Питерский гость

— Какъ называется?

— Забылъ. Мудрено какъ-то называется. Вотъ теперь все.

Харлюзинъ всталъ въ позу.

— Генералъ! Совсѣмъ генералъ! умилялся на него Иванъ Захаровъ.

Черезъ пять минутъ Харлюзинъ и Иванъ Захаровъ вышли изъ избы на улицу села Подлѣснаго.

III

Иванъ Захаровъ и купецъ Иванъ Тимофѣичъ Харлюзинъ брели по улицѣ села Подлѣснаго. Харлюзинъ былъ въ черномъ сюртукѣ, въ шляпѣ цилиндрѣ и въ медаляхъ на шеѣ и въ петлицѣ. Иванъ Захаровъ тоже пріодѣлся, напяливъ на себя синій кафтанъ и новый картузъ съ глянцевымъ козыремъ. Харлюзинъ шелъ важно, попыхивалъ сигарой и гордо смотрѣлъ по сторонамъ. Иванъ Захаровъ шелъ около, тоже курилъ сигару, то и дѣло поплевывая, и разсказывалъ о достопримѣчательностяхъ села.

— Вотъ у этого мужика нонѣ по веснѣ двухъ коней увели, кивалъ онъ на избу. — Въ раззоръ разорили человѣка.

— Пошаливаютъ развѣ у васъ? спросилъ Харлюзинъ.

— А гдѣ нонѣ не пошаливаютъ, братецъ! Вездѣ пошаливаютъ. Народъ совсѣмъ Бога забылъ. А цигарки, Иванъ Тимофѣичъ, у васъ важныя, должно-быть дорогія.

— Эти двугривенный. Дешевле не курю.

— Двугривенный десятокъ — цѣна хорошая. Впрочемъ, по цѣнѣ и товаръ важный.

— Какъ двугривенный десятокъ? Экъ ты хватилъ! Двугривенный штука.

— Каждая штука двугривенный! Господи Іисусе! Ну, братецъ, теперь я вижу, что вы и впрямь большой человѣкъ. Вѣдь на двугривенный-то сороковка водки да и съ закуской…

— По праздникамъ, братецъ ты мой, даже въ три гривенника сигары курю.

— Въ три гривенника… А?!. И моя цигарка, стало быть, двугривенный стоитъ?

— Того же калибра, что и моя.

— Фу, ты пропасть! Даже и курить-то жалко. Мосей Гавриловъ! Подь-ка сюда! поманилъ Иванъ Захаровъ стоявшаго у колодца мужика и только что сейчасъ отвѣсившаго поклонъ. — Поди сюда… Чего ты?.. На-ко-съ, покури цигарки, затянись. Вотъ такъ. Чуешь ли ты, что это за цигарка? Двигривенный вѣдь стоитъ. Штука двугривенный.

Мужикъ прищурился, недовѣрчиво улыбнулся и сказалъ:

— Толкуй!

— Не вѣритъ, Иванъ Тимофѣичъ, обратился Иванъ Захаровъ къ Харлюзину. — Да вѣдь это вотъ пріѣзжій братецъ мнѣ далъ. Онъ дешевле-то и не куритъ.

Мужикъ продолжалъ ухмыляться.

— Дать ему развѣ двугривенничекъ? спросилъ Харлюзинъ.

— Дайте, коли милость есть. Онъ выпьетъ и за васъ Богу помолитъ. Вотъ пріѣзжій братецъ мой, именитый купецъ Харлюзинъ; хочетъ тебѣ дать двугривенничекъ на вино, Мосей Гавриловъ. Кланяйся и благодари.

— На этомъ благодаримъ покорно, поклонился мужикъ, взявъ деньги.

— Ну, вотъ… Иди теперь и выпей за благополучный пріѣздъ нашего гостя, да выпей хорошенько и чувствуя. Видишь, сколько у него царской-то милости навѣшано. Гость большой, именитый.

Показался урядникъ въ высокихъ сапогахъ. Онъ прямо направился къ Харлюзину и отдалъ ему честь.

— Позвольте познакомиться. Здѣшній урядникъ Трифонъ Федотовъ… Слышалъ, что пріѣхали, хотѣлъ забѣжать къ Ивану Захарову, чтобъ личное лицезрѣніе для перваго знакомства сдѣлать съ вами, но дѣла и дѣла. сказалъ онъ, протягивая руку.

— Наши охранители и защитники… указалъ на урядника Иванъ Захаровъ. — Трифонъ Федотычъ, на-ка, попробуй, какія мой гость цигарки-то куритъ. Двугривенный штука. Вотъ и мнѣ пососать далъ.

— Зачѣмъ же имъ изо рта въ ротъ… перебилъ Харлюзинъ. — Вотъ мы ихъ цѣльной сигарочкой презентовать можемъ.

Урядникъ закурилъ сигару.

— Цигарка, дѣйствительно, первый сортъ. Вы вотъ нашего станового попотчуйте, когда къ нему поѣдете, сказалъ онъ.

— А нешто надо ѣхать?

— Да вѣдь съ кѣмъ же вамъ иначе по вашему образованію компанію водить? Вы человѣкъ полированный, а здѣсь у насъ все народъ сѣрый. Отецъ Никодимъ развѣ только, да учитель… Но учитель у насъ не того… Не совѣтую вамъ съ нимъ связываться.

— А что?

— Идей много… Головное мечтаніе обширное… А ежели такъ разглядѣть, по настоящему, то просто, извините, сволочь. Нѣтъ, вы къ господину становому-то приставу съѣздійте. Съѣздійте, тогда и паспортъ можно будетъ не предъявлять.

— Ладно, съѣзжу.

— Вы и медали надѣньте. Тогда онъ о васъ особенное понятіе чувствъ будетъ имѣть. Я вотъ тоже о васъ другое воображеніе имѣлъ. За пожертвованія изволили получить? — кивнулъ урядникъ на медали.

— И за пожертвованіе, и за службу. Я въ Нищенскомъ комитетѣ состою.

— Тсс. Вотъ и у насъ тутъ по деревнямъ… Ужасти что нищихъ побирается, особливо послѣ голодахинскаго пожара. Глазъ да глазъ тоже нужно имѣть. Передъ Ильинымъ днемъ у насъ забрелъ одинъ изъ побирающихся въ оврагъ да тамъ и умеръ. Хлопотъ что было, страсть.

— Да, незадача намъ нынѣшнее лѣто! вздохнулъ Иванъ Захаровъ. — Три мертвыхъ тѣла было. Ужъ наѣзжали-наѣзжали, потрошили-потрошили, двѣ бани опоганили. Спаси, Господи, и помилуй всякаго.

— Чудакъ человѣкъ! Вѣдь безъ потрошенья тоже нельзя. А можетъ быть, тутъ умыселъ смертоубійства? перебилъ его урядникъ. — Изъ Питера къ намъ изволили?..

— Да, изъ Петербурга, на родину. Вѣдь это родина моя.

— Родина? Такъ, такъ… Ну, конечно, оно лицезрѣніе пріятное. Съ Максимомъ Кирилычемъ можете компанію заключить. Мужикъ пріятный. А съ учителемъ не совѣтую компанію водить.

— Кто это Максимъ Кирилычъ?

— А они кабаки у насъ держатъ. Супруга у нихъ дама образованная. Изъ города взята, лавочница. Книжки читаетъ и все этакое. Дама съ большой полировкой. Вы съ супругой пріѣхали?

— Съ супругой.

— Ну, такъ вотъ онѣ будутъ имъ подъ кадрель. Окромя того, писарь тутъ у насъ есть изъ полированныхъ, но воображенія у него много. Впрочемъ, когда не выпивши, то они аккуратно дѣйствуютъ. Въ Капернаумѣ нашемъ изволили быть?

— Что это такое?

— А это трактиръ нашъ деревенскій, харчевня. Причетники наши такъ его назвали. Зайдемте для обозрѣнія мѣстности… Нынче машинку Максимъ Кирилычъ тамъ поставилъ, музыку играетъ. Чистая комната есть для полированныхъ гостей. Господинъ становой приставъ бываютъ проѣздомъ, такъ завсегда комплектъ мѣстности дѣлаютъ и заходятъ. Завсегда можно селянку по московски спросить, яичницу. И вино у него хорошее, крѣпкое. Градусы всегда въ порядкѣ. Московское пиво есть. Пожалуйте… Тутъ недалече.

— Что жъ, пойдемте… сказалъ Харлюзинъ. — Компанію раздѣлить можно.

— И намъ оченно пріятно съ петербургскимъ полированнымъ человѣкомъ. Мы вѣдь два лѣта въ Питерѣ выстояли, когда я въ полку служилъ. Я Питеръ-то чудесно знаю. Въ стуколку балуетесь?

— Отчего же, если по маленькой.

— Ну, вотъ и отлично. У Максима Кирилыча мы очень часто по вечерамъ въ стуколку балуемся. Я, ихъ супруга, отецъ Никодимъ, писарь. Ну, а учитель — тотъ въ сторонѣ. У того мечтаній много. Того мы въ нашу компанію не принимаемъ. Простую будете кушать или рябиновую? На рябинѣ у него есть отличная… расхваливалъ урядникъ.

Компанія завернула за уголъ.

IV

Иванъ Захаровъ, купецъ Харлюзинъ и урядникъ вошли въ деревенскій трактиръ. Трактиръ былъ почти пустъ, такъ какъ день былъ не праздничный. Въ первой комнатѣ, гдѣ помѣщалась стойка, сидѣли у столика за бутылкой водки два проѣзжіе мужика, лошади которыхъ стояли противъ трактира, да облокотясь на стойку полулежалъ грудью старый причетникъ въ сѣромъ нанковомъ длиннополомъ сюртукѣ и о чемъ-то разговаривалъ съ буфетчикомъ-цѣловальникомъ въ ситцевой рубахѣ. Завидя урядника, мужики поднялись съ мѣстъ. Тотъ махнулъ имъ рукой, чтобы продолжали сидѣть, и спросилъ буфетчика:

— Максимъ Кирилычъ дома?

— На сѣновалѣ спитъ. Въ городъ ѣздилъ, подъ самое утро пріѣхалъ и залегъ.

— Разбудить. Сказать, что именитые гости пожаловали. А самъ ты вотъ что… Во-первыхъ, рябиновой, во-вторыхъ, закуски для питерскаго гостя почудеснѣе, а въ третьихъ, солянку пусть стряпуха соорудитъ на сковородкѣ. Прошу покорно, Иванъ Тимофѣичъ, въ дворянскую горницу, обратился урядникъ къ Харлюзину.

Дворянская комната была небольшой комнатой о двухъ окнахъ, оклеенная яркими обоями и увѣшанная олеографическими преміями «Нивы» безъ рамокъ. На окнахъ красныя кумачевыя занавѣски, въ углу комодъ и на комодѣ небольшой музыкальный ящикъ, рядомъ съ комодомъ ободранная бикса съ двумя кіями, у оконъ по столу, покрытому красными ярославскими скатертями — вотъ и все убранство комнаты.

— Разсаживайтесь, господа! командовалъ урядникъ, указывая на стулья. — Парамонъ Тихоновъ! Завести машину! крикнулъ онъ буфетчику.

— А это ужъ самъ Максимъ Кирилычъ сдѣйствуетъ. Ключъ отъ машины у него.

— Послалъ будить?

— Послалъ. Только теперь не скоро растолкаешь. Хозяйка тоже рядиться начала. Хочетъ выйти!

— Ну, вотъ и чудесно! Иванъ Тимофѣичъ! Да вы за супружницей своей послали бы… Здѣсь вѣдь въ дворянской горницѣ все на деликатный манеръ. Какъ подозрительность личности и безъ поведенія — сейчасъ въ зашей.

— Нѣтъ, ужъ пущай дома сидитъ.

— Отчего же-съ? Кстати бы онѣ по своему дамскому существу и съ супругой Максима Кирилыча снюхались. Сюда окромя господъ помѣщиковъ и нашей деревенской полированной команды никто не заглядываетъ.

— Нѣтъ, ужъ лучше потомъ, въ другой разъ.

— Напрасно-съ… И имъ-то бы плезиръ былъ. Можно бы дамской вишневки…

Въ дверь комнаты лѣзъ полупьяный причетникъ, держалъ руки пригоршней, протягивалъ ихъ по направленію къ уряднику и возглашалъ:

— Защитникъ и охранитель! Благослови!

— Съ Богомъ! Съ Богомъ! Проваливай! Сегодня здѣсь по деликатному…

— Имѣю подозрѣніе насчетъ пропавшей телушки…

— Послѣ разскажешь.

— Парамонъ Тихоновъ! Убери его!

— Леонтій Федорычъ… Иди, коли начальство приказываетъ.

Буфетчикъ взялъ причетника за плечо и вывелъ изъ комнаты.

— Вѣдь вотъ, кажись, по своему ученью и полированный человѣкъ, а крѣпко ослабши, сказалъ ему вслѣдъ урядникъ. — Дьячокъ у насъ есть, такъ тотъ совсѣмъ другая физіономія личности, но только мы тоже его въ свою полированную команду не допущаемъ. Батюшка отецъ Никодимъ не любитъ.

Показался хозяинъ трактира Максимъ Кирилычъ въ пиджакѣ, бархатной полосатой жилеткѣ и при часахъ на толстой серебряной цѣпочкѣ черезъ шею. Онъ протиралъ глаза, зѣвалъ и покачивался на ногахъ отъ только что прерваннаго сна. Въ волосахъ его торчали сѣно и солома.

— На зарѣ ты его не буди, на зарѣ онъ сладко такъ спитъ… на распѣвъ проговорилъ урядникъ, при видѣ входящаго хозяина, и прибавилъ:- Чего это ты, отецъ и благодѣтель, до этихъ поръ сонную музыку разводишь? Людямъ за обѣдъ садиться пора, а онъ спитъ.

— Подъ утро только что вернулся, такъ хоть кого сморитъ. Въ городъ ѣздилъ, шкуры крестьянскія на заводъ продалъ, потягиваясь отвѣчалъ хозяинъ.

— Ну, такъ вотъ прочухивайся. Видишь, гостей-то сколько. Вотъ это нашъ пріѣзжій купецъ Иванъ Тимофѣичъ. Такъ какъ они пріѣхавши сюда въ деревню погостить, а сами человѣкъ полированный, а здѣсь въ деревнѣ все компанія сѣрая и не съ кѣмъ имъ водиться, то и пришли къ тебѣ, къ полированному человѣку, знакомство заключить.

— Оченно пріятно. Мы завсегда рады. Сегодня подъ утро, когда я пріѣхалъ, работники и то мнѣ сказывали, что у насъ на селѣ питерскій гость объявился.

Максимъ Кирилычъ подалъ Харлюзину и уряднику руку, а на Захара Иванова посмотрѣлъ искоса, помедлилъ немного и въ видѣ уступки какъ-то неохотно протянулъ только два пальца.

— Максимъ Кирилычъ! Вѣдь это братанъ мой… отрекомендовалъ въ свою очередь Харлюзина Иванъ Захаровъ. — Ко мнѣ пріѣхалъ, у меня остановился. Ты на грудь-то ему посмотри… Эво сколько медалей!

— Кавалеръ. Меня перехвасталъ по кавалеріи… прищелкнулъ языкомъ урядникъ.

— А какія, братъ Максимъ Кирилычъ, у него цигарки! Двадцать копѣекъ штука. Ей-Богу… Сейчасъ умереть. Братецъ, Иванъ Тимофѣичъ, попотчуйте Максима Кирилыча цигаркой-то.

Харлюзинъ открылъ портсигаръ.

— Нѣ… Не балуюсь… Спасибо. Табакъ не про насъ растетъ… отрицательно потрясъ головой Максимъ Кирилычъ.

— Да вѣдь изъ-за двугривеннаго можно и разрѣшить. Ты подумай: цѣна-то какая!

— Богъ съ ней! Для меня табакъ все равно, что волку трава. Въ Питерѣ торговлю производите?

— Въ Питерѣ. Пятнадцать лѣтъ хозяйствую.

— Какимъ товаромъ?

— Желѣзо есть, строительный матеріалъ, домовые приборы, лѣсъ…

— Бывалъ и я въ Питерѣ. Давно только. А что, у васъ Юлія Пастрана жива?

— Это женщина-то съ бородой? Давно померши.

— Ну, а какъ нынче у васъ Исаакіевскій соборъ? Все еще въ лѣсахъ?

— Послѣ разспросишь, Максимъ Кирилычъ, перебилъ его урядникъ. — А теперь ты вотъ что: что есть въ печи — все на столъ мечи для дорогого гостя. Да и прежде всего машину заведи.

— Что машина! Питерскій гость у себя въ Питерѣ и не такую машину слыхалъ, а наша машина ему только одно умаленіе.