Олаф Торкланд в Стране Туманов

А Олаф, ошарашенный наглостью пришельцев, погнал отряд дальше, даже не остановившись в деревне, да еще увеличил скорость. Хорошо хоть колючий терновник больше не опоясывал дорогу. С обеих сторон теперь росла густая невысокая трава, вперемежку с яркими цветами клевера и листьями подорожника. Подлесок здесь был редкий, и взгляд путников проникал в глубину древнего леса.

Следующая деревня попалась только вечером, но конунг не остановил отряд.

Лес уже окутала непроглядная мгла, небо было, как обычно, пасмурным. Невозможно было ничего разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Люди находили путь только по гнилушкам, в изобилии светящимся вдоль дороги. Ехали, конечно, шагом. Впереди шли три спешившихся воина, проверяя дорогу.

В полной темноте отряд чуть не проехал мимо деревни, мирно притихшей на обочине дороги. Местные жители, словно дневные обитатели леса, подымались с первыми лучами восходящего солнца, а на закате всякая жизнь в деревне замирала, как в хорошем муравейнике.

Только предательский визг поросенка в хлеву, которому во сне наступил на ухо его же собственный собрат, заставил усталых людей встрепенуться и внимательнее вглядеться в окутавшую их ночь.

Викинги радостно зажгли факелы, сделанные ими тут же из деталей разбираемых крестьянских хижин.

В деревне начался переполох. Но, на счастье керлов, воины были слишком утомлены дорогой, чтобы предаваться любимым утехам. Они лишь выкинули деревенских на улицу коротать ночь, так как хижины были до неприличия малы и с трудом могли принять всех желающих. Впрочем, многие предпочли спать на свежем воздухе, нежели нюхать провонявшие обмотки своих товарищей. Благо лето было в разгаре.

Незаменимый Кабни втолковал и без того испуганным простолюдинам, что если что-то случится хоть с одной из лошадей, то здесь не останется камня на камне. Но похоже, они и так это прекрасно понимали и всю ночь не смыкали глаз.

Утром викинги ограничились лишь резней местных свиней, поскольку времени на большее не хватало. Олаф торопил своих людей. Подгоняемый жаждой отмщения, король был готов выехать даже на голодный желудок, но хирдманы подняли бунт, и Торкланд был вынужден уступить.

Не доверив грязным саксонским керлам приготовление еды, воины сами взялись за это тонкое дело. Костер разложили прямо посредине деревни, и веселые языки пламени лизали нежное мясо, истекающее шипящим жиром.

С помощью Кабни Олафу удалось разузнать, что его враги покинули деревню вчера в полдень. Он даже не удивился, когда ему сообщили, что бесстыжий незнакомец и здесь назвался королем Ингленда. Он жил только одним желанием — выпустить наглецу кишки.

Плотно поев, довольные люди выехали снова на дорогу. Однако скоро в избытке принятая пища попросилась наружу, так как конунг повел отряд быстрой рысью и набитые до отказа желудки воинов высказали свое несогласие по поводу возникшей тряски.

Но никто не роптал, боясь накликать на себя гнев великого воина, они и так вдоволь испытали терпение своего короля, чересчур затянув завтрак. Теперь Олаф гнал их вперед, стараясь наверстать упущенное.

Уже прошла половина дня, а окружающий пейзаж не менялся. Только лес становился все мрачнее, а дорога все менее наезженной.

Наконец отряд выехал на небольшую полянку, посреди которой протекал ручей. Требовалось напоить лошадей. Олаф, ехавший впереди, спешился и, взяв своего жеребца под уздцы, повел его к воде.

Когда до ручья оставалось сделать один шаг, прямо перед носком кожаного сапога Торкланда в землю вонзилась стрела, чуть не пригвоздив королевскую ступню.

Конунг медленно поднял глаза к стене деревьев, поднимающейся в двадцати шагах за ручьем. Он ничего не увидел.

— Эй ты! — раздался голос из чащи. — Кто ты такой? И зачем пожаловал?

Олаф положил руку на меч и принял величественную позу.

— Я — хозяин этой земли, король Ингленда Олаф Торкланд! — гордо заявил он.

К великому гневу Торкланда и его свиты, скрывающиеся за деревьями не пали ниц. Ветви могучих дубов закачались, сотрясаемые хохотом множества голосов.

— Может быть, ты и хозяин, но не далее вот этого ручья, — последовал ответ, — за ручьем нет королей. Там правит Старый Сакс, и вы там можете быть либо добрыми гостями, либо тихими покойниками.

— Это еще что за урод? — возмутился Олаф. Незнакомец говорил с ним по-датски, причем очень хорошо, и у конунга закралось подозрение, что его противник опять ломает комедию. Викинги еще не успели спешиться, и это было на руку Торкланду.

— С кем хоть я разговариваю? Выйди, покажись, — попробовал выманить неизвестного Олаф.

— Слишком много чести, урман. Я прекрасно знаю, как коварно ваше разбойничье племя. Уж лучше убирайся подобру-поздорову. Я уже вижу, что ты за человек, и думаю, Старый Сакс будет недоволен, если вы войдете в его лес.

— Ну уж нет!

Олаф махнул рукой и давно ожидавшие этого воины сорвались с места, на ходу обнажая мечи. Торкланд не умел торговаться. Он привык брать то, что хотел.

Навстречу вылетел град стрел, но он нанес лишь незначительный урон, так как воины, предвидя это, перебросили свои круглые щиты со спины на грудь. Но все же кое-кто кубарем покатился по земле. Одни оказались менее проворны, чем стрелки, а под другими убили лошадей. Но враги второй залп сделать не успели. Всадники были уже под лесной кроной. Подавляемый мощью исполинских дубов подлесок, лишенный солнечных лучей, был здесь чахлый, и воинам не пришлось даже слезать с коней. Хотя некоторые все-таки предпочли биться пешими. Викинги быстро рассеялись по роще, атакуя засевших в кустах лучников. Началась рукопашная, правда, стрелы продолжали изредка посвистывать в воздухе.

Подданные Старого Сакса оказались лучшими бойцами, чем можно было подумать о простолюдинах, но все-таки равняться с викингами, проведшими в боях всю жизнь, им было не под силу. Мечи у лесных жителей были редкостью. В основном они дрались короткими копьями и тяжелыми дубинами, утыканными острыми гвоздями.

Торкланд так и не смог понять, кто их предводитель. Одно было ясно — его догадка оказалось неверной. На этот раз это были не козни его заклятого соперника.

Крушились головы, свистели стрелы, по пути ломая кустарник. Лес окрасился кровью и огласился стонами. Раздался свист, и лесное воинство как по команде развернулось и, скучившись, бросилось бежать, да так резво, что давно спешившиеся викинги оставили всякую попытку за ними угнаться. Они кинулись ловить своих разбредшихся коней. Когда погоня возобновилась, врагов и след простыл.

Переходя от одного убитого товарища к другому, Торкланд был погружен в размышления, стоит ли продолжать погоню. По имеющимся сведениям, отряд его обидчика составлял не более десятка человек. Их наверняка перебили стрелки Старого Сакса. Но с другой стороны… Соперник короля был большим пройдохой и не однажды успел доказать это на деле. Он мог провести этих наивных дикарей и в данный момент успешно продолжать путь.

Потери королевской дружины составили тринадцать человек. Враги потеряли восемнадцать. Это соотношение было не в пользу викингов, привыкших обычно выигрывать бой один против десятка, и хирдманы призадумались. Поход их оказывался более серьезным предприятием, чем можно было предположить изначально.

Единственным положительным моментом было то, что тяжелораненых не было и все воины могли прекрасно держаться в седле. Едва похоронив на скорую руку своих товарищей, они продолжили путь.

В лесу дорога, заваленная гнилым валежником, совсем потерялась. Но почти сразу преследователи наткнулись на свежий след тех, за кем охотились. На толстом слое прогнившей листвы, укрывающей землю, были четко видны вмятины, оставленные копытами десятка лошадей. Местные воинствующие керлы, как показалось викингам, не пользовались услугами этих трудолюбивых животных. Сомнений быть не могло. Олаф приказал прибавить ходу. Следы говорили, что преследуемые здесь были не далее как утром.

Викинги проехали лесом еще пару миль и очутились на открытом пространстве. Перед ними было обычное крестьянское поле, но, в отличие от виденных ранее, обширное и ухоженное. Следы были заметны и здесь. Те, за кем они гнались, не пошли напрямую, через пашню, а двинулись по кромке. Олаф повел своих людей след в след.

«Вот недоумки, какой крюк сделали, — подумал Олаф, — могли бы и срезать, если бы знали, что эти разбойники проявят такую заботу о крестьянских посевах».

Следы действительно огибали ровно половину поля и снова сворачивали в лес. Здесь росли молодые деревца, нижние ветви которых сплетались между собой и хлестали по лицу всадников, да и кустарник пока не потерял надежду в борьбе за солнечные лучи с совсем еще юными деревцами. Двигаться вперед было крайне тяжело. Воины спешились.

К их величайшему удовольствию, рощица скоро кончилась, и викинги вышли на окраину поселка.

Деревня была не в пример виденным раньше. Ее улочки были довольно широки и вымощены досками, а хижины просторны и не казались ветхими. Но одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что люди покинули деревню.

Королевские воины осторожно вошли в поселок, обшаривая дом за домом. Нигде никого. Никаких следов паники или поспешного бегства тоже не было видно. Свиньи стояли в своих свинарниках, а коровы в стойлах. Хирдманы нашли даже золото, спокойно оставленное местными жителями в домах.

— Что?! — вскричал Олаф когда ему доложили о последней находке. — У крестьян золото?!

Это действительно было нахально до неприличия. И у него на родине в Урмании, и в Дунленде, и в Гардарики, во Франкленде и в Ингленде, везде, где ступала нога великого воина, Торкланду ни разу не доводилось видеть, чтобы простые пахари и скотоводы имели за душой более чем несколько медяков. Да и то такой керл считался в своей среде очень состоятельным человеком. А тут куча Х золота!

Воодушевленные находкой викинги с рвением приступили к мародерству. Они переворачивали все вверх дном, по пути проверяя и погреба, чье содержимое тоже не разочаровывало.

Торкланд, как обычно, не занимался самолично грабежом. Он сидел в самой просторной хижине и принимал добычу, с удовольствием потягивая ароматный эль, обнаруженный им тут же. В хижину входили все новые хирдманы, втаскивая охапки барахла, показавшиеся им более-менее достойными внимания, и, бросая их на пол, присоединялись к королю. Олаф молчал, он утомленно смотрел на скапливающиеся на полу тюки и наконец не выдержал:

— Эй вы, недоумки. У вас что, в этих дебрях припрятан драккар, который пойдет посуху до самого моря, загруженный этими тряпками? Даже если бы мы были на корабле, я все равно выкинул бы этот мусор в море, на поживу старику Ньерду. Вы хоть чуть-чуть шевелили своими прокисшими мозгами? Как вы собираетесь это везти? Мы преследуем коварных врагов в непроходимых лесах, а не прогуливаемся вдоль побережья. А ну, цыплячьи умишки, вон отсюда этот хлам. Делайте с ним что хотите, но чтобы я его не видел. С собой возьмем только золото и серебро.

Приказ был безропотно выполнен. Викинги и сами прекрасно понимали, что переусердствовали. Но в голове уже бродил легкий хмель, и это дело сейчас больше всего заботило людей. Они не церемонясь выкинули на улицу награбленное и поспешно вернулись в хижину, торопясь присоединиться к своему королю.

Два дня без эля были тяжелым испытанием для суровых морских волков, и они с радостью принялись наверстывать упущенное. К тому же уставший от противоречий конунг сам потерял над собой контроль и стал похож на обычного викинга, их вожака, старого доброго Олафа Торкланда, каким его помнили хирдманы до завоевания Ингленда. Таким же беззаботным буйным пьяницей, не замороченным никакими проблемами.

Гулянка была в разгаре, когда неожиданно захлопнулась дверь. Саксонские хижины не имели окон, и внутри сразу стало темно.

— Наверное, ветер, — послышался во мраке голос одного из хирдманов, и последовал пинок в дверь.

Она не поддалась. Удар повторился. Опять никакого результата. В хижине воцарилась тишина.

— И не пытайтесь вышибить двери, — раздался снаружи тот же ехидный голос, который говорил с Торкландом на опушке леса у ручья.

— Что ты хочешь, урод? — спросил вмиг протрезвевший конунг.

В хижине было тесно и душно. В полной тишине было хорошо слышно тяжелое дыхание множества ртов.

— Я хочу от тебя, рыжий убийца, исполнения всего лишь трех своих желаний.

— Трех! Не много ли для первого знакомства? — усмехнулся Торкланд.

— Нет, немного, тем более что знакомство второе, а прутья, из которых сделана хижина, просохли за десятилетия и теперь вспыхнут, как пергамент, от малейшей искры. Выйдет неплохой погребальный костер, хоть наши боги и не поощряют это, но сейчас у меня безвыходная ситуация.

— Ладно, говори свои желания.

— Во-первых, вернуть все награбленное в деревне. Во-вторых, составить грамоту, что эта страна находится в союзе с Инглендским королевством.

Олаф чуть не поперхнулся. Он считал эту землю своей и не собирался так просто от нее отказываться. Незнакомец же требовал от него подписания союзного договора, что равносильно признанию независимости.

«Сразу видно, этот пройдоха не из простых землероек, ушлый, каких свет не видывал, хрен он у меня что-то получит, кроме подзатыльника», — подумал про себя Олаф, но промолчал.

— И наконец, последнее, — продолжал незнакомец, — я хочу, чтоб ты перед богами и присутствующими людьми поклялся, что не нарушишь данной тобой клятвы с того момента, как выйдешь из этой хижины, и до самой смерти.

«Ну и долго же придется ждать, — продолжал размышлять Торкланд, вспомнив о своей вечной жизни, — лучше нарушу-ка я ее сразу, даже не выходя отсюда».

Он, подошел вплотную к двери, в темноте натыкаясь на своих хирдманов, и, став так, чтобы его лучше было слышно тем, кто находится снаружи, громко проговорил:

— Я согласен, сакс, сделать по-твоему. Клятва так клятва. А ну-ка, Сигурд, достань свой рог и протруби, известив окрестные леса и луга, что сам великий король Ингленда, Олаф Торкланд, будет давать клятву. Протруби погромче, чтобы звук твоего рога дошел до самого Одина и он стал свидетелем этого события.

На улице одобрительно загомонили, а внутри хижины хирдманы непонимающе пожимали плечами, надеясь только на волю Великого и счастливую звезду их вождя.

Никакой Сигурд ни во что не протрубил, его вообще не было среди запертых в жилище. Олаф сам достал из-за пояса свой охотничий рог и, приложив к губам, издал такой звук, что находящиеся рядом воины чуть не свихнулись от раздавшегося свиста и, только заткнув уши, спасли свой рассудок.

— А теперь клятва, — торжественно проговорил король и отошел на три шага от двери.

— Я, король Ингленда, Олаф Торкланд, перед светлым ликом великих асов и всех здесь присутствующих торжественно клянусь, что перережу вам глотки, бешеные собаки!!!

Последние его слова потонули в предсмертных криках и воплях ужаса, раздавшихся за стенами.

— Вперед, мои славные воины! — прокричал конунг.

Он, разогнавшись, с такой силой врезал в дверь, что та вылетела вместе со всеми засовами и подпиравшими ее бревнами. Даже в железном плече великого воина и то послышался хруст.

Торкланд вывалился наружу вместе со всем хламом, которым саксы завалили выход. А следом неслись его хирдманы, обнажив мечи и жаждя крови.

Король был не так прост. Если бы он попался в такую глупую ловушку, то было бы удивительно, как он вообще дожил до этого времени. Тем более что нечто подобное он сам устраивал три года назад в гардарикской деревне вместе со своим дружком, датским принцем.

Войдя в пустой богатый поселок, где золотые монеты и эль лежали в каждой хижине и сами бросались в глаза, Олаф сразу заподозрил что-то неладное. Тем более что у керлов было достаточно времени унести свои богатства. Но они почему-то их бросили. Поддержав навязанную ему игру, он приказал Сигурду, Кабни и еще пятерке самых выдержанных людей затаиться в соседней хижине до того момента, пока они не услышат звук его рога, а потом по сигналу неожиданно напасть сзади на лесных вояк, вернувшихся в свою деревню. Его хитрость удалась.

— Ууййаа! — завопил король, вскакивая на ноги и вытаскивая свой страшный меч. — Бей их, парни, я им сейчас напишу договор, кровью напишу!

Олаф впал в свое обычное боевое состояние, носясь по улицам и рубя всех, до кого мог дотянуться. Селяне все же успели поджечь хижину, Сигурд с людьми поступили правильно, напав прежде всего на лучников, на всякий случай державших стрелы на тетиве. Благодаря этому мало кто из викингов, по одному выскакивающих в открытую дверь, пал от рук лесных стрелков. На свое счастье, люди в этом поселке не строили домов впритык друг к другу. Поэтому, несмотря на легкий ветерок, пламя не грозило перекинуться на соседние строения.

Торкланд на мгновение остановился, шаря вокруг жадными глазами, ища, кого бы еще убить. Вдруг он заметил группу крестьян, отступающих прямо по улице, и кинулся вслед.

— Королевскую клятву вам захотелось, мерзкие треллы, недостойные даже убирать нужники вечно смердящих йотунов. Я сейчас дам вам клятву! Старая Хель будет моей свидетельницей! — ругался на бегу Олаф.

В него выпустили пару стрел. От одной Торкланд увернулся, а другая попала в кольчужное сочленение и не принесла конунгу вреда, хоть и порвала кольчугу.

Навстречу Олафу выступил юноша с бледным лицом и острыми скулами. Он был очень худ, но достаточно широкоплеч. Противник поднял меч, и король, настроенный не на бой, а на резню, неожиданно ощутил непривычно твердую руку. На его кольчуге появилась вторая дыра. Торкланд мигом собрался и пошел в атаку с полной отдачей. Конечно же несчастный не мог долго выдержать натиск великого воина. Меч полетел в одну сторону, а парень в другую, заливая кровью проселочную дорогу.

Торкланд занес свой полуторник для завершающего удара. И так и застыл. Какая-то неведомая сила стала перед ним невидимой стеной, надежно отгородив Олафа от его жертвы.

Взбешенный конунг отступил на шаг и что было сил ахнул по незримой преграде. Меч описал дугу и ударился обо что-то твердое, но не издал ни звука, словно упал на скатанный пух.

— Этого мне еще не хватало, — с досадой в голосе пробурчал король.

Из-за окраины деревни, отделившись от древесных стволов, двигалась полупрозрачная фигура старца с длинной седой бородой и посохом в руке.

— Отец, ты пришел к нам на помощь, — прошептал раненый, теряя силы.

Тем временем старик приближался, вырастая на глазах. Когда он подошел вплотную, его тело по крайней мере вдвое превышало размеры самого Торкланда.

— Ты зачем пришел в эти края, чужак? — раздался голос, который, казалось, слетал с верхушек деревьев и разносился повсюду.

Старец навис над конунгом, ожидая ответа. Но Олаф ничуть не смутился, на своем веку ему приходилось видеть и не такое.

— А какое тебе дело, бесплотный призрак? — стал в позу король. — Я вообще удивлен, почему тебя оставили в Мидгарде. При встрече надо сообщить бабушке Хель о ее досадном упущении.

— Не тебе судить, человек, что разрешено духам, а что запретно. Я, Старый Сакс, хозяин этих угодий, здесь я имею достаточную силу, чтобы стереть тебя в порошок. К сожалению, мне запрещено использовать энергию, питающую меня, для дел разрушения. Я нахожусь в Мидгарде, как ты называешь этот мир, благодаря моему лесу, и тот поддерживает меня своей силой. Но лес — это сосредоточение жизни, и если мне придется уничтожить жизнь, то мой зеленый друг войдет со мной в противоречие, и я развоплощусь. Однако знай, варвар, если ты или кто из твоих людей только попытается поднять руку на моего последнего сына, — и прозрачный старец кивнул на раненного Торкландом парня, — мне будет все равно, и тогда вам не выбраться отсюда живыми. Видишь, чужак, я откровенен с тобой, я даже готов тебе помочь добрым советом, лишь бы вы поскорее убрались отсюда.

— Отец, защити не только меня, но и остальных людей деревни, — прошептал раненый, цепляясь за плетень.

— Конечно же, мой дорогой Робин, я просто знаю, что ты не оставишь их и первый заслонишь грудью односельчан.

Олаф, оперевшись на меч, наблюдал эту умильную сцену между бесплотным духом-отцом и едва живым сыном.

— Ладно, йотун с тобой, старый хрыч, я согласен, — Олаф плюнул на песок и растер ногой, — будем говорить. А ты, парень, — повернулся король к Робину, — прикажи своим людям забить поросенка и накормить моих молодцев. А то, когда они голодны, я сам с ними с трудом справляюсь.

Викинги, столпившись чуть в стороне, наблюдали за беседой между своим предводителем и лесным духом. Суеверные северяне сперва струсили, решив, что против них выступил кто-то из богов. Но, видя уверенное, граничащее с нахальством поведение конунга, тоже осмелели.

— Да чтобы кабанчик пожирнее был, а можно и двух заколоть! И эль мы допить не успели! — выкрикивали стоявшие вдалеке хирдманы, но подойти ближе все-таки еще не решались.

— Пусть заткнутся и ведут себя поскромнее, а то вообще ничего не получат, — пробурчал Робин, но насчет поросят все же распорядился.

Старик-призрак нагнулся над сыном и приложил прозрачные руки к его голове. Сила на глазах возвращалась к парню.

— Хорошо, а теперь скажи, — обратился Торкланд к Робину, — почему ты не захотел пропускать нас в свой лес, несмотря на то, что буквально накануне здесь проехал отряд таких же точно норманнов, как и мы?