Усы, лапы и хвост

Так и в приюте: сколь ни было безрадостным пребывание в нем, а место надежде нашлось и здесь. Ее несли из внешнего, освещенного не лампочками, а солнцем, мира люди, что время от времени спускались в мрачный вонючий подвал. Дети со своими родителями; иногда одни взрослые без детей — они приходили, желая приобрести домашнего любимца. И при этом сэкономить деньги, ни гроша не оставив на «птичьем рынке» или в зоомагазине.

Увы: их визиты чаще всего заканчивались быстро и безрезультатно. Отпугивал людей во-первых запах, а во-вторых несносная манера собак и ругаться и приветствовать одинаково — лаем во весь голос. Попробуй тут отличи! Вдобавок, выглядели обитатели приюта в большинстве своем так, что с первого взгляда могли отбить желание приласкать такую зверушку и обогреть. О, соседка наша серая, покойная, являла собой еще не худший пример. Скажем так, не самый худший.

И все же кое-кого лучики надежды из внешнего мира не обманывали. Согревали. Вот, например, щенка, которого не иначе как по дурости разместили в нашем вольере через несколько дней после смерти серой кошки. А может и не по дурости… не совсем по дурости: просто со свободным местом в приюте сделалось совсем плохо.

Еще мелкий, вдвое меньше меня, щенок просто не успел заразиться злобой от взрослых собратьев. Равно как и ненавистью к таким как мы. Маленькие же слабости его — непоседливость и неуклюжесть — в другое время и при иной обстановке выглядели бы даже забавно.

Иначе думал пятнистый сосед. Уже в первый день пребывания щенка в нашем вольере он подговаривал меня напасть на это маленькое бойкое существо. Не чтоб воспитать или поставить на место — сии реверансы в отношении неугодных мог позволить себе только человек. Предполагалось песьего детеныша банально загрызть, покуда он, забавный и безобидный, не вырос в хищную тварь.

Я отказался, и намерения трехцветного гнуса так и остались намерениями. Расправиться со щенком в одиночку он не решился, даром что намеченная жертва была заведомо слабее. Ну а мне вдруг подумалось, что под маской циника и фаталиста скрывается банальный трус. Нет, даже трус по убеждению. А все его страшилки насчет мехов, да выражение твердокаменного равнодушия суть либо маски, либо способ заразить страхом и трусостью окружающих. Ведь обидно трястись от ужаса, когда другие не трясутся. Куда как лучше под трясучку свою подвести хоть что-то, что сойдет за объективность. Авось и самому легче станет…

Щенок пробыл с нами дня три, не больше. А затем сменил голый грязный пол и скудный приютский паек на мягкий коврик и полную миску. Его забрала, избрав в домашние любимцы, милая девчушка с двумя косичками.

А мы с трехцветным собратом по виду остались: он — все также равнодушно взирать на мир, а я… собственно, для того, для чего и предназначалось чистилище. Пробовал молиться, хотя бы мысленно. Подвергал жизнь арбитражу, ища повод для покаянья. Идея, зародившаяся еще во время постоя в магазине, теперь вошла в полную силу. Очень уж тому способствовала сама атмосфера приюта вкупе с моими ассоциациями.

Правда, рефлексия в итоге так ничего и не дала. Кроме упомянутой еще раньше гордыни, особых причин для раскаяния я не нашел. Сколько помню, ничего не украл и никого не убил; слушался родителей, почти не дрался и учился хорошо. Даже не списывал никогда — понимал потому что: знаний сия сомнительная уловка не прибавит мне ни на йоту. А диплом или аттестат, не обеспеченный знаниями, это примерно как валюта, не обеспеченная реальными ценностями. Пользы никакой, а вот проблемы создать может.

…около недели спустя пятнистый сосед слег от желудочных колик. Благодарить за то ему следовало, как видно, кормежку приютскую, несвежую да и черт знает, из чего сготовленную. Мучения бедолаги продлились еще пару дней — пока на них не обратил внимание один из сотрудников. Пока не сжалился: не унес кота, чтобы усыпить.

Провожал я этого циничного тихоню с грустью… вспоминать же вскоре его пришлось даже с ностальгией. Потому как новый жилец, принесенный мне в компанию, оказался ни больше ни меньше, буйно помешанным. Он кидался на прутья решетки, злобно вопил; один раз даже пытался атаковать сотрудника, принесшего еду.

Как и у всякого безумца, в поведении нового соседа припадки чередовались с периодами спокойствия на грани полной пассивности. Вот только ни проблеска здравого смысла при этом все равно не проскальзывало.

«Ты не думай, внешность обманчива, — заводил он свою обычную для спокойных моментов песнь, — на самом деле я человек. У меня машина, дом загородный, жена-красавица… были. Но никто не верит! И по-моему даже не слышит меня. К кому бы я ни обращался… Вот ты-то, ты-то — скажи: ты меня слышишь? Понимаешь?»

«Понимаю», — отмахивался я дежурным ответом, и несчастный безумец затихал. До следующего припадка.

Так прошло еще несколько дней… в течение которых я начал даже прислушиваться к его речам. А в душе зарождались смутные сомнения: действительно ли этот кот — безумен? И спроста ли сошел с ума? Впрочем, ни во что внятное мои подозрения кристаллизоваться не успели. Потому как счастливая звезда снизошла наконец и до меня.

В приют пожаловала молодая пара. Темноволосая девушка, в своих тесных брюках и высоких сапогах казавшаяся неестественно тонкой, и парень в ветровке и джинсах. Простой парень неприметной внешности — в былые времена я мог пересечься с ним на улицах города раз двести и не запомнить.

В былые времена… Теперь же мне стало не до сличения примет. О, интересовало меня нынче совсем другое. Важно было, что девушка зашла в приют, дабы приобрести кота. Именно кота, не собаку и даже не кошку. Ну а парень всячески пытался ее разубедить. Чем вмиг заслужил мою неприязнь.

К счастью, повлиять на решение своей «второй половинки» он не сумел. И, более того, сам же себя и подвел под поражение — перейдя в этом споре на повышенные тона. Увы, разница темпераментов оказалась не в его пользу: тайным боевым искусством Высокого Голоса девушка владела несоизмеримо лучше. Враз сникнув, парень лишь молча бестолково топтался рядом.

Проходя мимо вольеров и бросая по сторонам беглые взгляды, парочка наконец-то добралась и до нашей решетки.

— Тут целых два кота, — пробормотал парень вполголоса и, как могло бы показаться, смущенно.

— Что, с бабенкой своей ходишь? — обратился к нему, враз оживившись, мой безумный сосед, — а я ведь тоже так… когда-то. И тачка у меня была… девчонок на ней катал. Не веришь… или не понимаешь?

Увы! Горестные его слова понимал в тот момент лишь я. А для людских ушей голос бедняги звучал, как гневное шипение и урчание, не более.

— По-моему, он бешеный, — прокомментировала девушка… и тут в поле ее зрения нечаянно оказался я, — о… я лучше этого возьму. Полосатенького.

— Ладно, — все так же тихо сообщил парень, — я у машины подожду.

Вроде как смирился с неизбежным.

4. Новый дом

Всего ничего прошло времени — и прежний мой мрачный настрой да вся эта галиматья ассоциаций с чистилищем и адом теперь вспоминались с улыбкой. Последняя между прочим доступна и котам… правда, не всегда заметна со стороны.

Что ж, если сравнивать мое новое место жительства хоть с приютом, а хоть даже с магазином, то на райские кущи оно вполне тянуло. За вычетом, понятно, тех нескольких часов, что были потрачены на визит к ветеринару. Приютившая меня девушка… не назову ее хозяйкой, ибо не может одно разумное существо быть хозяином другого. Так вот, приютившая меня девушка обитала в уютной, со вкусом обставленной, двухкомнатной квартире, оказавшейся, вдобавок, довольно просторной. Моя, во всяком случае, тоже не будучи нищенской коморкой, уступала ей и метражом, и меблировкой. «И откуда у людей деньги?» — задался я на этот счет совсем не кошачьим вопросом.

Как узнал я еще в дороге, девушку звали Гулей. И эта Гуля, честь ей и хвала, к заботе о моей скромной четвероногой персоне подошла с вдохновением на грани фанатизма. После осмотра ветеринара и пары прививок я был, несмотря на сопротивление, хорошенько отмыт, высушен феном и расчесан. И получив после всего этого награду за терпение — блюдце молока с накрошенной в него колбасой — я впервые за много дней смог расслабиться. По-настоящему. Так, чтоб не думать вообще ни о чем, и почти ничего в этой жизни не опасаться.

И как-то сами собой улетучились и сны о прежней жизни, докучавшие мне в приюте.

Уходя по утрам на работу, Гуля никогда не забывала накормить меня да снабдить едой и молоком впрок. А по возвращении непременно спрашивала, как прошел мой день («уж всяко легче, чем твой»), снова кормила… не забывая при этом и о физической форме своего питомца. Для поддержания последней в ход пошли: маленький мячик, пара пластмассовых шариков, да шнурок с привязанным к нему бантиком. Со всем этим добром мы могли играть не менее получаса.

Иногда, впрочем, Гуле бывало не до игр: возвращаясь усталой, она в изнеможении ложилась на диван, принимаясь разглядывать очередной журнал. Из тех, что печатаются на дорогой глянцевой бумаге, и в которых цветные картинки занимают в разы больше места, чем текст.

Подсаживаясь рядом я, одновременно настойчиво, но с осторожностью, принимался теребить ее передней лапой. «Хватит валяться, давай поиграем», — пытался сказать я ей этим, поскольку сам-то устать за день не мог при всем желании. Да только, увы, в такие моменты сообразительность отказывала Гуле напрочь. «Я тоже соскучилась по тебе, Полосатик», — только и могла ответить она, легонько поглаживая меня по шерсти.

Что ж. Если не считать этой дурацкой импровизированной клички, теперешнее мое существование омрачали всего два момента. Во-первых, как ни крути, а я по-прежнему пребывал в кошачьей шкуре. И в прежнюю, человечью, возвращаться, увы, не спешил. А во-вторых меня почти открыто невзлюбил Виктор — не муж, но постоянный парень-бойфренд-ухажер Гули.

Уж не знаю, чем я мог досадить ему. Возможно, неприязнь Виктора распространялась на весь животный мир сразу. Или не на весь, а на одних лишь бродяг, разносящих-де заразу. А может в нем занозой сидела досада за свое хоть мелкое, но поражение — тогда в приюте. Оттого, что сказал «нет» на идею своей второй половинки завести домашнего питомца, но половинка это «нет» безжалостно проигнорировала. Не послушалась глупая баба своего самца, ах как обидно!..

Наконец, я даже допускаю, что свою роль здесь сыграла ревность. Вернее, какая-то ее особо извращенная форма, когда любая другая особь мужского пола рядом с твоей благоверной воспринимается как соперник. С людей, чьи головы, как известно, населены тараканами, станется!

Как бы то ни было, а лицо Виктора омрачалось всякий раз, когда в поле его зрения попадал я. Лицо омрачалось, а голос грубел, недовольно шепча: «опять ты!» с крепким словцом в придачу. От Гулиного ухажера мне было легче дождаться цитат на латыни, чем хотя бы символической ласки. О том же, чтобы, к примеру, угостить меня чем-нибудь за столом, и вовсе речи не шло.

Одно радовало: визиты Виктора были довольно редки. Не чаще раза в неделю. Большего он, человек без постоянного заработка (иначе говоря, раздоблай) позволить себе не мог. Как судьба могла свести его со столь успешной девушкой, как Гуля — непонятно. Видимо, противоположности и впрямь притягиваются.

Зато едва этот хмырь переступал порог нашей с Гулей квартиры, как в нем просыпался Хозяин. Не в смысле ответственности — исключительно в плане власти. Ни перечить открыто второй половинке, ни причинить мне физического вреда Виктор, правда, не решался, зато не скупился на претензии и замечания. В том числе и в мой адрес.

«Этот кот шерсть везде оставляет!» — вместо «здрасьте» говорил он, завидев меня. Как вариант: «почему этот кот занял мое кресло?» Или «выгони-ка этого кошака — мешает!»

Собственно, «мешать» я мог в двух случаях. Либо на кухне, когда его мужичество изволили прошествовать туда для ужина — либо в спальне. То есть, ближе к той фазе свидания, ради которой черти и приносили Виктора к Гулиному порогу. И вот уж здесь хозяйка квартиры шла-таки хахалю навстречу, запирая комнату на шпингалет. Изнутри. Меня при этом оставляя снаружи. Иди, мол, погуляй!

Было ли мне обидно? Ну нет, подобных поводов для поднятия самооценки я этим двуногим не дам. Однако имелось ощущение легкого предательства. Со стороны той, что меня приютила и стала мне если не хозяйкой, то уж точно другом. И она же, хоть в данном, пустячном для меня, вопросе становилась на сторону — кого? Этой грубоватой похотливой бестолочи?! Этого неприятного типа, которому даже безобидный я встал поперек горла?

Обижаться действительно было ни к чему; выводы делать — тоже без толку… если оными же и ограничиться. Куда более уместным мне показалось бросить этому супостату вызов. Отыграться. Отвоевать у него квартиру во благо меня и Гули. В конце концов ей тоже нет от Виктора ни малейшего проку. Одни убытки: сам видел пару раз, как он занимал у возлюбленной деньги. Занимал, да не отдавал, а Гуля и не настаивала. Любовь, знаете ли, слепа. А слепотой чужой люди издревле пользовались во всяких недобрых целях.

Любовь слепа… но я-то зряч! Потому и вынашивал план мести, решившись в конце концов и на его воплощение.

В тот вечер Виктор и Гуля засиделись на кухне чуть ли не до полуночи. Под бутылку вина парень терзал старенькую гитару, не особенно заморачиваясь насчет музыкального слуха. Под неуклюжее треньканье на струнах он помянул и моря (в которых не намочил и пальца), и тюрьму (куда сподобился угодить разве что на пятнадцать суток). Не обошел вниманием и дембелей да горячие точки. Притом что сам, если и служил, то почти наверняка в тиши провинциального гарнизона.

На десерт были воспеты некогда набившие оскомину «черные глаза» — готов спорить, дабы надежнее подлизаться к Гуле.

За то время, что продолжались их посиделки, я умудрился ни разу не попасться влюбленной парочке на глаза. Дал возможность забыть о себе… в то время как сам незаметно пробрался в еще пустую (и открытую) спальню. Там, в темноте, я устроился на мягком кресле, стоявшем в углу. И прикинулся спящим.

Меня заметили тотчас же, когда действо свидания наконец переместилось в комнату.

— Блин, опять этот кот! — возмущенно воскликнул Виктор, едва темноту рассеял неверный свет ночника, — уже сюда пролез… вуайерист проклятый!

«Ну надо же — слово умное выучил», — подумал я со злорадством.

— А что, он сильно тебе помешает? — ехидно и с вызовом вопросила уже Гуля, вдобавок рассмеявшись.

— Ну… нет, конечно, — Виктор смутился, но всего на миг, — в этом деле… мне вообще никто не в силах помешать. Никто и ничто… да будет тебе известно!

— Вот и славно, — хмыкнула хозяйка квартиры, — тем более, Полосатик спит…

— …ну а я сегодня уснуть тебе не дам! — договорил за нее хахаль.

«Вот ведь скотина! — подумалось мне при этом, — Гуле-то вставать рано, работать весь день. А ты, небось, до обеда проваляешься».

Мысль эта еще больше укрепила меня в намерении положить конец этой сомнительной и гниловатой идиллии. Так что, когда одежда двуногих уже валялась на полу, а сами Виктор и Гуля перебрались на кровать, я осторожно спрыгнул с кресла и направился в их сторону. Вальяжной такой, прогулочной поступью. И тем вполне ожидаемо привлек к себе внимание.

— Пошел на хрен! — сердито бросил Виктор при виде моих перемещений.

Ну а я… да черта с два я его послушался! Наоборот: присел у кровати, всего в шаге (людском), да вперился в глаза парня пристальным взором. Своими очами, сверкающими в темноте холодным изумрудным блеском. Эффект превзошел все мои ожидания: уже через минуту порыв страсти, обуревавшей Виктора, бесповоротно угас.

— Ну я так не могу! — почти взмолился парень, отстраняясь от Гули, — все этот кот… падла! Вот чего ему надо? Чего он смотрит?

— Ах-ах! А может… дело не в коте? — язвительно вопрошала девушка.

— Да что ты! Как ты могла подумать! — возвысил тот Виктор, задетый ее словами, — я ж… о-го-го! Разве забыла?

— Тогда не капризничай, — подытожила Гуля, — а то кот ему, видите ли, помешал…

Виктор не капризничал… ну а я не сдавался. И арсенал мой завораживающим взглядом отнюдь не исчерпывался. Потому, когда Виктор, смог отвести от меня глаза, и вернуться… хм, к цели своего прихода, я вновь отвлек его внимание. Исторгнув из глотки самый громкий и протяжный возглас, на который оказалось способно мое горло. О, скажу без ложной скромности: я показал этому примату, кто здесь настоящий певец, а кто — балаболка с гитарой.

С удовлетворением и внутренне торжествуя, в ответ я услышал поток непечатных выражений. Как видно, своим адажио я застиг Виктора в самый ответственный момент.

Соскочив с кровати в чем мать родила, взбешенный парень довольно грубо подхватил меня и вышвырнул в прихожую. Мгновение спустя я услышал легкий щелчок шпингалета… и невнятные, но полные недовольства, причитания Гули. Последние обнадеживали, свидетельствуя о том, что я близок к успеху. Но вот отлучение от спальни явилось совсем некстати; пришлось задействовать план «Б».

Туфли, в которых пришел Виктор, я разыскал легко — не помешала даже темнота, не бывшая проблемой для кошачьих глаз. Намного трудней оказалось устроиться на туфлях поудобней… чтоб затем использовать их подобно ящику с наполнителем. Дойти до коего на сей раз мне вроде как стало лень …

…через полчаса вспотевший и злой Виктор буквально вывалился из спальни, спотыкаясь и застегиваясь на ходу. Стоило ему машинально и не глядя просунуть ногу в одну из туфель, как немая злость вновь сменилась потоком брани. И не только в мой адрес — досталось теперь и Гуле. И, к удовлетворению моему, в долгу девушка не осталась.

Как, а вернее в чем, незадачливый любовничек возвращался домой — не представляю. Не босиком же, хе-хе… Но судьба несчастных его ступней интересовала меня далеко не столь же, как другой (вполне закономерный) итог этой ночи.

То было последнее свидание Гули и Виктора.

* * *

Дни до сих пор стояли теплые; деревья тоже не спешили желтеть и расставаться хотя бы с частью листвы. Неудивительно, что просиживать такую погоду в окружении асфальта и бетона Гуля однажды сочла граничащим с преступлением. И потому в залитую солнцем субботу решилась выехать на дачу.

Помнится, когда я был человеком, то сам это, популярное у соотечественников, увлечение не разделял. Во-первых, не хватало времени — слишком уж много его съедала работа. Ну а во-вторых, даже если толика времени освобождалась-таки, тратить его на грядках мне было банально жалко. Хотелось употребить свободные дни все же на отдых. То есть на восстановление сил. А в процессе копания в земле да возни с травой и посадками, как мне казалось, силы могли только тратиться.

Не скажу, что приютившая меня девушка придерживалась совершенно иной точки зрения. Ковыряться даже на небольшом огороде она не горела желанием и сама. И все же дачей обзавелась — наверняка унаследовав ее у родителей или других старших родственников.

Теперь о прежних хозяевах участка напоминали разве что несколько яблонь, да крохотная сараюшка с садовым инвентарем. Вся же остальная площадь, за исключением небольшого домика, была превращена в газон. Еще здесь имелась пара клумб. Только вот цветы на них, судя по пыльным и не шибко ярким лепесткам, излишком заботы избалованы тоже не были.

Путь от квартирного порога до машины я совершил в специальной корзине, которую Гуля купила еще в день нашего знакомства. Специально предназначенная для перевозки домашних питомцев, корзина эта, тем не менее, лично мне показалась тесной и неудобной. Такой, что ни выпрямиться в ней, ни даже шевельнуться лишний раз!

Еще больше мое впечатление от этого… хм, транспортного средства укрепилось уже по дороге на дачу. Поскольку даже в салоне машины никто не спешил меня освобождать. Добро, хоть везли на заднем сидении, а не сунули в багажник.

Это раньше, в бытность человеком, я думал, будто кошки по натуре малоподвижны и готовы пролежать не шелохнувшись сколь угодно. До чего же опрометчивыми теперь казались мне эти мысли! Во-первых, что мы, усатая братия, что другие обладатели острых когтей и зубов — прежде всего хищники. То есть активные участники естественного отбора. А он, смею напомнить, беспощаден, и особенно к лежебокам.

Во-вторых, когда тебе действительно ничто не угрожает, полежать, допустим, и впрямь не грех. Но только по собственной воле. А принуждение вольного зверя к безделью для него болезненно. Как, впрочем, и вообще к чему-либо.

Свое мнение на сей счет я охотно высказал в дороге — и Гуле, и двум ее подружкам, также изъявившим желание провести субботу подальше от городской духоты. А в ответ добился лишь нескольких реплик недовольства и порицания. Как будто сам был виноват: сам-де себя засунул в эту треклятую корзину.

Прибыв на дачу Гуля и подружки расположились в деревянной беседке. Относительно новая в сравнении с другими постройками на участке, она заметно выделялась на фоне домика и сарая. Не успев настолько же потемнеть от времени.

Как и всякой женщине, недавно потерпевшей фиаско на личном фронте, хозяйке дачи почти сразу захотелось выговориться. И подружки с готовностью поддержали ее в этом желании. Общую словоохотливость подкрепила бутылка «мартини»… и очень скоро беседка превратилась в подмостки для камерного спектакля «Все мужики — козлы». Или, как вариант, уроды, дегенераты и неблагодарные паразиты. Ох, перемывая косточки особям мужского пола, это самопальное трио не щадило, кажется, даже стариков и детей!

К чести Гули, она хотя бы по приезде не стала держать меня в осточертевшей корзине. Сообразила предоставить питомца самому себе, за что ей отдельное спасибо. Другой вопрос, что заняться на участке мне было, по большому счету, нечем. Пощипать здешнюю растительность для восполнения недостатка витаминов? Так трава на газоне показалась несъедобной… и вообще какой-то неживой. А трогать цветы я банально стеснялся. Не хотелось огорчать Гулю, к которой я уже проникся симпатией. Или хотя бы благодарностью за приют и заботу.

Несколько птичек, шустро сновавших над участком, почему-то не вызвали у меня охотничьих позывов. Притом что летали довольно близко и частенько приземлялись на траву. Не боялись, видать, заразы — не видели во мне опасного хищного зверя.

Какое-то время я лишь праздно слонялся по участку, благо, существу моих размеров даже несколько соток покажутся обширной территорией. Затем, достигнув границы, обозначенной забором из штакетника, я вздумал перебраться на другую ее сторону. Просто так, от нечего делать.

И надо сказать, в решении своем я не ошибся. Потому как на соседнем участке оказалось намного интересней. Неестественной прилизанностью Гулиных владений там и не пахло. Ягодные кусты образовывали целый лес, за которым обнаружились грядки, засеянные луком и морковкой. Имелся также и небольшой парник — предназначенный, кажется, для выращивания огурцов. А в центре всей этой картины нашлась и хозяйка: старушка, ловко орудовавшая тяпкой.

«Вот ведь странное дело! — невзначай подумал я, — почему-то на огородах копаются только старики. А молодые и сильные… вон где. В беседке время убивают за праздными разговорами, да бокалом чая. Или, вообще как я: шарахаются от слова «дача» словно черт от ладана. Силы берегут. А пенсионерам, видать, беречь без надобности. Некуда. Вот и предпочитают тратить…»

— Кис-кис-кис, — засюсюкала, улыбаясь, заметившая меня старушка, — иди сюда: угощу чем-нибудь.

— Кота что ли не видела? — небрежно бросил я, поворачиваясь к ней боком, — не голоден… обойдусь.

И запоздало припомнил, что люди мою речь вообще-то не понимают. Воспринимают лишь как вариации пресловутого звука «мяу». Но, сам не ожидая, оказался неправ — по крайней мере, в отношении этой старушки-дачницы.

— Котик, не хами старшим, — беззлобно молвила она, — не хошь — как хошь.

— Так ты… понимаешь, что я говорю? — спросил я, еще не веря в свою же догадку.

— А как же, — нимало не смутившись, отвечала старушка, — таких ведь как ты… у меня знаешь, сколько было? Успела и попривыкнуть. Как говорится, с кем поведешься… Но ты-то, я смотрю, кот — не обычный. Я права?

— Ну… пожалуй, — осторожно проговорил я, совсем уж огорошенный последним ее заявлением.

Отложив тяпку, дачница подошла ближе и, склонившись надо мной, внимательно посмотрела в глаза.

— Куда уж необычнее, — пробормотала она, вздохнув, — человеком ведь был недавно. Говорить умел… нормально. А щас что — смирился, небось? Причиндалы себе вылизываешь! Эх… только человечий взгляд и остался.

— Смирился, — с горечью передразнил я старушку, смущенный и задетый ее словами, — а что же еще остается?

— Как — что? Бороться. Искать. Не сдаваться, прежде всего. А то ты думал, как наши Войну выиграли? Смирившись и на заднице сидя?

— Да с кем бороться? Кого искать? — вопрошал я в отчаянии, — да и как бороться… в моем-то положении?

— Ну, с кем — это я тебе еще подскажу, — старушка перешла на шепот, — найди того, кому это выгодно. Кто выиграл от твоей беды. Ты ж не думаешь, что все так само собой получилось? И только у тебя одного?

— Да я уж не знаю, что думать, — вымолвил я почти виновато.