Помоги проекту - поделись книгой:
— Я могу сказать, — ответил Фантаст, — что ничего не могу сказать.
— Зато я могу сказать, — вмешался Григоров. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Не даром называется наш кинематограф «великим обманщиком», он может сделать все, что угодно. Это просто ловко сделанная картина для обмана зрителей. Я никогда не поверю, что то, что мы видели, могло происходить на самом деле.
Переубедить старого кардиолога было невозможно.
Раздался звонок входной двери. Открыла жена Фантаста, на редкость красивая женщина. И в квартиру ворвался, иначе не скажешь, крепкий энергичный человек.
— А, Виктор Петрович пожаловал, мы не ожидали, что ты так скоро прилетишь, — пожал ему руку Фантаст.
— Да я вылетел утром из Сталинска самолетом и вот уже здесь, у вас.
— Тогда знакомься, вот знаменитый кардиолог, профессор Григоров Сергей Семенович, а это мой брат, преподаватель физкультуры, известный спортсмен-борец и гроза устроителей соревнований, международный арбитр, считающий единственной достойной борьбой спортсменов — французскую, ныне называемую еще классической или греко-римской и самостийный экспериментатор.
— Я ради профессора и прилетел, чтобы показать, как прокалывают сердце.
— Чур меня, чур, — замахал руками Сергей Семёнович, — не пугайте, мне ещё в клинику надо.
— Нет, я готов немедленно показать вам это. Таня, принеси мне спицу, ты же мастерица вязать.
Татьяна Михайловна принесла потребованную спицу, но в комнате не осталась, а скорее прикрыла за собой дверь. Виктор Петрович усмехнулся:
— Не для женских нервов, — снял с себя пиджак и начал стягивать рубашку.
— Да подожди ты, — остановил его брат, — отдохни хоть с дороги.
— Какой отдых, я сегодня же должен лететь обратно. Как удачно, что я застал у тебя профессора. Мне надо успеть к началу соревнований. Жаль, нет у вас рентгеновской аппаратуры, чтобы заодно сделать снимок.
— Виктор, мне звонила Света, и я обязался взять с тебя слово не повторять этих опасных экспериментов.
— Да, зря я их напугал. Подумаешь, кровь из ранки. Не сообразил, что из сердца она осталась бы в груди, а не вытекала наружу.
— Но слово я с тебя должен взять.
Сергей Семенович с недоверием смотрел на братьев.
— Дам, дам тебе слово — с завтрашнего дня, а сейчас пусть профессор посмотрит и засвидетельствует, что увидел. У кого есть зажигалка?
Зажигалка нашлась у Наумова. Виктор Петрович подержал конец спицы над огнем, потом сел на стул, широко расставив ноги, и стал осторожно прокалывать острием спицы грудь в области сердца. Кардиолог только неодобрительно покачивал головой. Спица все укорачивалась, входя в грудную полость. Виктор как бы нащупывал её концом бьющееся сердце. Это ему удалось, и он осторожно ввел острие, видимо, в сердечную мышцу. Во всяком случае, выступающая часть спицы стала подрагивать, отражая сокращения сердца. Фантаст едва успел подставить стул, на который буквально рухнул знаменитый кардиолог. Он побледнел, ему стало плохо. Появилась догадливая Таня со стаканом воды. Сергей Семенович залпом выпил весь стакан и сказал:
— Не может быть. Я всю жизнь боролся за сердце пациента, а здесь, при мне… без инструментов, грязными руками доказывают, что я всю жизнь ошибался. Поедем со мной в клинику, может, в этом и нет ничего особенного! Мы же вводим иглой адреналин в сердце, чтобы заставить его биться вновь! Очень трудно найти что-нибудь новое на свете. Вот и приходиться идти на кинообман, будто можно извлечь изнутри орган, и, не повредив ткани, вернуть обратно. Дескать, зря мы заставляем пациентов глотать резиновые шланги с электролампочками и миниатюрными телекамерами. Но именно глотать! А не раздвигать руками живые ткани и обходиться без анестезии. Не верю я этому! Для этого надо быть Фантастом, — и он рассмеялся. Но Фантаст отнёсся ко всему этому серьёзно. Наумов сунул Фантасту записку:
— В Москве сейчас находится жена нашего торгпреда в Маниле, она врач, и сама всё видела. Вот её телефон.
Виктор Петрович сиял от удовольствия и осторожно извлек спицу из груди. Никакой ранки не было. Осталось только пятнышко, которое быстро исчезло. Таня пригласила:
— Пойдемте, попьем чаю, а то все как с ума сошли.
— Именно сошли с ума. Вашими устами глаголет истина, — подтвердил Григоров.
Татьяна Михайловна увела всех в соседнюю комнату, а Фантаст бросился к телефону. Он позвонил незнакомой женщине, представился, и та охотно ответила ему:
— Да, я присутствовала при пяти или шести операциях хилеров. Они ничего не берут за свою работу, делают это только во имя добра. Молятся перед началом операции и как бы заряжают себя для этих удивительных действий. Все остальное происходит так, как на привезенных мной из Манилы фильмах. Но я зареклась рассказывать об этом, потому что после первой же попытки попала под такой обстрел печати, что мне хочется отмыться. Вам и профессору Григорову, о котором я знаю, охотно подтверждаю это, но с тем, чтобы вы не упоминали моего имени.
В комнату вошли Григоров, Сенчуков и Виктор Петрович.
— Ну, что, — спросил Сенчуков, — вы позвонили дипломатической даме?
— Да. И принял для себя решение.
— Какое? — поинтересовался Григоров.
— Немедленно поехать на Филиппины.
Вычислять можно и без цифр.
Врач-хирург, побывав в Лондоне, и получив радиограмму об отмене приезда бригады врачей, счёл своим долгом прибыть на остров к пациенту.
Удивлению не было границ, когда его встретил сам профессор Уоллер не в постели, а бодро открывший ему дверь.
— Что такое, дорогой профессор! Я рассчитывал на встречу с вами у операционного стола, но не в коридоре.
— Вы имели в виду ракового больного? Так его здесь нет. Но вас ждёт сюрприз, — и он пропустил вперёд себя уборщицу с подносом, на котором лежала извлечённая из профессора Уоллера злокачественная опухоль. Хирург, достав из кармана резиновые медицинские перчатки, осторожно взял ещё не увядшую ткань, и стал рассматривать её со всех сторон: — Ничего не понимаю, мы должны были отрезать эту опухоль с частью желудка, а она лежит здесь чистенькая, без следов надреза.
— Скальпеля не было, — вмешался подошедший Чарльз Гоббс. — Надо думать, чудодейка умела вызывать излучение из кончиков своих пальцев, не обрезая кровеносных сосудов, и, парализовав их, легко отторгла опухоль. Профессор Уоллер ожил у меня на глазах.
— Этого не может быть, — пробормотал почтенный хирург.
— Отнесите это «сокровище» куда-нибудь подальше. Наша уборщица была единственной свидетельницей операции, смотреть на которую не решились ни я, ни наш гость Анри Лот.
Но то, что было известно одной женщине, по неведомому закону, с телеграфной скоростью облетело все Филиппинские острова. Очевидно, помогли моряки шхуны, выловившей в океане капсулу с чародейкой. И к острову с обсерваторией потянулись со всех сторон на всевозможных судёнышках и лодках, островитяне, жаждущие исцеления посланницы небес.
Ойла никому не отказывала, и без конца принимала в отведённой ей конторе рыболовецкого посёлка несчетных пациентов. Она не брала никакой платы за свои спасительные услуги, говоря, что делает это только ради добра.
Однажды, без всякого судёнышка к острову плыл отважный пловец. Когда с гребня волны, можно было уже различить гористый остров с белым зданием наверху, он увидел пересекающий ему путь острый плавник акулы. Он не испугался, как любой другой человек, принадлежа к семье островитян — охотников за акулами. Акула почуяла человека и стала приближаться, делая сужающиеся круги вокруг него, норовя в решительную минуту повернуться и схватить жертву. Выхватив нож, он ждал приближения хищницы, и когда та, не ожидая сопротивления оскалила свою пугающую пасть, охотник сам, перейдя в наступление, рывком приблизился к акуле, и ловким ударом вонзил нож в хорошо известное ему уязвимое место. Акула забила хвостом, повернулась на спину, и потеряв власть над собой, стала тонуть. Охотник, уже не обращая на неё внимания, приближался к берегу. Выйдя на прибрежные скалы, приветствовал стоящих там рыбаков. Они только что с восхищением наблюдали молниеносную схватку смельчака с грозой морей.
Оставаясь в одних шортах, охотник низко поклонился, и спросил, как ему найти целительницу, что не пользуется ножом. «Но ты-то сам, ловко им орудовал», — заметил темнокожий и седой старик.
— Потому и хочу её найти, чтобы оставить свой нож лишь для промысла, который, может быть, приносит морю больше вреда, чем пользы.
— Ты подойдёшь ей, поскольку в словах твоих сквозит жалость к истребляемым животным, — сказал старик. — В жизни надо беречь всё, — закончил он.
Рыбаки провели охотника на акул к конторе рыболовецкого посёлка, и через несколько минут он стоял в проёме двери, касаясь плечами косяков и, пригнув голову, чтобы войти.
— А ты зачем пришёл! О тебе мало сказать, что ты совсем здоров! — встретила его Ойла.
Филиппинец молитвенно сложил ладони, и умоляюще заговорил:
— О мадонна, ничто не могло остановить меня в стремление к тебе. Ты совершаешь для нашего народа благодеяние. Не могла бы ты взять меня в помощники, обучив божественным приёмам, чтобы я помогал людям не ножом, а без ножа, от которого отказываюсь.
— Наперёд, как станешь снимать с больного хворь — очистись сам!
— О, пресвятая, — воскликнул он, опускаясь на колени, — я для того и приплыл к тебе, не имея лодки, и только что в море разделался с акулой, привыкшей к человечине, поедая сброшенных с берега покойников. Здесь люди сами делают акул опасными для себя. Теперь я готов никогда не обнажать ножа, если ты научишь, как обходиться без него.
Ойла, задумавшись на мгновение, произнесла:
— Ты своею решимостью и поступком заслужил согласие.
Так, первый филиппинский мастер ножа, стал первым мастером бескровных операций. С этого дня в рыболовецком посёлке открылась как бы школа последователей чародейки, которых назвали хилерами. Они разъезжаясь по островам, неся свои загадочные знания, в которых главным, по совету Ойлы, было самоочищение перед операцией, путём молитвы или самоанализа. Хилеры делали теперь то, что раньше могла делать только загадочная женщина. Они, как и она, отказывались от всякого вознаграждения. И слава о филиппинских хилерах разнеслась по всему миру, достигнув Москвы, и увлекла своей необычностью Фантаста.
Маленький рыбацкий островок превратился в оживлённое место. Сначала, посетители жили в хижинах у рыбаков, но вскоре для них соорудили из местного камня неказистое с виду подобие гостиницы.
И вот, как-то, на шхуне, появился иностранец, похожий на европейца, но едва сумевший по-английски объяснить, что ему нужно попасть к целительнице. Капитан-японец тревожился, не русский ли это, и даже упрекнул японский генеральный штаб за промедление — как бы русские не сумели раньше других выведать у неё военные секреты. Тотчас, на вертолёте прилетел военный переводчик. Но Ойла отказалась принять сразу двоих и осталась наедине с иностранцем, строго спросив его на хорошем русском языке:
— Но ведь вы совершенно здоровы! Что же вас привело ко мне? Или вы сами хотите копаться во внутренностях человека, не будучи врачом?
— Я пришёл к вам, вычислив вашу судьбу.
— То есть как это «вычислив»? Вы приняли меня за какое-то абстрактное число и запустили в свои вычислительные устройства?
— Нет. В моём вычислении нет ни чисел, ни вычислительных устройств, одна лишь логика и известные факты, выстроенные в один ряд в предположении, что все они вместе — следствия одного явления.
— Любопытно! Вы удивляете меня.
— Удивительно не то, что я поставил их в ряд, а то, что до меня этого никто не сделал. Так: в 1908-м году в Тунгусской тайге взорвалось управляемое тело. Моё первоначальное предположение, что это был взрыв звездолёта, не выдерживало критики, поскольку звездолёт столь огромен, что не смог бы опуститься на Землю, а вынужден остаться в околопланетном пространстве, и отправить на планету малый корабль с исследователями.
— Итак, вы вычислили меня. И кто же я такая?
— Я мог только сопоставить два взрыва — один 1908-го года, погубивший первых посланцев на Землю, и второй, по-видимому, взрыв 1955-го года, когда единое тело разделилось на десять частей, обнаруженных астрономом Бигбю как «малые луны». Напрашивался вывод, что второй взрыв, породивший их, был самоуничтожающим взрывом оставшегося на орбите звездолёта. На нём должен был находиться, по меньшей мере, один человек, который заблаговременно отлетел от звездолёта, и этим одиноким космонавтом, видимо стали вы, почему-то оставшаяся на корабле, в ожидание возвращения своих спутников. Если учесть ещё находку рабочих геологической партии на реке Вакша, обломок редкоземельной ёмкости, хранившей в магнитном поле антивещество, его можно было бы счесть одиннадцатой луной Бигбю. А двенадцатой луной была ваша капсула. Вот всё, что я мог вычислить о вас.
— Это уже очень много, и потрясающе верно. Вы заслужили, чтобы я рассказала вам о себе. Прежде всего, скажу, что меня не оставляли на корабле. Я осталась там сама, как врач, около тяжело больного командира Оаанна.
— Оаанна! — вскричал фантаст. — Это имя встречается в клинописях шумеров, и принято разными народами Земли как библейский Иоанн, французский Жан, английский Джон немецкий Иоган, и, наконец, русский Иван. Впрочем, и ваше имя «Ойла» близко русскому «Ольга».
— Это не мудрено, ведь наши планеты во всём подобны друг другу, как атомы одного и того же вещества, находящиеся в разных частях вселенной. Я уверена, что и в истории наших планет найдётся много общего. Ведь закон развития всюду один и тот же.
— Но что случилось с вашим командиром, стремившимся снова посетить Землю, и пославшего вместо себя других?
— Звездолёт, улетая от Зейлы, обладал самой совершенной радиосвязью. Никто и представить не мог, что, как я теперь понимаю, длительное передвижение с субсветовой скоростью влияет на любое вещество или организм. Насыщенный электроникой космический аппарат в течение года мчался почти со скоростью света, и случилось так, что вся радиоаппаратура вышла из строя. Наш звездолет остался без «глаз» и «ушей». — Ойла закрыла глаза и вздохнула. — А командир подвергся такому влиянию трижды, насчитывая тысячи прожитых лет, и переживал теперь ускоренное старение. Без радиосвязи отделился от звездолёта малый корабль-катер с членами нашей экспедиции для высадки на вашей планете. Во главе их был мой Эльд.
— А кто такой был этот Эльд?
— Это грустная история. Ещё печальнее вашей повести о двух влюблённых: Ромео и Джульетте.
В сознании Фантаста, под телепатическим влиянием Ойлы, возникла новелла, о любви с первого взгляда.
Великий Случай — бог негаданных удач свёл их, никогда не видевших друг друга, в концертном зале давнедревней музыки. Он, проходя к своему креслу, мельком взглянул на миниатюрную миловидную девушку с выразительным взглядом огромных глаз, сел рядом и ощутил ее ауру. Аура, слабое свечение, есть у каждого человека, отражая его внутреннюю сущность. Так дурные наклонности, не исправленные воспитанием, делают ауру грязно-коричневой, готовность же к исканиям и преодолению любых препятствий — окрашивает ее в оранжевый цвет, глубокая вдумчивость и преданность науке отражается в синих тонах, внутренняя чистота, открытость, расположенность к другим присуща человеку с аурой нежно-голубой, как небо в ясный день. Но увидеть эти ауры дано не всякому, и достигается эта способность самосовершенствованием, особым складом ума и восприятия.
Он, опускаясь в кресло, не сразу понял, что соприкасается с тонкой голубизной, и ощутил это усилием воли, приглушив собственное оранжевое излучение. И оказался в сладком плену нежно-голубой ауры соседки. Их восприятие музыки стало общим.
Виртуоз, сидя за музейным инструментом много большим его, извлекал всеми своими двенадцатью пальцами многозвучные аккорды, рассыпавшиеся красивейшими пассажами, как бы соревнуясь сразу с большой дюжиной музыкантов, игравших на различных инструментах.
Но это не было противоборством исполнителей, а гармонически сливалось в одно общее, яркое, мелодичное и стройное звучание.
И оба забыли, где находятся. Волшебная музыка увлекала их в неведомый яркоцветный мир, где все кружилось вокруг них, державших друг друга за руки. Это призрачное ощущение было вызвано соприкосновением шестых пальчиков-мизинчиков, нашедших и сцепившихся на подлокотнике друг с другом, когда словно искра пробежала по ним, вызвав волну неосознанных чувств.
Музыка смолкла, и зал гремел от аплодисментов. Молодым людям, чтобы аплодировать, пришлось разлучить их мизинчики, но те, словно живя собственной жизнью, когда слушатели встали, направляясь к выходу, снова нашли друг друга.
— Какая удивительная была музыка у этих древних, — произнесла она не телепатически, а очень тихо на их родном языке, чтобы эта фраза не стала достоянием окружающей их толпы. — Я как бы побывала в прекрасном мире ласковых чувств, и мне так не хочется возвращаться оттуда!
— Кто ты?
— Я — Ойла, — ответила она и улыбнулась.
— Художница, поэтесса, музыкантша? Кто бы еще смог увлечь меня с собой в прекрасный выдуманный мир?
— Все, что ты сказал — это лишь мои стремления. А на самом деле я — хирург. А ты?
— Я Эльд, лётчик.
— Ты летчик? — удивилась она. — Разве они бывают такими большими и тяжелыми? — и она рассмеялась.
Молодые люди вышли в прилегающий к концертному залу парк, залитый лунным светом.
— А разве хирурги бывают такими маленькими? — с улыбкой произнес Эльд, садясь рядом со своей спутницей на садовую скамейку.
— Я еще не совсем хирург. Еще не врач. Но моя последняя операция прошла удачно, без единой кровинки, и может служить выпускной работой. Тогда я стану врачом.
— Ах, вот как! А я еще не совершил своего подвига зрелости, чтобы войти в команду.
— Ты совершишь, я в этом уверена! — и мизинцы крепко сжали друг друга.
— Волшебство продолжается.
— Этот лунный свет как музыка. Но скажи мне, как летчик, ты ближе к небу. Нам еще в школе рассказывали, почему наши две луны такие разные — одна круглая, а другая продолговатая. На месте продолговатой было две луны, а всего их было три. Две из них были очень близки друг к другу, и соединились, образовав одно ночное светило. Я никак не могу понять как это можно определить? Разве кто-нибудь видел эти две луны?
— Видел! Наш командир. Тогда на Зейле произошли страшные потрясения. Но это было очень давно — три тысячи лет назад.
— Как же он мог видеть это? На видеозаписи?
Поделиться книгой: