Это знал только Бог

Арина искренне восхитилась Терезой и действительно не поверила, что женщина осенней поры способна так великолепно выглядеть. Дала бы лет тридцать пять, не больше. Невольно за спиной Терезы Арина увидела свою маму, мысленно сравнила их. Маме пятьдесят, так ведь и смотрится она на свои пятьдесят. Впрочем, обеспеченные люди имеют возможности исправить внешность, ошибки природы, с помощью денег могут сейчас отодвинуть и старость.

– Я не на комплимент напрашивалась, – сказала Тереза нервно. Арина подумала, что этой внешне очень эффектной женщине не хватает элементарного – культуры. – Я хочу получить здорового внука и воспитывать его, пока есть силы. А не тогда, когда мне самой понадобится помощь. Мы о нем мечтали.

– Все будет хорошо, – заверила Арина. – Ваша невестка под присмотром, не беспокойтесь.

Это было вчера, а сегодня Арина готова танцевать от радости, что больше не увидит Терезу Чибис.

Далила впустила в квартиру милиционера в штатской одежде после того, как он сказал, что пришел по поводу ее соседки. Поверила ему на слово, не посмотрев удостоверение. Сегодня суббота, Игорю не надо тащиться на работу, а при нем бояться грабителей – смешно. Да и брать у Далилы нечего.

– Почему вы интересуетесь Настасьей? – спросила она, подозревая, что по причине ветрености подруга влипла в скверную историю. – Садитесь.

Молодой человек лет тридцати с небольшим, но с ответственно-солидным видом ответил не сразу. Сначала опустился в кресло, поставил старый «дипломат» с ободранными углами на колени и щелкнул замками, после чего взглянул на хозяйку:

– Ваша соседка вчера найдена неподалеку от троллейбусной остановки…

– Найдена? – не дослушала Далила. Иногда она опережала события, что выдавало в ней натуру нетерпеливую. Еще не зная, в чем суть, Далила в уме уже искала способы помочь подруге. – Как это – найдена? Кто, простите, ее искал? И… и почему?

Из кухни вышел Игорь, стал слушать.

– Никто не искал, – сказал милиционер. – Ваша соседка примерно в половине седьмого вечера получила два удара в область шеи, нанесенные предположительно заточкой. Преступник убежал, а Настасья Волкова лежала, пока ее не обнаружили прохожие, которые вызвали милицию и «Скорую».

– Боже мой… – вскочила с дивана Далила, забыв о пояснице и ноге. – Она ранена!.. Где, в какой больнице лежит Настасья?

– Вы присядьте.

Под его холодным взглядом Далила упала назад, растерянно хлопая глазами. Игорь сел рядом и взял ее за руку.

– Она умерла до приезда «Скорой», – сообщил милиционер.

Далила не сразу поняла смысла сказанных слов. «Умерла» – как-то уж сухо прозвучало, словно речь шла о чем-то обыденном. Но это же невозможно!

– Умерла… – повторила она, вслушиваясь в слово и не понимая его значения. – Умерла… Настасья умерла?

– Да, – сказал милиционер все тем же сухим тоном. – Если быть точным, вашу соседку убили. В связи с этим…

– Убили… – произнесла Далила шепотом.

Милиционер открыл рот, чтоб продолжить, но Игорь шикнул на него:

– Погодите вы! Не видите, в каком она состоянии?

А Далила откинула голову на спинку дивана, из ее глаз полились слезы. Слово «убили» дошло быстрее, чем «умерла», хотя между этими двумя понятиями не такая уж большая разница, ибо обозначают одно – смерть. Как просто и знакомо – смерть. Но внезапная смерть причиняет жуткую боль по причине своей нелепости, она как лишнее напоминание: все зыбко, неустойчиво, ненадежно, подтверждает, что смерть всегда рядом, от нее нет страховки.

Милиционер закопался в «дипломате», выудил оттуда какие-то фотографии, захлопнул крышку и терпеливо ждал, когда соседка убитой отойдет от шока. Игорь принес воды, протянул Далиле:

– Выпей.

Она посмотрела на стакан и отвела его рукой в сторону, после чего остановила взгляд на милиционере.

– Вы были дружны? – спросил тот мягче.

– Да, мы дружили. – Далила утерла нос полой халата, Игорь сунул ей носовой платок. Она высморкалась, вытерла глаза, но плакать не перестала.

– Значит, вы знаете о ней, знаете, какую жизнь вела Настасья Волкова, с кем у нее возникали конфликты и на какой почве…

– Я все о ней знаю, – прервала Далила, так как приблизительно поняла, к чему он клонит. – Настасья ни с кем не конфликтовала, больше скажу: избегала конфликтов. Она на редкость добрый и отзывчивый человек, не без слабостей, конечно…

– Что вы имеете в виду, говоря о слабостях?

– Господи, ну какие могут быть слабости у одинокой и молодой женщины? – вспылила Далила. – Например, мужчины. Настасья мечтала выйти замуж, искала своего суженого, не находила.

– Меняла мужчин, да? – сделал вывод он.

– Называйте это так.

– Вы всех ее мужчин знаете?

– Нет, разумеется. Мне-то зачем ее мужчины?

– Куда она вчера шла, знаете?

– А как же! У Настасьи недавно появился друг, он пригласил ее в ресторан, там и должны были они встретиться. Настасья попросила у меня платье, дубленку и шапку…

Далила запнулась, свела брови, будто что-то припоминая.

– Что с вами? – спросил милиционер.

– А? – очнулась она.

– Вы что-то вспомнили?

– Н-нет… Просто… Это я так, чисто нервное… Не обращайте внимания. Скажите, вы думаете, Настасью… убил кто-то из ее знакомых мужчин?

Далила задала вопрос с такой надеждой в голосе, что милиционер с минуту ее изучал, пытаясь понять, что взволновало ее помимо убийства подруги.

– Не исключено, что убил один из ее мужчин, например, из мести, – сказал он. – Но причин может быть много… Дело в том, что на разбойное нападение с целью ограбления не похоже.

– А когда похоже на ограбление? – поспешно спросила Далила, словно понятия не имела, что такое ограбление на улице. Но она выглядела очень потерянной, поэтому милиционер не удивился ее вопросу, пояснил:

– Когда с жертвы снимаются украшения, забираются деньги. С вашей подруги украшения не сняли, сумку оставили, деньги не забрали. Или убийце помешали, или причина другая. Мы и хотим выяснить, что представляла собой ваша соседка, с кем имела контакты, у кого были причины убить ее.

– Причины? Не знаю, – отрицательно закачала головой Далила. – А что на ней было? Я дала ей дубленку, она дорогая, новая… не из-за дубленки ее?..

Милиционер опустил глаза на свои руки, державшие фотографии:

– Можете взглянуть на снимки?

Далила колебалась, но нашла в себе мужество протянуть руку:

– Давайте.

Первый же снимок вызвал у нее негромкий стон, Далила на мгновение прикрыла глаза, потом торопливо перебрала фотографии, не задерживаясь ни на одной. И только хлюпала носом да смахивала тыльной стороной ладони выкатывавшиеся слезы. Далила вернула снимки с убитой Настасьей милиционеру.

– На ней моя дубленка и моя шапка. Платье тоже мое.

– После соответствующих процедур вы сможете забрать свои вещи.

– Нет-нет, не хочу, не надо, – поспешно отказалась она.

Кровь не смоешь, да и напоминать вещи будут о смерти Настасьи, Далила не сможет их носить.

– Больше ничего не хотите рассказать? – пряча в «дипломат» фотографии, спросил милиционер.

– Нечего, – коротко бросила она, беспомощно взмахнув руками.

– А вы ничего не хотите добавить? – обратился к Игорю милиционер.

– Я в гостях, – сказал тот. – О Настасье мало знаю.

– Возьмите мои телефоны, – протянул карточку милиционер. – Если вам что-то станет известно, позвоните.

Игорь пошел его проводить, а Далила сидела, глядя в одну точку. Когда он вернулся, она не переменила позы, не взглянула на него, будто ничего не слышала и не видела. Он присел перед ней на корточки, тронул за колено:

– Э-эй. О чем задумалась?

– На ней были моя дубленка и моя шапка, – проговорила она, не выходя из задумчивости.

– И что? – Игорь не получил ответа, посему помахал перед ее глазами рукой. Ага, видит его. – На ней были твоя дубленка, твоя шапка, и что?

– Знаешь, Игорек, мне пришла бредовая мысль… только ты не смейся, пожалуйста, ладно? – Получив утвердительный кивок, она с трудом выговорила абсурдную мысль: – Мне кажется… что вчера напали не на Настасью, а… а на меня.

Игорь, как обещал, не рассмеялся.

– На тебя? То есть вас перепутали?

– Да-да, – она обрадовалась, что он понял ее. – Она была в моей…

– Дубленке. Думаешь, вас легко спутать?

– Мы почти одинаковой комплекции. Ну, Настасья была чуть худее, чуть ниже ростом… это не считается. Там же темно! К тому же снег и ветер… Да, ее приняли за меня… и… и убили. А должны были меня…

– Далила, а за что тебя убивать? – Все же в его интонации чувствовалось большое сомнение.

– Понимаешь, Игорь… – подбирала она необходимые слова, отсюда излишне волновалась, покрылась алыми пятнами. – Меня не за что убивать… врагов у меня нет… вернее, нет таких, которые бы хотели меня убить. Разве что мой бывший. Но Роман на такой шаг не осмелится… я так думаю… Нет, не то. Видишь ли, со мной случились две, мягко говоря, неприятности. Недавно на меня упала глыба льда. То есть не упала, но должна была упасть… Я испугалась собаки и прижалась к стене дома, глыба упала между мной и псиной… она была большая, очень большая… глыба.

– Ну, ну, – подгонял он, внимательно слушая.

– А пару дней спустя на меня наехали молодчики. Игорь, пожалуйста, поверь, я не выдумываю, они хотели меня задавить. Если б не парень…

– Верю.

– Теперь Настасья в моей дубленке и шапке… Она убита.

И всхлипнула. Игорь подсел к ней, теперь и он задумался, потирая подбородок. Но предположение Далилы до того несуразно, что верилось с трудом. Он не стал опровергать, мол, тебе померещилось, ведь ее опасения вполне логичны, однако согласиться с нею – это подлить масла в огонь страхов.

– Ты считаешь, эти три события не случайны? – спросил он.

– Вот-вот! – воскликнула Далила. – Три случая! И все три с моей дубленкой… то есть со мной. Разве не так? Не так? Скажи, я неправильно думаю?

– Послушай меня. – Игорь взял ее за плечи и заговорил, обращаясь к ее разуму, поэтому говорил медленно, внушительно: – Допустим, это так… Подожди, Далила, сначала выслушай. Чтобы убить человека, надо иметь повод. Ты кому-нибудь сделала крупную гадость? Кого-то обокрала, кинула на миллион баксов? У кого есть повод смертельно ненавидеть тебя?

– О чем ты говоришь! – возмутилась она. – Какие миллионы баксов? Я и миллиона рублей в руках не держала. А гадость сделала одному человеку – Роману. Когда развелась с ним. Ссоры с коллегами считать?

– Если б коллеги и бывшие мужья после ссор убивали друг друга, в нашей стране уже не осталось бы ни одного живого человека. Значит, причин нет?

– Нет. Это и странно…

– А раз нет причин, чего ты испугалась? – воздействовал на нее логикой Игорь.

Далила замерла, очевидно, все еще перебирала знакомых, которые по тем или иным причинам ненавидят ее. Да тут вспомнишь и тех, с кем не поделил горшок в детском садике! Конечно, враги есть у каждого, завистники тоже, для этого не обязательно быть богатым, красивым, успешным. Враги появляются даже без повода, просто из-за скудости их души и ума. Но убивать… Игорь прав: должна быть веская причина, чтобы убить, а таковой не имеется. Она склонила голову на его плечо:

– Не знаю, может, действительно произошла случайность… Но мне страшно.

– Страшно? Посиди дома, никуда не выходи. Я поживу у тебя, и не возражай. Заодно привыкнешь к мысли, что так будет всегда. Со мной не страшно?

– Нет, конечно, – наконец улыбнулась Далила, обняла Игоря. – Ты самый, самый, самый!

– В смысле – хороший?

– Лучший, – нашла она более точное слово и снова всплакнула. – Настасью жалко. Она такая славная… у меня теперь нет подруг.

– Я буду твоей подругой, – шепнул на ухо Игорь.

Убеждая Далилу, сам он не мог обойти вопиющий факт. Три странности! Последняя закончилась убийством. Сейчас в его задачу входило любым способом унять страхи Далилы, при всем при том ей нужна мощная защита, а защиту предоставит только милиция. Игорь осторожно поинтересовался:

– Почему ты не рассказала о своих подозрениях этому парню?

– Чтоб он поднял меня на смех? Сам посуди, как он воспринял бы: тетка вообразила, будто ее кто-то упорно пытается убить. А тетка не бизнесмен, не банкирша, не бандерша. Кому она нужна, чтоб ее пришить? И потом… он неприятный, тебе не показалось?

– Обычный мент, Далила. Ты просто с ними не сталкивалась, имеешь слабое представление о них. А рассказать надо бы.

– Ага, ты все-таки считаешь, в трех случаях есть закономерность? – подловила его она.

– Я считаю, надо рассказать без каких-либо наших выводов на этот счет. Может, у кого-то крышу свернуло, менты обязаны все версии проверить. Ладно, ладно, – похлопал ее по спине. – Не переживай, все выяснится.

Зазвонил мобильник, Игорь взял трубку со стола, отдал Далиле, это был зять Серафим, который выпалил:

– Пять сто! Рост пятьдесят пять сантиметров! Богатырь!

– Боже мой! – взвизгнула Далила. – Родила? А как она?

– Спит, нам так сказали.

– Когда родила? Во сколько?

– В половине шестого утра. Извините, нам тоже не сразу сообщили… а я сначала поехал в больницу… в общем, когда вспомнил, позвонил вам…

– Спасибо, – буркнула Далила, кладя в карман телефон. – Вспомнил он в час дня! Ну вот, Игорь, я теперь бабушка, представляешь? Мне казалось, что с рождением внука произойдет какой-то катаклизм, землетрясение там… потоп… метеоритный дождь… И я пойму, что моя жизнь резко изменилась со словом «бабушка». А ничего не произошло, все на местах.

– Смешная ты, – рассмеялся Игорь, протягивая руки к ней. – Иди, бабуля, ко мне, поздравлю.

Далила прижалась к его груди, вздохнула:

– Поехать надо к Миле…

– Как ты поедешь покалеченная? Да и Миле сейчас не до тебя. А Настасья? Ты обязана проводить ее. Поедешь позже, может, и страхи твои поулягутся.

Далила еще раз вздохнула: и радостно, и очень-очень печально.

6

Вячеслав собрался еще с вечера, теплые вещи уложил в дорожной сумке сверху, ведь на той стороне шарика – зима. А выспался за считаные часы, до завтрака наплавался в бассейне.

Самолет. Небольшой. Собственность Линдера. Внутри обстановка офисная: диваны и кресла, компьютер, телевизор. Самолет разбежался и встретился с облаками, Вячеслав смотрел в иллюминатор, Линдер и Саймон (человек-робот) занимались некоторое время бумагами. Очаровательная мулатка (была у Вячеслава одна мулаточка, сильно впечатлила, поэтому он чуть не съел глазами эту) принесла кофе в крошечных чашках. Только в Бразилии узнал вкус настоящего кофе, выпьешь глоток, и в голове происходит сотрясение – до того крепкий. Он сделал вывод, что американцы похожи на русских – пьют всякую бурду. Но вот Линдер закончил дела, повернулся:

– Вы хорошо переносите полеты?

– Прекрасно, – заверил Вячеслав. – Сэр, вы не до конца рассказали свой триллер. Простите, если бестактно лезу к вам в душу.

– Но ведь это я вас заставил слушать. – Линдер закинул ногу на ногу, взял чашку с кофе. – Помните, я очнулся в квартире Пахомова?

– Конечно, помню. Вас оглушили грабители?

– Нет. – Линдер глубоко задумался, потом сказал: – Вернее, не совсем так, но это выяснилось значительно позже…

Николай искал в памяти: что же произошло до темноты, из которой он выплыл, как из омута. Голова так туго работала, что вопрос завис, а глаза только видели. Они видели Пахомова на полу, кровь на его груди и на паркете, но не постигали виденного. Николай подошел к Пахомову, потом огляделся и заметил во второй комнате, дверь которой была распахнута, Нюшу. И она лежала на полу ступнями к нему, нелепо сложенными вовнутрь. Из-за выступающего живота он не видел ее лица, неосознанно двинулся к ней. Но когда увидел ее полностью, в голове как щелкнуло. Нюша – славная, тихая, добрая Нюша – была удавлена шнуром, который обвивал ее коротенькую шею. Николая повело, словно получил удар и вот-вот упадет, он зажмурился, чтобы устоять на ногах. Устоял. Открыв глаза, кинулся к профессору, наклонился и, не прикасаясь к нему, не тормоша, понял: помощь уже не нужна.

Как это случилось? Николай сосредоточился, одна за другой вспыхивали перед глазами картины: он и Пахомов… напольные часы и стрелки, показывающие десять минут двенадцатого… Пахомов идет провожать… Николай переступил порог, повернулся, чтобы попрощаться с Пахомовым… Удар! Да, на лестничной клетке его ударили чем-то тупым и тяжелым. Он вторично потрогал затылок, посмотрел на руку – кровь. Значит, его ударили, а потом…

Николаю бросилось в глаза, что нет хрустального кубка в серебряной оправе, стоявшего на середине круглого стола. Нет аметистовой друзы с необычайно крупными и чистыми кристаллами, подаренной Пахомову его учеником. Стало ясно: здесь побывали грабители, но почему они не убили его? Или подумали, что убили, втащили в квартиру и бросили. Взгляд упал на пол, где лежала финка с окровавленным лезвием. Николай вспомнил: когда очнулся, финка находилась в его руке… Может, специально его оставили в живых?

Отчетливо вспомнились вдруг слова Тараса: «Тебя без разборок посадят, если кого нечаянно покалечишь». А тут два трупа. Кто поверит, что он, бывший заключенный, отмотавший целых восемь лет, не убивал профессора и его домработницу? Безотчетный ужас, подчинивший волю и ум, вывел Николая на улицу.

Он бежал, нет, малодушно убегал от дома Пахомова, растерявшись, как мальчишка. Бежал, ничего не видя, кроме ступней Нюши, шнура на ее шее, лица профессора, но Пахомова видел только живым. Ноги принесли его домой. Вера не спала, ждала его, сидя на кровати в ночной сорочке и закутавшись в шаль. Она вскочила:

– Колька! Где ты был так долго? Я думала, умру… У тебя кровь?

Он опустился на стул, ссутулился. Поразительно – голова не болела. Вера налила в таз воды, сняла с него рубашку, начала смывать кровь с волос, шеи и плеч, ни о чем не спрашивала. Николай сам полушепотом, не обращаясь к ней, будто для себя рассказывал о том, что недавно видел в квартире Пахомова, говорил и говорил. Вера перевязала ему голову, молча надела на него чистую рубашку, затем пиджак, пальто, переоделась и сказала:

– Пошли.

– Куда?

– Я знаю. Коля, идем.

Она привела его к дому Тараса, постучала в окно. Да, наверное, Тарас способен помочь, решил Николай, поэтому ждал безропотно. Занавеска отодвинулась, в окне появилась Майя, исчезла, потом открыла дверь:

– Что случилось?

– Тарас дома? – спросила Вера.

– Спит.

– Буди, у нас беда.

Николаю пришлось повторить рассказ, во время которого Майя заново перебинтовала ему голову, так как Вера неумело это сделала. Поскольку Тараса подняли с постели среди ночи, он не додумался одеться, сидел в синих трусах и белой майке, периодически отпивая из графина воду. После рассказа минуты две то скреб щеку, то потирал плечи. Вера первая робко вымолвила:

– Что делать, Тарас?

Он не ответил ей, а задал вопрос Николаю:

– Тебя кто-нибудь видел, как ты входил к Пахомову?

– Я зашел в подъезд, навстречу мне спускалась женщина, она живет этажом выше Пахомова, – сказал Николай.

– Во сколько это было?

– Около восьми.

– Где финка?

Николай опустил глаза – это означало, что финку он оставил в квартире. Тарас свесил голову, думал, тяжело вздыхая.

– Прошу тебя, помоги… – дрогнувшим голосом сказала Вера.

– А не проще заявить в милицию? – подала идею Майя.

Тарас красноречиво взглянул на жену из-под насупленных бровей, мол, ну и дура ты! Не надеясь, что она поняла, дополнил словами:

– Проще, да. Стать к стенке.

– Что? – расширила глаза Вера. – К какой стенке?

– К каменной, – вяло бросил в ее сторону Тарас. – Он кто у нас? Зэк. Как он попал в лагерь, почему – не будет интересовать нашего начальника. Над ним тоже есть начальство, которое требует побед над бандами уголовников. Так вот, девчонки, он не поверит, что кто-то неизвестный огрел Викинга по голове, потом убил двух человек, а его оставил жить, сунув в руку финак.

– Доказать легко, что Колю ударили, – возразила Майя. – Это очевидно. Сам он, что ли, нанес себе такую рану?

– Ничего не поняла, – вздохнул Тарас, хлопнув себя по коленям. – Наш начальник считает: чем больше зэков вернется на нары, тем спокойнее жизнь наступит. Еще лучше – если бывших и не бывших зэков перестреляют без разбора. Ему достаточно вот такой улики, – соединив кончики указательного и большого пальца, показал всем Тарас, – и следствие будет закончено, а финка все твои доводы перевесит. Да и довод слабенький, Майка. Говоришь, легко доказать, что Викинга ударили? Отрицать никто не будет, только вывернут иначе: профессор ударил во время самообороны. До кучи навесят на Викинга еще парочку убийств…

– Так что мне светит? – все же уточнил Николай.

– За двойное убийство? Вышак.

У Николая зашевелились волосы на голове, он подумал о бессмысленных годах, проведенных в рудниках и на лесоповале, где из человеческих радостей позволялась одна – спать шесть часов, а то и меньше. Подумал о высочайшей несправедливости, преследовавшей его долгие годы, о Вере, о том, что жизнь прекрасна и без науки, прекрасна и с относительной свободой. Он явственно ощутил, как на него надвигается катастрофа, за которой нет будущего…

– Я пойду туда и заберу финку, – вскочила Вера.

– Сядь! – процедил Тарас. – Хочешь и ты под расстрельную статью?

– Да что ты ее пугаешь? – Майка и сама задрожала, обняв Веру за плечи. – Разве сейчас женщин…

– Замолчите обе, – тихо сказал Тарас.

Вера упала на табурет, уткнувшись в живот Майе, заплакала. Тем временем Тарас надел свитер, натянул штаны, обмотал портянками ступни и сунул их в сапоги, снял с вешалки куртку и кепку:

– Иди за мной, Викинг.

Ни Майя, ни Вера не спросили, куда и зачем они идут, только обе застыли, глядя на мужей со страхом. Из сарайчика Тарас выкатил мотоцикл, завел мотор, кивнул Николаю на заднее сиденье, мол, садись. И помчался, оглашая тихие улицы ревом мотора. Остановился неподалеку от дома Пахомова, закатил мотоцикл в кусты, ведь ночь только на первый взгляд спокойна. Ночью в городе начиналась потайная жизнь, непредсказуемая и опасная, а заканчивалась с первыми лучами солнца.

– Веди к Пахомову, – сказал Тарас.

Вошли в подъезд, задержались, прислушиваясь к звукам, но тишина стояла мертвая, будто в доме никто не живет. Осторожно, замирая от скрипа собственной обуви, поднялись на третий этаж, Тарас перевел глаза на друга, молча спрашивая – какая квартира? Николай указал подбородком, не решаясь войти первым. Достав платок, Тарас взялся за ручку, открыл дверь, оба проскользнули внутрь. В квартире горел свет, как горел и тогда, когда Николай очнулся, а убегая отсюда, он не выключил электричество.

– Задерни шторы, – шепнул Тарас, тщательно вытирая ручку двери платком. – Ходи тихо, чтоб соседи внизу не услышали. Ни к чему не прикасайся…

Николай двинулся к окну на цыпочках, но на середине гостиной с опаской (а может, с надеждой) повернул голову в сторону профессора. Нет, чуда не произошло, Пахомов лежал на том же месте и в той же позе, в какой оставил его. И Нюша лежала в смежной комнате. Ничего не изменилось, ничего. Но изменения произошли в Николае, он понимал, что начался новый отсчет времени.

Он торопливо задернул шторы из тяжелой ткани, повернулся. В это время Тарас, наклонившись к полу, рассматривал паркет, махнул рукой другу – иди ко мне. Когда тот подошел, указал на капли крови, идя вдоль них.

– Это моя кровь, – пояснил шепотом Николай. – Когда меня несли в гостиную, она капала с меня…

– Или она капала, когда ты уходил, – выдвинул другую версию Тарас. – Видишь, один и тот же факт можно повернуть по-разному. Худо… – продвигаясь в согнутом состоянии в глубь квартиры, произнес он. Дошел до размазанного пятна на паркете. – Здесь лежал, когда очнулся? (Николай утвердительно закивал). Худо, Викинг. Пол паркетный, кровь в этом месте просочилась в щели. Найди тряпку, отмой паркет от крови. Но смотри! Ты не должен оставить своих отпечатков нигде. А я подумаю, что делать с кровью в щелях.

– Не трать времени. Я вымою пол, никто не догадается, что здесь была кровь.

Невмоготу было Николаю находиться в квартире Пахомова, постоянно натыкаться глазами на его труп. Он мечтал поскорее убраться отсюда.

– Девяносто процентов, что не догадаются, – не спорил Тарас. – Но десять остается, а это огромный риск. У нас эксперты хорошие! Действуй без разговоров!

Николай набрал в миску воды, смочил тряпку (не забыл вытереть кран), тщательно оттирал паркетины от своей крови. Тем временем Тарас изучал оба трупа, вдруг он позвал громким шепотом:

– Викинг! Сюда! – Николай не заставил себя ждать. Тарас стоял над трупом Нюши, склонившись и держась руками за колени. – Викинг, гляди.

Он указал на грудь Нюши пальцем, но Николаю пришлось наклониться, чтобы увидеть то, что заметил Тарас.

– Ничего не вижу, – сказал он.

– Возле второй пуговки.

На шерстяной кофте коричневого цвета алел кусочек…

– Это ноготь? – спросил Николай.

– Вот именно. Верхняя часть ногтя, который отломился. Ноготь женский, покрыт лаком. Длинный. У Пахомова были женщины?

– Ни разу не видел. Откуда ноготь взялся?

– Думаю, старуху либо держала, либо удавила женщина. Значит, с ними была баба… Ноготок оставим, оставим. Чего стоишь? Иди работай.

Тарас осмотрел комнаты, из пепельницы вытряхнул окурки на газету, завернул и сунул в карман. Когда Николай закончил отмывать паркет, осведомился:

– Знаешь, где у профессора чернила?

– В кабинете.

– Неси. Да! Вытри все, до чего дотрагивался. Не той тряпкой, которой кровь смывал, дуралей! Сухой!

Николай принес чернила в бутылке, отправился стирать свои отпечатки, а разве вспомнишь, где он их оставил? Протирал все подряд. А Тарас аккуратно вылил чернила на место бывшего кровавого пятна, потом растер бутылкой новое пятно и положил ее рядом. Тряпки вместе с миской сунул в хозяйственную сумку, ее взял на кухне, уточнил:

– Ты все вытер? Чай, водку пил?

– Пил. Нюша вымыла посуду до моего ухода.

– Тогда идем.

– А как же Пахомов, Нюша?..

– Простят нам. Ступай вперед.

В начале пятого они благополучно покинули дом, бегом добрались до мотоцикла. Тарас сделал крюк, выехал на мост, на середине реки кинул финку в воду со словами:

– Ничего, попадутся и без этой улики.

Приехав к Тарасу, в дом вошли не сразу, сначала на огороде развели небольшой костер, сожгли тряпки и сумку, правда, мокрая ткань не хотела гореть, но и тут нашли выход: плеснули керосином. Подсовывая веткой мокрую тряпку к языкам пламени, Тарас спросил:

– Не заметил, что унесли из квартиры?

– На столе стоял хрустальный кубок, небольшой, на серебряной подставке, его нет.

– Что за подставка? Какая у нее форма?

– Кубок, как высокий бокал, а подставка в форме трех дубовых листов.

– Нарисовать сможешь?

– Попытаюсь. Еще пропала аметистовая друза…

– Что такое друза?

– Это группа сросшихся друг с другом кристаллов. У Пахомова аметисты были величиной с мой мизинец, это камни фиолетового цвета, прозрачные.

– Тоже нарисуй. Что еще пропало?

– Не знаю. Кубок и аметисты – то, что бросилось в глаза.

– Ценности у Пахомова были?

– Были. Пять золотых монет эпохи Петра Первого, он мне показывал… может, еще что-то хранил, но я не знаю. Скажи, Тарас, они там лежат… как теперь сообщить, что их убили?

– А никак. Будем ждать, когда трупы кто-нибудь обнаружит. Чем позже найдут, тем лучше для тебя. По прошествии нескольких дней свидетели, если таковые имеются, точно не вспомнят, когда и где тебя видели. Догорит, – махнул рукой Тарас, бросил в костер ветку и пошел в дом.

Вера с Майей вскинули на мужей встревоженные глаза, но ни один не рассказал, где они пропадали, при всем при том Тарас предупредил:

– Девчонки, о сегодняшней ночи никому ни слова.

– Ты за кого нас принимаешь? – обиделась Майя.

– Я всего лишь предупреждаю. Вера, когда тебя вызовут…

– Меня? – вздрогнула она. – Куда? Зачем?

– Да все туда же, – устало проговорил он, опускаясь на табурет. – И Викинга вызовут. Он часто заходил к Пахомову, а всех знакомых профессора будут допрашивать. Викинга видели, как он заходил в подъезд, ты должна говорить… нет, стоять насмерть, что вернулся он домой в десять. Поняла?

– Поняла, – кивнула Вера. – Я не подведу.

– Теперь идите, я еще посплю часа два. Желательно, чтоб вас никто не видел из соседей. Поторопитесь, пока они спят.

Вера и Николай брели домой молча, каждый находился в своих тяжелых думах, не зная, чем обернется прошедшая ночь. Оставив мужа на лестничной клетке, Вера вошла в квартиру и судорожно отпирала дверь в свою комнату, с опаской посматривая в сторону кухни – там уже кто-то гремел кастрюлями. Она влетела в комнату незамеченной, слегка перевела дух, затем быстро переоделась в домашнюю одежду, растрепала волосы. Схватив чайник, вышла в коридор и, первым делом, легонько стукнула во входную дверь, подав Николаю знак – путь свободен, тут же побежала на кухню. Но ему не повезло – соседка выползла, а обычно спала до обеда. Парася Назаровна – женщина моложавая, не без привлекательности, состояла из буклей, утрамбованных форм и румян. Нигде не работала, однако одежду носила наилучшую, какую предпочитали жены министров. Вывод жильцы сделали: спекулянтка, оттого недолюбливали ее, правда, на спекуляции она пока не попалась, но заходили к ней разные люди. Парася была одинокой и соседа не обходила вниманием.

– Доброе утро, Николай Карлович, – поправив на груди кимоно в райских птицах, игриво поздоровалась Парася. – Что это вы так поздно домой возвращаетесь?

– Я выходил курить, – оправдался Николай.

– А что у вас с головой?

– Балка упала на стройке.

– Бедненький, – кокетливо повела бровями она, подступая к Николаю.

В это время из кухни, как коршун, вылетела Вера с чайником. Сузив глаза, она шла точно на Парасю, словно собиралась окатить соседку кипятком. Та мигом отступила от объекта, поплыла к кухне, бросая через плечо:

– Вы бы, Николай Карлович, починили мне замочек на браслетке, а то все только Багратионихе оказываете услуги. Вы же у нас тут один способности имеете.

– Починю, – пообещал он.

Высунула в дверную щель седую голову Раймонда Багратионовна:

– Верико, Параська пристает к тебе?

– Не ко мне, к Николаю, – процедила Вера, заталкивая мужа в комнату. – Дождется: я ей космы выдеру.

– Лучше мышьяку подсыпать, – дала громкий совет Раймонда Багратионовна. – Мучиться будет долго.

– А я все слышу, – появилась из-за угла Парася с зубной щеткой в руке и с белым от порошка ртом. – Стыдно вам, Раймонда Багратионовна, советы такие раздавать. В ваши-то годы, бывшей рэволюционэрке! Заявлю на вас. И не ложьте больше на мой стол свои салфетки в крошках.

– Хм! – презрительно фыркнула в ее сторону Раймонда Багратионовна, гордо приподняв грузинский нос.

– Шести нет! – взвизгнуло новое действующее лицо, принадлежавшее мордастой скандалистке. – Дадите хочь раз выспаться, паразитки?

Все, квартира ожила. Николай опустился на стул у стола, свесил голову, ложиться спать уже не имело смысла.

– Из-за этой гадины чайник не вскипятила, – бухтела Вера, готовя завтрак.

Николай поймал ее, усадил на колени и уткнулся в грудь:

– Зачем ты на Параську тратишься?

– Чтоб не вертелась вокруг тебя.

– Дуреха.

– Колька… – Вера обхватила его голову руками. – Что же теперь будет?

– Не знаю…

– Считаете, я повел себя как трус? – спросил Линдер.

– Мне трудно судить, – уклонился от ответа Вячеслав. Собственно, по рассказу так и выглядело, но, учитывая обстоятельства, кто бы не струсил? – Тогда вы и решили бежать?

– Что вы! В те времена бежать из страны было равносильно смерти. Для того чтоб решиться на такой отчаянный шаг, нужно попасть в безвыходное положение, равносильное все той же смерти. Но признаюсь: мне стало страшно, я растерялся, хотя еще верил, что все обойдется.

– Пахомова быстро нашли?

– Прошло два дня, и обнаружили трупы. Где-то через неделю меня вызвал следователь, я к этой встрече был готов и рассказал частичную правду, дескать, пришел в восемь, ушел около десяти. Тем временем Тарас шерстил барахолки в поисках вазы и аметистовой друзы. Раз их забрали, то должны продать.

– Вас подозревали в убийстве?

– Хм… – невесело усмехнулся Линдер. – Хуже, друг мой, хуже.

7

Еще не открывая глаз, Мила услышала магическую тишину, ощутила покой и вспомнила: пытка позади, только после этого открыла глаза. Темнота. Значит, ночь. Мила знала, что находится в одноместной платной палате, поэтому здесь так тихо. Ей захотелось взглянуть на сына, промучившего ее столько времени, он должен быть в палате – это условие свекрови и мужа. Когда мальчик родился, Мила не рассмотрела его толком, ее сразу же потянуло в сон, стало все равно: вес сына, рост, время рождения, сам ребенок. Фразы акушерки звучали, как из потустороннего мира – откуда-то издалека, тягуче. Кто-то кричал на соседнем столе, а Мила чувствовала облегчение, которое не успело еще стать счастьем, ощущала, что уносится, но не в беспросветную дыру мук, а в дивный покой. Покой и встретил ее после длительного сна.

Она пошарила рукой по тумбочке – где-то должна стоять лампа. Нашла. Щелкнула выключателем, зажмурилась, хотя свет был неярким. Оглядев небольшую палату, задержала взгляд на кроватке. Но кроватка была пуста.

Мила испуганно приподнялась. Ребенка нет. В чем дело? Где он? Преодолевая слабость, она с трудом поднялась, халат нашла в шкафу. Передвигаться было нелегко, но Мила, держась за стены, вышла из палаты, так и шла к дежурной медсестре. Девушка подняла на нее глаза:

– Что вам, женщина? Врача позвать?

– Нет-нет… я… ищу сына, – сказала Мила обеспокоенно. – Он должен быть со мной в палате, а его нет… Где он?

– Как ваша фамилия? Из какой палаты? Только говорите тише, у нас послеродовое отделение, все спят.

– Я не знаю номер палаты, мне не до того было, – ответила Мила шепотом. – А фамилия моя Чибис. Мила Чибис.

Девушка посмотрела записи в журнале, поднялась:

– Ваш ребенок в боксе. Не волнуйтесь, он получил родовую травму, немного ослаб. Да и вы спали, а за ребенком нужен присмотр. Через день получите своего малыша.

– Я хочу посмотреть на него.

– Туда входить не положено…

– Хочу посмотреть на него, – упрямо повторила Мила. – Я у вас стала стерильней ваших бинтов. Пожалуйста, покажите мне сына.

– Ну, хорошо, только издали.

Мила проследовала за ней по коридору, прошли застекленное помещение, где стояло множество кроваток с младенцами и без них. Потом вошли в такое же помещение, но разделенное на две части. Медсестра попросила Милу постоять у стеклянной двери, сама же вошла во вторую часть, остановилась у кроватки и указала на кокон с младенцем. Да разве устоишь? Мила открыла дверь, переступила порог, медсестра замахала на нее руками, мол, нельзя, уйдите, но молодая мамаша даже не смотрела на нее.

– Он какой-то не такой… – произнесла Мила, вглядываясь в ребенка.

– Какого родили, такой и лежит, – сказала девушка негодующим шепотом, беря Милу за плечо и подталкивая ее к выходу. – Идите, мамаша, завтра…

– Нет, – вывернулась Мила. – Почему он такой странный?

– Обыкновенный! – гневно бросила медсестра, но, чтобы успокоить мать, повернулась к ребенку, склонилась… Вдруг она ахнула, схватила Милу за локоть и вывела из младенческой палаты, затем потащила по коридору.

– В чем дело? – бесилась Мила, но, имея слишком мало сил, вырваться не смогла. – Вы обещали показать мне моего ребенка, где он?

Медсестра взглянула на нее одновременно с сочувствием, отчаянием и растерянностью. Неожиданно девушка помчалась куда-то в конец коридора. По инерции Мила шла некоторое время за ней, потом остановилась, не понимая, что случилось. Вдруг сообразила, что можно вернуться к ребенку, и только открыла дверь, как услышала топот по коридору. Медсестра и дежурный врач с заспанным лицом бежали к Миле, однако обе, оттеснив ее, влетели к младенцам, которые начали повизгивать, как котята, и кряхтеть. Обе что-то делали с ребенком – Мила не видела из-за их спин, посему неслышно вошла и приподнялась на цыпочки, но все равно ничего не разглядела.

Медсестра подхватила распеленатого младенца, увидела Милу, что-то быстро шепнула врачу и умчалась, потупившись. Врач приблизилась:

– Вы Чибис?

– Да, – сказала Мила. – Я хочу видеть своего ребенка.

– Сочувствую вам…

– Что? – не поняла она. И вдруг ее одолела злость. – Я имею право посмотреть на…

– Идемте, – сказала врач повелительным тоном, что окончательно вывело Милу из себя, она отшатнулась от врачихи, но еще сдерживалась. – Вам сделают успокоительный укол…

– Да пошли вы к черту! – процедила Мила и кинулась к кроваткам, бегала от одной к другой, разглядывая мордашки.

– Ваш ребенок не выжил, – наконец нашла подходящие слова врач. Но каково же было ее удивление, когда Мила повернулась к ней и совершенно спокойно спросила:

– Не выжил? Тот ребенок, которого унесла медсестра?

– Да.

– Но это не мой. Куда вы дели моего?

Ни истерики, ни паники, ни признаков помешательства! Тем не менее мамаша утверждала совершенно невозможное. Врач делала попытки выдворить Милу из палаты, а она упорно искала своего сына, не слушая и выскальзывая из рук, когда та хватала ее. Не нашла. Выбежала в коридор и направилась в другую палату с младенцами. Пришлось вызывать санитаров, Милу скрутили, практически отнесли на кровать, сделали укол.

Арина находилась в не меньшем потрясении, когда, придя на работу, узнала, что ребенок Чибис не выжил. Но что она могла сказать в утешение? Муж Милы Чибис, низко опустив голову, сидел без движений, без слов. Арина перевела глаза на его мать – вот от кого жди грома и молний. Тереза смотрела в окно, потирая пальцами с длинными ногтями подбородок.

– К сожалению, детская смертность – явление нередкое, – осторожно сказала Арина, будто находилась в яме со змеями и опасалась нападения с их стороны. – Остается высокой по всей стране…

– Вся страна меня не волнует, – процедила Тереза, не глядя на нее.

Арина напряглась, полагая, что начинается скандал. При всей ее любви к своей профессии, она не выносила такие минуты, когда надо говорить с родственниками умерших. Ребенка так ждали, еще не родившегося любили, это очень тяжело – узнать, что его нет. Как назло, главврач заболел, оставив почему-то Арину вместо себя, а у него разговор получается гораздо убедительней, ко всему прочему ему не так-то просто нахамить. Пока Чибис-старшая не становилась в стойку хищника перед броском, это обнадежило Арину:

– Мы не выдаем тела младенцев, чтобы избежать травмы родственников.

– Думаете, мы избежали травмы? – сверкнула глазами Тереза.

– А куда вы их деваете? – подал голос и Чибис-младший.

– У нас биологическое кладбище… – проговорила Арина.

– Ради бога, – подняла руки Тереза. – Я не хочу видеть!

– Как моя жена? – спросил Серафим.

– У нее некоторые осложнения, – потупившись, сообщила Арина. – Ей лучше побыть под нашим присмотром хотя бы несколько дней.

– Ребенок уже был под вашим присмотром, – показала клыки Тереза. – Вы случайно не загоните в гроб и его мать?

– Что с женой? – не обращая внимания на мамулю, задал вопрос Серафим.

– Ничего серьезного, но квалифицированная помощь психолога ей необходима. Вашей жене тяжелее пережить…

Арина не стала рассказывать об истинном состоянии Милы, которая требует отдать ей ребенка, что само по себе ненормально, смахивает на помешательство. Тереза встала:

– Будьте уверены, я напишу куда следует и вашу квалификацию проверят самым тщательным образом.

– Это ваше право, – отпарировала Арина.

Фыркнув, Тереза вышла. Серафим тоже поднялся.

– Извините.

Оставшись одна, Арина подошла к окну. Какой чудный день – солнечный, искристый, снег слепит глаза. Но осадок после разговора скверный…

Поминки проходили в дешевеньком кафе, расходы оплатила фирма, где работала Настасья, тем не менее Далиле пришлось на себя взять все хлопоты. У Настасьи где-то в Сибири был брат, адреса не нашла, следовательно, не сообщила ему. За хлопотами собственные боли прошли, будто ее и не таранили автомобилем. Далила носилась, как на помеле, помогал Игорь, возил ее на машине по всему городу. Финальная часть ритуала – поминки – обычно приносит относительное облегчение: трудоемкое дело завершено, ведь легче самому умереть, чем похоронить человека. Однако Далила находилась в напряжении и подозреваа, что Роман с мамой обязательно пристанут к ней с разговорами, хуже того – домой к ней заглянут в качестве моральной поддержки. С Романом можно попросту: отстань, уйди. Но этого не скажешь свекрови, она-то ни в чем не виновата и не дала повода ненавидеть ее.

– Специально притащился с маменькой, – буркнула Далила.

– Ты про кого? – чуть наклонился к ней Игорь.

– Про Романа. Вот посмотришь, увяжутся за нами, придется тебе знакомиться с ними, делать вежливую мину.

– Подумаешь…

– Рома – воспитанный хам, учти.

Далила оказалась прозорливой: как ни старалась улизнуть из кафе потихоньку – не удалось. Свекровь, низенькая и сухонькая, с фиолетовыми волосами, с маникюром на старческих пальцах, словно выросла на пути:

– Милая, мне очень жаль, очень. Настасья была замечательной женщиной, всегда мне нравилась. Какое несчастье. А ты молодец…

Старушка, если смотреть с позиции «родители за детей не отвечают», – прелесть. Когда ее спрашивают, сколько ей лет, она говорит, что больше шестидесяти не дают. Кстати, не жалуется на тяжелую жизнь и маленькую пенсию, у нее разнообразные интересы, Далила с ней отлично ладила, но! По старинке она называла свекровь мамой. А мама-то одна, второй быть не может, потому что мать мужа все равно чужая и стоит на страже интересов сына. После развода стало неудобно звать ее по имени-отчеству, поэтому Далила никак к ней не обращалась, что было неимоверно трудно.

– Мне тоже очень жаль, – сказала она.

А вот и незабвенный Рома возник, стрельнул глазами по Игорю и преданно уставился на утраченную жену.

– Мы тебя подвезем на такси, – предложила свекровь.

– Меня Игорь подвезет, он на машине, – отказалась Далила. – Знакомьтесь, это мой друг.

Роман не подал руки Игорю, только соизволил вежливо кивнуть, назвав имя. Свекровь же вскользь изучила «друга», поджала губы неодобрительно, у пожилых людей все написано на лице, как у детей. Она уловила, что Далила с другом поняли ее оценку, и спряталась за вопросом:

– Вы сядете за руль в нетрезвом состоянии?

– Я сяду за руль трезвым, потому что не пил, – сказал Игорь. А после следующей фразы Далила чуть не растерзала его: – Вас подвезти?

– Если не трудно, – согласилась свекровь.

Идя к машине, Далила ущипнула Игоря, дескать, какого черта ты взял их? Он лишь беззвучно рассмеялся, открыл дверцу перед старушкой:

– Прошу вас. Куда доставить?

Только по дороге она поняла тактический ход Игоря: при нем Рома с мамой не пойдут в гости, даже если Далила пригласит. На всякий случай она решила не испытывать судьбу, а то, чего доброго, согласятся. Посмотрев в зеркало заднего вида на Романа, Далила с трудом удержалась, чтоб не прыснуть – и это после похорон! С видом оскорбленного достоинства, поджав тонкие губы, Рома смотрел в окно. А чем он, собственно, недоволен? Любовь Романа распространялась исключительно на него самого, ну, еще на дочь, а место жены было в священной тени мужа. Лучшие годы она потратила на этого неласкового человека, а когда взбунтовалась, он вдруг понял, что потерял. Привык к креслу мелкого начальника на умирающей обувной фабрике, функцию руководителя выполнял и дома. Не он ли теперь из чувства собственности или из мести задумал уничтожить строптивую жену физически? Вопрос: что получит в случае ее смерти, кроме ничтожного морального удовлетворения? Квартира и содержимое отойдут Миле, других богатств у Далилы нет. Чепуха, Роман обожает комфорт и не любит рисковать, он даже не рискнул внедрить новую линию на фабрике, чтобы выгрести из рутины, решил: сойдет и так. А убийство – это огромный риск.

Попрощались. Мама засеменила к дому. Роман не поплелся за мамой, попросил Далилу на два слова. Не хотела с ним разговаривать, но отошла от машины.

– Позвони Серафиму, – сказал он до того обиженным тоном, что Далилу едва не прорвало расхохотаться. – Там не все в порядке.

– Что значит – не все в порядке? – переменилась в лице она.

– Позвони.

И побежал вслед за мамочкой, именно второй мамочки ему не хватало всю жизнь. Далила терпела Романа по одной причине: отец он хороший, и Милка любит его, пожалуй, больше, чем ее, так ведь морально недоделанных всегда любят больше, они вызывают жалость. Возвращаясь к машине, она набирала номер, услышав зятя, начала с обычной фразы:

– Это твоя теща. Что там у вас?

– Да ничего…

– Не юли. Твой тесть загадочным тоном доложил, что не все в порядке. – Пауза. – Серафим, в чем дело?

– Он не выжил.

– Кто? Мой внук?!! Внук не выжил?!!

– Да. Извините, я не говорил, потому что…

– Мила как? – перебила Далила. В ситуациях «все плохо-плохо» она умеет концентрироваться и собирать волю в кулак.

– Мила еще в больнице…

Далила опустила руку с телефоном на колени, замерла.

– Что случилось? – Игорь тронул ее за плечо.

Она не ответила, а набрала номер:

– Роман, ты знал? Я спрашиваю: ты знал, что ребенок умер?

– У тебя были тяжелые дни, связанные с похоронами, я просил Серафима повременить…

– Какого черта не сказал мне?

– Тебя пожалел. Мила все равно никого не хочет видеть, тебя тем более.

– Ты был уродом, уродом и остался! – прорвало ее на крик. – Ничего не понял за нашу совместную каторгу. Моя жизнь принадлежит мне, а не тебе или Миле, когда-нибудь и она это поймет. В такой момент я, мать, должна помочь ей, – она отключила телефон. – Игорь, поехали на вокзал, мне нужно взять билет.

– Я поеду с тобой, – разворачивая автомобиль, сказал Игорь.

– Не стоит. Я сама.

Места были только плацкартные, верхние. К тому же в плацкартных вагонах расстояние между второй и третьей полкой до того маленькое, что Далила не рискнула лезть со своей ушибленной спиной, которая давала еще о себе знать. Купила билет на следующий вечер, зато успеет собраться.

Мила приоткрыла дверь, долго вглядывалась в пустоту полутемного коридора. Потом выскользнула из палаты и тихонько двинулась к сестринской комнате, это была ее третья вылазка за сегодняшнюю ночь. Предыдущие два раза окончились неудачей, но Мила не отчаивалась: не всегда же дежурные медсестры торчат на месте. Однако за стеклянной загородкой сестринской комнаты о чем-то тихонько переговаривались две девчонки. Опять неудача. Мила хотела повернуть и предпринять новую попытку через часок, но ее заметила одна из девушек, уставилась вопросительно. Пришлось подойти, чтобы не вызвать подозрений своим появлением:

– Извините, я не могу уснуть. Не дадите мне снотворного?

– Сейчас, – сказала черноокая высокая девушка, взяла со стола несколько ключей и пошла к комнате, где хранились лекарства. Мила вошла за ней, стала у стены, внимательно следя за медсестрой. Пока та перебирала упаковки на полках шкафчика, созрел более совершенный план. Взяв таблетку, Мила поблагодарила и вернулась в палату, села на кровать, обдумывая новый план.

Через час она опять двинула к дежурным медсестрам, на этот раз ни одной не было на месте. Мила влетела в застекленную комнатушку, изучила глазами стол… Есть. Ключи у настольной лампы. Взяв ключи, Мила ринулась к комнате с лекарствами, открыла ее, быстро вернулась и положила ключи на место. После снова вошла в комнату с лекарствами, тщательно закрыла дверь и включила свет. Стараясь не шуметь, но действуя с торпедной скоростью, она нашла несколько упаковок со снотворным, вытащила одну, выключила свет и выглянула в коридор. Никого. Мила рванула к себе, упаковку снотворного сунула в косметичку, косметичку – в тумбочку и легла на кровать, держась за сердце, которое выпрыгивало из груди. Конечно, можно было купить снотворное в аптеке внизу, но это глупо. Итак, первый этап осуществлен, теперь надо дождаться следующей ночи.

8

– Простите, сэр, – обратилась к Линдеру мулаточка. – Нью-Йорк не принимает, сильный туман.

– К какому аэропорту мы сейчас ближе? – спросил он.

– Майами.

– Запрашивайте. Ну-с, господин Алейников, вы бывали в Майами?

– Не приходилось, – ответил Вячеслав, подразумевая, что на Майами у него никогда не было мани.

– Там очень красиво, но я люблю Бразилию.

Это Вячеслав заметил. Накренившись, самолет сделал разворот и полетел на юго-восток. Ну а Линдер продолжил:

– Как и говорил Тарас, меня вызвали к следователю. Разумеется, я волновался, хотя мы замели следы. Но не предполагал, что у следователя меня ждут два удара…

Губин курил папиросы, Николаю не предложил закурить, впрочем, хорошо, что не предложил, заметил бы трясущиеся руки. Этот пятидесятилетний мужчина с проницательными глазами, явно видавший на своем веку много всего, внушал доверие, однако Николай знал по опыту, какими коварными бывают следователи. Вопросы задавались обычные: как давно Линдер знает Пахомова, чем профессор занимался вне института, с кем дружил, с кем враждовал и так далее. Выслушав ответы, Губин выдвинул ящик стола, взял лист и кинул на стол:

– Прочтите.

Николая словно обухом ударили все по тому же месту – голове.

«Довожу до вашего сведения, что Николай Карлович Линдер пробыл у профессора Пахомова четырнадцатого октября с восьми вечера до двадцати минут первого ночи».

И все. К счастью, ни слова о том, что он вернулся к Пахомову, к тому же не один! Николай, сглотнув комок в горле, молча положил лист на стол, а следователь, закуривая очередную папиросу, спросил:

– Что скажете?

– Кто это написал? – задал Николай встречный вопрос.

– Вы же видели: подписи нет.

– Это поклеп. Я вернулся домой примерно в десять.

– Кто подтвердит?

– Жена.

– Кто еще?

– Я не знал, что мне придется доказывать, во сколько пришел домой, поэтому не стучался во все двери нашей коммуналки.

– Кто-нибудь видел вас, когда вы уходили от Пахомова?

– Нет. Но видели, когда я пришел к нему. Соседка сверху.

Следователь пронизывал его глазами, Николай выдержал, не моргнув, хотя ему казалось, что тот про него уже знает все.

– Зачем вы ходили к Пахомову? – был следующий вопрос.

– Поговорить. Он знал еще моего отца…

– Ваш отец был расстрелян…

– А какое это имеет отношение к Пахомову и тому, что произошло?

– Вы длительный срок отбывали наказание, – остался глух следователь. – За что?

– Мой самолет сбили, я попал в плен на три дня, потом наши освободили, я вернулся в часть, продолжил воевать. А после войны меня отправили в лагерь…

– После того как вы избили особиста, – уточнил следователь.

– Не избил. Я дал ему в морду за оскорбление, когда он назвал меня предателем. Вы бы не дали в морду?

– Угу, – покивал следователь, зажав в зубах папиросу. – Скажите, когда вам стало известно, что Пахомов написал донос на вашего отца? И от кого вы узнали?

Николаю показалось: он ослышался. Но в полупустой комнате слова прозвучали отчетливо, рассыпались в разные стороны, оттолкнулись от выбеленных известкой стен и эхом влетели в уши второй раз. Он наклонил голову, слушая звук, похожий на раскат грома, и едва выговорил потрясенно:

– Пахомов написал донос?.. Это ложь.

– Это правда.

– Это ложь. Пахомов был другом нашей семьи, он помогал нам после смерти отца, потом опекал мою мать, когда я воевал и сидел… Он похоронил ее.

– Можете прочесть копию доноса. Со смертью Пахомова, у которого не осталось родственников, этот документ не является тайной.

Всего несколько строк, отпечатанных на машинке, где значилось, что Карл Линдер недоволен политикой партии, ее руководителями и положением в стране.

– Здесь тоже нет подписи, – выдавил Николай, возвращая лист.

– Это не меняет дела. Донос был написан Пахомовым.

– Зачем вы мне показали донос? Чтоб я возненавидел Пахомова? Увы, ваша цель не достигнута. Я не верю бумажке, которую состряпали кое-как и выдают за документ. Пахомов не мог этого сделать.

– Понимаете, Линдер, как бы вы ни отрицали существование доноса, он есть. А это значит, что у вас был мотив убить доносчика.

Стечение обстоятельств против Николая, он очутился перед пропастью, и не было ни одного шанса не упасть туда. Но человеческая природа запрограммирована на выживание, посему мозг Николая лихорадочно искал выход. Стало очевидным: если сам не подсуетится, не узнает, кто убил Пахомова с Нюшей, то именно он ответит за чужое преступление.

– Серьезное обвинение, – проговорил Николай, находясь в поиске доказательств своей невиновности. И прежде всего следовало убедить в этом Губина, от этого зависела жизнь. – Вы не допускаете, что ошибаетесь?

– Я пока не обвиняю, а подозреваю.

– Это одно и то же. Не найдете убийцу, возьмете меня, ведь так?

– Я имею право взять вас под арест сейчас до выяснения…

– Неужели думаете, я такой дурак? – распалился Николай от бессилия и безвыходности. Но доводы необходимо привести. – Зачем мне убивать Пахомова в тот же вечер, когда меня видели, как я шел к нему? Почему я не убил его раньше, если узнал, что он написал донос на отца? Почему не подкараулил его и не убил где-нибудь на темной улице, когда он возвращался домой? Получается, я сделал все, чтоб меня поймали? Покажите мне хоть одного преступника, не продумавшего свои действия. Никто не хочет на нары, тем более к стенке.

Логика – вещь упрямая, следователь не знал, что ей противопоставить, отсюда потупился, жуя потухшую папиросу. Николай понял, что заронил сомнения в этом человеке, и уже более спокойно добавил:

– Насколько мне известно, Пахомова зарезали, а Нюшу удавили. Скажите, почему я убил разным способом? Имея в руке нож, зачем взял удавку?

– Убийца был не один, с сообщником.

– Вот именно, – активно закивал Николай, хотя не знал, как это ему поможет. – Минимум их было двое.

– Вы могли впустить сообщника. Судя по всему, профессор вам доверял, а у вас был мотив.

– Я не убивал Пахомова с домработницей, – сник Николай, чувствуя, что не пробил Губина.

Следователь чиркнул спичкой, поднес ее к папиросе, но не прикуривал. Она догорела, огонек лизнул пальцы, Губин очнулся:

– Допустим, я верю вам, только этого мало.

– А этого разве много? – указал подбородком на листы Николай. – Ищите тех, кто убил.

– Идите, Линдер. Попрошу никуда не выезжать из города.

– Куда тут уедешь, – обронил, вставая, Николай. – Вы везде найдете.

– Найдем, будьте уверены, – закуривая, бросил Губин.

Идя домой, Николай знал, что времени у него мало, а надо как-то выйти из крайне тяжелого положения. Дома был обыск, Веру вызвала Раймонда Багратионовна, позвонив ей на работу (телефон один на всех находился в коридоре), ее отпустили. Она прибиралась, когда вошел Николай и застыл, глядя на погром.

– Ничего, – вымученно улыбнулась Вера, – давно пора сделать генеральную уборку… вот и подоспел случай… Колька…

Она кинулась ему на грудь, разрыдалась. Николай обнимал Веру и думал: сколько же сил ей понадобилось, чтобы снести унижение, когда чужие руки копались в белье, вещах, на полках. Вторая мысль, на тот момент более важная, чем обыск, довлела над ним: как в городе, где проживают десятки тысяч людей, найти убийц? На этот же вопрос, который вечером он задал Тарасу, у того тоже не было ответа.

– Откуда я знаю – как! Все, что могло указать на них, то есть улики, мы с тобой уничтожили. Кроме ногтя. Его нашли. Теперь ищем убийц, как бог на душу положит. А ведь не всегда находим. Знаешь, сколько у нас нераскрытых преступлений? Скажи спасибо, что тебе Губин попался, а не кто другой.

– Спасибо, – неизвестно кому сказал Николай.

Оба сидели на ступеньках крыльца дома Тараса, курили под навесом – шел дождь. Струи стекали с козырька, было холодно, да и выкурили уже не по одной папиросе, но в дом не уходили.

– Проклятый донос, – удрученно качал головой Тарас. – Ты правда не знал? – Николай лишь посмотрел на него выразительно и отвернулся. – Зачем Пахомов написал его? А потом помогал тебе, твоей матери… странно.

– Я не верю.

– Брось, Викинг. Раз тебе показали копию, значит, оригинал доставали из дела. Значит, органы покруче наших заинтересовались убийством Пахомова.

– Все ж таки пришили профессора, он фигура, – с тоской в голосе произнес Николай. Помолчал. Потом сделал вывод, имея в виду донос Пахомова: – Наверно, из страха так поступил. Чтоб самому не стать к стенке. Пахомов как-то говорил, что жизнь прожил в страхе, вхолостую. Каждую ночь ждал ареста. А помогал нам, думаю, желая загладить вину перед совестью.

– Дерьмо был твой Пахомов. И еще меня анонимка на тебя волнует, ее-то кто накатал? Соседей всех опросили, из дома напротив тоже. Никто ничего не видел, ничего не знает, а анонимку накропали.

– Послушай, Тарас, – вдруг оживился Николай. – Убийц было как минимум двое, так?

– Не меньше трех. С ними же баба была, ноготь тому подтверждение. Бабе и мужику тебя не отнести в комнату, сделать это надо было быстро. И потом, Викинг, тебя ударили, а профессор-то рядом стоял, но даже пикнуть не успел. Должен быть еще один мужик, а то и больше.

– Хорошо, их было трое, – согласился Николай. – И это урки, так? Что, если попробовать мне влезть к ним?

– Ополоумел? – ужаснулся Тарас. – Да тебя раскусят, как пить дать! Перо под ребро хочешь получить?

– Не раскусят. Я восемь лет провел в лагерях, знаю их получше тебя и по фене ботаю неплохо. Собственно, какая разница – раскусят или не раскусят? Ну, пришьют. Знаешь, стоять у стенки в тысячу раз страшнее, если ты не использовал шансы. Пойми, чудак, по-другому не выйдем на них.

– Есть похищенные вещи, они обязательно появятся на барахолке.

– Ага, так и выставят на продажу золотые монеты! – пессимистично хмыкнул Николай. – Пахомова убили не новички, матерые бандюги, эти по барахолкам не станут сбывать добычу. Загонят тем, кто скупает краденое, и все ваши усилия пойдут насмарку. Твой вариант не дает гарантии, а мой…

– Тоже не дает, – возразил Тарас. – А ты знаешь, сколько шаек в городе и округе? Ты знаешь, к какой банде надо подобраться?

– Как-нибудь разберусь.

Тарас застонал, потирая лицо ладонями, он понимал, что у друга положение аховое.

– Может, посоветуемся с Губиным? – предложил Тарас.

– У меня своя голова на плечах.

– Зря ты. Он был особистом, его турнули оттуда после войны, потому что не лизоблюд, перевели в уголовный розыск. Он принципиальный человек, я верю ему, как себе.

– А я не верю особистам, пусть и бывшим.

На крыльце появилась Майя:

– Идите ужинать. По радио Шульженко выступает…

Теперь Николай и на работе, и дома постоянно обдумывал, как подобраться к бандитам. Он отлично знал, что далеко не всякий блатняк идет на мокрое дело, только самые отпетые уркаганы, рецидивисты со стажем, кто амнистировал себя самостоятельно, то есть удрал из мест лишения свободы. Надо вписаться в воровскую среду, риск большой, но другого пути нет. А как и где это сделать?

Тарас все же устроил встречу с Губиным, Николай не знал о сюрпризе, пришел к нему посовещаться и увидел следователя. Он замкнулся, но Тарас поспешно сказал:

– Без нас у тебя ничего не выйдет, Викинг, так что отбрось гонор. Тебе выкарабкиваться надо, пока дело выше не пошло. Нас урки знают, тебя нет, может, получится выйти на убийц Пахомова.

Губин его поддержал:

– Поймите, это не обычные грабители убили профессора, неизвестно, что они унесли из его квартиры. У Пахомова, говорят, были разработки по энергетике, их не нашли, а это уже… сами знаете что. Вы можете помочь нам, мы поможем вам.

Часто Николай заставал Пахомова за копанием в груде бумаг и картонных папок. «Макулатура, – говорил профессор, смеясь и бросая их на пол. – Столько бумаги извел, а зачем?» Возможно, он сам же и выбросил свои труды или сжег, понимая, что они никому не нужны. Скорей всего так и было, но говорить об этом нельзя, иначе Николай, знавший о трудах Пахомова, автоматически попадет в шпионы. Он только кивнул в знак согласия Губину.

– Полезные знакомства можно завести в ресторане «Гильдия», – приступил к делу Губин. – Это притон. Неплохо бы обратить на себя внимание… С женщинами нужно пойти, с двумя женщинами, и гулять на полную. Надежных женщин найдете?

– Майка и Вера пойдут с ним, – заявил Тарас.

– Ты двинулся? – испугался Николай. – Майке и Вере опасно ходить по притонам. Я – пожалуйста, готов рисковать, но их подставлять…

– Не беспокойтесь, – поспешил успокоить его Губин, – мы будем держать на контроле обстановку в ресторане. Вы человек новый, к вам обязательно кто-нибудь пристанет, вернее, к вашим женщинам. Тут-то и надо показать, что вы сила. Драться-то умеете? – Николай хмыкнул. – Отлично.

– Денег только на ресторан нет, – сказал он.

– Я немного дам, – пообещал Тарас.

– Гулять нужно с шиком, – вздохнул Губин. – Денег понадобится много. Вы, Линдер, умеете шары гонять?

– Не приходилось.

– Жаль. Субботними вечерами и по воскресеньям в парке собираются асы бильярда, в основном отребье, играют на деньги, но раз вы не умеете…

– А в карты выиграть? – подал идею Тарас.

– У шулеров в карты не выиграешь, – сказал Губин. – А в шары возможно.

– Схожу и погляжу, какие там правила, – усмехнулся Николай. Он готов был на все. – Не думаю, что это сложно.

– Попробуйте, Линдер. Заодно попадете на заметку. А действовать так…

Перво-наперво следовало приобрести наряды для Майки и Веры, в их скромных одеждах по притонам не ходят. Майя вышла из положения: взяла у подруги платье из китайского панбархата темно-сливового цвета. Вере пришлось, наступив на гордость, обратиться к Параське, ведь шить долго, и портниху надо еще найти, а хорошая портниха забита на месяцы вперед. Тарас посоветовал прикинуться, будто неприязни с ее стороны к Парасе нет и не было.

– Соседские отношения строятся на ссорах, чем их больше, тем соседи дороже, – убеждал он Веру. – Ни одна спекулянтка не упустит барыша. А с Параськой мы позже разберемся, руки пока не доходят.

Вера набралась наглости и завела разговор на кухне:

– Парася Назаровна, у вас новый халатик? Просто чудо.

Парася, помешивая варево в маленькой кастрюльке на плите, смерила ее недоверчивым взглядом, подозревая подвох, но Вера обладала подкупающей искренностью. Будуарный наряд Параськи любую женщину привел бы в восторг: ниспадающая до пола хламида черного цвета в красочных букетиках цветов ловила световые блики атласной поверхностью.