни до поездки сюда. Но, помимо этих знаний, вам предстоит приобрести и другое знание. Оно намного ценнее всех перечисленных, и овладеть им намного труднее. – Доктор Тарсус сделала выразительную паузу. – Греки называли это знание «phronesis». Благоразумием. Мудростью в действии. Способностью хорошо жить.
Часть меня сразу же уцепилась за слова преподавательницы. Мудрость в действии. Это то, что мне нужно. Я хочу научиться действовать мудро. Хочу приобрести уверенность, что каждый мой выбор – наилучший и мне не нужно перепроверять себя, спрашивая у Люкса. Если я что-то выбирала сама, то обязательно застревала в обдумывании вариантов, так и не выбрав ни один. Я не могла решить, каким спортом мне лучше заняться, действительно ли я хочу копаться в земле и выращивать цветы. Об искусстве вообще не говорю – там у меня мгновенно распухала голова. Поэтому я полагалась на Люкса и в мелочах, и в серьезных делах. Я жаждала уверенности, ощущения того, что нахожусь на правильном пути, который не заведет меня в тупик.
Я знала, как бы Бек отнесся к такому курсу. Он бы сказал, что благоразумный гений – это оксюморон. По его мнению, величайшие спортсмены, талантливейшие художники и блистательные мыслители полагались на свой разум, силы и чутье. Насчет чутья я была не согласна, а вот стать сильнее и разумнее мне очень хотелось. Натренировать разум так, чтобы его не крутило, как стрелку взбесившегося компаса. Разве не на это нацелен курс доктора Тарсус?
Я замерла. Внутри все похолодело. Когда такое происходит однократно, особо не дергаешься. Находишь объяснение. Но не прошло и суток, как этот чертов внутренний голос снова пробудился. В стенах Тэдема он показался еще страннее, чем на борту самолета. Сегодня он звучал даже громче. У меня от ужаса свело живот. Почему это происходит?
Я мысленно приказала себе успокоиться. Сомнение – еще не повод паниковать. Вот если ты не сможешь полностью выключить его и оно будет постоянно капать на мозги… тогда тебе кранты. Такое было в Средние века с одной французской девицей. Ее голос Сомнения привел на костер. Но она слышала внутренний голос постоянно. Во сне и наяву. А я? Всего два раза. Подумаешь, событие! Если я буду действовать так, как меня учили, постепенно Сомнение снова затихнет.
Доктор Тарсус продолжала рассказывать. Я мысленно начала повторять ее слова. Надежный способ заглушить Сомнение.
– Древнегреческие философы, и прежде всего Аристотель, понимали: «phronesis» в пустоте не обретешь. Мудрость в действии постигается не количеством прочитанных книг. Нет, это нелегкий процесс, связанный с накоплением собственного опыта. А опыт без действий немыслим.
Доктор Тарсус достала миниатюрный пульт и нажала несколько кнопок. Стенки наших кабинок мгновенно потеряли прозрачность. Только сейчас я сообразила, что они полностью звуконепроницаемые. Голос преподавательницы звучал из маленьких динамиков у меня над головой.
– Опыт вы приобретете с помощью имитационного моделирования, которым мы и будем заниматься.
Мой экран ожил. Я сосредоточилась на появившемся изображении. Это было подножие холма Ноб-Хилл в Сан-Франциско. Сама я там никогда не бывала, но сразу узнала холм, который часто показывали в фильмах и по телевизору. Улица, круто поднимающаяся вверх, рельсы знаменитого кабельного трамвая. Изображение сместилось. Оказалось, это была не фотография, а стоп-кадр видео. Таким это место видели пассажиры, стоявшие на остановке. Вероятно, у оператора были очки с видеокамерой либо камера крепилась у него между глаз. Я видела все, на что он смотрел. Оператор вертел головой по сторонам, поглядывал на свой унисмарт, а один раз нагнулся, чтобы завязать шнурок на кроссовке – на ногах у него были мужские конверсы «Одна звезда».
– Наше имитационное моделирование будет различаться по формату, но порядок работы в классе останется одним и тем же, – продолжала доктор Тарсус. – Оборудование ваших кабинок призвано облегчить наши дискуссии. Сейчас вы все меня слышите, но я могу выслушивать вас поочередно. Динамики одновременно являются и микрофонами. Ответы каждого из вас будут записываться и последовательно передаваться мне, а я – выслушивать их и, если понадобится, давать свой комментарий. Таким образом, вам не надо терять время и ждать, когда вас вызовут. Вы не рискуете перебивать друг друга. Если вам есть что сказать, говорите незамедлительно. Если же вдруг наша дискуссия начнет терять динамику, я сама начну задавать вопросы конкретным учащимся. Ответы остальных будут записываться и ждать, пока вызванный ученик не ответит на мой вопрос.
Доктор Тарсус сделала паузу. Наверное, по-учительски обводила глазами класс. Интересно, а с внешней стороны стенки наших кабинок остались прозрачными? На всякий случай я нацепила вежливую улыбку.
– У вас есть вопросы? – спросила она.
Я покачала головой и снова вперилась в экран. Теперь в кадре была семья: родители и двое детей. Третий сидел в коляске, колесо которой застряло в трамвайной колее.
– Что ж, тогда начинаем, – объявила доктор Тарсус.
Включилась аудиодорожка, и моя кабинка наполнилась множеством звуков. Разговоры прохожих, шум проезжающих машин. Где-то неподалеку ухал отбойный молоток, вскрывавший асфальт. В коляске громко плакал ребенок. Родителям не удалось вытащить застрявшее колесо. Помимо этого, им было не вытащить из коляски и ребенка. Он был пристегнут, и ремешки, удерживавшие его, запутались в узел. Рядом со мной стоял грузный мужчина в длинных шортах и футболке, теребя пояс. Вдали послышался звонок кабельного трамвая. Доктор Тарсус назвала это имитационным моделированием. Значит, подумала я, в этой сцене одинаково важны все детали. Вот только что мы будем моделировать?
Трамвайный звонок раздался снова, на этот раз громче. Трамвай, которого я пока не видела, приближался к остановке. Я инстинктивно повернулась в направлении звука, и картинка на экране сразу же изменилась. Я удивленно заморгала. Неужели я управляла камерой? Я повернула голову в противоположном направлении, и камера послушно показала мне то, что там находилось. Может, в спинку стула были встроены сенсорные датчики? А нет ли таких датчиков на полу? Я подвигала ногами, проверяя, не заставит ли это оператора уйти. И тут я в третий раз услышала звонок – настолько громкий, словно он звенел внутри моей головы. Кабельный трамвай успел подняться по невидимому склону холма и пересечь вершину. Теперь он начал спуск. Трамвай двигался прямо к застрявшей коляске с малышом.
Изображение на экране замерло, а в динамиках снова зазвучал голос доктора Тарсус:
– Выслушайте ряд фактов. Колесо коляски настолько плотно застряло в колее, что для его извлечения понадобится полностью разломать коляску. На это, при наличии соответствующих инструментов, понадобится четыре с половиной минуты. Ситуация усугубляется тем, что у спускающегося кабельного трамвая отказали тормоза. Если вагон не остановить, он через сорок две секунды врежется в коляску. К моменту столкновения его скорость достигнет шестидесяти миль в час. Ребенок в коляске плотно пристегнут к сиденью ремнями, которые запутались, образовав узел. – Голос доктора Тарсус звучал сухо, даже с оттенком скуки, будто она читала прогноз погоды. – Если трамвай врежется в коляску, угол столкновения будет таким, что вагон сойдет с рельс. При этом погибнут не менее пяти человек, включая двоих детей и двоих прохожих. Ребенок в коляске и его родители, не желающие покидать опасное место, также будут убиты. Погибнут и двое других детей, на которых обрушится коляска. Единственный способ предотвратить такой исход – вызвать крушение раньше, чем скорость трамвая достигнет сорока миль в час. В настоящий момент трамвай движется со скоростью тридцать миль.
Мои глаза округлились от ужаса. Я знала: того, что мы видим на экранах, в реальной жизни не было, и тем не менее меня обуял неподдельный ужас. Сценарий напомнил мне сетевые тесты из серии «А как поступите вы?», оценивающие нравственный уровень человека. Бек любил ими развлекаться. Единственное, там не было ни звука, ни видео. Там бы я не услышала надрывного плача ребенка и не увидела застывших в отчаянии лиц его родителей.
– Человек, стоящий рядом с вами, весит четыреста восемьдесят четыре фунта, – продолжала доктор Тарсус. – Он одновременно страдает слепотой и глухотой. Вы учитесь на третьем курсе медицинского института и подрабатываете, присматривая за ним. Он беспрекословно вам подчиняется и пойдет туда, куда вы скажете. Если в течение ближайших десяти секунд он станет переходить через рельсы, трамвай собьет его, двигаясь со скоростью тридцать две мили. Столкновение существенно замедлит ход трамвая, и вагон остановится, не доезжая до застрявшей коляски. У вас есть несколько вариантов выбора. Вопрос: в свете известной вам информации какой вариант является наиболее благоразумным?
Через несколько секунд экран ожил. Я снова была участницей действия. Я повернулась направо и теперь смотрела на грузного мужчину. Тот стоял и явно ждал моего сигнала. Трамвай снова зазвонил. Я оглянулась на родителей малыша. Те лихорадочно дергали ручку коляски. Могла ли я убедить их отбежать подальше от путей и увести остальных детей? Достаточно было взглянуть на их отчаянные, перекошенные страхом лица, чтобы понять: бесполезно и пытаться.
Я оглянулась по сторонам, ища иной вариант. По другую сторону от рельсов стояла тележка торговца хот-догами. Сам он, в нахлобученной полосатой шляпе, с интересом глазел на происходящее. Тележка была на колесах. Сколько она могла весить: больше, чем толстяк, или нет? Этого я не знала. Я снова оглянулась на коляску. Смогу ли я помочь этому семейству уцелеть? Я задвигала ногами, как при беге на месте. Камера двигалась вместе со мной. Я бросилась к ним, и через пару секунд уже была рядом.
Колесо попало в канавку между стальными рельсами, где его и заклинило. Родители до сих пор безуспешно пытались вытащить коляску за ручку. А что, если ее толкать? Я попробовала толкнуть коляску. Колесо повернулось, и коляска передвинулась на несколько дюймов.
– Толкайте коляску! В противоположную сторону! – закричала я, совсем забыв, что эти люди – виртуальные персонажи, управляемые компьютером.
Смогут ли они меня услышать? Кажется, услышали. Родители малыша налегли на ручку и принялись толкать коляску. Я быстро вернулась к тележке торговца хот-догами. Если она весит меньше, нежели толстяк, столкновение с ней не так сильно замедлит ход трамвая, но все-таки частично погасит его скорость. Если родителям удастся оттащить коляску на десяток ярдов, то, быть может, трамвай не наедет на ребенка? Надо попробовать. Я не могла сделать слепого и глухого толстяка живым «замедлителем» трамвая.
Поделиться книгой: