Помоги проекту - поделись книгой:
— Хороша квартира, но надолго ли? — глупо пошутил я.
Иван Степанович повернулся ко мне лицом и строго сказал:
— Волков бояться — в лес не ходить. Запомни, что страх — самый большой источник пороков. Ну, теперь тебе, наверное, нужна машина для переезда? — и улыбнувшись, пожал мне руку, сказал:
— Всегда надо смотреть вперед, а не назад.
Переселился я в новую квартиру, получив напрокат казенную мебель: кровать, стол, стулья, шкаф и т. п. Купить тогда собственную было не так-то просто. Квартира из двух смежных комнат площадью 35 кв.м. казалась настоящим дворцом. Так еще не приходилось мне жить. Надо бы радоваться, да наслаждаться жизнью, а у меня в душе было полное смятение. Очень тревожило осложнение дел с пуском установки. Тысячу раз я задавал себе один и тот же вопрос: неужели, если будет очередная авария, посадят и меня? При одной этой мысли замирало сердце, и тут же спрашивал себя: «Ну, а за что? В чем моя вина?».
В горячей работе все эти мысли забывались и уходили в сторону, а работали тогда буквально день и ночь. И вновь настал, как я считал, роковой день. Надо пускать завод. Казалось, все проверено многократно, облазали все аппараты, коммуникации, опробовали каждую задвижку, болты крепления.
Без преувеличения можно сказать, что мы заново после американцев провели весь монтаж крекинг-установки. И тем не менее уверенности, а главное, душевного спокойствия, не было. Но отступать было некуда.
Начинается очередной пуск. Теперь уже три смены инженерно-технического персонала крекинг-завода из четырех находились на своих рабочих местах. Командовать пуском директор поручил мне. Сам он находился в операторной, но в мои действия не вмешивался, а периодически повторял: «Спокойно, спокойно и еще раз спокойно».
Видимо у каждого человека бывают счастливые события, которые мы просто называем счастьем. Правда, иные скептики не верят в счастье и говорят, что «о счастье и черте говорят все, но никто их не видел». Конечно, в жизни каждого человека, как и в поезде, жестких мест больше, чем мягких. Но все же есть счастье, которое дается не богом, а создается самим человеком.
Несомненно, наш коллектив создал своими руками это счастье, которого хватило на всех. В этот день мы пустили завод. Довели до требуемых параметров все показатели. И вот уже сбылась мечта — бензин пошел в резервуар! Сколько было радости. Мы брали его руками, даже умывались, смывая черные мазутные пятна с лица. Несколько дней я не уходил с завода домой, жил в кабинете, где оборудовал кровать, а завод все работал, набирая с каждым днем мощность. Через неделю мы уже получили товарную продукцию установленного качества, а через две-три недели достигли проектной мощности. Народ почувствовал уверенность, дежурные инженеры стали самостоятельно регулировать работу установки, добиваясь лучших показателей, что раньше категорически запрещалось. Первый цикл до плановой остановки проработал полностью 25 дней и выполнил установленный план по объему продукции, т. е. бензина, почти на 100 %.
Теперь-то мы уж знали крекинг-установку как свои пять пальцев. Правда, научились на своих собственных ошибках и дорогой ценой, но что сделаешь, каждое новое дело требует жертв. Нам тогда казалось, что пострадавшие за первые неудачи строго не будут наказаны и они вот-вот должны вернуться. Но этого, к сожалению, не случилось. Радовало тогда то, что работа завода налаживалась с каждым месяцем, мы не только выполняли, но и значительно перевыполняли задания. Рабочие и инженерно-технический состав всего завода стали хорошо зарабатывать, получать премии. Я уже, по моим представлениям, был сказочно богат. Ко мне в гости на лето приехали мои родители, сестра Анна, и всем хватало места в квартире, все были накормлены и напоены, да еще каждый с гостинцами отправлялся домой. О нашем заводе писала не только городская, но и областная газета. Я приглашался дважды в радиостудию для выступления по местному и областному радио, был избран вторым секретарем горкома комсомола.
3 сентября 1938 года мы собрались отметить день моего рождения, мне исполнилось 24 года. Были приглашены гости, все сослуживцы с завода. И вдруг, в конце рабочего дня, вызывает меня Иван Степанович, поздравляет с днем рождения и так, улыбаясь, говорит:
— А тебя срочно вызывают в Москву.
— Это еще зачем? — сорвалось у меня с языка.
Тогда он усадил меня в кресло и сказал:
— Я внес предложение назначить тебя главным инженером завода. Вот поэтому и вызывают в Москву, чтобы посмотреть, годишься ты для этого или нет.
Признаться, это не вызвало тогда чувства радости или гордости. Я отчетливо понимал, что не созрел для такой должности, да и опыта инженерной работы кот наплакал. Но возражать не стал, так как знал характер Ивана Степановича. Если он сказал, значит, уже все всесторонне обдумал и другого решения быть не может. Я в тот период уже стремился подражать ему, и не только в этом, а буквально во всем. Это был мой глубоко уважаемый наставник. Несмотря на кажущуюся строгость, его сердце было так щедро. на тепло и доброту, что буквально не было ни одного хорошего человека на заводе, которого не согревало бы оно в трудную минуту. Его все любили на заводе. Он пользовался большим авторитетом в городском и областном комитетах партии, а также в Москве, в ВСНХ.
На следующий день я отправился в Москву. Подъезжая к столице, я не мог оторваться от вагонного окна. Сердце мое стучало от радости встречи с Москвой. Как дороги мне были знакомые улицы, дома. Родители к тому времени переехали на ул. Якиманку, д.37.(затем — ул. Димитрова и вновь Якиманка), где занимали комнату 19 кв.м. в квартире из шести аналогичных комнат. Но теперь их было только трое. Сестра Анна вышла замуж и жила отдельно.
На площади Ногина, где размещался ВСНХ, сначала побывал у кадровых работников, заполняя, как мне тогда казалось, ненужные анкеты. И каждый принимавший как-то таинственно говорил: будете на приеме у руководства.
Дня через два группа из шести человек, кандидатов на должность главных инженеров, среди которых я был самым «зеленым», была принята Л.М. Кагановичем. Минут 10–15 он очень хорошо и доходчиво говорил о нужде промышленности в хороших специалистах, пожелал нам успехов в освоении производства, постоянно учиться и учить других. Затем выразил надежду, что мы оправдаем оказанное нам доверие.
Пробыв 3–4 дня в Москве, я почувствовал, что меня тянет обратно в Бердянск. Теперь там была моя жизнь, все мои друзья, интересы и помыслы. И несмотря на то, что мне разрешил Иван Степанович побыть пару дней у родителей, я поторопился уезжать. Когда вернулся в Бердянск, меня впервые в жизни встречал водитель Виктор Иванович на новенькой автомашине М-1. Он первый поздравил меня с новым назначением.
Итак, открылась новая трудовая страница в моей жизни. Начиная все буквально с нулевого цикла, многому учился у других, старался воспринимать все, что мне казалось полезным.
Через неделю работы в новом амплуа на наш завод прибыла группа студентов-дипломников из Московского нефтяного института, которые учились на два курса ниже меня. Руководитель практики, преподаватель технологии нефти был крайне удивлен, увидев меняв роли главного инженера, а студенты, прибывшие на прием, бесцеремонно обращались ко мне: Толя.
4 января 1939 года я был принят кандидатом в члены ВКП(б), а через некоторое время, в связи с организацией Запорожской области, которая выделилась из Днепропетровской, был избран делегатом и участвовал в 1-й областной комсомольской конференции. На этой конференции был избран в состав пленума обкома ВЛКСМ. Когда, как и другие кандидаты в члены обкома, я рассказывал свою биографию и заявил, что работаю главным инженером завода, это вызвало бурные аплодисменты у присутствующих делегатов.
Неожиданное направление в органы НКВД
1939 год был для меня хорошим, всюду хвалили, на работе дела шли хорошо, меня знали все руководители городских организаций. И вдруг… В августе меня вызывают в горотдел НКВД. Причем этот вызов мне показался каким-то необычным. Начальник горотдела, которого я знал по фамилии и несколько раз видел в президиуме на городских собраниях и совещаниях, позвонил мне вечером часов в 10 домой и очень вежливо сказал:
— Я прошу вас завтра утром в 10.00 зайти ко мне.
Не скрою, этот звонок вывел меня из равновесия, но чувствовал я себя уверенно и ничего плохого ожидать не мог. Тогда для меня это была область сплошной неизвестности и какой-то таинственности. Поэтому чувство беспокойства, конечно, появилось. Не раздумывая долго, я позвонил на квартиру Ивану Степановичу и сообщил о состоявшемся разговоре. Он болел ангиной и предпринять какие-либо меры по выяснению не мог. Но, тем не менее, хриплым голосом сказал:
— Не робей, это не прошлый год.
Наутро мы встретились с начальником горотдела НКВД. Впервые я имел беседу с чекистом, старшим лейтенантом госбезопасности. Сначала он поинтересовался делами на заводе, но, как мне показалось, то, что я ему говорил, его мало интересовало. Он пристально смотрел на меня и как бы невзначай обронил: «Я уже Вас давно знаю». И, прервав тем самым дальнейший разговор, сказал:
— Вас срочно вызывают в УНКВД Днепропетровской области, где будет решен вопрос о направлении вас на работу в органы НКВД.
На следующий день впервые в жизни я поднялся на самолете У-2 в воздух и прилетел в Днепропетровск.
Начальник УНКВД в белой гимнастерке, подпоясанный широким ремнем, с тремя «шпалами» в петлицах, с эмблемами на рукавах выглядел внушительно. Беседа началась с вопроса: «Вы знаете, зачем мы вас пригласили?». Я ответил, что начальник горотдела сказал о цели вызова, но у меня серьезные возражения, и я хотел бы об этом сказать.
— Какие же у Вас возражения?.
Я начал, что являюсь молодым специалистом, только начинающим осваивать американскую технику, вот поработаю немного, тогда будет видно. Начальник УНКВД остановил меня и сказал:
— Все понятно, но у нас уже нет времени, едем на бюро обкома ВКП(б).
На заседании бюро обкома на вопрос ведущего заседание секретаря, как я смотрю на то, что меня направляют на работу в органы НКВД, я опять начал лепетать, что являюсь молодым специалистом и хотел бы продолжать квалифицироваться на практике, и т. п… Он ответил: «Там тоже нужны молодые и толковые специалисты». И далее: «Есть предложение направить тов. Гуськова на работу в органы НКВД. Кто за это прошу голосовать». Все подняли руки. «Вопрос решен».
— До первого сентября вам надо сдать дела и должность и прибыть в Москву. Подробности расскажет начальник УНКВД.
Вернулся я в Бердянск и прямо к Ивану Степановичу. Все рассказал по порядку. Он развел руками и сказал:
— Тут я бессилен что-либо сделать.
Провожали меня из Бердянска очень тепло. Трудности первого периода работы очень крепко сплотили коллектив.
1 сентября я прибыл в Москву в Высшую школу НКВД СССР. Это был специальный набор по решению ЦК ВКП (б) лиц с высшим образованием и с опытом руководящей работы.
Так началась моя деятельность в органах государственной безопасности. Пока я обучался новому делу, политические события в мире бурно развивались.
Глава 2. Литва
Первое спецзадание
Незадолго до начала Второй мировой войны империалисты Германии, Италии и Японии открыто готовились к агрессии, заявляли о своих претензиях на мировое господство. При прямой поддержке реакционных кругов Лондона, Парижа и Вашингтона, стремившихся направить удар стран фашистского блока против Советского Союза, Германия, Италия, Япония лихорадочными темпами создавали гигантскую военную машину, подчинив все сферы жизни общества: экономическую, политическую и идеологическую единственной задаче — подготовке к большой войне.
К 1939 году германский вермахт превратился в самую сильную армию капиталистического мира. Никогда еще империалистическая реакция не располагала такой военной мощью и техническими возможностями для достижения своих человеконенавистнических планов. Фашистские хищники были готовы физически уничтожить десятки миллионов людей, поработить многие народы, надеть ярмо закабаления и превратить в свой придаток народы всего мира. Но, пожалуй, самую большую ненависть фашисты питали к Советской стране, к народу, построившему социалистическое общество. С каждым годом опасность, нависшая над миром, все увеличивалась. Правительства Англии и Франции заняли провокационную позицию, рассчитанную на столкновение Германии с Советским Союзом, чтобы потом продиктовать свои условия ослабевшим в войне государствам.
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Англия и Франция поняли, что очередной жертвой окажутся они сами и поэтому в начале сентября 1939 года объявили войну Германии. Захватив всю территорию Польши, гитлеровская армия вторглась в Данию и Норвегию, Бельгию и Голландию, а 22 июня 1940 года капитулировала французская армия. При таком положении назревала опасность, что прибалтийские страны Литва, Латвия и Эстония могут быть втянуты в провокационные авантюры против СССР. Надо было оказать народам прибалтийских государств помощь, чтобы они избавились от антинародных правительств Вот тогда-то и выпало на мою долю попасть в одну из специальных групп чекистов, которая была подготовлена и направлена в Литву для оказания помощи литовскому народу в установлении советской власти в Литве и присоединении к Советскому Союзу.
Итак, ранней весной 1940 года я оказался в буржуазной Литве. Правительство Литвы, возглавляемое президентом Сметоной, проводило враждебную политику в отношении Советского Союза несмотря на то, что с литовским правительством 10 октября 1939 года был заключен договор о взаимной помощи. Литовская буржуазия встала на путь срыва договора, на путь провокационных действий против СССР. В стране почти открыто действовали зарубежные шпионы, кишмя кишели немецкие нацисты под прикрытием Культурфербанка (Союз культуры), но жестоко подавлялись все инакомыслящие либо проявляющие недовольство политикой правительства.
Компартия Литвы находилась в глубоком подполье, а ее руководители: А.Снечкус, В.Кростинис, А.Мильвидас и К.Казлаускас были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Любая забастовка кончалась массовым арестом ее участников.
В своей подрывной деятельности против Советского Союза правительство Литвы полностью опиралось на фашистскую Германию и по существу действовало в ее интересах.
В феврале 1940 года Сметона специально направил в Германию директора Департамента охранного отделения с целью выяснить, согласна ли Германия принять Литву под свой протекторат. Более того, президент Сметона лично обращался к Гитлеру с просьбой незамедлительно ввести свои войска в Литву.
Мое положение в стране осложнилось тем, что ранее я в Литве никогда не бывал, язык, обычаи и нравы народа изучал ускоренным путем, поэтому разговорной практики с населением совсем не имел. И это, как мне казалось, было самым уязвимым местом. Что касается документов, то они, на первый взгляд, были достаточно надежны. Я имел подлинное удостоверение личности сотрудника литовской политической полиции «Совгума» на имя Алексаса Губайтиса с фотографией. Мне предстояло наладить контакты с некоторыми коммунистами Литвы, находившимися на свободе, и получить от них необходимую помощь в работе.
Второй задачей было выявление наиболее реакционных представителей буржуазных партий и карательных органов. Наконец, необходимо было тщательно изучить политические процессы, происходившие в этот период времени в стране, воздействовать на них так, чтобы помочь свержению профашистского строя и установлению Советской власти в Литве. Но для этой цели нужно было обзавестись надежными людьми, через которых можно было бы проникнуть во все государственные органы власти, в руководство буржуазных партий и систематически получать интересующую информацию. Дело это было чрезвычайно сложным и требовало неимоверно больших усилий. А если к этому добавить, что у меня совершенно не было опыта в такой работе, то становится понятным, какие трудности возникали на каждом шагу. Но оказывается, нет непреодолимых препятствий, если чего-либо страстно добиваешься.
Вот так и началась моя деятельность в Литве.
Поздно ночью, перейдя границу Литвы, наша группа чекистов в закрытом автобусе, который нас ждал в обусловленном месте, прибыла в советское посольство в Каунасе. Там нас полностью экипировали под местных жителей, много и долго инструктировали о положении дел в стране пребывания и после небольшого отдыха вечером следующего дня надо было выехать к месту предстоящей работы. Мне, в частности, в Зарасайский уезд, город Зарасай, что расположен в восточной части страны.
Автобус по маршруту Каунас — Укмерге — Утена — Зарасай отходил в 18.00.
Войдя в автобус, я осмотрелся, оценивая, где мне лучше устроиться. При этом старался забиться в уголок и уединиться, но, как часто бывает, возникло препятствие — таких мест не оказалось. Пришлось садиться рядом с человеком интеллигентного вида в возрасте 40–45 лет, любезно предложившего мне место у окна. Конечно же, я сразу заподозрил в нем контрразведчика «Совгума» полиции и стал лихорадочно обдумывать, как мне себя вести. Придумываю — изобразить страдальческую физиономию нездорового человека или обремененного какими-то переживаниями, с тем, чтобы никто не обращался ко мне с разговорами. Но не успели мы отъехать от станции, как мой сосед обращается ко мне с вопросами: «Вы далеко едете, где живете постоянно, где работаете» и т. д. Вот, думаю, попал прямо в пекло. Сначала старался отвечать односложно, боясь показать свое невежество в знании языка, часто переспрашивал вопросы, притворившись, что ко всему прочему я еще и плохо слышу, но затем, осмелев, стал вступать в разговор несколько свободнее. Оказалось, что мой сосед являлся корреспондентом одной из буржуазных газет и направлялся в Зарасай по своим служебным делам. Он вскоре определил по моему акценту, что я уроженец сельской местности Зарасайского уезда. Я охотно подтвердил это и даже улыбнулся от удовольствия. О себе попутчику сказал, что еду к родителям в селение, т. к. отец сильно заболел. К концу пути мы уже «подружились», корреспондент рассказывал мне какие-то забавные истории, сам весело смеялся, а я, не все понимая, делал вид, что мне очень смешно и тоже смеялся с глупым выражением лица.
В Зарасай прибыли часов в И вечера. Кругом темно, безлюдно. Мой попутчик приглашает меня ночевать к своим родственникам, но я упорно отказываюсь, не зная, как от него избавиться. Тогда он, понимающе подмигивая, говорит, что у меня, наверное, есть здесь знакомая девушка. Я от радости, что он нашел удачный выход, киваю головой, подаю ему руку и исчезаю в темноте.
Отойдя немного от автобусной станции, подождал, пока прибывшие со мной пассажиры разойдутся, а затем стал медленно прохаживаться по улицам, читая их названия и запоминая план города, тем более, что спешить было некуда, никто меня не ждал. Спустя час на улицах города не было ни души, только одиночные полицейские с резиновыми дубинками в руках прохаживались вразвалку по освещенным участкам улиц.
Вскоре я нашел улицу, где проживал Ионас Кузма, член буржуазной правительственной партии таутиников, вступивший в нее по заданию Коммунистической партии. Ионас Кузма знал, что я к нему приду по следующему паролю: «Господин Кузма, я Алексас, прибыл из селения по поручению Ваших родителей». На его вопрос, «Что случилось?» я отвечаю: «Ваш отец заболел». Кузма: «Проходите в дом и расскажите подробнее».
Улица, на которой стоял дом Кузмы, находилась на окраине города. Все домики в этом районе были одноэтажными с приусадебными участками и садами. Ночью здесь, кроме лая собаки, ничего не было слышно. Все как бы застыло в глухом оцепенении.
Несколько раз я подходил к дому Кузмы, но каждый раз принимал решение еще раз убедиться, что за мной нет слежки. И вот решаю пойти последний раз мимо длинного забора, ограждавшего лесосклад. Когда возвращался обратно, мои шаги по тротуару так громко стучали, что мне казалось, вот-вот все должны проснуться. Видимо, я находился в высшей стадии напряжения, и окружающая тишина действовала угнетающе.
Вдруг над забором появилась лохматая голова с бородой и хриповатым ото сна голосом спросила: «Понас, кек добар валанда?» (Господин, сколько теперь времени?) Для меня это было такой неожиданностью, что от испуга потерял дар речи, никак не могу сообразить, как нужно ответить, рука невольно скользнула в карман брюк, где лежал пистолет «Вальтер». Потом, взяв себя в руки, посмотрел на часы и ответил: «Теперь три часа». Старик, видимо, принял меня за пьяного и некоторое время наблюдал за мною. А я действительно шел какой-то неверной походкой, покачиваясь из стороны в сторону, и вновь подозрение — не является ли это слежкой за мной. Но, убедившись в абсолютной тишине, направился к заветному дому.
Позвонил в дверь, вскоре послышался мужской голос: «Кто здесь?». Ответил по заученному паролю, и вот я в доме Кузмы. Приветствуем и смотрим друг на друга в упор. Затем короткое объяснение и начались хлопоты гостеприимного Ионаса. Ионас Кузма был человеком среднего роста, плотного телосложения, даже несколько плотноват, возраст 45 лет, лицо открытое, добродушное, держался очень скромно, даже несколько застенчиво.
Пока Ионас Кузма готовил ужин или завтрак, определить трудно, было около 9-ти часов утра, мы непрерывно вели разговор. К моему большому удовольствию оказалось, что Ионас владел, хотя и очень слабо, русским языком. Поэтому в дальнейшем разговоре мы нередко переходили с литовского на русский язык и наоборот. Это очень сильно помогало во взаимопонимании. Кстати, следует заметить, что в дальнейшей совместной работе он очень хорошо помог мне в совершенствовании разговорной литовской речи, а я, в свою очередь, освоить ему русский язык.
Семья Кузмы состояла из четырех человек — жены и двоих детей школьного возраста. Ионас посоветовал на первое время поселиться у него в доме, на чердаке, в небольшой, но удобной комнатке. Так я и поступил.
В первые дни пребывания большую часть времени проводил в городе, внимательно изучая оперативную обстановку, размещение учреждений и административных органов — полиции, прокуратуры, суда, тюрьмы, которая красовалась в самом центре города. Заходил в кафе и рестораны, столовые и даже магазины, хотя и до настоящего времени ходить в них не люблю.
Недалеко от дома облюбовал небольшое кафе, которое было при молочном магазине, и договорился с хозяйкой о ежедневном питании (завтрак, обед, ужин).
Время шло, и люди, с которыми приходилось встречаться, ко мне привыкли. Однако на разговоры я старался быть скупым и чаще пользовался ушами, а не языком. Нередко приходилось слушать чудовищные и обидные разговоры о нашей стране, о советских людях, но делал вид, что это меня не касается. Приведу к примеру один эпизод.
Сижу как-то за обедом и вижу — в магазин входит почтенная дама. Тут же завела оживленный разговор с хозяйкой магазина о разных житейских делах, а затем «по секрету» поведала неприятную новость. Она слышала от одного очень важного господина о том, что скоро могут прийти русские войска и тогда будет ужасная беда. Это ведь совершенно дикие люди, необузданные, которые живут как первобытные. Знакомый встречался с каким-то интеллигентным русским человеком и даже он, показывая на сыр, спрашивал: «Это мыло?». Вот какая отсталость царит в этой стране.
Моя «благодетельница» — хозяйка молочной, пошла еще дальше, заявив, что если русские придут, они нас ограбят и лишат жизни. Какое же кипело во мне зло и негодование к этим недалеким женщинам, но пришлось промолчать.
Несмотря на все усилия буржуазной пропаганды распространять антисоветские измышления и клевету, народ Литвы все активнее и энергичнее выступал против существующих порядков, проходили массовые митинги, но полиция каждый раз грубо вмешивалась и разгоняла их участников.
У меня с Кузмой появилось несколько надежных помощников, которые вводили в курс событий в уезде, а один из них, Иозас Юрайтис, очень способный молодой человек, по рекомендации подпольного уездного комитета компартии Литвы, учитывая сложную обстановку, был назначен моим телохранителем, верно и преданно следуя за мною всюду как тень.
Дела наши шли неплохо, были налажены хорошие контакты со многими влиятельными людьми и в силу своих возможностей я старался помочь уезному комитету компартии в организации политической агитациии и распространении идей о необходимости установления советской власти.
15 июня 1940 года наши войска перешли границы прибалтийских государств и заняли несколько опорных пунктов, но не вмешивались в происходящие события. Это было событием огромного значения и послужило серьезным импульсом для подготовки свержения профашистского режима в стране. Президент Сметона почувствовал недоброе и в тот же день сбежал в Германию (Восточную Пруссию).
Через несколько дней образовалось новое правительство Литвы, которое возглавил Юстас Палецкис, впоследствии председатель Президиума Верховного Совета Литвы.
Несмотря на то, что весь государственный аппарат остался старым, порядки решительно менялись. Народ облегченно вздохнул, почувствовал близкую возможность получить долгожданную свободу. В конце июня компартия вышла из подполья, политические заключенные были освобождены.
Активность народа била ключом, но старая государственная машина продолжала работать в прежнем порядке и ритме. Реакционные элементы не собирались уступать свои позиции без боя. Трудно передать мою радость, которую я испытывал в тот период, и, не теряя времени, установил контакты с командованием ближайшего гарнизона, договорился о способах связи и взаимодействии.
Появившаяся у меня полная уверенность и торжестве нашего дела породила известное ослабление бдительности в отношении с некоторыми людьми, за что чуть было не поплатился головой.
«Губайтис» из «Совгума»
Вот как это было. В Зарасайском уезде около 15 % населения по происхождению были русскими и исповедовали православную веру. В городе была небольшая церковь, священнослужителем которой являлся Даниил Рукавицин. Это был крупный, лет 50 рыжеволосый мужик, с большой окладистой бородой, угрюмого и очень неприятного вида. У него была большая семья. Жил он на восточной окраине города в собственном доме, недалеко от больших озер и систематически занимался рыбной ловлей, для чего имел неплохую рыбацкую лодку и соответствующее снаряжение. Мое внимание Даниил привлек тем, что в церкви вел наглую антисоветскую агитацию и возбуждал верующих против прогрессивно настроенных элементов, считая их врагами Бога и православной веры. Все обдумав как следует, я решил «перевоспитать» попа и обратить его службу в нашу пользу. План мой был предельно прост и даже примитивен. Установив, что каждое утро, не занятое службой в церкви, он проводит на рыбалке, я решил встретиться с ним на озере и провести соответствующую беседу. Приехав на автомашине рано утром на озеро с удочками, я без труда встретился с Даниилом и познакомился, как «рыбак с рыбаком», представившись сотрудником политической полиции «Совгума» Губайтисом. После первой, довольно удачной рыбалки мы договорились встретиться через день на том же месте. Вторая встреча состоялась в установленное время. Поприветствовали друг друга. Я сказал, что мне надо с ним поговорить по душам. Отец Даниил предложил мне сесть в лодку и отплыть подальше от берега, чтобы «земля не слышала». Отплыв на 300–400 метров, я начал разговор примерно так. «Как Вы оцениваете политическое положение в стране? Как смотрите на происходящее брожение в народе против существующей власти? Ваше мнение относительно перехода границы русскими войсками?».
Даниил Рукавицин на мгновение задумался, не торопясь разбрасывая «донки», а затем, как-то побагровев, сказал: «Надо уничтожить всю эту коммунистическую тварь, вырвать с корнем, как вредную траву. Надо беспощадно уничтожать всех главарей коммуны вместе с их потомством. Я не понимаю, что вы сидите в Каунасе и бездействуете».
«Богослужитель» выступил как самый отъявленный фашист и убийца. Он был готов уничтожить все передовое и прогрессивное. Когда я попытался сказать, что это негуманно со стороны служителя православной церкви, он еще больше рассвирепел и, не сдерживаясь, начал доказывать, что если мы не уничтожим коммунистов, то они нас уничтожат.
Выслушав такие речи собеседника, я вдруг по-русски сказал святому отцу: «А что, отец Даниил, если перед Вами не сотрудник «Совгума», а сотрудник органов НКВД?».
Мои слова, как электрическим током, ударили Даниила, в одно мгновение он схватил весло и оно просвистело над моей головой. Только инстинктивно я почувствовал недоброе и вовремя нагнул голову, чтобы избежать удара. Тут же я выхватил из кармана пистолет и, наставив на него в упор, приказал грести к берегу. Даниил, не ожидавший такого оборота дела, повиновался, и скоро мы примчались к берегу.
Разошлись молча, каждый обдумывал свой поступок. Я был крайне раздосадован и ругал себя последними словами за необдуманные действия. Подойдя к машине, я никак не мог решить, что же мне делать? Как поступить со «святым отцом»? В сознании кипела ненависть и хотелось убить его, но, поразмыслив немного и не сказав ни слова своему новому «другу», я сел в машину и убрался восвояси.
Как мне потом стало известно, Рукавицин прибыл в Литву из Петрограда вместе со своим отцом после установления советской власти в нашей стране. В самом начале войны, когда наши войска отступали, Рукавицин-старший обстреливал их из пулемета с церковной колокольни и был убит в перестрелке.
Ценный агент «Грейтас»
Бурно развивавшиеся события захлестывали, как волны бушующего моря. Особенно занимал в тот период вопрос — как полностью нейтрализовать полицию, которая была достаточно вооружена, и избежать возможного кровопролития. Дело в том, что в начале июля намечалась массовая демонстрация трудящихся по всей стране и в Зарасай на митинг из Каунаса должен был прибыть Юстас Палецкис. По линии Министерства внутренних дел Литвы шли указания полиции применять оружие в случае массовых «беспорядков», как именовались демонстрации трудящихся.
В свое время я познакомился с секретарем уездного отдела полиции, молодым офицером, которого я называл «Грейтае», что по литовски означает — быстрый. Грейтас был весьма грамотным человеком и пользовался большим авторитетом у начальника полиции и других офицеров отдела. Знал досконально все дела полиции и мог оказать нам серьезную помощь. Но он был крайне осторожным человеком и встречи со мной глубоко конспирировал. Встречаться приходилось глубокой ночью в лесу на определенном километре от города. Грейтас был исключительно честным человеком. Он передал в мое распоряжение списки личного состава полиции, данные об оружии, местах его хранения, приказы и распоряжения центральных полицейских органов по вопросам поддержания порядка, оперативные планы по разгону демонстраций и митингов. Через него мне удалось оказать необходимое влияние на руководителей полиции.
Накануне массовой демонстрации я решил пойти к начальнику уездного отдела полиции и переговорить с ним о предстоящих событиях. Предварительно этот вопрос я детально обсудил с Грейтасом. Войдя в кабинет начальника, я предъявил ему свое удостоверение и сказал, что хотел бы посоветоваться с ним по весьма важному вопросу. Начальник полиции имел звание полковника. Это был человек лет 50, высокого роста, умеренной полноты, одет в новенький, хорошо сшитый мундир, выглядел солидно и даже несколько важно.
Он пригласил меня сесть в кресло около его стола и, когда я устроился, любезно сказал: «Я уже некоторое время тому назад знал о вашем пребывании в городе и испытывал желание познакомиться, но полагал, что наше общение может помешать вашим планам». (Эти данные ему передал Грейтас по моему заданию.) Я ответил, что мне тоже хотелось установить с ним дружбу, но события последнего времени как-то мешали этому. После обмена некоторыми любезностями я спросил: «Господин полковник, что Вы намерены делать завтра, когда начнется массовая демонстрация и митинг на площади?». Не задумываясь, он ответил, что когда находится на службе, то обязан руководствоваться указаниями вышестоящих начальников, а эти указания совершенно определенны. Он нажал на кнопку звонка, вызвал Грейтаса и попросил принести папку с приказами. Вскоре приказ лежал на столе, а полковник мне пояснил, что он обязан не допустить демонстрации, а в случае необходимости вынужден будет применить оружие. Терпеливо выслушав его, я сказал: «Господин полковник, мне кажется Вы допустите серьезную ошибку в оценке политической ситуации. Ваши действия завтра могут оказаться решающими для будущего благополучия как Вас, так и вашей семьи».
«Что же по-вашему я должен делать?» — спросил полковник в недоумении. «Я вам советую не вмешиваться в происходящие события и ни в коем случае не прибегать к оружию. Неужели вы полагаете, что советские войска, находящиеся недалеко отсюда, будут равнодушно смотреть на то, как вы будете расстреливать мирную демонстрацию?». «В таком случае, — говорит полковник, — объясните мне вашу роль?». «Моя роль, господин полковник, состоит исключительно в том, чтобы избежать кровопролития и уберечь вас от опрометчивых действий. Заверяю, что если мой совет будет выполнен, Вы окажетесь в благополучном положении, и народ о вас скажет свое слово. Надеюсь, дорогой полковник, вы меня поняли правильно и поступите благоразумно. Прошу вас извинить за вторжение, мне пора. До свидания».
После встречи с начальником полиции еду к латвийской границе в районе г. Двинска на встречу с командиром двинского гарнизона и прошу его выслать несколько танков на окраину. Зарасая к 9.00 следующего дня. Моя просьба была удовлетворена, и уже в 9 часов утра три танка и грузовик с пехотой обосновались на возвышенности на окраине города.
В воскресенье в 10 часов утра началась массовая демонстрация. Я поспешил к зданию полиции и на улице встретил полковника, находившегося в окружении группы офицеров полиции. После взаимного приветствия я попросил его отойти в сторонку и сказал, что мои предположения оправдались, на окраине города стоят советские танки. Он ответил, что его работники доложили ему об этом. «Надеюсь, — сказал я, — наш договор остается в силе?». «Да, господин Губайтис, можете не сомневаться».
И действительно, демонстрация прошла исключительно организованно, народ ликовал всюду. На митинге произносились взволнованные, страстные речи и было принято решение: установить советскую власть, присоединиться к Советскому Союзу.
Таким образом, пребывание наших войск в непосредственной близости придало силу народу и профашистский режим в Литве был сброшен. Народ под руководством компартии всеобщим голосованием установил советскую власть в своей стране, а 3 августа 1940 года Литва, по ее просьбе, была принята в состав Советского Союза.
Во главе уездного отдела НКВД. Установление советской власти
Вскоре я был назначен начальником уездного отдела НКВД, и с этого момента началась моя официальная работа, но по-прежнему меня все звали Алексасом Губайтисом. Знание литовского языка и местных условий, установившиеся хорошие отношения с простыми людьми серьезно помогали мне в работе.
Поделиться книгой: