Операция «Багратион». «Сталинский блицкриг» в Белоруссии

5) Артиллерия:

а) штурмовые орудия – 91 (2);

б) легкие полевые гаубицы – 5 (6);

в) другие – 2 (3).

Всего 98 (11).

6) Другое оружие:

а) подрыв минами – 1 (2);

б) легкое пехотное орудие leIG – 2 (1);

в) тяжелое пехотное орудие sIG-33—0 (1).

Всего 3 (4).

Итого 508 (31) бронеединиц.

«Теллер-мины» в данном контексте приведены в качестве ручного противотанкового оружия для применения с забрасыванием на МТО танков. Подорвавшихся на минных полях танков данная таблица касается лишь косвенно, через «добивание обездвиженных». Приведенные в разделе «Другое оружие» легкие и тяжелые пехотные орудия имели в боекомплекте кумулятивные снаряды и могли в благоприятных условиях использоваться для стрельбы по танкам. Как видно из приведенных данных, громоздкий 150-мм sIG-33 был применен для добивания неподвижно стоящих танков.

В феврале 1944 г., согласно заявкам на уничтоженную советскую бронетехнику, распределение между различными средствами борьбы выглядело следующим образом[64]:

1) Ручное противотанковое оружие:

а) противотанковые T-Mine («теллер-мины») – 0;

б) ручные кумулятивные гранаты H 3–3;

в) «Фаустпатроны» – 9;

г) «Офенрор» – 5;

д) связки ручных гранат – 1.

Всего 18.

2) Противотанковые пушки:

а) легкие противотанковые пушки – 0;

б) средние противотанковые пушки (50-мм) – 2;

в) тяжелые противотанковые пушки – 44 (3);

г) самоходные тяжелые противотанковые пушки («Мардеры») – 13 (1);

д) САУ «Насхорн» – 38 (6).

Всего 97 (10).

3) Тяжелые истребители танков:

а) штурмовые орудия – 7.

Всего 7.

4) Танки:

а) Pz.VI «Тигр» – 172 (1).

Всего 172 (1).

5) Артиллерия:

а) штурмовые орудия – 59 (6);

б) легкие полевые гаубицы – 15 (1);

в) 15,5-см гаубицы (французские) – 0 (3);

г) дивизионная артиллерия – 11 (6).

Всего 85 (6).

6) Другое оружие:

а) легкое пехотное орудие – 1;

б) 20-мм зенитная пушка – 1;

в) 88-мм зенитка – 1.

Всего 3.

Общее число 382 (27) бронеединиц.

Хорошо видно, что ручное противотанковое оружие в этот период войны, несмотря на позиционный характер боев под Витебском, ответственно за малую часть подбитой и уничтоженной бронетехники. «Фаустпатроны» пока еще слабо влияли на действия танков. Даже ручные кумулятивные магнитные гранаты, которые нужно было прикреплять к броне танка вручную, имели сравнимое количество бронетехники на своем счету. В какой-то мере это могло объясняться еще не отработанной тактикой применения нового оружия, его слабым освоением в войсках. Импровизированные средства борьбы, такие, как «теллер-мины» и связки ручных гранат, имели мизерные масштабы применения. В некоторой степени это также связано с тем, что бои шли вне крупных населенных пунктов, где «фаустпатроны» и «офенроры» были наиболее эффективными. Примеры этому дают Тарнополь и Станислав на Украине примерно в тот же период войны, в марте – апреле 1944 г.

Разбиение заявок штурмовых орудий на две графы связано с организационными причинами. Штурмовые орудия в противотанковых дивизионах пехотных дивизий относились к пехоте, а штурмовые орудия из состава соответствующих бригад – к артиллерии. Перевооружение противотанковых дивизионов пехоты на штурмовые орудия только начиналось, но таковые уже имелись в начале года в 3-й танковой армии, в частности в авиаполевых дивизиях.

Интересно отметить, что значение 88-мм зенитных пушек, широко использовавшихся немцами в первый период войны, в зимних боях под Витебском упало практически до нуля. Это было связано, очевидно, с наличием в войсках достаточного количества эффективных противотанковых пушек, более подвижных и менее громоздких, чем «ахт-ахт». Также снизилась роль 50-мм пушек ПАК-38, которые в первый год войны были значимым средством борьбы с советскими танками, «рабочей лошадкой» противотанковой обороны.

Танки «Тигр» с десантом пехоты под Витебском, январь-февраль 1944 г. Тяжелые танки «Тигр» составляли основу противотанковой обороны позиционного фронта 3 ТА, они претендовали на половину подбитых советских танков в январских-февральских боях 1944 г.

Оценивая опыт зимних боев, командование 3-й танковой армии высказывалось по этому поводу следующим образом:

«Противотанковые орудия калибром меньше, чем 7,5 см, в целом не играют в крупных боях никакой роли. С одной стороны, вести действенный огонь за пределы линии фронта возможно только из дальнобойных орудий с хорошей пробивной способностью. С другой стороны, 5-см ПАК, используемые на передовой, часто уничтожаются ураганным огнем противника»[65].

Наиболее впечатляющую графу в приведенной статистике составляют танки «Тигр». В январе 1944 г. на них приходится 26 %, а в феврале – 45 % заявок 3-й танковой армии на уничтоженную советскую бронетехнику. При этом нельзя сказать, что оба батальона тяжелых танков в подчинении 3-й танковой армии были многочисленными. Так, на 1 января 501-й батальон «тигров» насчитывал 17 танков в строю, на 1 февраля – 19[66]. В свою очередь 505-й батальон насчитывал 10 боеготовых «тигров» на 31 декабря 1943 г. и 17 боеготовых «тигров» на 1 февраля 1944 г.[67]. Это составляло меньшую часть штатной численности в 45 машин. Тем не менее в специфических условиях позиционных боев под Витебском немногочисленные тяжелые танки, как следует из вышеприведенных данных, играли весьма важную роль в противотанковой обороне немецких войск. По данным, приведенным в ЖБД 3-й танковой армии, в период с 19 декабря 1943 г. по 16 февраля 1944 г. 501-й батальон тяжелых танков претендовал на уничтожение 250 танков и 142 орудий[68].

Также впечатляет заявка батальона (дивизиона, раз уж он относился в вермахте к артиллерии) «Хорниссе». При этом, так же как и в случае с батальонами «тигров», его численный состав отнюдь не впечатляет. Напомню, что на 30 января 1944 г. в 519-м батальоне «Хорниссе» имелось 39 машин, в том числе 10 в краткосрочном ремонте[69]. В целом 519-м батальоном истребителей танков в период с 19 декабря 1943 г. по 24 февраля 1944 г. было заявлено об уничтожении 290 советских танков при безвозвратной потере 6 самоходок, т. е. даже больше, чем вышеупомянутый 501-й батальон «тигров» с заявкой на 250 танков.

Еще одно фото «Хорниссе» из 519-го батальона истребителей танков. В самоходку загружают боеприпасы. Орудие закреплено на транспортной опоре

В отчетных документах по зимней кампании командование немецкой 3-й танковой армии высказывалось о «Хорниссе» положительно, но сдержанно:

«8,8-см самоходные противотанковые орудия обр. 43 («Хорниссе»/«Насхорн»[70]) являются ценнейшим противотанковым средством из всех доступных на данный момент. Однако подразделения склонны к тому, чтобы ставить этим самоходкам задачи, как если бы они были не ПТО, а танками или штурмовыми орудиями. Сила этих самоходок заключается в большой дальности и пробивной способности их орудий, слабость – в их уязвимости от огня ПТО, артиллерии и минометов противника»[71].

Небезынтересным в связи с вышесказанным о разных средствах борьбы с танками является распределение заявок на уничтоженную советскую бронетехнику между соединениями и частями 3-й танковой армии. В январе 1944 г. оно выглядело следующим образом: 299-я пд – 12 (3), 206-я пд – 2 (3), 246-я пд – 33 (12), 12-я пд – 39 (0), 5-я егерская дивизия – 40 (0), 6-я авиаполевая дивизия – 20 (6), 519-й армейский дивизион тяжелых истребителей танков – 139 (0), 501-й и 505-й батальоны «тигров» – 72 и 60 (5) соответственно. В свою очередь 177, 190, 245, 281 и 667-я бригады штурмовых орудий претендовали на 3, 24, 22, 32 уничтоженных танка и САУ соответственно.

Истребители танков «Хорниссе» («Насхорн») на марше. Март 1944 г. Эти самоходки с мощными 88-мм пушками стали важным средством противотанковой борьбы для немецкой 3 ТА под Витебском

В феврале 1944 г. ситуация выглядела следующим образом: 256-я пд заявила о 30 (2) бронеединицах, 299-я пд – 6, 197-я пд – 8 (1), 206-я пд – 5 (5), 95-я пд – 12, 131-я пд – 45 (4), 4-я авиаполевая дивизия – 7 (3), 6-я авиаполевая дивизия – 7; 245-я и 281-я бригады штурмовых орудий – 23 (5) и 27 соответственно, 664-й армейский дивизион истребителей танков – 2; 519-й армейский дивизион тяжелых истребителей танков – 38 (6), 501-й и 505-й батальоны «тигров» – 123 и 49 (1) соответственно.

Здесь нельзя не обратить внимание на невысокие результаты 664-го армейского дивизиона истребителей танков, вооруженного буксируемыми 88-мм пушками ПАК-43. По баллистике эти орудия были идентичны установленным на «Хорниссе», но сравнимых с самоходками результатов они не достигли. При этом их было не так мало, 28 орудий на 29 января 1944 г.[72]. Командованием 3-й танковой армии отмечалось: «Во всех случаях, когда огневые позиции 8,8-см противотанковых орудий находились поблизости от передовой, при вражеском вклинении теряли как орудие, так и тягач. Смена позиций при свете дня обычно невозможна»[73]. Малая подвижность буксируемых артсистем фактически подписывала им смертный приговор. К слову, «ахт-ахты», скорее всего, постигла бы та же судьба.

Среднекалиберные 75-мм противотанковые пушки в этом отношении тоже были не подарок. Так, в период с 3 по 15 февраля 1944 г. дивизиями 3-й ТА было потеряно 13 75-мм противотанковых пушек, уничтоженных противником (артогнем и т. п.), а 15 числились «попавшими в руки врага»[74]. Скорее всего, происходило это ввиду оставления позиций. Правда, тягачи успевали уйти «попавшими в руки врага» за тот же период проходило всего 4 тягача. Командованием 3-й танковой армии в связи с этим рекомендовалось: «Противотанковые пушки на моторизованной тяге следует использовать в первую очередь в глубине обороны». Тем самым снижался риск их потери от огня артиллерии и в результате советских атак. Чтобы дать представление о количественном составе противотанковых средств немецких пехотных дивизий, приведу их численный состав в начале февраля 1944 г. (см. таблицу).

Количественный и качественный состав противотанковых орудий пехотных дивизий по состоянию на 3 февраля 1944 г. (включая находящиеся в краткосрочном ремонте)[75].

По приведенным данным видно, что в среднем немецкая пехотная дивизия в этот период располагала примерно двумя десятками 75-мм противотанковых орудий, в основном 75-мм ПАК-40. Экзотические ПАК-41 с коническими стволами и ПАК-36, переделанные из трофейных советских пушек Ф-22, составляли мизерную часть парка противотанковой артиллерии немецкой 3-й танковой армии. Также в пехотных дивизиях имелись вкрапления 75-мм самоходных орудий (классифицировавшихся как самоходные лафеты) и только-только появившиеся по штату в противотанковых дивизионах штурмовые орудия. Последние, разумеется, были гораздо эффективнее имевшихся доселе противотанковых средств. Буксируемые орудия, во-первых, плотно садились в грунт сошниками после нескольких выстрелов, а во-вторых, были слабее защищены от артиллерийского огня. Легкобронированные самоходки лишь в некоторой степени решили проблему подвижности (у них не было забивавшихся в грунт сошников) и устойчивости к ответному огню атакующих. Штурмовые орудия не только легко держали осколки артиллерийских снарядов, но и держали ответные выстрелы советских танков и САУ. Однако в тот момент перевооруженных на «штуги» противотанковых дивизионов было мало, и их доля в заявках на уничтоженную технику была небольшой.

Если уж зашла речь о штурмовых орудиях, то хотелось бы сказать несколько слов о количественном составе этого типа бронетехники в 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г. для иллюстрации вышеприведенной статистики. Самоходки имелись в составе некоторых дивизий, но основная их масса концентрировалась в бригадах штурмовых орудий. При этом сами бригады придавались пехотным дивизиям на важных направлениях. Так, 177-я бригада на дату приведенного отчета была придана 206-й пехотной дивизии, 190-я и 667-я – 246-й пехотной дивизии, 245-я – 12-й пехотной дивизии.

Как было указано выше, в строю в 3-й танковой армии на 1 февраля 1944 г. находилось 83 штурмовых орудия с 75-мм орудиями, значительно больше, чем «тигров» или «Хорниссе». Тем не менее заявки штурмовых орудий заметно отставали от заявок бронетехники, вооруженной 88-мм пушками. В январе 1944 г. штурмовые орудия отчитались о 21 % уничтоженных танков и САУ, в феврале – о 17 %. Величины вместе с тем немаленькие. Штурмовые орудия по роли в противотанковой обороне немецких войск уверенно превосходили противотанковые пушки. Следует также отметить, что к 1944 г. основным боеприпасом 75-мм пушек стал калиберный бронебойный снаряд. Таковых было 70 % выпущенных в боях с танками выстрелов орудий самоходок. Ранее, вплоть до лета 1943 г., лидировали кумулятивные снаряды – сказывались трудности с развертыванием производства.

В целом же приведенная статистика говорит о том, что на долю бронетехники разных типов приходится в январе 1944 г. 382 единицы, или 75,2 % всех заявок на уничтоженные советские танки и САУ, а в феврале – 289 единиц, или 75,7 %. То есть основным средством борьбы с советскими танками на этом этапе боевых действий для немцев становится не противотанковая артиллерия, а танки и САУ различных типов. Это не только прямо следует из статистики, но и признавалось командованием 3-й танковой армии, в документе по итогам зимних боев прямо сказано: «Лучшие противотанковые средства – 7,5-см и 8,8-см самоходные противотанковые орудия, танки Pz.IV и Pz.VI и штурмовые орудия».

Расчет противотанковой пушки отцепляет свое орудие от тягача RSO. Начало 1944 г. Несмотря на повышение роли бронетехники, противотанковые пушки все еще оставались значимым средством поражения атакующих танков

Роль бронетехники как средства борьбы с себе подобными в ходе войны неуклонно возрастала, и позиционные бои в стиле Первой мировой не стали исключением. Более того, в этом отношении бои под Витебском даже превосходили средние показатели советско-германского фронта в целом. В январе – феврале 1944 г. в среднем по известным случаям на танки и САУ приходилось 60–70 % немецких заявок на уничтоженную советскую бронетехнику.

После череды неудач на богушевском направлении в начале марта 1944 г. была предпринята попытка возобновить наступление вдоль минской автострады. В течение трех месяцев (декабрь, январь, февраль) активных действий на этом участке не велось, если не считать наступления 220-й стрелковой дивизии 31-й армии севернее Бабиновичи, с целью содействия 5-й армии 22–27 февраля 1944 г. По решению командующего 31-й армией генерал-лейтенанта В. А. Глуздовского ее задачи формулировались следующим образом:

«31 армия ударной группировкой на своем левом фланге внезапной атакой прорывает оборонительную полосу противника на фронте Осинострой, Пущаи и ударом в общем направлении вдоль минской автострады с хода, овладев промежуточным оборонительным рубежом, выходит на рубеж: Выдрица, Коробище, Андрианово, Пугачевово, Гатьковщина с дальнейшей задачей овладеть г. Орша»[76].

То есть предполагалось вновь попытаться прорваться на Оршу впритирку к Днепру. Захват подвижной группой Орши был запланирован на 2—3-й день наступления. К операции привлекалось восемь стрелковых дивизий, две танковые бригады, один танковый полк, один самоходный артполк, восемь артполков РГК (в том числе гаубичная бригада большой мощности). Фронт прорыва составлял 6 км, в первом эшелоне должны были наступать четыре стрелковые дивизии. В подвижную группу выделялись две танковые бригады, мотоциклетный полк, самоходный артполк и истребительно-противотанковый артполк. Одним словом, как в старые добрые времена в ноябре 1943 г., только теперь 31-я армия должна была наступать в одиночку. Расчет строился, судя по всему, на ослабление растаскиванием частей и соединений на другие направления когда-то весьма прочной оборонительной группировки немцев в районе автострады. Надо сказать, что, несмотря на наличие времени и стабильный фронт, операция готовилась поспешно, командиры стрелковых дивизий получили задачу только 3 марта. Точнее будет сказать, что в 31-й армии не велось планомерной работы по изучению противника и планированию наступления «на всякий случай». Результаты такого расхолаживания не замедлили сказаться на ходе подготовки операции.

Штурмовое орудие StuGIII на лесной дороге зимой 1943/44 г. В состоявшей практически исключительно из пехотных соединений ГА «Центр» штурмовые орудия составляли основу парка бронетехники

В полосу очередного советского наступления попадала только немецкая 78-я штурмовая пехотная дивизия. Ее 189-я бригада «штурмгешюцев» на тот момент насчитывала в строю 21 самоходку (все с 75-мм длинноствольным орудием)[77], но в самой дивизии на 1 марта 1944 г. оставалось лишь 6 «штугов», а 14 машин находилось в подчинении соседней 25-й танко-гренадерской дивизии[78]. Это давало некоторую фору, по крайней мере, на первый день наступления. Однако помимо «штурмгешюцев» в 78-й дивизии было 17 САУ «Мардер» и 22 75-мм буксируемых тягачами RSO противотанковых пушки в пехотных (штурмовых) полках, а в подчинении XXVII корпуса в целом – 742-й армейский дивизион истребителей танков с 35 САУ «Мардер». Приметой времени стало ручное противотанковое оружие: на 1 марта 78-я дивизия располагала 952 «фаустпатронами» и 18 «офенрорами» (и 96 ракетами к ним)[79]. Нельзя сказать, что это было новейшее приобретение: еще в январе 1944 г. 78-я штурмовая дивизия располагала 805 «большими» и 160 «малыми» «фаустпатронами», а также 17 «офенрорами». В упрек немецкой противотанковой обороне под Оршей образца марта 1944 г. можно поставить разве что отсутствие самых мощных в вермахте 88-мм противотанковых пушек ПАК-43. Также советская разведка на оршанском направлении отмечала несколько противотанковых рвов один за другим. Все это делало плохо подготовленную операцию 31-й армии весьма сомнительным предприятием.

Наступление началось по плану 5 марта 1944 г. после 20-минутного артналета. Короткого артналета для подавления огневой системы немцев оказалось недостаточно. Так, в 192-й стрелковой дивизии правофланговый полк овладел первой траншеей противника, а соседний с ним, поднявшись в атаку, сразу же залег под огнем перед проволокой. Тяжелые КВ 63-го тяжелого танкового полка задачу не выполнили, из 19 танков 14 застряли в воронках и в болоте, не дойдя даже до первой траншеи противника. К исходу дня наступающие части в основном овладели первой траншеей и вели бой за вторую траншею противника. На следующий день, 6 марта, после 30-минутного артналета, наступление возобновилось, но продвижения советские части не добились, и даже были потеснены контратаками противника при поддержке штурмовых орудий. Возобновление наступления 7 марта было встречено огнем артиллерии и реактивных установок, атакующие части продвижения не имели. Также начала проявлять активность немецкая авиация. 8 марта была введена в бой одна дивизия из второго эшелона армии, но и она успеха не имела. Операция была остановлена.

Надо сказать, что остановка наступления была в высшей степени своевременной: как и в декабре 1943 г., на оршанское направление выдвигается 505-й батальон тяжелых танков. На момент передачи XXVII корпусу 8 марта он насчитывал 10 боеготовых «тигров», на 10 марта в строю было 12 линейных «тигров», два командирских и два Pz.III[80]. Подчинены «тигры» были атакованной 78-й штурмовой дивизии. Соответственно продолжение (возобновление) наступления 31-й армии привело бы к большим потерям в людях и технике.

В итоге четырех дней боев удалось продвинуться всего лишь на 500–700 м. Потери 31-й армии убитыми и ранеными составили 7500 человек, было потеряно 34 танка[81]. Надежды на успех частной вылазки одной армией были призрачными. Как отмечалось в истории 25-й танко-гренадерской дивизии: «Советское командование сосредоточило на узком фронте «всего лишь» семь наступающих дивизий. Вопрос заключался в том, на что оно рассчитывало, учитывая, что в ноябре в тех же условиях не смогло добиться прорыва силами 30 дивизий»[82]. Справедливости ради нужно сказать, что и потери советских войск в этой операции были существенно ниже, чем в ноябре 1943 г.

Причины неудач были схожими с наступлениями на других направлениях. Внезапность достигнута не была, армия демаскировала себя выдвижением обозов, колонн войск, движением автомашин. В ходе самой операции контрбатарейная борьба велась слабо, в итоге артиллерия и минометы противника стали главным препятствием для продвижения вперед. Расход боеприпасов 4-й армией в период отражения советского наступления можно назвать «умеренным», но лишь на фоне колоссального расхода в армии Рейнгардта. Абсолютные величины расхода были все равно внушительными. Артиллерия 4-й армии начала вести интенсивный огонь еще 4 марта, выпустив 500 тонн за сутки. Первый день наступления, как ни странно, стал локальным минимумом расхода (280 тонн), зато 6 марта подрос до 700 тонн[83]. Причем большая часть расхода армии пришлась на XVII корпус – 633 тонны[84]. Максимума расход боеприпасов 4-й армией достиг 8 марта – 1000 тонн в сутки.

К сожалению, мартовский выпад 31-й армии на оршанском направлении не стал единственной наступательной операцией Западного фронта весной 1944 г. В эти же дни, начиная со 2 марта, пыталась наступать на богушевском направлении 33-я армия. Задача армии оставалась прежней: выйти на железную дорогу Витебск – Орша с плацдарма на Лучесе. Ширина фронта прорыва армии по плану операции составляла 6 км, соответственно ширина полосы наступления каждой дивизии – 1–2 км. Первоначально прорывали оборону противника 164, 371, 274 и 144-я стрелковые дивизии (3866, 4942, 4982 и 4761 человек к началу операции соответственно), а 3 марта была введена в бой 36-я отдельная стрелковая бригада (3505 человек к началу операции).

Интерес в этом наступлении представляют действия уже понюхавшего пороху 735-го полка на СУ-76 (в строю оставалось 9 самоходок). С его помощью попытались решить проблему сопровождения пехоты огнем. По плану боевое применение СУ-76 должно было выглядеть следующим образом:

«За две минуты до конца артподготовки самоходные пушки полка выходят из-за укрытия и с расстояния 500–600 м от противника открывают огонь прямой наводкой по переднему краю обороны противника, с таким расчетом, что, когда полевая артиллерия перенесет огонь в глубь обороны противника, пехота противника не сможет вести огонь»[85].

В 11.00 началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась один час. Во время артподготовки СУ-76, пользуясь ослеплением противника дымом от разрывов, вплотную подошли к боевым порядкам пехоты. Далее по плану самоходки вышли из укрытий и открыли огонь. Пехота продвинулась на 200–300 м и залегла. СУ-76 встали в 100–150 м от пехоты и били по огневым точкам противника. Атака возобновлялась за день три раза. Однако, ввиду того что полевая артиллерия не подавила огонь противотанковых пушек немцев, СУ-76 были вынуждены вести дуэль с ними и отвлекаться от подавления мешающих продвижению пехоты огневых точек. Поэтому какие-то пулеметные гнезда оставались действующими и мешали наступлению. За день полк СУ-76 израсходовал 90 % боекомплекта.

В целом успеха в наступлении 33-я армия не имела, и 5 марта операция была свернута. Потери 33-й армии за три дня боев составили 1146 человек убитыми, 98 пропавшими без вести и 5699 ранеными, а всего 6943 человека[86]. Потери эти можно охарактеризовать как умеренные, особенно на фоне других операций на Западном стратегическом направлении.

Глава 3

Позиционный фронт: анатомия неудачи

Действительно, последней вспышкой активности советских войск на Западном фронте весной 1944 г. стало достаточно крупное наступление, предпринятое в последней декаде марта. Подготовка новой операции 33-й армии началась 11 марта, через несколько дней после очередной неудачи. Череда неудач Западного фронта привела к осознанию того, что «что-то идет не так». Соответственно, в войска были отправлены офицеры для отслеживания происходившего в тактическом звене. Поэтому по мартовскому наступлению осталось довольно много документов, что позволяет на его примере рассмотреть общие причины неуспехов Красной армии на Западном направлении в этот период войны. Они отразились в нескольких днях боев 33-й армии, как в капле воды.

Задача войск 33-й армии в новой операции формулировалась следующим образом:

«Прорвать оборону противника на фронте Зазыбы – Дрыбино, уничтожить его противостоящие части, и, развивая успех в общем направлении на м. Богушевское, овладеть рубежом р. Суходровка на участке Романово, Шапечино.

Последующая задача – овладеть рубежом р. Лучеса на участке Савченки, Шилы и перерезать железную дорогу Витебск – Орша»[87].