Помоги проекту - поделись книгой:
Хорошо видно, что 3-я армия на направлении главного удара была слабо обеспечена боеприпасами в расчете на свой численный состав.
Общее выполнение плановой подачи ГАУ на 4 июня 1944 г. из занаряженных 3856 вагонов составило 904 вагона, или 23 %.
При этом низкий общий процент выполнения майского плана подачи боеприпасов усугублялся крайне недостаточным поступлением в адрес армий 1-го Белорусского фронта основных номенклатур: 76-мм выстрелов полковой и дивизионной артиллерии, 122-мм гаубичных выстрелов, 152-мм выстрелов гаубиц обр. 1909/30 г. и 152-мм пушек-гаубиц обр. 1937 г. Выполнение плана подачи этих номенклатур колебалось в пределах от 15 до 24 % от запланированного количества. То есть по существу, отсутствовали те боеприпасы, от которых зависел прорыв обороны противника.
В итоге вечером 8 июня 1944 г. Военный совет фронта приказал начальнику артснабжения составить новый план обеспечения войск правого крыла фронта со сроком подачи боеприпасов в армии к 19 июня. Однако по состоянию на 19 июня из 1950 вагонов боеприпасов, необходимых для полной реализации плана обеспечения войск, фронту был подан 1501 вагон, и только к исходу 22 июня 1944 г. оставшиеся 68 эшелонов проследовали Гомель.
Глава 9
В скорлупе. Группа армий «Центр»
К лету 1944 г. группа армий «Центр» оставалась крупнейшим объединением германской армии на Восточном фронте. По состоянию на 24 мая ГА «Центр» лидировала среди других групп армий по числу соединений – 44 дивизии и их эквивалента, причем в хорошем состоянии с точки зрения боеспособности. В подчинении ГА «Центр» в начале июня 1944 г. находилось 33 артиллерийских дивизиона РГК и 7 бригад штурмовых орудий – в сумме больше, чем в любой другой группе армий[192]. В целом в дивизионной артиллерии и артиллерии РГК в составе ГА «Центр» находилось 1513 легких дивизионных орудий всех типов (31,5 % от общего количества на всем Восточном фронте), 806 тяжелых (35 %) и 25 сверхтяжелых (только 17 % ввиду концентрации сверхтяжелых орудий в ГА «Север»)[193].
Конечно, здесь можно вспомнить о том, что ГА «Центр» являлась объединением, занимавшим оборону на огромном фронте в 970 км (Типпельскирх называет цифру в 1100 км, но в документах Верховного командования вермахта фигурирует именно 970 км, в одном из первых советских исследований по теме – 985 км). Это составляло 34 % от общей протяженности линии советско-германского фронта. При этом в других группах армий часть фронта проходила по горам или же вообще по береговой линии. Так, из 700 км фронта ГА «Север» половина приходилась на Чудское озеро и береговую линию, из 580 км фронта достаточно многочисленной ГА «Южная Украина» 50 % проходило по Карпатам. То есть в артиллерийском отношении ГА «Центр» была объективно сильнее своих соседей. Одним из благоприятствующих этому факторов было то, что на Западном направлении немцы пока обходились без крупных провалов и окружений. Сравнительно медленное смещение линии фронта на запад способствовало сохранению артиллерии. Она стала главным козырем группы армий в зимних баталиях 1943/44 г. и оставалась таковым к началу лета 1944 г.
По численности личного состава ГА «Центр» в начале июня 1944 г. также представляла собой внушительную силу. В одной из ранних советских работ по «Багратиону», выпущенной еще под грифом «Секретно», приводится весьма любопытная табличка численности личного состава и вооружения немецких армий в Белоруссии. Относительно личного состава в ней приведены следующие данные[194]:
3-я танковая армия (фронт 150 км) – 165 450 человек;
4-я армия (фронт 225 км) – 168 320 человек;
9-я армия (фронт 220 км) – 175 730 человек;
2-я армия (фронт 390 км) – 175 610 человек;
дивизии в резерве, на переформировании и охране тыла – 176 280 человек.
Всего, таким образом, в составе армий и непосредственно подчиненных ГА «Центр» соединений находилось, по данным из книги полковника М. М. Минасяна, 861 390 человек.
Сегодня эти цифры можно сравнить с немецкими данными. Так, согласно справке, подготовленной организационным отделом Генерального штаба сухопутных сил по состоянию на 26 мая 1944 г. группа армий «Центр» насчитывала 751 001 человека в расчете на наличный состав (Iststaerke)[195].
Также попробуем спуститься на ступеньку ниже, оценить численность армий. По состоянию на 1 июня 1944 г. 4-я армия насчитывала[196]:
5831 офицера;
1713 чиновников;
36 761 унтер-офицера;
142 206 солдат.
Всего 186 500 человек.
Кроме того, в состав 4-й армии входило 19 215 человек «добровольных помощников» («хиви»), 1667 французов и 2577 человек так называемых «восточных» и «туркестанских» частей. Эти добавки увеличивали численность армии до 210 тыс. человек. Тем не менее довольно трудно назвать 4-ю армию многочисленной. Границу с Советским Союзом она в свое время пересекала в численности более 400 тыс. человек.
Позднее, уже после разгрома, штаб 4-й армии дал оценку ее численности с учетом отпускников:
«Численность 4-й армии на 1.6.44—186,5 тыс. человек.
Отпускники – 13 500, раненые и больные в армейских госпиталях – 7500—21 000.
(Из числа отпускников 18 069 солдат были в пути или на родине. Это число осталось примерно на том же уровне до запрета отпусков 15.6. Продолжительность отпуска 20 дней, 4 дня в пути, следовательно, к 21.6 около четверти отпускников вернулось на конечные станции железной дороги. Поэтому из цифры 18 тысяч вычтено 4,5 тысячи человек. Касательно раненых следует предположить, что в первые дни боев они были немедленно отправлены на родину.)
За их вычетом солдат 4-й армии на 22.6—165.000»[197].
В это число (см. выше) не входят «хиви», «туркестанские» и «восточные» части. Сравнивая подсчеты штаба 4-й армии с данными, приведенными в книжке М. М. Минасяна (168 320), видим поразительное сходство. Разница составляет около 2 %, что вполне допустимо, учитывая приблизительные подсчеты по отпускникам. Все это приводит к выводу, что в работе М. М. Минасяна (пусть, к сожалению, без явной ссылки) были приведены данные из трофейных документов либо опросов пленных генералов по горячим следам событий. Их можно принять как базовые и достаточно достоверные.
Ввиду утраты значительной части документов ГА «Центр» и ее соединений и объединений, полную картину численного состава соединений вермахта, попавших под удар советского наступления, составить сейчас вряд ли возможно. Некоторые сохранившиеся данные будут приведены ниже. Однако как писавшие отчеты о выходе из окружения для германского командования офицеры разгромленных дивизий, так и допрашиваемые в советском плену генералы в один голос подтверждают хорошее состояние немецких соединений перед началом «Багратиона».
Командир 78-й штурмовой дивизии генерал-лейтенант Траут на допросе в советском плену сообщил, что «штурмовая дивизия к началу русского наступления насчитывала всего 16 000 человек (включая все обозы и тыловые службы)»[198]. Траут также подчеркнул, что «дивизия была способна к выполнению всех боевых задач (наступление, оборона)»[199]. Генерал-лейтенант Бамлер, командир 12-й пехотной дивизии, на допросе в советском плену утверждал: «Дивизия имела 90 % своего штатного количества, что равнялось 9000 человек»[200]. Генерал-майор Кляммт, командир 260-й пехотной дивизии, в советском плену довольно точно указал численность соединения – 350 офицеров, 80 чиновников, 2180 унтер-офицеров, 8260 рядовых[201]. Генерал-лейтенант Хиттер, командир 206-й пехотной дивизии, на допросе в советском плену оценил ее численность в 11 000 человек за вычетом отпускников и потерь последних восьми недель перед советским наступлением[202]. Командир 246-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Мюллер-Бюлов на допросе определил численность личного состава соединения в 8500 человек[203].
Однако если в отношении старых средств борьбы – пехоты и артиллерии – в группе армий «Центр» дела обстояли не так плохо, то новых средств борьбы она оказалась практически лишена. Для характеристики ГА «Центр» в этом отношении достаточно привести один факт: в составе самого многочисленного германского объединения на Восточном фронте не было ни одного танка «Пантера». То есть вообще ни одного, хотя Pz.V выпускались уже больше года. В более строгих терминах: ГА «Центр» обделили самостоятельными механизированными соединениями. Она располагала всего одной танковой дивизией (20-й тд) и двумя моторизованными дивизиями. Причем одна из последних занимала участок фронта и не могла быть немедленно использована как подвижный резерв. Большинство самостоятельных подвижных соединений вермахта к началу лета 1944 г. оказалось сконцентрировано в южном секторе советско-германского фронта. Причины этого будут разобраны ниже. В итоге ГА «Центр» была лишена возможности эффективно парировать нарушение целостности своего фронта. Если удастся удержать наступающие советские войска в пределах тактической зоны обороны, то можно обойтись без подвижных соединений. Если же фронт окажется взломан, то без подвижных резервов существует риск полного его обвала под ударами подвижных соединений противника.
Поскольку основную массу немецких соединений в Белоруссии составляла пехота, основным типом бронетехники ГА «Центр» к началу операции «Багратион» являлись штурмовые орудия. Состояние парка штурмовых орудий в бригадах, подчиненных группе армий «Центр», характеризуется нижеследующей таблицей.
Численность боевых машин бригад штурмовых орудий группы армий «Центр» на 1 июня 1944 г[204].
Следует подчеркнуть, что на тот момент уже существовал штат K. St.N.446b от 1 февраля 1944 г., предусматривающий три батареи по 14 «штурмгешюцев», и штатную роту из трех самоходок, т. е. всего 45 машин. Однако по факту все бригады в ГА «Центр» содержались по старому штату K. St.N.446a (10 орудий в батарее и одна командирская) из 31 машины.
Одновременно в германской армии шел процесс оснащения штурмовыми орудиями противотанковых дивизионов пехотных дивизий. Штат первоначально предусматривал 14 орудий, но затем сократился до 10. Это существенно повышало возможности противотанковой обороны пехоты, но процесс бы еще далек от завершения.
Еще одной проблемой для группы армий «Центр» стало изъятие из ее подчинения одного из батальонов тяжелых танков. В начале апреля 1944 г. 505-й «тигриный» батальон был погружен в эшелоны и отправлен в группу армий «Северная Украина». Учитывая, какую роль играли «тигры» в системе противотанковой обороны (статистические данные приводились ранее) в позиционных боях, это был серьезный удар по оборонительным возможностям немцев в Белоруссии.
В своей разработке о коллапсе ГА «Центр» для американской программы FMS[205] бывший генерал-майор вермахта и будущий бригадный генерал Бундесвера Петер фон дер Грёбен писал: «Весной 1944 г. для предотвращения прорыва, нацеленного на Львов или Варшаву, группа армий «Центр» должна была отправлять одну дивизию за другой – в особенности все танковые дивизии, за исключением 20-й танковой дивизии, – вместе с большим количеством тяжелой артиллерии и штурмовых орудий в соседнюю группу армий на юге»[206]. В период описываемых событий фон дер Грёбен был еще полковником и являлся начальником оперативного отдела (Ia) ГА «Центр». Он знал, о чем говорил. Однако его тезис необходимо несколько уточнить с цифрами в руках.
В приложении к штурмовым орудиям речь идет не об абсолютных цифрах численности самих боевых машин, а о числе организационных единиц. Перед «Багратионом» в бригадах штурмовых орудий ГА «Центр» насчитывалось 187 StuG и 28 StuH. Соответственно на 1 января 1944 г. в ГА «Центр» имелось 173 StuG и 19 StuH[207]. Вроде бы никакой разницы. Однако в январе 1944 г. в группе армий было 13 батальонов штурмовых орудий (в феврале ставших бригадами), а в июне 1944 г. – только 9. Четыре недостающих бригады действительно ушли в полосы соседних групп армий: 237-я и 270-я бригады ушли под Ковель и числились в июне 1944 г. в ГА «Северная Украина», 600-я бригада также попала в ГА «Северная Украина», 909-я бригада – под Полоцк в подчинение ГА «Север». Справедливости ради нужно сказать, что с началом «Багратиона» 909-я бригада вернулась в ГА «Центр», в ее IX корпус. Однако растаскивание 30 % бригад штурмовых орудий из ГА «Центр», безусловно, негативно сказалось на ее способности противостоять новым советским наступлениям.
Схожая картина наблюдается в отношении частей армейской артиллерии РГК. На 26 января 1944 г. в 3-й танковой армии под Витебском находилась мощнейшая артиллерийская группировка РГК, включавшая четыре дивизиона 10-см пушек, два моторизованных дивизиона легких полевых гаубиц leFH18 на тягачах RSO, два дивизиона тяжелых полевых гаубиц на механической тяге, четыре на смешанной и один самоходный («Хуммели»), четыре дивизиона 210-мм гаубиц[208]. На 3 июня 1944 г. в составе 3-й танковой армии находилось два дивизиона 10-см пушек, дивизион 150-мм гаубиц на смешанной тяге, дивизион «хуммелей» и всего один дивизион на 210-мм гаубиц[209]. То есть, по существу, в распоряжении штаба Рейнгардта осталась преимущественно дивизионная артиллерия соединений, достаточно скромно усиленная артиллерией РГК. Настреливать ей под 3 тыс. тонн боеприпасов в сутки было уже затруднительно.
В расчете на число стволов по ведомостям оберквартирмейстера 3-й танковой армии расхода и наличия боеприпасов вырисовывается следующая картина. На 31 января 1944 г. в 3-й танковой армии насчитывалось 65 10-см пушек К18, 139 150-мм гаубиц s.F.H.18, 7 150-мм гаубиц s.F.H.42 и 26 210-мм гаубиц, на 20 февраля – 60 10-см пушек, 124 150-мм гаубицы s.F.H.18, 8 150-мм гаубиц s.F.H.42 и 21 210-мм гаубица, на 31 марта – 49 10-см пушек, 90 150-мм гаубиц и 9 210-мм гаубиц, на 20 июня – 31 10-см пушка К18, 110 150-мм гаубиц s.F.H.18 и 9 210-мм гаубиц. То есть прореживание артиллерии РГК в армии Рейнгардта произошло уже к концу весны 1944 г., а к июню ситуация приобрела законченный вид, изменившись в расчете на 10-см пушки К18. В целом тезис фон дер Грёбена подтверждается, хотя более уместным является эпитет «значительное», а не «большое» количество артиллерии РГК.
Куда же была растащена группировка, участвовавшая в зимнем «Вердене» под Витебском? Из четырех дивизионов 210-мм гаубиц один убыл подо Львов, второй под Ковель и один в 4-ю армию на могилевское направление. Также под Ковель убыл один из дивизионов на RSO. Один дивизион 150-мм гаубиц на механической тяге убыл под Броды, один – передан в LVI корпус 2-й армии на южный фланг ГА «Центр». В 4-ю армию в центре построения ГА «Центр» на оршанское направление вернулся один дивизион 10-см пушек. Таким образом, вышеприведенное утверждение фон дер Грёбена не лишено оснований. Артиллерийскую группировку в Белоруссии действительно несколько проредили в пользу ГА «Северная Украина» и правого фланга ГА «Центр». Тем не менее картина в динамике показывает, что мартовское наступление 33-й армии немцы отбивали в урезанной артиллерийской группировке. Соответственно удар такого же масштаба, как в конце марта 1944 г., им отразить было вполне по силам. Требовалось перейти грань, отделяющую поражение от успеха.
Генерал-полковник Люфтваффе Роберт фон Грайм, командующий 6-м воздушным флотом
Однако все вышесказанное о бронетехнике и артиллерии меркнет на фоне происходившего в отношении второго «инструмента блицкрига» – авиации. В тот период в интересах ГА «Центр» действовал 6-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Люфтваффе Роберта фон Грайма. Состав его к началу лета 1944 г. был, скажем так, своеобразным. Всего в Белоруссии находилось 15 % боеготовых самолетов Люфтваффе всех типов на всех театрах военных действий. При этом по состоянию на 31 мая 1944 г. из 1051 боеготового одномоторного истребителя в Люфтваффе в целом в 6-м воздушном флоте находилось всего 66 машин, или 6 %. Это были штаб и две группы 51-й истребительной эскадры. В воздушном флоте «Рейх» их было 444, а в соседнем 4-м воздушном флоте на Украине – 138. Всего же в составе 6-го воздушного флота на этот момент было 688 боеготовых самолетов: 66 одномоторных истребителей, 19 ночных истребителей, 312 бомбардировщиков, 106 штурмовиков, 48 ночных бомбардировщиков, 26 дальних разведчиков, 67 ближних разведчиков и 44 транспортных самолета[210]. Ночные истребители включали одну группу 100-й эскадры ночных истребителей из 19 Ю-88 и До-217. В составе групп дальних стратегических разведчиков 6-го воздушного флота имелись новейшие Ю-188.
Разведывательная модификация широко известного истребителя – Bf.109G8. Число таких самолетов в 6-м воздушном флоте было сравнимо с количеством обычных истребителей
Незадолго до начала советского наступления количество истребителей в Белоруссии уменьшилось – II группа 51-й истребительной эскадры была направлена на Средиземноморский ТВД. В итоге к 22 июня 1944 г. в 6-м воздушном флоте осталось всего 32 истребителя Bf.109G-6 (28 в группе и 4 в штабе эскадры), базировавшихся на Оршу. Для почти 1000-километрового фронта ГА «Центр» это количество истребителей трудно назвать иначе как смехотворным. Ненормальность этой ситуации можно проиллюстрировать еще одним фактом: «мессершмиттов» в качестве фоторазведчиков (модификаций Bf.109G-6 и Bf.109G-8) в подчинении 6-го воздушного флота было сравнимое количество – 24 боеготовых машины на 31 мая 1944 г. Это, с одной стороны, показывает внимание немцев к воздушной разведке, а с другой – катастрофическое снижение численности парка немецких истребителей в Белоруссии.
Бомбардировщик He-111H-20 эскадры KG53 на аэродроме. Обратите внимание на демонтированную и заглушенную пулеметную установку штурмана в носу остекления кабины – для ночных налетов она была уже не нужна
Помимо истребителей, для противодействия советским атакам могли оказаться полезными штурмовики ФВ-190 или «Хеншель-129». Однако основная масса штурмовиков Люфтваффе в начале лета 1944 г. была сконцентрирована в 4-м воздушном флоте на Украине – три сотни самолетов. В 6-м воздушном флоте имелась одна штурмовая эскадра, около 100 машин, в том числе устаревшие пикировщики Ю-87.
Вместе с тем 6-й воздушный флот мог похвастаться весьма внушительным флотом бомбардировщиков. Три сотни бомбардировщиков, преимущественно Хе-111, предназначались для ночных ударов по объектам в советском тылу. 21 июня 1944 г. именно бомбардировщики эскадр KG4, KG53 и KG54 нанесли удар по авиабазам в Полтаве и Миргороде, где сели американские «Летающие крепости» после челночного вылета. Если группировка истребителей в июне 1944 г. была ослаблена, то бомбардировочный кулак 6-го воздушного флота, напротив, усилился. На аэродромах в Кенигсберге сели три группы Хе-177 «Гриф» из эскадры KG1. В них насчитывалось около 100 тяжелых самолетов, достаточно внушительная сила, по крайней мере, по мерками Восточного фронта. Впрочем, из-за технических проблем с достаточно «сырым» самолетом выставить одновременно 100 Хе-177 не получалось. Также объемы ангаров, топливохранилищ и складов боеприпасов, ранее использовавшихся для Ю-88, совершенно не подходили для монструозных «Хейнкелей». Первой задачей «грифов» стал удар по железнодорожному узлу в Великих Луках. В крупнейшем налете участвовали 87 Хе-177 группами примерно по 30 машин. Командование Люфтваффе с большим опозданием осознало перспективы ударов стратегической авиации по тылам Советского Союза. Однако этим амбициозным планам не суждено было воплотиться в жизнь, и вскоре Хе-177 использовались для ударов по совсем другим целям.
Бомбардировщики Хе-177 на аэродроме под Кенигсбергом
Одним из ключевых вопросов для находящейся в обороне группы армий «Центр» являлось определение вероятных планов противника, т. е. противостоящих ей советских фронтов. Это всегда было непростой задачей, и многие военные катастрофы Второй мировой войны объясняются неверным определением планов противника. В случае с группой армий «Центр» на оценку планов советской стороны накладывал отпечаток опыт прошлого в лице в целом успешных для немцев боев октября 1943 г. – марта 1944 г. То есть оценка масштабов угрозы сопоставлялась с оценками сил противника в уже успешно завершившихся оборонительных боях.
В немецкой историографии прочно закрепилось мнение, что оценка планов Красной армии на лето 1944 г. исходила от Верховного командования и фюрера. Курт фон Типпельскирх писал:
«В Генеральном штабе сухопутных сил у Гитлера настолько глубоко укоренилось – чему в немалой степени содействовала категорическая точка зрения Моделя, возглавлявшего фронт в Галиции, – предвзятое мнение о наибольшей вероятности русского наступления на фронте группы армий «Северная Украина», что отказаться от него они уже не могли. Разумеется, развертывание русских сил перед фронтом группы армий «Центр» нельзя было отрицать, однако ему в оценке русских планов приписывалась лишь подчиненная роль»[211].
Написавшего свое исследование в начале «холодной войны» Типпельскирха возможно было бы упрекнуть в лукавстве и самооправдании. Однако имеются многочисленные свидетельства того, что германское Верховное командование действительно недооценивало возможность крупного советского наступления в Белоруссии.
На инструктивном совещании командующих армиями Восточного фронта в мае 1944 г. начальник штаба Верховного командования Вооруженных сил Германии Кейтель, характеризуя стратегическую обстановку, указывал: «…На Восточном фронте положение стабилизировалось. Можно быть спокойным, так как русские не скоро могут начать наступление. Исходя из данных о перегруппировке сил противника и общего военного и политического положения, надо считать, что русские, вероятно, свои главные силы сконцентрируют на южном участке фронта. Они теперь не в состоянии одновременно вести бои на нескольких главных направлениях…»[212].
В ставшем советским трофеем документе «Бюллетень оценок положения противника на Восточном фронте» от 13 июня 1944 г. указывается, что готовящиеся наступательные действия советских войск «против группы армий… «Центр» имеют цель завести в заблуждение германское командование относительно направления главного удара и оттянуть резервы из района между Карпатами и Ковелем»[213].
Комендант Могилева генерал фон Эрдмансдорф, имевший возможность самолично услышать мнение Верховного командования незадолго до начала операции «Багратион», сообщил на допросе в советском плену по горячим следам событий буквально следующее:
«Мы ожидали удара на Львов и Румынию, и притом позднее. Это было мнение фельдмаршала Кейтеля, высказанное им 19 июня на сборах в Зондгофене. Он вообще, кажется, не считался с возможностью мощного наступления на центральном участке и допускал разве только частные наступления с целью сковать наши силы»[214].
Однако было бы ошибкой сужать круг лиц, отстаивавших мнение об ударе из района Ковеля к Балтийскому морю лишь Геленом, Моделем, Кейтелем и Верховным командованием в целом. Данное мнение было распространено гораздо шире, чем может показаться, и это получило свое отражение в сохранившихся документах. 21 апреля 1944 г. командующий ГА «Центр» фельдмаршал Буш посетил штаб 3-й танковой армии. В ходе обсуждения текущей ситуации им было высказано вполне однозначное мнение о планах Красной армии на летнюю кампанию:
«В настоящий момент не существует ясности относительно планов русских операций в целом. В районе Ковеля в настоящее время противник развертывает крупные силы. Можно предположить, что русское командование планирует обрушить фронт ГА «Центр» ударом через Брест и Варшаву в направлении Кенигсберга и Данцига. Первым этапом этой операции станет выход на линию Лемберг [Львов. –
Генерал Рейнгардт в этом отношении был вполне согласен с Бушем. Он также достаточно скептически относился к мысли о крупном советском наступлении с решительными целями:
«Наличие у русских намерения захватить Витебск атакой в полосе 3-й ТА представляется командующему сомнительным. Противник может достичь той же цели операцией из района Ковеля и в полосе 16-й армии. По мнению командования танковой армии, противник будет сковывать наши крупные силы на выдающемся далеко на восток участке фронта, чтобы не допустить переброску дивизий на угрожаемые участки»[216].
Рейнгардт и Буш отнюдь не были одиноки в этом мнении. Командир 260-й пехотной дивизии генерал Кляммт свидетельствовал:
«Точка зрения высшего командования, т. е. от армии и выше, определялась при этом мнением, что главный удар будет нанесен русскими в район южных групп армий, т. е. у Ковеля и южнее»[217].
Подчеркнем – «от армии и выше». То есть такая оценка обстановки не ограничивалась ближайшим окружением Гитлера и его любимчиком Моделем. Действительно, после неудач Красной армии зимой 1943/44 г. на Западном направлении логично было бы предположить перенос усилий советских войск на другие направления. Как было уже сказано выше, такие идеи на начальных стадиях планирования «Багратиона» имелись и такие предположения не были сами по себе неразумными.
Опять же, для советско-германского фронта были достаточно характерны крупномасштабные операции с решительными целями. И германская операция по окружению Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 г., и советские операции «Уран» и «Малый Сатурн» разворачивались на огромных пространствах и преследовали самые решительные цели. На их фоне идея отсечь от Германии сразу две группы армий («Север» и «Центр») не выглядела такой уж невероятной и сумасбродной. Логичным же действием на белорусском «балконе» для Красной армии было как минимум сковывание немецких сил наступлениями локального значения.
Сообразно оценке советских планов основная масса ценных подвижных соединений Восточного фронта была сконцентрирована в группе армий «Северная Украина». Здесь находилось семь танковых дивизий, две танко-гренадерские дивизии и аж четыре батальона тяжелых танков «Тигр» (больше половины из примерно 300 танков «Тигр» на Восточном фронте в целом). Еще семь танковых и две танко-гренадерские дивизии находились в подчинении группы армий «Южная Украина». Добиться такой концентрации танков в южном секторе фронта можно было только за счет ограбления остальных направлений, прежде всего ГА «Центр».
Еще одним отголоском событий в южном секторе советско-германского фронта для ГА «Центр» стал приказ фюрера № 11 от 8 марта 1944 г. о создании так называемых «крепостей». В ГА «Юг», когда разваливался фронт, некоторые города объявлялись «крепостями» (Fester Platz). Их задачей было удержание узлов дорог любой ценой с целью ухудшить условия снабжения наступающих войск противника, даже ценой своей гибели. Сам Гитлер в приказе № 11 использовал высокопарную, но размытую формулировку:
«Крепости» должны выполнять те же задачи, что и крепости прошлого. Они должны не допустить захвата противником значимых с оперативной точки зрения мест. Они должны позволять окружить себя и тем самым связать как можно более крупные силы противника. Тем самым они должны создать предпосылку для успешных контрударов»[218].
Здесь мы видим обозначение еще одной задачи – сковывания войск противника. Действительно, чаще всего численность штурмующих «крепость» войск превосходила численность обороняющихся в ней, пусть и не на порядок. В целом приказ фюрера № 11 в большей степени касался организационных задач заблаговременной подготовки «крепостей». В связи с этим достаточно точную формулировку задач «крепости» впоследствии дал на допросе в советском плену фон Эрдмансдорф, комендант Могилева:
«Причину того, что Гитлер отдал приказ о создании Укрепрайонов, я вижу в том, что благодаря им противник наиболее продолжительное время не сможет использовать железнодорожные и шоссейные пути, большая часть которых пересекает города, что благодаря этому как можно дольше будут сковываться значительные неприятельские силы и тем самым ослаблять натиск их на отходящие войска, предназначенные для занятия новых рубежей в тылу»[219].
Это мнение ценно тем, что высказано человеком, непосредственно участвовавшим в организации обороны одной из «крепостей» и, по крайней мере, уяснившим для себя ее задачу. Надо сказать, что весной 1944 г., когда в ГА «Центр» выбирали города на должность «крепости», приказ фюрера № 11 уже применялся на практике. Оставшийся до конца «крепостью» город Тарнополь послужил скорее отрицательным примером. Несмотря на немалые усилия, затраченные для его поддержки и попытки деблокирования, «крепость» пала с пленением или гибелью подавляющего большинства гарнизона. К своим добрались считаные единицы. Это, разумеется, не прибавило энтузиазма в армии в отношении практики использования «крепостей». Вместе с тем имелся и позитивный пример успешного деблокирования Ковеля.
Фельдмаршал Буш в своем обращении к комендантам крепостей 7 апреля 1944 г. прямо ссылался на этот случай: «Пример Ковеля показал, что уверенность окруженного гарнизона в спасении, с одной стороны, и стремление фронта деблокировать окруженный гарнизон – с другой, имеются в наличии».
Следует отметить, что звание «крепости» могло быть отозвано. Так, в марте 1944 г. «крепостью» был назначен город Проскуров. Однако буквально через пару недель после назначения это звание было снято, город был сдан под угрозой окружения.
Критерий выбора городов в полосе ГА «Центр» в качестве «крепостей» фельдмаршал Буш на совещании с их комендантами обозначил предельно четко и ясно:
«Находящиеся в полосе ГА «Центр» крепости выбраны исходя из оперативных соображений. Тем самым их значение особенно подчеркнуто. Это важные транспортные узлы, обладание которыми имеет решающее значение как для нас, так и для противника. В связи с этим необходимо сделать все для того, чтобы помешать противнику захватить и использовать крепости»[220].
Перечень «крепостей», выбранных командованием группы армий, приведен в таблице. Согласно приказу фюрера № 11 предполагалось, что постоянно «крепость» будут занимать силы прикрытия («охранный гарнизон»), а в случае необходимости в нее отойдут с фронта одна или даже две-три пехотные дивизии в качестве основного гарнизона («полного гарнизона»). Здесь уже была заложена мина под здание «крепости», т. к. открытым оставался вопрос окончательного подчинения ее гарнизона, особенно в случае, если командир заполнения оказывался по званию старше назначенного заранее коменданта.
«Крепости» ГА «Центр»
Позднее «крепость» Брест передали под управление штабу 2-й армии, а гарнизон «крепости» Вильно – сокращен до двух пехотных дивизий. В отличие от других «крепостей», в Бресте ядром укреплений был не город, а цитадель Брестской крепости. Видимо, здесь сыграл свою роль опыт 1941 г. и героической обороны крепости советскими войсками.
В общем случае предполагалось несколько рубежей обороны «крепости». Учитывая условия местности, предполагалось соорудить несколько укрепленных рубежей: центральный, окраинный и внешний рубежи обороны города. Так, в случае «крепости» Могилев периметр обороны включал в себя излучину Днепра в районе города. «Крепость» Пинск в качестве задачи-максимум предусматривала оборону достаточно обширного пространства на северном берегу р. Пина от Купятичей до Молотковичей с опорой на болотистую долину реки. «Крепость» Борисов включала в себя и Борисов, и Ново-Борисов на обоих берегах Березины. Одновременно существовал сокращенный периметр обороны, чаще всего проходивший по окраинам назначенного «крепостью» населенного пункта. «Крепость» Орша изначально была компактной, с рубежом обороны по окраинам города. В первую очередь должны были быть сооружены противотанковые препятствия на улицах и дорогах, подготовлены к взрыву мосты, созданы бетонированные наблюдательные пункты, убежища для раненых, хранилища боеприпасов, горючего и продовольствия.
Немецкая карта строительства укреплений «крепости» Брест
Первоначальный список «крепостей» уже в апреле был дополнен «крепостью» Барановичи (один батальон сил прикрытия и одна пехотная дивизия), а в мае – Люблином. Короткое время по спискам «крепостей» ГА «Центр» проходил Полоцк.
Согласно приказу фюрера № 11 комендантом «крепости» должен был стать «специально найденный для этой должности твердый духом солдат, по возможности в ранге генерала». Коменданты «крепостей» ГА «Центр» составляют достаточно пестрый список. Так, комендант Лунинца Ф. Штефан был назначен из резерва фюрера, его последней должностью было командование пехотной дивизией. Аналогичная карьера (командование дивизией, резерв фюрера) была у коменданта Могилева генерала пехоты В. фон Эрдмансдорфа. Оба в июне 1945 г. были расстреляны в Югославии. Комендантом «крепости» Минск был назначен генерал Люфтваффе И. Шперлинг. Комендант Бреста генерал-лейтенант В. Шеллер ранее командовал танковой дивизией, затем пехотной дивизией, а на момент своего выдвижения в коменданты возглавил силовую структуру оккупационной администрации – оберфельдкомендатуру 399. Вместе с тем нельзя сказать, что коменданты были из вытащенных из нафталина неудачников. Генералы Шеллер и фон Эрдмансдорф были кавалерами Рыцарского креста.
Комендант «крепости» Могилев Готтфрид фон Эрдмансдорф (крайний справа, в фуражке) на «марше побежденных» в Москве 17 июля 1944 г. Рядом с ним – генерал-майор Густав Гир (в пилотке), командир 707 пд
Поделиться книгой: