Ключи от рая

Отец Флинн пытался вести разговор в обнадеживающем тоне, произнося наборы словесных штампов: Господь милостив, никто не знает, что будет потом, следует ценить каждый день.

— Вы верите в святую Анну? — внезапно спросила его Лили.

— Ну да, я думаю… конечно, я верю, что она помогает и… — Он помедлил, не зная, как она воспримет сказанное.

— Но как вы думаете, она слышит нас у источника? — продолжала спрашивать Лили.

— Поскольку, Лили, источник служит местом поклонения в течение столетий, это само по себе говорит о его силе. И, конечно, святая Анна находится на небесах, как и все святые, хранящие нас…

— Я это знаю, святой отец. Я тоже не верю в источник, — прервала его Лили. — Но я была там на прошлой неделе, и, честное слово, это было удивительно. В этот самый день все, кто туда пришел, были удивлены, и вы тоже удивитесь.

Отец Флинн попытался изобразить вежливое удивление, правда, не очень успешно.

— Я знаю, святой отец, вы поймете меня. Знаете, я хожу туда каждый год в день ее рождения. Моя маленькая девочка, она исчезла задолго до того, как вы появились в здешнем приходе. Обычно хожу без особой цели, но на прошлой неделе я посмотрела на это как-то по-другому. Было так, как будто святая Анна действительно слушала меня. Я рассказала ей обо всех своих бедах, которые произошли из-за этого, и что бедный Эйдан был не прав, обвинив меня в случившемся. Но в основном я просила ее дать мне знать, в порядке ли Тереза, где бы она ни была. Я была готова на все, лишь бы знать, что она счастлива где-то.

Отец Флинн молча смотрел на несчастную женщину, не в силах как-то отреагировать на ее слова.

— Как бы то ни было, святой отец, я знаю, что людям встречаются двигающиеся статуи и говорящие иконы, и обычно думают, что все это чепуха, но здесь что-то было, святой отец, здесь действительно что-то было.

Он по-прежнему сидел молча, но кивнул, и она продолжила:

— Там было около двадцати человек, все со своими собственными рассказами. Была женщина, говорившая так, что любой мог слышать ее: «О святая Анна, сделай так, чтобы он не охладевал ко мне, сделай так, чтобы он больше не отворачивался от меня…» Все могли ее слышать и быть в курсе ее проблем. Но никто из нас специально не прислушивался. Каждый думал о своем. И внезапно у меня появилось чувство, что с Терезой все в порядке, что у нее было пышное празднование двадцать первого дня рождения пару лет назад, у нее все хорошо и она счастлива. Было так, словно святая Анна сказала мне, что можно больше не беспокоиться. Я знаю, это кажется смешным, святой отец, но это принесло мне столько радости, и что в этом плохого? Я так хотела, чтобы бедный Эйдан мог оказаться там, когда она это сказала, или внушила мысль, или воплотилась в моем сознании, или что там еще она сделала. Это дало бы ему покой.

Отец Флинн в ответ сказал о неисповедимости путей Господних и даже вставил цитату из Шекспира о том, что есть многое на свете… что и не снилось нашим мудрецам. Затем он покинул маленький дом и поехал на опушку леса.

Когда он шел через лес, его приветствовали люди, прогуливающие собак, бегающие трусцой в спортивных костюмах, что, по мнению его невестки, ему необходимо было делать самому. Женщины катили коляски, и он останавливался, чтобы восхититься младенцем. Каноник говаривал, что игривое приветствие «А кто это у нас тут?» было замечательным выходом из положения, если вы встречали коляску с ребенком. Оно подходило к младенцам обоего пола и позволяло не помнить имена. Родители ребенка сами предоставят вам всю информацию, и тогда вы ею и воспользуетесь — «какой славный парень!», «какая красивая девочка!».

Он повстречал Кэтела Чамберса, управляющего местным банком, который сказал, что пришел в лес, чтобы проветрить голову.

Чамберсу досаждали люди, желающие занять денег, чтобы купить здесь землю, а потом, когда начнут строить дорогу, с большой выгодой ее продать. Было очень трудно принять решение. В Главном управлении банка считали, что он, как живущий в этой местности, должен предвидеть, что произойдет потом. Но как можно это знать?

Флинн сказал Чамберсу, что адвокат Майлс Бэрри находится в столь же затруднительном положении. К нему приходили уже трое с просьбой сделать предложение Ноланам по поводу их маленькой фермы. Это просто спекуляция и жадность, вот что это такое.

Отец Флинн сказал банкиру, что рад встрече с ним, человеком, который думает о подобных вещах, что это очень взбадривает, но Кэтел ответил, что в Главном управлении на все смотрят совершенно иначе.

Сканк Слэттери прогуливал двух своих борзых и подошел, чтобы подшутить над отцом Флинном.

— A-а, святой отец, направляетесь к языческому источнику? Надеетесь, что древние боги сделают то, чего не в силах сделать современная церковь? — Голос его был язвительным, а две его костлявые борзые вздрагивали, словно их раздражали такие шутки.

— Я же всегда ищу более простые пути, Сканк, — ответил отец Флинн сквозь зубы. Он изобразил улыбку и смотрел на Сканка, пока его гнев не иссяк, а Сканк не повел своих трясущихся собак прочь.

Отец Флинн тоже пошел дальше с мрачным выражением на лице; впервые он сам направлялся к источнику Святой Анны. Он бывал здесь по долгу службы, это всегда огорчало и смущало его, но он никогда не приходил сюда по своей воле.

Несколько деревянных знаков, вырезанных верующими местными жителями, в течение многих лет указывали дорогу к источнику, который находился в большом скалистом гроте, похожем на пещеру. Место было сырое и холодное; ручей сбегал с возвышения и растекался вокруг; было грязно, и стояли лужи — верующие подходили сюда, чтобы зачерпнуть воды старым железным ковшом, и часто проливали на землю.

Было утро буднего дня, и он подумал, что там не окажется много народу.

Кусты боярышника вокруг грота были сплошь обвешаны кусочками материи, записками и ленточками, даже наградными знаками и амулетами, упакованными в пластик или целлофан.

Это были обращения к святой, просьбы и пожелания, иногда благодарности за оказанную услугу:

«Он не пьет уже три месяца, святая Анна, благодарю тебя и молю укрепить его в этом…»

«Муж моей дочери собирается расторгнуть брак, если она в ближайшее время не забеременеет…»

«Я боюсь идти к врачу, но я харкаю кровью, пожалуйста, святая Анна, попроси Господа, чтобы даровал мне здоровье. Это просто какая-то инфекция, и это скоро пройдет…»

Отец Флинн прочитал все записки. Лицо его порозовело.

Наступил двадцать первый век в стране, которая быстро становилась мирской. Откуда идет это идолопоклонничество? Ходят ли сюда только пожилые? Возврат к добрым старым временам? Но многие из тех, кого он встретил лишь за сегодняшнее утро, были людьми молодыми, и они верят в силу источника. Его родная сестра возвращается сюда из Англии, чтобы ей послали мужа, молодая польская пара хочет крестить здесь детей. Лили Райан, которая считает, что статуя поведала ей о благополучии ее давно исчезнувшей дочери, чуть больше сорока.

Это было вне его понимания.

Он вошел в грот, где люди оставляли костыли, палки и даже очки, как символ надежды на то, что они исцелятся и будут способны управляться без них. Там лежали детские ботинки и носки — что они означали? Благодарность за рождение ребенка? Просьба исцелить больное дитя?

И в тени — эта огромная статуя святой Анны.

Ее подкрашивали и подновляли из года в год, делая круглые щеки все более розовыми, коричневое покрывало все ярче, а волосы под кремовым покрывалом все светлее.

Если бы святая Анна существовала в действительности, она была бы невысокой темноволосой женщиной из Палестины или Израиля. Она не могла выглядеть как девушка на рекламе ирландского плавленого сыра.

Люди, стоявшие на коленях перед источником, казались совершенно обычными людьми. Здесь их было больше, чем когда-либо бывало в церкви Святого Августина в Россморе.

Это было удручающее и отрезвляющее зрелище.

Статуя равнодушно смотрела, и отец Флинн почувствовал облегчение. Если бы он начал воображать, что статуя обращается лично к нему, он бы оставил свои намерения.

Но поскольку статуя ничего ему не говорила, он почувствовал потребность обратиться к ней. Он посмотрел на молодое встревоженное лицо дочери Майлса Бэрри, которой не удалось поступить на юридический факультет, к великому огорчению ее отца. О чем она может молиться, стоя с закрытыми глазами и сосредоточенным лицом?

Он увидел Джейн, чрезвычайно элегантную сестру Пэппи, хозяйки приюта для пожилых. Джейн, которая, даже на неискушенный взгляд отца Флинна, носила наряды от высококлассных модельеров, что-то тихо говорила статуе. Молодой человек, работавший в овощном ларьке на рыночной площади, тоже был здесь, его губы беззвучно шевелились.

Отец Флинн в последний раз взглянул на статую, и ему захотелось спросить святую Анну, слышит ли она молитвы всех этих людей и что делает, когда два человека просят о противоположном?

Но он счел это фантазией, если не безумием.

Он коснулся стен пещеры, сырых стен с нацарапанными на них посланиями, и вышел из грота. Он прошел мимо кустов боярышника, загораживающих вход, кустов, которые никто не подрезал, потому что они несли на себе надежды, молитвы и просьбы столь многих людей.

Даже на старых деревянных воротцах была приколота записка: «Святая Анна, услышь мой голос».

Отец Флинн почти слышал эти голоса вокруг себя. Зовущие, просящие и молящие из года в год. Он услышал собственный голос, творящий небольшую молитву:

«Пожалуйста, позволь мне услышать голоса, обращенные к тебе, и узнать, кто эти люди. Если я направлен делать добро, позволь мне узнать, о чем они просят, как мы можем откликнуться и что мы можем сделать для них…»

Глава 2. ОСТРЕЙШИЙ ИЗ НОЖЕЙ

1. Недди

Я слышал, люди обо мне говорят: «А, Недди Нолан! Ну, про него не скажешь, что он острейший из ножей[1]…»

Но, знаете, я никогда и не хотел быть таким человеком. А что касается ножей, то несколько лет назад у нас был на кухне очень острый нож, и все говорили о нем с ужасом. «Положи острый нож на полку, пока кто-то из детей не отрезал себе руки», — говорила моя мама. А папа говорил: «Лезвие острого ножа должно быть обращено к стене, чтобы кто-то не порезался». Родители жили в страхе, что может случиться что-то ужасное и вся кухня будет залита кровью.

Сказать по правде, острый нож здесь ни при чем. Он не был предназначен пугать людей, хотя и способен на это. Но я не стану рассказывать людям об этом, иначе меня опять назовут неженкой.

Неженка Недди — так меня многие зовут.

Да, потому что я не мог слышать писк маленькой мыши, попавшей в мышеловку, и страдал, когда конные охотники, преследующие лису, приближались к нашему дому. Я видел глаза лисы, спасающейся бегством, и гнал ее в Боярышниковый лес. Парни думают, что я веду себя как неженка, но, на мой взгляд, мышь вовсе не мечтала попасть в мышеловку, она хотела мирно жить в поле и стать старой доброй мышью. А очаровательная рыжая лиса совершенно точно не сделала ничего такого, что могло так досадить всем этим гончим, лошадям и людям, одетым в красное, что они с такой яростью преследовали ее.

Но другим людям я не мог быстро и внятно объяснить подобные вещи, да никто и не ожидал от меня слишком многого, так что меня более или менее оставили в покое.

Я думал, что, когда я вырасту, все будет по-другому. Взрослые не ведут себя глупо, а если и ведут, то не жалеют об этом. Я был уверен, что со мной произойдет то же. Но, похоже, мое взросление длилось слишком долго.

Когда мне было семнадцать, наша компания — я, мой брат Кит и его друг — поехали в фургоне на танцы аж за несколько миль от Россмора за озера, и там была эта девушка. Она выглядела совсем не так, как другие; те носили платья с бретельками на плечах, а на ней был джемпер с высоким воротом и юбка, у нее были очки и вьющиеся волосы, и, похоже, никто не собирался приглашать ее на танец.

Итак, я пригласил ее, а когда танец закончился, она пожала плечами и сказала:

— Ладно, хоть на один танец меня пригласили.

Я пригласил ее еще и еще раз, и, когда все танцы закончились, я сказал:

— Ты была приглашена четырнадцать раз, Нора.

А она сказала:

— Я думаю, ты хочешь проводить меня.

— Проводить? — спросил я.

— Мы бы погуляли, — сказала Нора вялым покорным голосом. Это была плата за то, что ее пригласили на танец четырнадцать раз.

Я объяснил, что мы с другой стороны озер, из-под Россмора, и мы все поедем домой вместе. В фургоне.

Мне было жаль оставлять ее огорченной и разочарованной, но пришлось уехать вместе со всеми.

Они насмехались надо мной всю дорогу.

— Недди влюбился! — распевали они во все горло.

Совсем не до песен стало четыре месяца спустя, когда Нора со своим папочкой появилась у нас и сказала, что я являюсь отцом ее будущего ребенка.

Я был потрясен до глубины души.

Нора не смотрела на меня, она уставилась в пол. Я мог видеть только ее макушку. Ее темные вьющиеся волосы. Меня охватила волна жалости к ней. Особенно когда Кит и другие мои братья накинулись на Нору и ее отца.

Совершенно исключено, сказали они, чтобы их Недди провел хоть десять секунд наедине с Норой. Тому есть сотня свидетелей. Они собираются пригласить каноника Кэссиди как главного свидетеля. Раскрасневшись, они заявили Нориному папаше, что готовы присягнуть, что я даже не поцеловал ее на прощание, когда они затаскивали меня в машину. И что это самое крупное жульничество, с каким они столкнулись.

— Я никогда ни с кем не занимался любовью, — сказал я Нориному отцу. — Но если вы считаете, что я этим занимался и результатом стало зачатие ребенка, я, конечно, несу ответственность и буду иметь честь жениться на вашей дочери, но, вы знаете… так вообще-то не бывает.

И по какой-то причине все поверили мне. Все до единого. И ситуация разрешилась.

А бедная Нора подняла свое красное заплаканное лицо и посмотрела на меня сквозь свои толстые очки.

— Извини, Недди, — сказала она.

Я никогда больше не слышал о ней.

Однажды кто-то сказал, что во всем виноват ее дед, потому что всеми деньгами семьи владел он и ничего не делалось без его ведома. Я так и не узнал, родила ли она ребенка и воспитала ли его. Ее семья жила так далеко от Россмора, что спросить было не у кого. А моя семья не советовала мне наводить справки.

Они очень зло высмеяли меня.

— Самоуверенный сопляк, — сказала мама.

— Наш Недди возьмет под свое крыло еще чьего-нибудь байстрюка, — добавил дед.

— Пожалуй, даже Неженка Недди не способен на такую глупость, — произнес папа.

А у меня был комок в горле при мыслях о бедной молодой женщине, которая так гордо сказала, что согласится еще на один танец, и так ужасно отблагодарила меня за удовольствие, полученное от четырнадцати танцев.

Все это было очень печально.

Вскоре я покинул Россмор и поехал в Англию, в Лондон, работать на стройках с моим старшим братом Китом. Он подыскал квартиру над магазином; их там уже было трое, а я стал четвертым. Там было не очень чисто и аккуратно, но она располагалась рядом со станцией метро, а в Лондоне это самое главное.

Сначала я только заваривал чай и носил все на стройплощадку, а они так стучали старыми кружками, что те кололись, так что, когда я получил первые деньги, я пошел в магазин и купил дюжину новых больших кружек. И все были слегка удивлены тем, что я чисто мыл кружки и завел кувшин для молока и вазочку для сахара.

— Наш Недди — настоящий джентльмен, — сказали они обо мне.

Я никогда не был уверен, хвалили они меня или порицали. Но это совсем не важно.

Во время работы на стройке они проделывали кое-какие дела, например, каждый шестой контейнер для мусора наполняли вовсе не мусором — там были мешки с цементом, кирпичи и попадались даже запасные инструменты. Очевидно, здесь была своя система или договоренность, но мне никто этого не объяснил, поэтому, естественно, я обратил внимание мастера на то, что хорошие материалы выбрасываются, и думал, что все окажутся довольны.

Но они не были довольны.

Не тут-то было.

Кит был раздосадован больше всех. Мне было приказано оставаться на следующий день дома.

— Но меня же уволят, если я не пойду на работу, — возразил я.

— Если ты пойдешь, парни спустят с тебя шкуру, — сказал Кит сквозь зубы. Лучше было не спорить с ним.

— Что же мне делать весь день? — спросил я.

Кит всегда знал, что кому нужно делать. Но не в этот раз.

— Господи, Недди, я не знаю, делай что-нибудь, провались оно все, приберись тут, в конце концов. Что угодно, только не подходи к стройке.

Остальные вообще не разговаривали со мной, из чего я понял, насколько важен был этот полный контейнер для мусора. Я сел подумать. Все было не так просто.