Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений

В последние месяцы президентского срока Буша Россия становилась источником нарастающих трансатлантических разногласий. Для Европы Россия значила куда больше, чем для США. Россия выступала крупным поставщиком энергоносителей в Европу, а для Финляндии и стран Балтии она была единственным поставщиком природного газа и важным поставщиком нефти. Кроме того, для Европы Россия была и остается ведущим торговым партнером, на российских контрактах держатся сотни тысяч рабочих мест как в «старой», так и в «новой» Европе. Наконец, в Великобритании, Франции, Германии и Испании проживают и работают более полумиллиона российских граждан. Россия – самый крупный, пускай и не всегда удобный, сосед Европы, и Европе никуда от него не деться, а потому общение с этим соседом – необходимость, а не вопрос выбора{434}.

Германия как самая могущественная страна Евросоюза играла ключевую роль в дебатах о предоставлении ПДЧ Грузии и Украине. Германия выступала также главным европейским переговорщиком и защитником для России, главным образом в знак признания заслуг России в мирном воссоединении Германии{435}. Канцлер Германии Ангела Меркель, дочь пастора родом из Восточной Германии, поначалу более критически относилась к России, чем ее предшественник Герхард Шрёдер. Но со временем она осознала, что, учитывая обширные экономические интересы ее страны в России, а также особую историю отношений двух стран, политика в отношении России должна быть последовательной. Хотя Берлин и критиковал некоторые действия Москвы как внутри страны, так и на международной арене, многие немцы – как в правительстве, так и за его пределами – верили все же, что при Путине Россия развивается в правильном направлении и в конечном счете превратится в более современное общество. Германию роднил с Россией тот исторический факт, что обеим странам пришлось преодолевать наследие тоталитарного режима, и это побуждало Берлин оценивать действия Москвы через иную призму, чем та, что была у политиков в Вашингтоне. В Берлине более реалистично смотрели на темпы российской трансформации. Как подытожил эти расхождения один высокопоставленный германский политик, Америка в общении с Россией выказывает «патологический дефицит сопереживания»{436}.

Буш с симпатией и уважением относился к Ангеле Меркель. Но при этом они расходились во мнениях по ПДЧ. Позиция Германии основывалась на нежелании отталкивать Москву, а также на серьезных сомнениях в том, что Украина или Грузия действительно готовы к ПДЧ. После первоначальной эйфории «цветных революций» обе страны погрузились в пучину внутренних раздоров, и их лидеры во многом растратили первоначально накопленный политический капитал. У украинского президента Виктора Ющенко и премьера Юлии Тимошенко уходило куда больше сил на борьбу друг с другом, чем на проведение требуемых политических и экономических реформ.

А президент Грузии Саакашвили, как выяснилось, не отличается терпимостью к оппозиции. Было очевидно также, что он не понимает, зачем нужно выстраивать дружеские отношения с Ангелой Меркель. Первую встречу этих двух лидеров аналитики оценивали как «катастрофу», во многом из-за того, что Саакашвили пренебрежительно отнесся к предложению Меркель отрядить немецких судей для обучения грузинских юристов, чтобы помочь Грузии утвердить власть закона{437}. Кроме того, Меркель настаивала, что к НАТО не должна присоединяться страна с неурегулированными территориальным проблемами{438}. Чем больше нарастали сомнения Меркель относительно уместности предоставления Грузии ПДЧ, тем резче Саакашвили высказывался в ее адрес. На бухарестской конференции Германского фонда Маршалла[44], которая проходила за день до саммита НАТО, Саакашвили принялся обвинять Германию в том, что она попустительствует России, предает Грузию и служит для Москвы троянским конем. Такие выступления явно не способствовали ни получению Грузией ПДЧ{439}, ни укреплению доверия Меркель к Саакашвили.

Польша и другие страны, недавно ставшие членами НАТО, рассматривали вопрос о ПДЧ как лакмусовую бумажку, которая укажет направление дальнейшего развития НАТО. Будет ли НАТО подступать ближе к России, принимая в свои ряды все новые и новые постсоветские государства? Или же расширение НАТО, благодаря которому Центральная Европа интегрировалась с Западом, в основном завершено, а за Россией молчаливо признаются ее сферы влияния? Несколько недель перед саммитом НАТО, где должна была решаться судьба Грузии и Украины, прошли в интенсивных консультациях между Стивом Хэдли и его германским коллегой, помощником канцлера по вопросам внешней политики Кристофом Хойгеном, с целью отыскать компромиссное решение{440}. Разногласия среди союзников по НАТО были столь велики, что, отправляясь в Бухарест на саммит, они не имели представления, каким будет его исход.

Бухарестский саммит стал одним из самых драматичных в истории НАТО. В первый день прошли два обеда отдельно для глав государств и для министров иностранных дел. И там и там главным вопросом для обсуждения стала целесообразность предоставления ПДЧ Украине и Грузии. По отзыву Кондолизы Райс, это была «одна из самых резких и ожесточенных дискуссий с нашими союзниками из всех, в которых мне приходилось участвовать». Министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер заявлял, что украинское правительство слишком слабо, чтобы гарантировать исполнение ПДЧ, а замороженные конфликты Грузии препятствуют предоставлению ПДЧ Тбилиси. На это министр иностранных дел одного из центральноевропейских государств возразил, что у самой Германии в период холодной войны тоже имелся замороженный конфликт (он имел в виду разделенный Берлин и ограниченность суверенитета Германии в те годы), что не помешало Германии в 1954 году вступить в НАТО, даже не имея собственной армии. Польский министр Радек Сикорский обвинил Германию, что она больше печется об интересах Москвы, нежели об интересах своих союзников. Обед закончился безрезультатно, а Штайнмайер был ошеломлен критикой в свой адрес{441}.

Заседание Североатлантического совета[45] было назначено на девять утра следующего дня. На совещании, которое продлилось далеко за полночь, что само по себе было редкостью, президент Буш и его советники ломали головы, стараясь изобрести компромиссные формулировки, которые бы в равной мере удовлетворяли и сторонников, и противников предоставления ПДЧ. До самого последнего момента было неясно, чем все кончится. В конечном счете выход из тупика указала Ангела Меркель: ей удалось в последний момент добиться компромисса. Следующим утром Райс и одетая в яркое Меркель выступили перед группой «мужчин, убеленных сединами и в такого же серого же цвета костюмах»{442}. В заявлении говорилось: «Сегодня мы пришли к согласию, что Грузия и Украина однажды станут членами НАТО»{443}. О Плане действий по подготовке к членству в НАТО не упоминалось ни словом. Тем не менее это был первый случай, когда НАТО напрямую объявило, что такие-то страны присоединятся к альянсу. Каков был в действительности смысл этого вердикта?

В тот же день Путин прибыл на заседание Совета НАТО – Россия. Впервые в истории президент России лично присутствовал на саммите НАТО (Ельцин в 1997 году отклонил такое предложение, поскольку тогда как раз ожидалась первая волна расширения НАТО). Хотя ПДЧ так и не был предоставлен соискателям, российские участники саммита были чрезвычайно недовольны словами, что однажды Грузия и Украина вступят в НАТО. Путин в своей речи повторил длинный перечень претензий на неправильное отношение Запада к России и подчеркнул, что расширение НАТО за счет Украины и Грузии представляет угрозу безопасности России{444}. Особую порцию критики Путин приберег для Украины. «Ты же понимаешь, Джордж, – сказал он, обращаясь к Бушу, – что Украина – это даже не государство! Что такое Украина? Часть ее территорий – это Восточная Европа, а часть, и значительная, подарена нами!»{445} Тем не менее Путин подписал соглашение о транзите, разрешающее НАТО воздушную транспортировку грузов в Афганистан через российскую территорию по Северному логистическому маршруту{446}.

По завершении саммита НАТО развернулись дебаты о его последствиях для европейской безопасности. Совсем не на такой результат рассчитывали Грузия и Украина. Впрочем, Саакашвили сделал хорошую мину при плохой игре и объявил, что это положительный результат, потому что Грузии теперь гарантировано присоединение к НАТО{447}. Однако истинный вопрос был в том, не означает ли отказ в предоставлении ПДЧ, что Саакашвили предлагается разрешить территориальные конфликты с Абхазией и Южной Осетией силовым путем – и как можно скорее, – чтобы претендовать на ПДЧ, или же это следует расценивать как приглашение России навсегда перекрыть Грузии доступ в НАТО, расчленив ее на части? Четырьмя месяцами позже непредвиденные последствия одного из самых спорных саммитов в истории НАТО зримо проявили себя на улицах южноосетинского города Цхинвали – столицы крошечного отколовшегося от Грузии анклава.

Августовские пушки и танки

После «революции роз» отношения между Саакашвили и Путиным быстро ухудшились, поскольку грузинский президент открыто заявил о намерении вернуть в состав страны Южную Осетию и Абхазию, а также присоединиться к НАТО и Евросоюзу. Когда Буш посетил с визитом Тбилиси в мае 2005 года, он заявил, что «счастлив стоять рядом с президентом, который выказал такую силу духа, решимость и лидерство в деле свободы – сегодня Грузия суверенна и свободна, она как путеводная звезда на пути к свободе для региона и мира»{448}. А вот о чем не говорилось публично, так это что и в тот раз, и при всех последующих случаях Буш в открытую предостерегал Саакашвили не поддаваться на российские провокации и не пытаться вернуть силой отколовшиеся регионы. Он давал понять, что если Саакашвили все же поддастся на провокацию, США не придут на помощь Грузии{449}.

У России вызывали раздражение похвалы Буша в адрес Саакашвили и тот факт, что контингент грузинских войск принимает участие в боевых действиях в Ираке и Афганистане{450}. В 2006 году после инцидента с громким публичным выдворением из Грузии четырех российских разведчиков (грузинская сторона не захотела решать проблему кулуарно, как это обычно делается) Россия объявила бойкот грузинским винам и минеральной воде. В стране начали подогревать антигрузинские настроения и высылать трудовых мигрантов грузинского происхождения. Российские власти прекрасно понимали, какой у Саакашвили взрывной темперамент и что его можно спровоцировать, распространяя истории о его психической неустойчивости. Москва тем временем ускорила выдачу российских паспортов жителям Абхазии и Южной Осетии. Обличительные речи с обеих сторон сопровождались быстрым наращиванием военных сил.

На фоне эскалации напряженности между Россией и Грузией обе страны провели серию военных учений, которые растянулись до июля 2008 года. В рамках американской программы «Научи и оснасти» в Грузии присутствовали сотня военных советников, которым была поставлена задача обучать грузинских военнослужащих борьбе с терроризмом и подтянуть их подготовку, чтобы они могли воевать в Ираке и Афганистане. В середине июля 2008 года под Тбилиси проводились военные учения под руководством американских советников. В учениях был задействован военный контингент численностью в 1700 военнослужащих из Грузии, США, Армении, Азербайджана и Украины. Одновременно и Россия развернула масштабные военные учения в Северо-Кавказском военном округе на границе с Грузией.

В преддверии войны еще резче зазвучала российская риторика о том, что Южная Осетия и Абхазия вправе отделиться от Грузии, если опираться на косовский прецедент. Россия наращивала дислоцированный в Южной Осетии контингент российских миротворческих сил. Саакашвили же, придя к власти, существенно увеличил военные расходы и активно закупал вооружения за границей. Так, 20 апреля российский истребитель МиГ-29 сбил грузинский беспилотный самолет-разведчик израильского производства, который вел наблюдение за территорией Абхазии. Сразу вслед за инцидентом Москва пригрозила, что если Тбилиси откроет военные действия против Абхазии, в ответ «будут задействованы военные средства»{451}. Грузинские власти вплоть до последнего момента оставались в уверенности, что самая напряженная ситуация – именно в Абхазии, а не в Южной Осетии.

За несколько недель до начала вооруженного конфликта российские власти стали требовать от Грузии подписания обязывающего документа о неприменении силы в качестве необходимого предварительного условия деэскалации кризиса{452}. Госсекретарь США Кондолиза Райс и министр иностранных дел Германии Штайнмайер разработали план, в рамках которого конфликтующие стороны обязывались не применять силу, и 10 июля Райс отправилась в Тбилиси, чтобы заручиться согласием Саакашвили. «По натуре он гордец и склонен к импульсивности, – позже напишет Райс, – мы очень опасались, что он не устоит, если Москва будет провоцировать его, и применит силу». Саакашвили отказался подписывать соглашение. Перед отъездом Райс без околичностей предостерегла Саакашвили: «Господин президент, что бы вы ни предпринимали, не позволяйте Москве спровоцировать вас – знайте, никто не придет вам на помощь и вы проиграете»{453}.

Представители администрации Буша раз за разом посылали Саакашвили один и тот же сигнал: мы поддерживаем евроатлантические устремления Грузии, но не поддерживаем применение силы с целью восстановить территориальную целостность страны. И все же как в рядах самой администрации, так и вообще в американской элите находились люди, восхищавшиеся Саакашвили и подначивавшие его решительно противостоять давлению Москвы, подчеркивая, что США не дадут его в обиду. Главный вопрос тут был в толковании. Какие именно выводы сделал для себя Саакашвили, слушая разных представителей Вашингтона? Понял ли он, что администрация Буша ни в коем случае не поддержит его в войне против России? Рональд Асмус, еще один ярый сторонник Саакашвили, настаивает, что администрация Буша не сумела реализовать действенную стратегию упреждения: «Чего не хватало – это четкого и однозначного послания Москве, что любые военные действия против Грузии приведут к серьезным последствиям для отношений между США и Россией»{454}.

На протяжении нескольких месяцев Россия и Грузия неоднократно прибегали к провокациям друг против друга. В ночь на 8 августа 2008 года Грузия произвела по столице Южной Осетии Цхинвали «массированный артиллерийский обстрел», повлекший жертвы среди осетин и защищавших их российских миротворцев{455}. 8 августа российские войска вошли на территорию Грузии через 3,7-километровый Рокский туннель, соединяющий Северную и Южную Осетию. Боевые действия быстро охватили и другие районы Грузии. В следующие дни в Грузию вступил российской военный контингент численностью в 40 тысяч человек. Одновременно Грузия стала мишенью масштабной скоординированной кибератаки, которая вывела из строя веб-сайты ведущих государственных ведомств и финансовых институтов страны и затруднила грузинской стороне руководство военными действиями. Несмотря на наличие устаревшей боевой техники (в частности, у российских войск не было систем глобального позиционирования) и примитивные средства коммуникации (известно, что российские офицеры использовали для контактов сотовые телефоны), превосходящая по численности российская армия подавила сопротивление грузинских ВС. В какой-то момент казалось, что российская армия вот-вот захватит Тбилиси и свергнет режим Саакашвили. 12 августа, когда потери достигли 850 человек[46], а число беженцев перевалило за сто тысяч, было объявлено о прекращении огня{456}. 16 августа в телевизионном эфире были показаны кадры, где вконец растерянный Саакашвили нервно жует свой галстук{457}. 25 августа Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Два «замороженных» конфликта разморозились. Пятидневная война закончилась, население Грузии и сепаратистских анклавов понесло многочисленные потери, были уничтожены множество жилых домов и объектов инфраструктуры. Таким был ответ Москвы на приглашение к евроатлантической интеграции, которое сделали ее соседям Соединенные Штаты и Европа.

Грузинские власти заявляют, что их действия в ночь с 7 на 8 августа носили оборонительный характер и были вызваны российским вторжением, которое к тому моменту уже началось. Российская сторона квалифицирует действия Грузии как агрессию и геноцид населения Южной Осетии. Кондолиза Райс характеризует нападение России как «заранее спланированное», а в докладе независимого исследовательского института U.S. Cyber Consequences Unit сделан вывод, что кибератаки против сайтов органов государственной власти Грузии велись российскими гражданами, которые были заранее уведомлены о военных намерениях России и получили указание, когда начинать кибератаки{458}.

В сентябре 2009 года Европейский союз опубликовал трехтомный доклад независимой международной комиссии по выяснению обстоятельств конфликта в Грузии. В докладе указано, что вина за конфликт в равной мере лежит на обеих сторонах. Данный документ и по сей день остается самым авторитетным источником данных о конфликте, хотя и российская, и грузинская сторона категорически не согласны с рядом его выводов. В то же время и Россия, и Грузия заявляют: доклад подтверждает их заявления, что агрессором выступила противная сторона{459}. В докладе подчеркивается, что обстрел Цхинвали в ночь на 8 августа стал «кульминационным моментом длительного периода нарастающей напряженности, провокаций и инцидентов. Несомненно, что конфликт уходит корнями вглубь истории региона»{460}. В докладе выдвигается обвинение против России в непропорциональном применении силы в ответ на обстрел Грузией Цхинвали.

Во время этой скоротечной войны американские и российские войска подошли куда ближе к прямому противостоянию, чем за весь период холодной войны. Американский контингент находился в Грузии для обучения грузинских военнослужащих, которым предстояло воевать в Ираке и Афганистане. Этот отрезвляющий факт был в полной мере осмыслен, только когда закончилась война, однако сам конфликт наглядно продемонстрировал, что потепление американо-российских отношений после краха СССР имеет свои пределы, а власть и влияние США в сопредельных с Россией государствах ограниченны.

Коммуникации между Россией и США в период войны иллюстрируют, насколько ухудшились двусторонние отношения. Война разразилась в самый канун начала Олимпийских игр в Пекине, и президент Буш первым позвонил российскому президенту Медведеву, как того требовал протокол, с просьбой немедленно разрядить ситуацию. В ответ Медведев уподобил Саакашвили Саддаму Хусейну и заявил, что грузинский президент развязал неспровоцированные варварские боевые действия. Затем Буш связался по телефону с потрясенным Саакашвили и вновь уверил его в поддержке со стороны США. На церемонии открытия Олимпийских игр Буш сидел в том же ряду, что и Путин. Несмотря на обострившиеся в результате войны трения, Буш и Путин попросили чиновника, который сидел между ними, пересесть, чтобы они могли переговорить между собой{461}. Путин назвал Саакашвили военным преступником. Буш же сказал Путину: «А я ведь вас предупреждал, что у Саакашвили горячая кровь». «Ничего, у меня тоже горячая», – отчеканил в ответ Путин. Буш внимательно разглядывал собеседника. «Нет, Владимир, – молвил он, – вы-то как раз хладнокровны»{462}.

Когда вспыхнула война, выяснилось, что американо-российский диалог по военным вопросам – переживший все подъемы и спады в двусторонних отношениях – приносит неоценимую пользу. Хэдли попросил адмирала Майка Маллена, председателя Объединенного комитета начальников штабов, связаться с начальником российского Генштаба генералом Николаем Макаровым. Во время войны контакты Макарова и Маллена были единственным действующим каналом сношений между верхами России и США, тем более что первые несколько дней после начала военных действий Лавров отказывался общаться с Райс. У американского и российского военачальников состоялось семь разговоров, и в ходе одного из них Маллен попросил Москву не чинить препятствий возвращению грузинского военного контингента с театра боевых действий в Ираке. Макаров пошел навстречу{463}.

К тому времени председательство в Евросоюзе перешло к Франции, и Николя Саркози горел желанием принять на себя роль миротворца. Учитывая напряженность в отношениях Вашингтона и Москвы, представлялось вполне разумным переложить ответственность за прекращение конфликта на французов; правда, кое-кто в Вашингтоне встал на дыбы из-за того, что США оказываются на обочине в этом конфликте.

Когда Саркози отправился на переговоры о прекращении огня, у него состоялся разговор с Путиным, многое прояснивший. Сначала Саркози встретился с Медведевым, но быстро понял, что тот не подготовлен вести переговоры о прекращении огня. Тогда к переговорам присоединился Путин. Как сообщала французская пресса, «Путин заявил: “Я собираюсь подвесить этого Саакашвили за яйца”. “Повесить его?” – переспросил, не веря своим ушам, Саркози. “А почему нет? Американцы же повесили Саддама Хусейна!” – парировал Путин. “Но вы же не хотите закончить как Буш?” – вопросил Саркози. Путин не сразу нашелся, что ответить, и после некоторого раздумья заметил: “В этом что-то есть!”»{464}

За день до объявления о перемирии у Лаврова с Райс состоялся ключевой разговор. Среди прочего Лавров потребовал, чтобы Саакашвили ушел с поста президента – мол, таково одно из условий России. Райс резко возразила, что американский и российский министры иностранных дел не могут вести разговор о свержении демократически избранного президента. К вящему недовольству Лаврова, Райс впоследствии передала его требования союзникам США, а те позже вынесли их на обсуждение Совета Безопасности ООН{465}.

На следующий день состоялось совещание высших должностных лиц Белого дома, где сотрудники аппаратов Хэдли и Чейни дружно подняли вопрос о возможности ограниченного военного ответа в поддержку Грузии. «Готовы ли мы воевать с Россией из-за Грузии?» – прямо поставил вопрос Хэдли. Он опросил всех сидевших за столом участников совещания, и каждый согласился, что в этом нет смысла. «Я хотел, чтобы все присутствующие высказались о возможности военного ответа, – рассказал Хэдли. – Как советник по национальной безопасности я должен был быть уверен, что мы обсудили весь спектр возможных вариантов действий». В 2009 году на обеде у российского посла Сергея Кисляка кто-то из русских спросил: «Неужели вы и вправду обсуждали возможность послать американские войска в Грузию?» И был потрясен, услышав утвердительный ответ Хэдли{466}.

По окончании войны Райс приехала в Грузию и провела совместную с Саакашвили пресс-конференцию. Она просила его поблагодарить европейцев и американцев за то, что они приняли его сторону, но ни словом не упоминать о России. Стоит ли говорить, что Саакашвили и не думал идти навстречу ее пожеланиям: он обозвал россиян варварами, а что еще хуже, обвинил европейцев в соглашательстве и упомянул в своей тираде о Мюнхене[47]. Райс пришла в ярость и немедленно покинула Грузию. В сентябре того же 2008 года она коротко переговорила с Сергеем Лавровым в кулуарах Генеральной Ассамблеи ООН. Встреча прошла в ледяной обстановке. «Это был горький конец того, что при первой встрече в Словении виделось нам обнадеживающим началом для американо-российских отношений», – сетовала Райс. В своей прощальной речи в Германском фонде Маршалла Райс подвергла Москву критике за агрессию против Грузии и репрессивные меры внутри страны, однако порекомендовала своему преемнику продолжать работу с российским гражданским обществом{467}.

Война в Грузии добавила трений и в отношения США с некоторыми их европейскими союзниками. Представители «новой» Европы сочли, что «старая» Европа и США предали Грузию. Они были убеждены, что если бы Грузии в Бухаресте был предоставлен ПДЧ, Россия не стала бы вторгаться в Грузию. Французские официальные лица заявили, что США оказались «вне игры». По мнению министра иностранных дел Франции Бернара Кушнера, «американцев и видно не было – они направили свои военные корабли в Черное море, ну так что с того? Вот нам и пришлось самим останавливать Красную армию»{468}. Как только разразилась война в Грузии, между США и Россией вспыхнула словесная война. Практически все американские СМИ были враждебно настроены к России, многие ежедневно освещали пресс-конференции с Саакашвили. Градус антироссийских настроений с каждым днем повышался. Правда, спустя несколько месяцев западные представления об этой войне начали понемногу меняться, появились более критические оценки роли Грузии в конфликте. Но грузинская война пришлась как нельзя кстати в президентской кампании. Сенатор Джон Маккейн, ярый сторонник Грузии, обвинил своего политического противника Барака Обаму в «мягкотелости» по отношению к России. Российские СМИ, со своей стороны, были почти единодушны во враждебном отношении как к Грузии, так и к США{469}. И Путин, и Медведев не скупились на намеки, что войну спланировал и организовал Вашингтон{470}.

На встрече участников Международного дискуссионного клуба «Валдай» Медведев сказал, что Грузия затеяла войну «после достаточно серьезной подготовки, моральной, материальной и военной поддержки, которые были оказаны этому государству со стороны другого очень крупного государства, претендующего на то, чтобы устанавливать основные правила миропорядка»{471}. Заместитель начальника российского Генштаба Анатолий Ноговицын устроил подробный разбор военных действий, чтобы неопровержимо доказать грузинскую агрессию. Контролируемые государством российские телеканалы осенью 2008 года сравнивали Саакашвили с Гитлером, а студенты МГИМО, одного из самых престижных вузов страны, организовали сбор помощи «выжившим жертвам геноцида»{472}. В отличие от США, в России как официальная, так и неофициальная версии событий не претерпели каких-либо изменений. Даже россияне более или менее либеральных взглядов с осуждением относились к действиям Грузии, никакого переосмысления произошедшего не было и в помине. А некоторые союзники Путина в Европе, например бывший канцлер Германии Герхард Шрёдер, полностью приняли российскую точку зрения{473}.

По окончании войны администрация Буша предприняла шаг, беспрецедентный для постсоветской эпохи. Были свернуты все официальные контакты между США и Россией на всех уровнях выше помощника заместителя министра. «Российской стороне следовало бы понимать, что действия вроде вторжения в Грузию так просто ей с рук не сойдут», – прокомментировал этот шаг Хэдли{474}. Это означало, что новому послу США в Москве Джону Байерли и думать не стоило о каком-либо развитии двустороннего сотрудничества. Западные страны, как и все постсоветские государства и Китай, отказались признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Среди стран и организаций, признавших независимость сепаратистских анклавов, были Никарагуа, Венесуэла и ХАМАС; позже их примеру последовали крошечные островные государства в Тихом океане Науру, Вануату и Тувалу (эти последние – в обмен на финансовые стимулы).

Режим прекращения огня сохранялся, хотя выяснилось, что поскольку соглашение заключалось в спешке, не было текста, одобренного всеми договаривающимися сторонами. Российская версия набора договоренностей не совпадала с версией французов. Более того, Саркози непонятно почему в начале переговоров не имел под руками действительной карты региона, что повергло в ступор американскую сторону{475}. Переговоры между Грузией, Россией и другими участниками процесса после войны велись в Женеве от случая к случаю. Хотя никто на Западе не собирался признавать независимость двух новообразований, всем было понятно, что территориальная целостность Грузии безвозвратно подорвана.

Ни одна из сторон не избежала репутационных потерь в этой войне. Грузию обвиняли в том, что она безрассудно развязала конфликт. Россию – в том, что она в ответ применила непропорционально большую силу. Европейцев – в том, что они отсиживались в сторонке, пока Саркози не развил бурную деятельность уже после начала войны. США же – в том, что, на словах поддерживая территориальную целостность Грузии, они не сумели удержать своего союзника от нападения, а когда боевые действия развернулись в полную силу, сдали назад. Победителей в той войне не было. Тем не менее российская сторона провела красную черту, и на Западе это отлично поняли. Государства Закавказья извлекли свои уроки из этой войны, которая напомнила им, в каком регионе они живут и кто здесь самый сильный. Что бы там ни говорил Буш о «Программе свободы», ни у кого не осталось сомнений, что евроатлантическая интеграция дальше границ бывшего Советского Союза не пройдет.

Августовская российско-грузинская война 2008 года уничтожила последние остатки перезагрузки Путина – Буша, и связи между Вашингтоном и Москвой свернулись до минимума со времен краха СССР. Кроме того, война привела к разрыву официальных контактов между Москвой и Тбилиси, и с тех пор Грузия остается одним из самых тяжелых и болезненных вопросов для Вашингтона и Москвы. Мы еще не скоро узнаем всех обстоятельств, которые привели к этой войне, и обе стороны продолжают излагать кардинально противоположные версии о ее начале. Сам же этот конфликт еще долго после прекращения огня эхом отзывался во взаимоотношениях США, Европы и России. Война стала крупным потрясением для европейцев, тешивших себя надеждами, что югославский конфликт – последнее серьезное столкновение по соседству с ними. Война также подчеркнула разногласия между США и ЕС по поводу стратегии взаимодействия с Россией и Грузией, обозначившиеся на саммите НАТО в Бухаресте.

В ноябре 2008 года, уже после президентских выборов в США, Буш побывал еще на одном саммите, в Лиме, где встречались страны – члены организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). Прощальное замечание Буша по поводу российско-американских отношений было сдержанным: «Бывало, мы соглашались друг с другом, а бывало, что не соглашались. Я не жалел сил, стараясь сделать наши отношения сердечными, и потому, когда возникала необходимость поработать вместе и когда между нами возникали разногласия, мы могли действовать так, чтобы не уронить достоинства наших стран»{476}.

Российская политика администрации Буша с высоты оптимистических ожиданий партнерства, порожденных перезагрузкой после 11 сентября, рухнула в пропасть грузинской войны. Попытки Америки влиять на соседей России, как выяснилось, имеют свои пределы. Следующей администрации США вскоре предстояло усвоить этот урок, особенно в ходе ее собственной перезагрузки отношений с Россией.

Глава 8

Экономика и энергетика: проблема заинтересованных групп

Каждая администрация США за последние два десятка лет по-своему строила политические отношения с Россией. Зато экономические отношения двух стран никогда особенно не зависели от личности или партийной принадлежности президента США. Вообще говоря, после распада СССР каждая президентская администрация поддерживала и развивала экономические отношения США с Россией – и в каждой администрации не могли взять в толк, почему укрепление коммерческих и энергетических связей все время перерастает в такую проблему. Российская сторона тоже неизменно подчеркивала, что в области экономических отношений двух стран есть еще непочатый край возможностей.

В этой главе рассказывается, как начиная с 1991 года развивались коммерческие связи двух стран и как они вписываются в более широкий контекст эволюции российской экономики и становления России в качестве энергетической сверхдержавы. Все президенты последних лет – и Клинтон, и Буш, и Обама – неизменно выступали за развитие коммерческих отношений с Россией независимо от политического климата. Путин, со своей стороны, тоже последовательно старается расширять американо-российские экономические отношения и привлекать в Россию американские инвестиции. В то время как чиновников в Кремле больше всего заботило, как вернуть России утраченную роль великой державы и добиться, чтобы ее интересы уважали, американский и российский частный бизнес взаимодействовали по совсем другим правилам, свободным от тяжкого наследия холодной войны.

Когда Россия отказалась от государственного социализма, возник, как тогда казалось, гигантский потенциал для более глубоких, более обширных и принципиально новых коммерческих связей между США и Россией, чем те, что существовали между двумя странами в советские времена. И все же, хотя ряд американских фирм и инвесторов прекрасно работают на российском рынке, а ряд российских фирм и инвесторов не меньше преуспевают на американском, экономические отношения двух стран имеют весьма скромный масштаб, если принять во внимание размер рынков обеих стран и их потенциал для расширения коммерческих связей. В сухом остатке получается, что до сих пор ни в той ни в другой стране не сформировались заинтересованные группы сколь-нибудь значимых масштабов, способные доходчиво объяснить политическому руководству, что ухудшение политических отношений влечет серьезные последствия для экономики. В этой главе мы рассмотрим такие аспекты двусторонних экономических отношений, как торговля, инвестиции и энергетика, и постараемся ответить на вопрос, какие факторы способствуют, а какие ограничивают экономические связи между США и Россией и к каким последствиям это приводит.

В первые годы правления Путина Россия переживала экономический ренессанс, движущими силами которого выступали высокие цены на нефть и эффективная макроэкономическая и фискальная политика. На излете первого десятилетия нового века США обнаружили, что имеют дело с двумя ипостасями России – политической и экономической. Политическая проводила все более напористую внешнюю политику и ковала суверенную демократию внутри страны. Тем временем набирающая силу экономическая Россия добавила новое, более сложное измерение в американо-российские отношения. С одной стороны, представители частного сектора обеих стран, в том числе новый класс молодых российских предпринимателей, общались между собой, выходили на глобальные рынки, обычно не забивая себе голову стереотипами холодной войны. Изобилие энергоресурсов России и ее потребность в инвестициях, казалось бы, открывают хорошие возможности для сотрудничества. С другой стороны, Россия последовательно накачивала энергетические мускулы и время от времени пускала их в ход, из-за чего обострялись внешнеполитические конфликты с американским правительством.

На протяжении двух десятилетий деловые элиты США и России в один голос выражали сожаления, что хотя в двусторонних экономических отношениях кроется колоссальный потенциал, надежды на это все никак не оправдываются. Так, в 2012 году торговля с Россией не дотянула и до 1 % от совокупного внешнеторгового оборота США. По сравнению с Китаем, который с США связывают крепкие и стабильно развивающиеся экономические отношения, Россия выглядит экономической падчерицей. Объем американо-китайской торговли в 2012 году составил $555 млрд, а американо-российской – всего $41 млрд{477}. Отчасти такой ничтожный результат обусловлен особенностями российской экономики. Китай экспортирует в США широкий спектр промышленных товаров, которые пользуются хорошим спросом у американских потребителей, а кроме того, выступает производственной базой глобальных компаний. Главные же экспортные товары России – энергоносители и военная техника – представляют мало интереса для США. Наибольших успехов на российском рынке добились те американские компании, которые выпускают потребительские и промышленные товары, – например, Ford, General Motors или Procter & Gamble, – а также финансовые инвесторы. Но общий результат скромен, ему далеко до гораздо более обширных многосторонних экономических связей, какие Россия поддерживает с Европой. Конечно, свою роль здесь играют близкое соседство России и Европы, а также взаимодополняющая роль их экономик – в обмен на экспорт энергоносителей Россия импортирует из Европы промышленные товары, что и служит залогом прочных экономических отношений.

С точки зрения США, более тесным экономическим связям с Россией препятствуют два фактора. Первый – бизнес в России вести непросто: правила игры имеют обыкновение непредсказуемо меняться, а власть закона слишком слаба, не позволяет адекватно разрешать бизнес-споры и обеспечивать соблюдение контрактов. В 2012 году Россия оказалась на 79-м из 82 мест по качеству политики в области иностранных инвестиций и стала 120-й среди 183 стран по такому критерию, как регулирование предпринимательской деятельности{478}. В том же году на заседании Валдайского клуба Путин заявил о своей решимости существенно улучшить позиции России в этих рейтингах{479}. Второй же фактор – это взаимоотношения России с соседями и с Европой в области энергетики: здесь возникают вопросы о применении экономических рычагов в политических целях.

С точки зрения американского частного сектора Россия – это типичный развивающийся рынок, где нормой являются коррупция, слабость законов и главенство государства в ряде стратегических секторов экономики{480}. Однако в России набирает силу средний класс, его покупательная способность увеличивается, и он жаждет приобретать товары западного производства. По мере роста российской экономики расширяются и возможности зарабатывать на российском фондовом рынке и в секторе потребительских товаров. Таким образом, американские компании проявляют больше дальновидности и оптимизма – им есть с чем сравнивать – в отношении России и ее рынков, чем большинство экспертов по внешней политике, которые как правило, мало соприкасаются с частным сектором. Отсюда и разительное отличие во взглядах на Россию, которые высказываются в американской деловой прессе и в противовес им – в публикациях на политические и на научные темы{481}.

Russia inc.

Когда американские компании начали выходить на российский рынок, они столкнулись с непрозрачной и весьма своеобразной системой неформальных связей. При Путине эта система не только упрочилась, но и стала еще менее прозрачной, чем во времена Ельцина, особенно в таком ключевом вопросе, как механизмы принятия решений. Бесчисленные аналитики – как в правительстве, так и из неправительственных структур – пытались понять, что за «черный ящик» представляют собой Кремль и связанные с ним структуры. Некоторые считают, что это новое воплощение патримониальной царской России. Исторически сложившиеся особенности государственного строя России описал гарвардский историк Эдвард Кинан в статье «Политические обычаи Московии», которая вышла в свет в 1986 году, за пять лет до распада СССР{482}. В этой системе власти, отмечает Кинан, верховный правитель сосредоточивает в своих руках все богатства государства и заручается верностью приближенных, распределяя между ними имущество и блага.

Одна из родовых особенностей этой традиционной системы власти, которую так трудно понять чиновникам президентских администраций США, состоит в том, что формальные институты не объясняют, как и по каким правилам действует власть, и ключом к пониманию системы как были, так и остаются малопонятные неформальные механизмы. Человеку со стороны трудно определить, какие взаимоотношения царят внутри этой системы и какой логике они подчиняются. Это затрудняет ведение бизнеса в России, в чем некоторые иностранные бизнесмены уже имели случай убедиться. Кое-кто называет путинскую систему Russia Inc., утверждая, что в «корпорации» под названием «Россия» Путин выполняет функции генерального директора{483}, а политическая и деловая элита пребывают в симбиотической взаимосвязи. Кремль выполняет роль штаб-квартиры этой «корпорации»{484}. Высшие чиновники, управляющие делами государства, в значительной степени участвуют в управлении экономическими активами страны и осуществляют контроль над ними – причем чем дальше, тем больше, поскольку государственный контроль постепенно распространяется на всю экономику страны. В этой системе подчас очень непросто провести грань между политикой и коммерцией, особенно когда речь идет о компаниях с доминирующим участием государства, собирающих разного рода рентные доходы, в том числе энергетические. Как сформулировал один российский обозреватель, «Россией правят те же люди, которые ею владеют»{485}.

В первые годы правления Путин демонтировал основные структуры сформировавшегося при Ельцине олигархического клана – одних приструнил, сделал послушными своей воле, а других изгнал из страны, и эти последние превратились в самых непримиримых критиков Путина. Примером тому может служить олигарх Борис Березовский, который сыграл решающую роль в возвышении Путина и скончался в 2013 году, будучи в изгнании в Великобритании. Путин, хотя и унаследовал от предшественника систему олигархического капитализма, тесно связанного с политической властью, сильно изменил ее облик. Поворотный пункт настал в октябре 2003 года, когда был арестован Михаил Ходорковский. Вслед за этим сформировалась новая группа олигархов, многие из которых пришли из органов государственной безопасности и потому обязаны Путину своим богатством и высоким положением. При Путине государство начало последовательно возвращать себе командные высоты в экономике, и ярче всего этот процесс иллюстрирует тюремный срок Ходорковского и приобретение его нефтяной компании ЮКОС принадлежащей государству компанией «Роснефть».

В нынешней гибридной российской системе – нефтяное государство, скрещенное с развитой тяжелой промышленностью и кусочками высокотехнологичной экономики, – политическая и коммерческая элиты сосредоточены прежде всего на сохранении своего влияния и активов{486}. Неправительственная международная организация Transparency International в своем Индексе восприятия коррупции ставит Россию на 143-е место среди 180 государств мира[48] – ниже, чем африканские государства Эритрея и Сьерра-Леоне{487}. Несмотря на декларированную Медведевым решимость обуздать коррупцию, в период его президентства в этой области было сделано крайне мало – коррупция так и остается ключевой особенностью современной России, что признал и сам Путин в статье, датированной январем 2012 года{488}. «Кумовской капитализм» – визитная карточка российской системы{489}. Именно эта непрозрачная и часто непредсказуемая система, где государство контролирует многие сектора экономики, и создает главные препятствия для выхода американского бизнеса на российский рынок, хотя многим фирмам из США это все же удается.

Корпорация Russia Inc. по-разному влияла на экономические отношения России с США. Западные энергетические компании сталкиваются с огромными трудностями при заключении контрактов, поскольку ставки в этой сфере чрезвычайно высоки и в подобных сделках нередко участвуют персоны из высшего эшелона российской власти. Особенно тяжелые испытания пришлись на долю британского нефтяного гиганта BP, учредившего совместное предприятие с российской компанией ТНК – их детище пало жертвой борьбы между председателем совета директоров[49] «Роснефти» Игорем Сечиным и другими группами олигархов{490}. Вдобавок американским и европейским энергетическим компаниям приходится иметь дело с непредсказуемо меняющимися правилами игры; с целью вытеснить неугодного партнера из проекта, соглашение по которому уже подписано, могут использоваться нормы налогового, экологического и иного законодательства.

Российская экономика в 2000–2013 годы

Основополагающим фактором развития американо-российских экономических отношений в этот период стало улучшение экономической ситуации в России начиная с 2000 года. Когда Путин пришел к власти, Россия только-только начинала восстанавливать силы после дефолта 1998 года. В 1999–2008 годы российская экономика занимала одно из первых мест в мире по темпам развития. ВВП рос в среднем на 7 % в год, фондовый рынок увеличился двадцатикратно, доля населения, живущего за чертой бедности, упала с 30 % в 1998 году до 14 % в 2007 году. Заработная плата в реальном измерении увеличилась на 140 %. В 2001 году аналитики инвестиционного банка Goldman Sachs ввели в оборот аббревиатуру БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай) для обозначения самых, по их мнению, динамично развивающихся рынков; они предсказывали, что менее чем через 40 лет эти государства перегонят страны «Большой семерки»{491}.

Впечатляющий рост российской экономики главным образом был результатом неуклонного роста цен на нефть и удвоения объема ее добычи. В этом плане Путин оказался намного удачливее, чем его предшественники Горбачев и Ельцин, при которых цены на нефть падали, а государственные доходы скудели на глазах. Вместе с тем свою роль в экономическом росте России сыграла и грамотная экономическая политика. Министр финансов Алексей Кудрин, бывший коллега Путина в Санкт-Петербурге, который лично способствовал переходу Путина на работу в Москву, стал главным архитектором консервативной фискальной политики, которая и дала такие плоды. Кудрин исходил из того, что Россия больше не должна оказаться в положении крайней уязвимости, которое постигло ее в 1998 году. Выработанная Кудриным политика предусматривала, что к январю 2005 года Россия выплатит $130 млрд суверенного долга Международному валютному фонду – на три с половиной года раньше оговоренного срока – и что сверхдоходы, полученные за счет роста цен на нефть, пойдут на создание стабилизационного фонда по норвежской модели. К 2008 году Россия располагала валютными резервами в размере $600 млрд и занимала третье место в мире по величине золотовалютных запасов{492}.

Кроме того, в течение первого президентского срока Путин обеспечил проведение экономических реформ. Была рационализирована хаотическая до того времени система налогообложения, введена гладкая шкала подоходного налога в размере 13 %. Была реформирована судебная система с целью создания более предсказуемой бизнес-среды, принят Земельный кодекс, легализующий частное владение сельскохозяйственными угодьями, разработана более простая и эффективная таможенная система. После ареста Ходорковского в 2003 году реформы замедлились, а после 2005 года совсем заглохли; отчасти дело было в народном недовольстве пенсионной реформой, в знак протеста против которой на улицы вышли толпы возмущенных граждан престарелого возраста[50].

В 1997 году Россия учредила Санкт-Петербургский международный экономический форум, который начинался как скромное, не привлекавшее особого внимания событие. К 2008 году форум превратился в российский ответ Всемирному экономическому форуму в Давосе и приобрел формат трехдневной насыщенной мероприятиями встречи, которая проводится в выставочном комплексе «Ленэкспо» с великолепным видом на Санкт-Петербург, сопровождается пышными приемами в знаменитых исторических зданиях города и праздничными катаниями на лодках по Неве во время белых ночей. В число участников входят высшие официальные лица из США, государств Европы и Азии при солидном представительстве европейских и американских деловых кругов. Июньский форум июня 2008 года пришелся на период, когда Россия находилась в зените экономической мощи и уверенности в своих силах, как раз накануне кризиса. Новоиспеченный президент России Дмитрий Медведев выдвинул предложение сделать Москву мировым финансовым центром. Он превозносил успехи России и ее привлекательность для финансовых инвесторов и рекомендовал другим странам получше управлять своими экономиками{493}. Россия выглядела жизнерадостной и непотопляемой. Через несколько недель после выступления Медведева на Санкт-Петербургском форуме мировые цены на нефть достигли уровня в $147,27 за баррель. А затем набравший неистовую силу глобальный финансовый кризис в сентябре 2008 года возвестил о себе обрушением инвестиционного банка Lehman Brothers. Охваченные паникой экономики мира, казалось, замерли на грани очередной Великой депрессии. От этой участи не была застрахована и Россия. Глобальный финансовый кризис 2008 года нанес тяжкие травмы России. За каких-то полгода нефтяные цены упали до $35 за баррель, фондовый рынок потерял в стоимости 75 %, а валютные резервы России снизились с $600 млрд до менее чем $400 млрд. Темпы роста экономики сократились с прежних 7 % до 2–3%{494}. Безработица достигла 9 %, угрожая подорвать ту самую социальную стабильность, на которой зиждилась легитимность режима Путина. В конце концов, в том и состоял негласный уговор, который Путин заключил со своим народом: россияне соглашаются на усиление роли и активности государства, в обмен на что государство обязуется обеспечить рост, процветание и предсказуемость положения в стране.

До 2008 года российские лидеры не отдавали себе отчета, каких масштабов достигла интеграция новой, капиталистической России с глобальной экономикой. Кризис исправил это их упущение. Как заявил в 2010 году Дмитрий Медведев, «то, что произошло после начала кризиса в нашей стране, меня удивило, потому что степень глубины падения нашей экономики оказалась больше, чем я это предполагал»{495}. Со своей стороны, Путин тоже признал, что влияние кризиса «для российской экономики оказалось весьма чувствительным… Но наша экономика уже давно интегрирована в мировую… Как в народе говорят, за что боролись, на то и напоролись»{496}. Если во внешнеполитической риторике Путин позволял себе обвинять США в попытках подкопа под Россию, то обвинения в адрес тех же США, что эта страна в одиночку спровоцировала мировой финансовый кризис, выглядели бы неубедительно. Тем не менее Путин не преминул возложить вину за кризис на «паразитические» западные страны, и в частности на американскую индустрию субстандартной ипотеки{497}. «Все, что происходит в экономической и финансовой сферах, берет свое начало в Соединенных Штатах»{498}. Кроме того, Путин заявил, что доллар не может более оставаться главной резервной валютой мира и что роль таковой должен взять на себя рубль. В 2009 году Путин заявил участникам Всемирного экономического форума в Давосе о «провале сложившейся финансовой системы» и упомянул в связи с этим, что глобальный кризис, «конечно, затронул и нас самым серьезным образом». Путин пояснил далее, что «кризис обнажил имеющиеся у нас проблемы. Это чрезмерная сырьевая ориентация экспорта и экономики в целом, слабый финансовый рынок»{499}.

Когда в 2008 году цены на нефть рухнули, Россия столкнулась с отрицательными последствиями своей неспособности диверсифицировать экономику и покончить с зависимостью от нефти и газа. Выражаясь словами экономистов Клиффорда Гэдди и Бэрри Айкса, Россия «подсела на иглу ресурсной ренты». «Эта патологическая зависимость, – пишут они, – означает специфическую форму неэффективного распределения рент в экономике, поскольку отсталая структура производства, которую Россия унаследовала от Советского Союза, постоянно требует огромной доли этой ренты». Однако те же авторы утверждают, что для России зависимость от нефти и газа вполне рациональна, учитывая ее ресурсные богатства, и предлагать ей диверсифицировать свою экономику за счет отхода от нынешнего энергетического фокуса было бы экономически нецелесообразно{500}.

Санкт-Петербургский экономический форум 2009 года, по контрасту с прошлогодним, проводился не на такую широкую ногу – обошлось без пышных приемов, – да и настроения на нем звучали более реалистичные, что стало отражением потрясений прошедшего года{501}. К тому моменту Россия уже приняла быстрые и эффективные меры реакции на финансовый кризис, и если смотреть в среднесрочной перспективе, то она лучше многих других стран переносила этот кризис и имела гораздо более прочные шансы на выживание, чем десять лет назад после дефолта 1998 года{502}. С тех пор как Путин и Кудрин пришли во власть, они не покладая рук трудились над тем, чтобы России больше не угрожало повторение кризиса. 15 сентября 2008 года, на следующий день после банкротства Lehman Brothers, экономическая команда Путина приступила к разработке экстренного плана по недопущению банкротства российского бизнеса. Алексей Кудрин, которого журнал Euromoney впоследствии назовет «министром финансов года», предложил план, согласно которому Центробанк откроет кредитные линии, чтобы удержать на плаву российскую экономику{503}. Россия использовала крупные валютные резервы, скопившиеся в фондах национального благосостояния, чтобы влить деньги в экономику и тем ослабить наихудшие проявления кризиса. Впрыскивание ликвидности предотвратило коллапс банковской системы, а те банки, что все же лопнули, проходили процедуру оздоровления в установленном порядке. Крупной национализации частных компаний не понадобилось. И к олигархам за крупным вспомоществованием власть не обращалась[51].

Тем не менее российские телеканалы показали несколько сюжетов, где Путин распекал олигархов за их поведение. Самый яркий из них прошел в эфир в июне 2009 года, когда Путин, чтобы другим неповадно было, произвел показательную публичную «порку» одного из олигархов, которому прежде особенно благоволил, – алюминиевого магната Олега Дерипаски. Путин вызвал его в бастовавший провинциальный городок Пикалево, где рабочие вышли на улицы из-за невыплаты зарплат. Общий долг по зарплате на трех градообразующих предприятиях составил 41 млн рублей, владельцем одного из заводов был как раз Дерипаска. Отметив, что к его приезду собственники предприятий «забегали как тараканы», Путин на совещании швырнул Дерипаске свою авторучку и заставил подписать документ о немедленном погашении долгов по зарплате пятистам бастовавшим работникам завода{504}. Тот с угрюмой миной подписал. Присутствовавшие на совещании рабочие зааплодировали. В целом на рефинансирование убыточных компаний российское правительство потратило порядка $11 млрд{505}.

Глобальный финансовый кризис, кроме того, открыл перед Россией возможность усилить свою роль в международной экономике через многосторонний механизм «Большой двадцатки» (G20), которой, как одно время представлялось некоторым из ее участников, судьба назначила стать советом директоров мировой экономики. Россия рассматривала такой подъем престижа «Большой двадцатки» как подтверждение выдвинутого ею тезиса, что структуры новой глобальной экономики начинают заменять собой более малочисленные международные клубы, где верховодил Запад. Сдвиг в сторону G20, казалось, должен подчеркнуть и возрастающую важность стран БРИК. Более того, чем дольше мировая экономика переживала серьезные проблемы, тем убедительнее звучали заявления России, что расточительная американская политика дурно влияет на ее внутриэкономическую ситуацию. Дмитрий Медведев назначил Александра Волошина, возглавлявшего президентскую администрацию при Ельцине и Путине, координатором плана по превращению Москвы в новый мировой финансовый центр, который составил бы конкуренцию Нью-Йорку, Франкфурту и Лондону. Впрочем, эти амбиции так и не перешли из плоскости желаемого в плоскость действительного.

Американский бизнес в России

Американские инвесторы пришли на российский рынок еще до распада СССР. Возможность удовлетворить бездонный, до того умышленно сдерживаемый спрос миллионов граждан, которые семь десятилетий не видели нормальных потребительских товаров, была весьма соблазнительной. Как казалось вначале, сектор природных ресурсов был также открыт для бизнеса и явно нуждался в иностранных инвестициях и технологиях. Увы, вскоре Россия приобрела репутацию «Дикого Востока», чему способствовали стремительно проведенная непрозрачная приватизация и мафиозные структуры, которые как метастазы распространялись по всему телу практически нерегулируемой российской экономики. Коренной техасец Роберт Страусс, последний посол США в СССР и первый посол в России, а также первый председатель Американо-российского делового совета, рассказывал, что Россия чем-то напоминала ему Техас 1920-х годов, где прошло его детство, – такая же бедная, но с великими перспективами. Иными словами, Россия открывала привлекательные возможности молодым предпринимателям, которые были не прочь попытать счастье – и желали рискнуть.

Кто-то из объявившихся в России американцев принимал участие в первой волне приватизации – они покупали и продавали приватизационные ваучеры и зарабатывали, пользуясь бумом на фондовом рынке 1990-х годов{506}. Еще одним прибыльным сектором экономики была недвижимость. Но там имелись и свои опасности. Пол Тейтум, совместно с партнером-чеченцем владевший гостиницей «Рэдиссон-Славянская», первым в Москве отелем, созданным по западному образцу, в 1996 году был застрелен на станции метро после разногласий с партнером. Убийство явно было заказным. Иностранные инвесторы, будучи в полной уверенности, что заключили контракт с российским партнером, впоследствии обнаруживали, что их средства, переведенные в качестве инвестиций, ничем не защищены, а партнер успел скрыться в неизвестном направлении, прихватив с собой их капиталы. Кому-то удавалось наладить успешный бизнес, но затем его отбирал (случалось, что под дулом пистолета) российский партнер, причем без всякой материальной компенсации. И все же колоссальные возможности, которые предлагал свободный от оков социализма рынок страны со 143-миллионным населением, продолжали привлекать представителей американского частного сектора.

В новаторском исследовании советской экономической системы, опубликованном в 1957 году, Джозеф Берлинер выделил ключевые условия успеха в экономике с центральным планированием: знакомства и связи с нужными людьми{507}. Эта формула не утратила силы и для современных американцев, которые действуют в условиях российской экономики. Наибольшего успеха в России добивались те американские бизнесмены, кто систематически изучал и старался понять правила игры, кто устанавливал личные контакты с нужными людьми и верно определил, какие секторы российской экономики открыты для иностранного участия. Отличный пример американского предпринимателя, который понял правила игры и потому добился солидного успеха на российской экономической почве, – это Дрю Гафф, управляющий директор и соучредитель компании Siguler Guff. В начале 1990-х годов Гафф, русскоговорящий выпускник Гарвардского университета, трудился в инвестиционном банке Paine Webber, и его компания учредила совместное предприятие с некой нефтетрейдерской фирмой, которая частично принадлежала Русской православной церкви. Контакты фирмы с патриархом Алексием II обеспечивали выход на высшие этажи российского правительства, благодаря чему в 1994 году Гаффу удалось заключить соглашение с премьер-министром России Виктором Черномырдиным об учреждении первого в России фонда прямых инвестиций – государственно-частного партнерства, где ключевым инвестором стало российское правительство. В сентябре 1998 года, через месяц после обрушения рубля, Гафф наладил трансляцию телеканала «MTV Россия». Позже одна из портфельных компаний Гаффа – Siguler вышла на рынок облачных сервисов в интернете. Этот проект удалось запустить, так как Медведев и его коллеги, по словам Гаффа, «сами принадлежат к IT-поколению» и признают, что в данном секторе необходимо более широкое участие Запада{508}.

К реформам, которые Путин проводил во время своего первого срока, иностранные бизнесмены отнеслись одобрительно: перспектива большей стабильности компенсировала, на их взгляд, менее приглядные стороны системы. В целом американский бизнес воздает Путину должное за то, что он улучшил деловой климат в России для иностранных инвесторов. После того как в Кремль пришел Путин, было реформировано регулирование бизнеса, что улучшило защищенность иностранных инвестиций. Как заметил один американский инвестор, «в 90-е годы власти закона в этой стране не было. [Путин] утвердил в России верховенство закона – теперь в России иностранный бизнес ощущает себя комфортнее»{509}. При Путине американский бизнес успешно расширял свои операции на российском рынке. Стоимость российского бизнеса Boeing Company, например, оценивается примерно в $10 млрд. «У нас в Boeing простые виды на Россию, – объясняет Томас Пикеринг, в прошлом заместитель госсекретаря и посол США в России, впоследствии занявший пост старшего вице-президента по международным отношениям компании Boeing. – Нам для самолетов нужен титан, а у России он есть. Все это потому и работает, что мы зависим друг от друга»{510}. Кроме того, Boeing привлек на работу конструкторов и разработчиков программного обеспечения из России. Российские конструкторы участвовали в разработке авиалайнера Boeing Dreamliner 787.

Если взять автомобилестроение, то Россия, по всей видимости, решила нагнать Германию и поспорить с ней за звание самого крупного автомобильного рынка Европы. В нескольких российских городах работают заводы компаний Ford Motor Company и General Motors. Одна только General Motors намеревалась в течение пяти лет инвестировать в Россию $1 млрд. «Россию я бы отнес к той ж категории, что и Китай», – заявил глава международных операций GM на церемонии закладки фундамента завода в Санкт-Петербурге{511}. Вот уже два десятка лет россияне лакомятся гамбургерами в ресторанах McDonald’s и с удовольствием пьют пепси и кока-колу. Для компании Pepsi Россия является вторым по величине рынком после Соединенных Штатов.

Инвестиции шли в обе стороны: после того как российская экономика восстановилась, возросли и инвестиции российского капитала в США, начавшиеся в 1990-е годы с весьма скромных объемов. К наиболее видным инвесторам можно отнести стального магната Алексея Мордашова, чья компания «Северсталь» купила дышавшие на ладан сталелитейные заводы в индустриальном сердце США, и благодаря этому в тяжелые для экономики времена они продолжали работать. «Лукойл», одна из крупнейших в России частных нефтяных компаний, приобрела три тысячи бензозаправочных станций у американских компаний Getty Oil и Mobil и наладила продажу своего фирменного бензина американцам. Миллиардер Михаил Прохоров, безуспешно участвовавший в президентских выборах 2012 года, купил баскетбольный клуб «Бруклин Нетс». А основатель Facebook Марк Цукерберг в 2009 году продал 2 % акций своей компании российским миллиардерам Юрию Мильнеру и Алишеру Усманову. Учитывая подозрительность, с которой администрация Путина относится к социальным сетям, это была очень примечательная российская инвестиция. Двумя годами позже, в декабре 2011 года, именно Facebook помог мобилизовать больше 30 тысяч людей на протестные демонстрации, прошедшие в Москве после думских выборов.

В годы президентства Дмитрия Медведева, который хотя и на словах, но все же делал упор на модернизацию и инновации, Кремлю удалось вызвать интерес со стороны Кремниевой долины. Медведев объявил о создании иннограда в подмосковном Сколкове, и по его замыслу, Сколково со временем должно было стать чем-то вроде российской Кремниевой долины. Крупному российскому олигарху Виктору Вексельбергу была поручена организационная сторона проекта иннограда. А Массачусетский технологический институт стал партнером «Сколкова» в области научных исследований. Ряд ведущих американских компаний, в частности Microsoft и Cisco, инвестировали средства в проект «Сколково». Анатолий Чубайс, один из авторов приватизации 1990-х, позже возглавивший государственную корпорацию «Роснано», связался с российскими эмигрантами, работавшими в ведущих американских исследовательских университетах, и убеждал их подключиться к проекту «Сколково».

Однако сам подход к созданию иннограда Сколково изначально строился на противоречии. Американский высокотехнологичный сектор создавался частными предпринимателями, которые по своему усмотрению решали, в какие исследовательские проекты стоит вкладывать средства. Высокотехнологичные гиганты вроде Hewlett Packard, Apple и Google создавались буквально из ничего, в гараже своих основателей. Известно также, что многие ныне преуспевающие американские инноваторы добивались успеха не сразу – вначале их преследовали неудачи и их первые начинания оканчивались провалом. Возможно ли воспроизвести подобный опыт со всеми его перипетиями в России? Сама идея, что инноград может быть «создан» сверху вниз, исключая возможность поражений и провалов, противоречит общепринятым представлениям об инновациях, которые подразумевают развитие снизу вверх. Более того, хотя с начала реализации проекта прошло всего три года, над ним уже сгущаются обвинения в коррупции{512}.

Кроме того, российский рынок до сих пор скован множеством ограничений. Примерно в 2004 году развернулись дебаты о том, что считать «стратегическими секторами» российской экономики, в которых необходимо усилить государственный контроль. В конечном счете государство не только вернуло в свои руки многие отрасли экономики, объявив их стратегическими, но и последовательно расширяло их состав, тем самым отпугивая иностранных инвесторов. А в 2008 году в России был принят закон, ограничивающий иностранные инвестиции в сорока двух стратегических секторах экономики, включая космос, авиастроение, атомную энергию, телекоммуникации, средства информации и естественные монополии. Согласно закону, иностранная частная компания не может приобрести пятидесятипроцентную и более долю в какой-либо компании, относящейся к стратегическому сектору, если сначала не получит одобрения государства{513}. Этот закон вкупе с законом о недрах ограничил иностранные инвестиции в энергетику, а тем самым и деятельность американских компаний. Справедливости ради следует отметить, что США и сами в 1975 году приняли подобный закон, чтобы установить надзор за иностранными инвестициями в стратегические сектора экономики, а кроме того, был учрежден межведомственный орган – Комитет по иностранным инвестициям в США (CFIUS), который был вправе налагать запрет на предполагаемые инвестиции. Российская сторона жаловалась тогда на этот закон, хотя на самом деле не зафиксировано ни одного случая, чтобы комитет запретил предполагаемые российские инвестиции по соображениям национальной безопасности.

Энергетическая сверхдержава

Нигде так ярко не проявляется двусмысленное отношение России к иностранным инвестициям, как в энергетическом секторе. Россия соперничает с Саудовской Аравией за звание крупнейшей в мире нефтедобывающей страны и обладает самыми крупными на планете запасами добываемого обычными способами природного газа. Российские нефть и газ являются важнейшим дополнением к ближневосточным нефтегазовым запасам. Кроме того, и России, и США приходится иметь дело с общими вызовами глобального изменения климата. Понятно, что эта сфера не могла не испытать политического вмешательства, и энергетика стала источником споров между США и Россией по трем причинам: нежелание администрации Путина предоставить иностранным компаниям доступ к российским ресурсам; прекращение Россией поставок газа на Украину в 2006 и 2009 годах, что ударило по европейским союзникам США в самый разгар зимних холодов; а также неприятие Москвой нефте– и газопроводов, которые проложены при поддержке США в обход территории России для транспортировки каспийских углеводородов на Запад, – вопреки стремлению России монополизировать их поставки. За этими источниками разногласий просматривается более широкая проблема: существенное значение российского природного газа для Европы и политические последствия такого положения вещей. Нет сомнений, что международная политика России в области энергетики преследует две главные цели: влияние и прибыль.

Опора России на нефть как на источник роста и центральное место этого энергоресурса в российской политике – это относительно новые феномены: во времена СССР нефть не играла той центральной роли для руководства страны, какую она играет для властей современной России{514}. Что Россия имеет глобальное значение как поставщик энергоносителей – факт неоспоримый. В 2011 году на ее долю приходилось 18,5 % мирового производства газа и 12,8 % мирового производства нефти. России принадлежат 5 % мировых доказанных запасов нефти, 21 % глобальных, доступных для добычи традиционными средствами запасов природного газа и 18 % достоверных запасов угля{515}. Россия – ведущий поставщик трубопроводного природного газа и один из ведущих экспортеров нефти. Более 90 % экспорта российских энергоносителей приходится на страны Европы{516}. Владимир Путин неустанно подчеркивает, что у России свое понимание энергетической безопасности, которое не совпадает с трактовками Европы и США. Если Запад делает упор на безопасность поставок и диверсификацию поставщиков, то Россия ставит во главу угла то, что она именует «безопасностью спроса», которую обеспечивает посредством долгосрочных газовых контрактов, а также контроль за маршрутами транзита и приобретение евразийских и европейских газораспределительных активов{517}. В этом смысле не в нефти, а в природном газе кроется настоящий корень проблем между Европой и Россией и настоящий источник опасений США.

Острый интерес Путина к роли государства в энергетическом секторе России впервые проявился, когда он в 1990-х годах вернулся из Дрездена в Санкт-Петербург. Его представления о природных ресурсах России и о роли государства в управлении ими приобрели первые очертания в кандидатской диссертации, которую он защитил в 1997 году в Санкт-Петербургском государственном горном институте, а также в опубликованной впоследствии статье. После того как его патрон мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак потерпел поражение на перевыборах мэра в 1996 году, Путин, оказавшись не у дел, вероятно, имел время для учебы в аспирантуре. В своей диссертации «Стратегическое планирование воспроизводства минерально-сырьевой базы региона в условиях формирования рыночных отношений (Санкт-Петербург и Ленинградская область)» Путин исследовал роль стратегического планирования в эксплуатации сырьевых ресурсов Ленинградской области{518}. В статье, которая вышла в свет в 1999 году, когда Путин уже перешел на работу в Москву, он призывал государство вернуть себе контроль над природными ресурсами страны. Российские запасы нефти и газа, говорилось в статье, играют ключевую роль в восстановлении экономики, «вхождении России в мировую экономику» и восстановлении утраченного статуса великой экономической державы. Учитывая стратегическую важность этих ресурсов, они должны находиться под эгидой, если не под полным контролем, государства, считал автор статьи{519}. Это гарантирует России шансы на экономическое возрождение. Таким образом, Путин подошел к поре президентства с четким представлением, что энергетические ресурсы – фундамент для восстановления роли России в мире. Как самый стратегический из всех активов, они должны находиться под контролем государства.

На одном из заседаний Валдайского клуба автор этих строк спросила президента Путина, действительно ли Россия является энергетической сверхдержавой, на что он ответил:

Я бы предпочел уйти от терминологии прошлых лет… Зачем – «державность», «сверхдержавность»?.. Я, если вы обратили внимание, никогда не говорил о том, что Россия – какая-то энергетическая сверхдержава. Но у нас больше возможностей, чем почти у всех других стран мира. Это очевидный факт. Все должны понять, что это прежде всего наши национальные ресурсы, и не раскрывать на них рот, как на свои собственные.

Подчеркнув еще раз, что он не поклонник терминологии времен холодной войны, Путин переключился на описание обширных энергетических связей России с государствами постсоветского пространства, Европы и Азии и при этом демонстрировал впечатляющую осведомленность о деталях сделок по нефти и газу. Из его слов следовало, что России не так-то уж много нужно от Запада, поскольку как энергетическая сверхдержава она должна быть в состоянии сама определять повестку{520}. На последующих встречах в рамках Валдайского клуба Путин возвращался к этим темам. Он раскритиковал Евросоюз за ограничение спектра видов деятельности, в которых допускается участие Газпрома, и напомнил присутствующим, что у России есть альтернативный источник спроса на ее огромные ресурсы – в частности, их можно экспортировать не в Европу, а в Азию. На одной из встреч Путин твердо высказывался в пользу защиты окружающей среды и подверг критике ряд европейских стран, таких как Польша, за намерение разрабатывать сланцевый газ. Он рассказывал, насколько опасен c точки зрения экологии фрекинг – метод добычи, заключающийся в гидравлическом разрыве пласта. Путин даже набросал на салфетке схему, показывающую, как работает фрекинг, и передал гостям, чтобы они сами все увидели. Тем самым он послал недвусмысленный сигнал – Европа должна и дальше покупать природный газ у Газпрома и не пускаться в рискованные эксперименты со сланцевым газом{521}.

Роль Газпрома действительно служила камнем преткновения в отношениях с Россией как для Европы, так и для США. Огромный неповоротливый Газпром был основан в 1989 году на основе советского Министерства газовой промышленности, и будущий премьер Виктор Черномырдин стал его генеральным директором и президентом. В 1990-е годы Газпром был частично приватизирован, однако мажоритарным акционером оставалось государство. Пока Путин не пришел к власти, Газпром действовал главным образом по собственной инициативе и без пригляда со стороны государства. Когда кресло генерального директора занял Рем Вяхирев, руководство компании нажило огромные состояния посредством разного рода непрозрачных сделок{522}. Оказавшись у власти, Путин решил, что государство должно само руководить Газпромом. Черномырдина отправили послом в Киев, Вяхирева уволили, а в руководство Газпрома пришли новые люди – Дмитрий Медведев в качестве председателя правления, а Алексей Миллер – на пост генерального директора. Газпром стал считаться «национальным чемпионом», очень тесно привязанным к Кремлю. Государство владеет в Газпроме долей в 50,1 %, а налоги, которые платит эта компания, составляют примерно 15 % доходов федерального бюджета. На Газпром приходится 80 % всего добываемого в России природного газа; Газпрому принадлежит монополия на транспортировку газа внутри России, а также на весь экспорт газа{523}. Помимо того, Газпром – видный игрок в медийном бизнесе. Он приобрел телеканал НТВ после того, как его предыдущего владельца Владимира Гусинского вынудили покинуть страну, вследствие чего канал стал занимать отчетливо проправительственную позицию. Газпрому также принадлежит одна из ведущих ежедневных газет – «Коммерсантъ», – которая нередко позволяет себе высказывать более независимые суждения[52].

В ходе одной из встреч Валдайского клуба его участников пригласили посетить штаб-квартиру Газпрома, чтобы они своими глазами увидели живую картинку, отображающую самую сущность энергетической сверхдержавы. В центральной диспетчерской красиво подсвеченного здания штаб-квартиры Газпрома помещается огромный, во всю стену экран. На нем изображена карта с переплетением голубых линий, показывающих взаимосвязанную систему газопроводов – она охватывает огромную территорию от Тихого океана до Атлантического и от Арктики до Каспийского и Черного морей. На карте видно, по каким магистралям и в какие европейские страны транспортируется газпромовский газ. Каждая магистраль подсвечена, и подсветка показывает, в каком режиме осуществляется транспортировка газа; если на какой-то магистрали возникает проблема, на карте тотчас же начинают мигать сигнальные огоньки. Участникам Валдайского клуба эти огоньки кроме всего прочего ясно намекнули, что одним только поворотом тумблера на пульте Газпром может перекрыть газ любому из своих клиентов. Здесь, в нервном узле Газпрома, топ-менеджеры во всех деталях расписывали гостям, что их компания играет ключевую роль в поставках газа в Европу и Азию и крайне важна для энергетического будущего мира. «Что хорошо для Газпрома, – заявил зампред правления Газпрома Александр Медведев, – то хорошо и для мира»{524}.

Российская энергетика и администрация Буша

Ввиду того что тема энергетики имеет огромную важность для мира, а в особенности для России, неудивительно, что вопросы энергетики всегда были и остаются в центре внимания американо-российских отношений. В области энергетики эти отношения сводятся к трем главным аспектам: участие американского частного сектора в российской нефтегазовой отрасли; попытки правительства США наладить сотрудничество с Россией по ряду энергетических проектов; проекты США по диверсификации трубопроводов в Европу, имеющие целью ослабить монополию России на трубопроводную транспортировку. Последнее приводит к конфликтам с Россией, тогда как два первых компонента, напротив, способствуют развитию сотрудничества. Российский энергетический сектор по-прежнему привлекателен для американского бизнеса вследствие богатых ресурсов, которыми обладает Россия. Американские компании располагают передовыми технологиями, в которых нуждается российская нефтегазовая промышленность, а также накопили опыт реализации комплексных мегапроектов. Сами же они заинтересованы получить доступ к новым крупным нефтяным запасам.

При администрации Буша поставки российского газа в Европу были предметом острых раздоров, но это далеко не первый случай. Роль России как ведущего поставщика энергоносителей в Европу еще во времена холодной войны периодически приводила к серьезным трениям в отношениях между Москвой и Вашингтоном и между США и их европейскими союзниками. В начале 1960-х годов, при администрации Кеннеди, США безуспешно пытались не допустить строительства нефтепровода «Дружба» из СССР в страны Восточной Европы, для чего запретили своему союзнику ФРГ продавать в СССР трубы для магистрального трубопровода. Из этого ничего не вышло.

В следующий раз США предприняли попытку ограничить поставки советских энергоносителей своим союзникам в 1970-х годах, когда советский природный газ начал поступать в Западную Европу. В Вашингтоне опасались, что Кремль воспользуется зависимостью Европы от советского газа для политического давления. В начале 1980-х годов при администрации Рейгана Вашингтон пытался помешать своим союзникам продавать в СССР оборудование для строительства газопроводов из Западной Сибири. Но кончилось все тем, что самый надежный и антисоветски настроенный союзник Вашингтона, премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, лично отправилась в Шотландию демонстрировать солидарность с британской компанией, которая экспортировала в СССР оборудование для газопроводов{525}. В регионе, где производилось оборудование, безработица достигала 20 %, и Тэтчер не собиралась уступать требованиям американцев. Саму идею эмбарго на поставки оборудования СССР Тэтчер восприняла как личную обиду. «Мы чувствуем себя глубоко уязвленными нашим другом», – заметила она, имея в виду Рейгана{526}. По большому счету все попытки США уменьшить зависимость Европы от российского газа неизменно оканчивались провалом, что вполне объяснимо: Европа является естественным и экономически целесообразным рынком для российских энергоносителей, а также отводит природному газу определенное место в своей стратегии диверсификации источников энергии.

На протяжении всего периода холодной войны СССР оставался надежным поставщиком энергоносителей в Западную Европу – а вот с братскими странами Восточной Европы не все было так гладко: в их отношении поставки энергоносителей подчас использовались как рычаг политического давления{527}. Как до, так и после распада СССР зависимость Европы от российских источников энергии зачастую гораздо больше тревожила США, чем большинство европейских клиентов Москвы.

Российская энергетическая политика спровоцировала обострение в отношениях России и США, когда Газпром новогодним утром 2006 года отключил поставки газа Украине. Демонстративное прекращение подачи газа, ударившее не только по Украине, но и по европейским странам – а тогда 80 % российского экспортного газа поставлялись в Европу через территорию Украины, – стало высшей точкой в конфликте Москвы и Киева, разгоревшемся после «оранжевой революции». Вместе с тем российско-украинские газовые отношения вовсе не укладывались в примитивную схему «мы против них». Значительная часть так называемого «российского» газа, который экспортировался на Украину, на самом деле представляла собой газ из Средней Азии, который Газпром закупал в Туркменистане и перепродажа которого на Украине осуществлялась через непрозрачную посредническую компанию «РосУкрЭнерго АГ», созданную как российско-украинский совместный проект. Хотя принадлежность и само содержание деятельности «РосУкрЭнерго» тщательно скрывались[53], не оставалось сомнений, что ее российские и украинские владельцы отлично зарабатывали на этой торговле вне зависимости от политической ситуации{528}.

В период эскалации враждебной риторики между Путиным и Ющенко в 2005 году Газпром вел жесткие переговоры с Украиной по поводу цены на российский газ. После развала СССР Россия продолжала продавать своим соседям газ по меньшей цене, чем европейским клиентам. Когда же к власти пришел Ющенко, парадигма поменялась. Как сказал Путин на встрече с участниками Валдайского клуба, если Украина желает примкнуть к Западу и повернуться спиной к России, то у России нет резонов по-прежнему субсидировать ее энергетику. Украина в те времена платила за российский газ ничтожную цену в $50 за тысячу кубометров, Европа же за тот же газ платила примерно втрое больше. Когда 31 декабря подошел крайний срок для пролонгации газового контракта, Украина отказалась уступать по цене, и 1 января Газпром перекрыл газовую трубу. Всех тогда волновал вопрос – с учетом симбиотических отношений между Газпромом и Кремлем, – кто же на самом деле перекрыл газовый вентиль, Газпром или Путин? Был это политический шаг или экономический? На самом деле – и то и другое. Еще осенью 2005 года Украина сорвала переговоры по новому газовому контракту. Москва, взбешенная «оранжевой революцией» у соседей, искала способы повлиять на предстоявшие в марте выборы в Верховную раду. Когда морозным утром 1 января Москва публично объявила о прекращении поставки газа, причем без предварительного уведомления западноевропейских клиентов, это выглядело как попытка политического запугивания, хотя у этого шага имелось и экономическое обоснование. Бывший министр иностранных дел России Игорь Иванов заявлял: «Наши энергетические проблемы с Европой имеют чисто экономический характер. И не имеют никакого отношения к европейской безопасности»{529}.

Однако здесь Кремль просчитался. Украина вышла из положения, откачивая для себя часть газа, предназначенного для Европы, – и тем вызвала недопоставку газа ряду европейских клиентов. Сами же европейцы в нехватке газа обвинили не Украину, а Россию. Прекращение поставок газа пришлось ровно на тот день, когда Россия приняла на себя председательство в «Большой восьмерке», а Германия – президентство в Европейском союзе. Канцлер Германии Ангела Меркель выговорила Путину за то, что он не дал себе труда проконсультироваться с Европой, прежде чем остановить поставки газа. Поставки возобновились через пару дней. Госдепартамент призвал обе стороны вернуться за стол переговоров. В марте Дик Чейни выступил на Вильнюсском форуме и обвинил Россию в использовании энергоносителей в качестве орудия политического шантажа.

Спустя три года эта история повторилась: Газпром, не сумев добиться соглашения с Украиной по ценам на газ, снова – 1 января 2009 года – перекрыл поставки. Но и Украина, и Европа на этот раз подготовились к давлению Москвы и по большей части не ощутили перебоев с поставкой газа{530}. Даже когда в 2010 году к власти на Украине пришел более пророссийски настроенный Виктор Янукович, российско-украинские трения в вопросах цены за газ и собственности на газопроводы сохранились; это показывало, что причина газовых разногласий – не только в геополитике.

Российские энергетические поставки опять стали предметом трансатлантических споров, как и четверть века назад. «Новая» Европа была гораздо более зависима от российского газа и гораздо более озабочена тем, что Россия может использовать поставки энергоносителей в политических целях, чем «старая» Европа, у которой был более позитивный опыт импорта российского газа и связанных с ним политических отношений. Именно газ, а не нефть, был камнем преткновения. Клиент на том конце газовой трубы может импортировать газ только у одного поставщика, в данном случае – у Газпрома. В случае прекращения поставок заменить их покупкой газа у другого поставщика не представляется возможным. Главное, что заботило Вашингтон в этом вопросе, – повлияет ли осознание Европой своей зависимости от российских энергоносителей на политические решения, принимаемые в европейских столицах, особенно в Берлине, и не побудит ли эта зависимость европейские правительства воздержаться от ужесточения политики в отношении России, когда в этом возникнет потребность. Дебаты эти – учитывая некоторые заявления американских конгрессменов – навевали воспоминания об аналогичных спорах времен холодной войны.

Особенную обеспокоенность вызывал у администрации Буша газопровод «Северный поток», предназначавшийся для транспортировки российского газа в Германию по дну Балтийского моря, иными словами, в обход Украины и Польши. Это позволяло России сократить поставки газа и снизить плату за его транзит тем странам, в отношениях с которыми у Москвы имелись сложности. «Северный поток» оказался весьма противоречивой темой. Соглашение по этому проекту с Путиным заключил канцлер Германии Герхард Шрёдер, который вскоре после этого, в 2005 году, проиграл выборы Ангеле Меркель и тут же после ухода из власти занял пост председателя консультационного совета по «Северному потоку». Кроме того, по поводу самого длинного в мире подводного газопровода высказывались опасения экологического плана. Министр обороны Польши Радослав Сикорский отозвался о планируемом газопроводе как о новой версии пакта Молотова – Риббентропа 1939 года – российско-германского «предприятия», противоречившего интересам Польши. Впрочем, то было несколько преувеличенное выражение традиционных страхов Центральной Европы. При этом «Северный поток» отвечал политике диверсификации поставок газа. В конечном счете все возражения союзников Германии по ЕС удалось преодолеть, и в 2011 году газопровод был запущен в эксплуатацию. Администрация Буша недооценила то обстоятельство, что в области энергетики Европу и Россию связывают отношения взаимозависимости. Правда, это взаимозависимость неравноценная, поскольку Европа оказалась бы более уязвимой в случае прекращения поставок из России, чем сама Россия, если бы она лишилась доходов от экспорта газа в Европу. В то же время Россия также зависит и от ряда государств СНГ, через территорию которых осуществляется транзит российского и среднеазиатского природного газа. Таким образом, Россия и Европа зависят друг от друга, и в обозримом будущем такое положение вещей сохранится. В пользу этого говорит и тот факт, что после крупной аварии на японской АЭС «Фукусима-1» в 2011 году Германия объявила, что немедленно сворачивает свою программу атомной энергетики, – это может повысить зависимость страны от российского природного газа{531}. До 2008 года среди тех сотрудников администрации Буша, что более скептически относились к России, бытовало мнение, что процветающая и уверенная в себе Россия, получающая сверхдоходы при высоких ценах на энергоносители, вполне могла бы на время прекратить поставки в Европу без всякого экономического ущерба для себя. Стоит ли говорить, что власти Германии и других европейских стран не слишком хотели выслушивать нотации американских коллег про опасную зависимость от России{532}. У европейских лидеров также возник законный вопрос: с какой стати Вашингтон вмешивается в сделки с их крупнейшим соседом, который располагает огромными ресурсами и обширным рынком для европейских товаров?

После того как Буш покинул Белый дом, беспокойство США по поводу экспорта российского газа в Европу несколько поутихло. Зато на первый план в энергетике США выдвинулась тема извлечения нетрадиционного газа из сланцевых пород. В структуре добычи энергоносителей США доля сланцевого газа возросла с 2 до 44 %, и еще до конца десятилетия США начали экспортировать сжиженный природный газ (СПГ). Мощности, созданные под экспорт СПГ в США, теперь используются для поставки СПГ в Европу, поскольку самим Соединенным Штатам эти мощности не нужны; это, в свою очередь, сокращает европейский спрос на российский газ{533}. Более того, США вполне могут стать экспортером СПГ в Европу, что составит еще больше конкуренции Газпрому. В Газпроме настолько встревожились из-за «сланцевого бума», который может привести к снижению европейских закупок его газа, что на Санкт-Петербургском экономическом форуме в 2010 году председатель правления Газпрома Алексей Миллер во всех красках расписывал экологические риски, сопряженные с извлечением сланцевого газа{534}. Если говорить вкратце, то Европа стремится обеспечить себе на будущее несколько потенциальных альтернатив газпромовскому газу, рассчитывая среди прочего на запасы сланцевого газа в Польше и на Украине.

Каспийское дерби: чем больше трубопроводов, тем лучше

Каспийские энергоресурсы также служат источником раздоров в американо-российских отношениях. Администрации Клинтона и Буша старались укрепить мировую энергетическую безопасность за счет создания новых маршрутов для транспортировки в Европу нефти и газа Каспийского бассейна в обход России. Это позволило бы снизить роль последней как главного источника экспорта для добываемых в регионе энергоносителей. После развала Советского Союза Каспийское море стали образно называть ареной для «новой Большой игры». Но если Редьярд Киплинг под «Большой игрой» подразумевал геополитическое соперничество Британской и Российской империй за влияние в Афганистане, то новая «большая игра» помимо геополитического приобрела еще и геоэкономический аспект, а соперничество развернулось не только за влияние, но и за ресурсы, которыми так богат регион. Если раньше на Каспии было всего два прибрежных государства, то после 1991 года их стало целых пять – Россия, Азербайджан, Туркменистан, Казахстан и Иран. Ставки в этой игре для всех постсоветских государств существенно возросли, поскольку уже стало ясно, что бассейн Каспийского моря изобилует запасами углеводородов и, вероятно даже, сравним по их запасам с Северным морем. Для американцев задача состояла в том, чтобы помочь новым государствам в плане экономического развития и укрепить их самостоятельность. Россия же с самого начала заявила, что у США нет никаких оснований вмешиваться в дела Каспийского региона. Но США придерживались иной позиции: пока они связаны контрактными обязательствами по проектам как минимум с двумя прибрежными государствами, им не требуется одобрения России, чтобы действовать в регионе. Таким образом, у Соединенных Штатов и России изначально существовало фундаментальное расхождение во взглядах на статус Каспия{535}.

России было очень трудно примириться с этими новыми реалиями. Один из российских министров энергетики в 1990-х в ответ на вопрос о каспийской нефти, грохнув кулаком по столу, вскричал: «Это наша нефть!»{536} И все же с самого начала 1990-х годов Вашингтон последовательно оказывал поддержку строительству нефте– и газопроводов, связывающих Каспий со средиземноморским регионом через Турцию и Грузию, то есть в обход территории России и, кстати, Ирана тоже. Государственный департамент США еще в 1995 году назначил своего первого посла для специальных поручений по евроазиатскому газу – им стал посол Ричард Морнингстар. В этой роли он выступал при администрации Клинтона, а потом и при нынешней администрации Обамы, пока в 2012 году его не назначили послом США в Азербайджане. Россия рассматривала попытки США способствовать строительству альтернативных газопроводов как часть более масштабной американской стратегии по ослаблению влияния Москвы на ее ближайших соседей. После первой встречи Морнингстара в 1998 году с Игорем Ивановым последний отозвался о нем с некоторой язвительностью в голосе: «Мы знаем, кто он такой, и нам не нравится, чем он занимается»{537}.

Зато Вашингтон нашел готовых союзников в лице международных нефтяных компаний и на протяжении всего этого периода тесно сотрудничал с ними. Самым достойным плодом этого сотрудничества стала прокладка нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан (БТД). Переговоры по проекту этого нефтепровода между правительством США, нефтяными компаниями, Азербайджаном и его соседями шли долго и тяжело. В итоге выбранный маршрут прокладки оказался самым длинным из существующих в мире; он пересекал труднодоступную горную местность и к тому же был чрезвычайно дорог. Россия возражала против строительства БТД, но сломить решимость международных игроков ей так и не удалось. Как заметила по этому поводу Мадлен Олбрайт, «мы не хотим через десяток лет биться головой об стену и спрашивать себя, какого черта мы не построили этот трубопровод»{538}. После нескольких лет жестких переговоров при значительном содействии со стороны США Азербайджан, Грузия и Турция подписали соглашение по трубопроводу, который будет поставлять нефть с бакинского терминала в Сангачале на Каспийском море через Грузию, затем по территории Турции до Джейхана на южном побережье Турции. Потребовалось четыре года и столько же миллиардов долларов, чтобы проложить нефтепровод БТД длиною 1768,7 км. В проекте были задействованы 27 кредитных учреждений, документация насчитывала полторы тысячи страниц{539}. Первая партия нефти была прокачана по трубопроводу БТД в 2006 году. Доля British Petroleum в проекте БТД составила 30 %, у компаний ConocoPhillips, Amerada Hess, Lukoil и Unocal были меньшие доли. Впоследствии параллельно БТД был проложен еще один трубопровод для транспортировки газа с азербайджанского газового месторождения Шах-Дениз в Турцию.

Реакция России на строительство нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан была именно такой, как ожидалось. Российские обозреватели заявляли, что это «политический проект», за которым стоят США, что проект несостоятелен с экономической точки зрения и отягощен рисками в плане безопасности, поскольку проходит по территориям Грузии и Азербайджана, где происходят межэтнические конфликты. Вашингтон изображался как главный инициатор и вдохновляющая сила данного проекта{540}. Тем не менее, когда трубопровод построили, Россия не чинила препятствий его функционированию. В период российско-грузинской войны 2008 года трубопровод не пострадал, хотя отдельные его участки находились в зоне боевых действий.

Следующим эпизодом в разворачивающейся большой игре стало соперничество вокруг южного маршрута транспортировки каспийского газа в Европу. При администрации Буша США и их европейские союзники начали изучать различные варианты маршрутов для трубопровода, самый амбициозный из которых получил название «Набукко» (по названию оперы Верди, которую однажды вечером слушали в венском театре участники рабочей группы проекта). По замыслу инициаторов проекта, трубопровод предназначался для транспортировки газа из Турции, а оттуда через Балканы в Южную Европу. Главная загвоздка состояла в том, откуда брать газ для прокачки по трубопроводу{541}. Изначально возникла идея качать туркменский газ, но позже открытие крупных месторождений газа в Азербайджане перевесило чашу весов в его сторону (однако пока шло время, обсуждались и другие источники газа, в том числе месторождения в иракском Курдистане).

Если Герхард Шрёдер выступал в роли главного агитатора за «Северный поток», то его бывший коллега, министр иностранных дел Йошка Фишер взял на себя такую же роль в отношении проекта «Набукко»{542}. Дискуссии по последнему растянулись на годы, но оставались вопросы относительно коммерческой жизнеспособности проекта, и было не до конца ясно, будет ли вообще построен этот трубопровод. Решительно не желая повтора истории с БТД, Россия внесла контрпредложение, еще один вариант обхода территории Украины – проект «Южный поток». Газпром привлек к соглашению в качестве главных партнеров итальянскую компанию ENI, германскую Wintershall и французскую EDF. Впрочем, этот проект тоже напоролся на препятствия, и возможность его строительства также оказалась под вопросом{543}. Как это ни странно, но в обоих случаях – и с «Набукко», и с «Южным потоком» – главным препятствием для строительства выступал Туркменистан, чем дальше, тем больше поворачивающийся лицом к Востоку. В 2009 году был пущен в эксплуатацию газопровод из Туркменистана в Китай, и по договоренности сторон планировалось строительство еще нескольких ниток. Европейцев же по-прежнему тревожила мысль, что газопровод «Южный поток» только увеличит их зависимость от российского газа. Как обмолвился высокопоставленный чиновник Евросоюза, «мы не хотим, чтобы эти энергетические проекты попали на стол Путину»{544}. Что касается администрации Обамы, то посол Морнингстар высказался так: «Мы не рассматриваем это как игру с нулевым результатом, а они [российская сторона] – да»{545}. В 2013 году Азербайджан отдал предпочтение участию в проекте Трансадриатического газопровода, по которому газ будет поступать в Италию.

Американские энергетические компании в России

Опыт работы американского бизнеса в российском энергетическом секторе довольно неоднозначный. Несколько крупных американских нефтяных компаний в начале 1990-х годов начали инвестировать в российские энергетические проекты, и им удалось закрепиться в стране, несмотря на все трудности. Главных трудностей было две. Во-первых, следовало убедить российскую сторону, что нефтяной отрасли нужен крупный западный капитал. Во-вторых, отыскать взаимоприемлемые правовые механизмы, дающие разумное соотношение рисков и прибыли. Первая задача оказалась более фундаментальной и сложной. Это объясняет, почему на долю американских компаний приходится всего 5 % производства нефти в России. Первыми рискнули Exxon и Conoco. Правительство Ельцина решило заключить с несколькими компаниями соглашение о разделе продукции. Компания, подписывающая такое соглашение, направляет прибыль на возмещение всех своих затрат, прежде чем делиться ею с государством. Exxon получила тридцатипроцентную долю в консорциуме по разработке ресурсов на острове Сахалин – «Сахалин-1» (не путать с проектом «Сахалин-2»; участвующая в нем компания Shell впоследствии была оштрафована экологическими чиновниками, вдруг бросившимися на защиту окружающей среды[54]). В рамках проекта «Сахалин-1» Exxon сотрудничала с несколькими партнерами, в том числе с «Роснефтью», в значительной мере принадлежащей государству. Позже компания Conoco с разрешения Путина выкупила 20 % частной нефтяной компании «Лукойл». Но впоследствии Conoco продала свою долю в «Лукойле» и ушла из России.

Когда Путин пришел к власти, то, учитывая его убежденность, что энергетические ресурсы должны находиться под контролем государства, стало понятно, что ни одна крупная энергетическая сделка с иностранной компанией не может быть заключена без благословения президента. Дело Михаила Ходорковского особенно наглядно показало, что отныне игра пойдет по новым правилам. Ходорковский осмелился нарушить пакт, который российские олигархи заключили с Путиным после прихода того к власти, и бросил ему политический вызов. Ходорковскому удалось «купить» достаточно голосов в Думе, чтобы провалить кремлевский законопроект об увеличении налогов на нефтедобывающие компании. Ходили слухи, что Ходорковский вынашивает амбициозные планы сменить Путина у власти и стать президентом России или же превратить ее в парламентскую республику и стать премьером России{546}. Ходорковский нарушил и еще одно правило. Он начал переговоры с компаниями ExxonMobil и Chevron о продаже принадлежащего ему контрольного пакета акций ЮКОСа. В сентябре 2003 года глава Exxon Ли Реймонд встретился с Путиным, и у него возникло впечатление, что Путин не станет возражать против этой сделки{547}. Как показали дальнейшие события, впечатление это было ложным.