Его я впервые видел лицом к лицу, но мне кажется, именно его шаги я слышу по вечерам.
Я знаю, что он подписан на «Газет Друо»[16], потому что этот журнал вечно торчит из их почтового ящика, а еще — что он ездит на «мерседесе-универсале», потому что те же журналы валяются на приборной панели.
Однажды утром я наблюдал, как он вытащил из-под «дворника» квитанцию на штраф, подобрал ею собачью какашку и выбросил все это в канаву.
Это все, что я о них знаю. Надо сказать, мы не так давно сюда переехали…
Колоритная у них вышла сценка. На самом деле они ругались как актеры бульварного театра. Пожалуй, даже как опереточные персонажи. Да-да, герои оперетты. Он не кричал, он пел раскатистым басом: «Неугомонные! Винтаж! Винтаж! (Звучало как „ажиотаж“.) Прекрасно, моя дорогая!» — и его вокальная партия все еще резонировала у меня в ушах.
Я улыбался, держась за перила.
Улыбался, стоя в кромешной темноте, потому что дежурное освещение погасло, а я прекрасно чувствовал себя в этой темноте, все снова и снова прокручивая перед собой эту сценку — настоящий подарок свыше: немножко парижской жизни в стилистике Оффенбаха.
Не успел я и носа наружу высунуть, как сильный порыв ледяного ветра проветрил мне мозги.
Боже, как же я медленно соображаю. Я развернулся и бегом поднялся наверх.
— Он вам мешает, да?
Он больше не пел. Его широкие плечи почти целиком перегораживали дверной проем, на мсье был клетчатый жилет, полосатая рубашка и бабочка в горошек — шерсть, хлопок и шелк всех цветов радуги прекрасно дополняли друг друга. Не знаю, то ли из-за его маленького роста, то ли из-за разноцветного жилета, то ли из-за его бороды, но он мне напомнил невероятного, колоритнейшего Гарета из фильма «Четыре свадьбы и одни похороны». Его дочки были уже тут как тут и, задрав головы, разглядывали меня, как и давеча, с самым серьезным видом. Но все это было сплошное притворство. Чувствовалось, что малышкам нравится комедиантство и их напускная важность — это часть игры: им хотелось продолжения.
— Нет-нет, что вы! Но я подумал, что мог бы вам помочь поднять его к…
Не дав мне закончить фразу, он обернулся и громогласно возопил:
— Алис! Я наконец узнал, кто ваш любовник! Но он и впрямь очаровательный юноша… Я горжусь вами, любовь моя!
— Но… позволь… которого ты имеешь в виду? — прощебетала неверная.
И тут появилась Алис.
Явление Алис.
Не знаю, какая из этих двух фраз подходит лучше, чтоб выразить то, что я испытал. Моя соседка сверху, хозяйка коляски, оставляющая после себя крошки и упаковки молока, подошла. Она узнала меня и улыбнулась. Если бы в тот момент, когда она улыбалась мне, глядя прямо в глаза, она бы не оперлась о плечо своего мужа (она была значительно выше него), небрежно приобняв его за шею, то я бы тут же в нее влюбился. Вот прямо здесь и сейчас и на всю оставшуюся жизнь. Увы, эта маленькая деталь — ее небрежность — ставила под сомнение саму возможность нашего счастья. Именно это делало ее такой красивой и сексуальной. Ее нежность, доверие, то, как она инстинктивно прижалась к мужу прямо здесь, на пороге квартиры, пусть даже с тряпкой в руках, просто так. Чтобы узнать новости… Потому что она обожала своего комедианта-муженька (это чувствовалось), и он тоже ее обожал (это бросалось в глаза) и, очевидно, частенько занимался с ней любовью, раз она с такой чудовищной невинностью позволяла себе меня заводить.
Ох, мамочки… Было горячо.
Разумеется, тогда я был слишком взволнован, чтобы анализировать свои мысли, и ограничился тем, что заново пробормотал свое предложение помочь.
— Ой, спасибо! Это так любезно!
Она обрадовалась и тут же стала стягивать с мужа пиджак так, словно это был атласный плащ.
С соблюдением всех необходимых церемоний, но вместе с тем все-таки легонько подталкивая мужа под зад.
Этакая Мэри Поппинс с напористостью Рокки Бальбоа.
Он чертыхнулся, снял запонки, отдал их одной из своих дочерей, другой вручил галстук-бабочку, затем закатал рукава рубашки (из такого тонкого хлопка, что его и впрямь очень хотелось погладить) и повернулся ко мне.
Совершенно круглый, как пробка, напоминавший медвежонка Мишку, он спускался по лестнице, держа по дочке в каждой руке, а я мысленно решал задачку по физике, пытаясь определить, как будет удобнее тащить шкаф: мне или ему идти впереди.
Ему.
Все оказалось не так уж и тяжело, но он, само собою, устроил целое представление, и его юные поклонницы были в полнейшем восторге.
На каждой ступеньке он выдавал сногсшибательные ругательства: «Святыми сосцами моей задницы! Ежкина участь! Тысяча миллионов фур членоцветий! Бельдюговая селедка! Ментенонский толчок! Показушное надувательство рогоносцев! Небесное дерьмище! Дьявольская тряхомундия, пластик твою за ногу!» — и так далее, одно другого краше…
При каждом его ругательстве девочки громко одергивали его, вздымая руки:
— ПАПА!
Я замыкал процессию и упивался происходящим, даром что тащил на себе весь шкаф.
«И что их ждет после такого детства? — спрашивал я сам себя. — Унылая жизнь или умение веселиться? Печеночные колики или дьявольский задор?»
Одному богу известно, как я люблю своих родителей, людей достойных, скромных и спокойных, но как бы я был им признателен, если бы со всей их заботливостью и вниманием они бы раскрыли мне этот секрет… Что счастье, оно прямо тут, за порогом, и что не надо бояться. Не надо бояться шуметь, быть счастливым, побеспокоить соседей и выругаться от души.
Не надо бояться жизни, будущего, кризиса да и всех прочих ларчиков Пандоры made in China[17], которыми нас так усердно пугали всякие старые дураки, еще более трусливые, чем мы сами, с тем чтобы отбить у нас всяческую охоту и весь барыш оставить себе.
Да, не исключено, что однажды эти девчушки разочаруются, не исключено, что на их долю выпало слишком много радостей и слишком рано, не исключено, что такой всемогущий коротышка-отец их подавляет, но между тем… между тем… какие прекрасные у них останутся воспоминания…
На лестничной площадке четвертого этажа приоткрыла дверь какая-то любопытная старушка.
— Мадам Бизо! Наконец-то! Вот наконец и мадам Бизо! — громогласно возвестил сосед. — Торговый дом Левитана имеет честь вам доставить буфет «Лазурная маркиза», который вы у нас заказали в апреле 1964 года! Смотрите, как он прекрасен… Пардон-пардон, чуть подвиньтесь, мадам Бизо, пропустите нас… Ну что? Куда вам его поставить?
Она была в ужасе. Я смеялся. Смеялся, хотя и пер на себе весь этот буфет да к тому же стукался об стены, потому что мой увалень сосед, сам того не замечая, регулярно меня придавливал. В конце концов я не выдержал:
— Так, оставьте, — велел я и взвалил шкаф себе на спину. — Я один донесу, так будет быстрее.
— Ах вы мошенник… Хотите один блистать в глазах моей женушки? Мсье желает покорить ее прекрасное сердце? Мсье щеголь, франт и… и пижон жаждет своего часа славы, ведь так?
Он еще не закончил свою тираду, а я уже был у их дверей.
Я следовал указаниям его жены, пока он приводил себя в порядок, надевая обратно все то, что давеча снял, включая галстук-бабочку.
— Вот сюда, пожалуйста… В кухню… Ставьте около окна… Какой прекрасный буфет! Как я рада! Как будто я вырезала его из книжки про Мартину[18], не правда ли? Из той, где Мартина печет блины. Не хватает только Патапуфа[19]!
Стоило мне разогнуться, а сосед уже был тут как тут — с важным видом протягивал мне свою коротенькую ручку.
— Исаак. Исаак Моиз… Как египетский туроператор.
Я чуть было не расхохотался, но он был абсолютно серьезен. Возможно, таким образом он отмечал начало новой эры: на смену шутовству приходит дружба.
— Ян, — отвечаю я, выдерживая его взгляд. — Ян Каркарек.
— Вы бретонец?
— Бретонец.
— Добро пожаловать в наш дом, Ян. Чем я могу вас угостить в качестве благодарности за то удовольствие, что вы доставили Алис?
— Нет-нет, спасибо. Я спешу в кино.
Он уже держал в руке штопор и прямо-таки остолбенел, услышав мой отказ. Он чуть было не подавился.
Алис добродушно улыбалась. Кто-кто, а уж она точно простит мне этот первый неловкий шаг… Девчушки же, напротив, бросали на меня ужасные взгляды загнанных оленят: ну… ну… а как же тогда последний акт?
Часы на микроволновке показывали 20:37. Если добежать до метро, то я еще успею. Да, но… Но сейчас зима… И я голоден… И устал… Да и столько всего накопилось… Но мог ли я позволить себе испортить их компанию?
Мой бедный маленький мозг укротителя Вуф-Хуфов с задачей не справлялся: за эти десять минут я веселился больше, чем за последние десять месяцев своей жизни — и я говорю о «месяцах» только потому, что у меня все же еще осталась гордость, — и ведь все то, что так прельщало меня в этом фильме, а именно: ум, душевность, юмор — я получу, если не пойду его смотреть, в этом я был практически уверен.
Да, но фильм…
— Ян, друг мой, вам не стоит так долго думать, у вас от этого дурацкий вид.
20:38. Я улыбнулся.
Он поставил на место бутылку красного вина, которую недоверчиво разглядывал в тот момент, и мы с ним отправились в погреб.
На обратном пути я зашел к себе, чтобы сменить рубашку (Алис), оставить мой мобильный (Мелани) и захватить для малышек пару идиотских гаджетов из моих запасов. (Брелок для ключей, который, стоит его потерять, зовет тебя по имени непрерывно и с постепенно возрастающей громкостью, и если ты за это время не сходишь с ума, то в ярости бросаешь его об стену, как только найдешь.) (Запланированное устаревание, это так называется.)
Хе-хе… Их папочка по-другому теперь запоет…
Можно сказать: «Это все детали». Ну да, конечно… Но знаете, вовсе не обязательно прослушать несколько курсов в школе дизайна, чтоб признавать значение деталей. Самое потрясающее никогда не бросается в глаза, его нужно отыскивать взглядом, а все остальное…
Все остальное не так интересно.
Сущий пустяк, заставивший меня принять приглашение моего соседа зайти к ним в гости сегодня вечером, заключался не в том впечатлении, что произвела на меня звучность его речей, соответствовавшая колоритности его одежд, не в контрасте между холодом улицы и теплотой его рукопожатия, и, я уверен, не в том отвращении, что вызывала у меня перспектива поужинать очередным кебабом в одиночку, стоя на улице, и даже не в той подрывной работе, что шла у меня внутри, нет, меня заставило сдаться то, что, приглашая меня: «Чем я могу вас угостить в качестве благодарности за то удовольствие, что вы доставили Алис?», он назвал ее по имени, а не просто своей женой.
После того оглушительного скетча в старомодной брутальной и женоненавистнической манере а-ля Саша Гитри[20], что он выдал на лестнице две минуты назад, тот факт, что называть ее по имени для него естественнее, чем использовать этот… ну, в общем-то, собственнический ярлык, меня поразил.
Это мелочь, я согласен.
Однако я очень чувствителен к мелочам.
Другая деталь:
Когда я вернулся, дети сидели за столом. В кухне, где мы все собрались, царил шум и гам и полный тартарарам, и, по-моему, даже на полу валялись макаронные «ракушки».
— Идите в гостиную, вам там будет удобнее, и я к вам присоединюсь, как только они закончат, — предложила нам хозяйка дома.
— Держи-ка, — он протянул ей бокал вина, которое перед этим должным образом «проветрил», понюхал и придирчиво распробовал, — легкий руссан[21] от Пьерро, скажешь потом, что ты о нем думаешь… Давайте, малышки, заканчивайте поскорее, потому что здесь присутствующий мсье Ян сказал мне, что у него… (делает заговорщицкое лицо, пучит глаза и интриганским шепотом выдает) есть для вас небольшой подарочек…
Когда мышки смеются между собой, должно быть, это звучит примерно так же.
Мы чокнулись над головами маленьких кумушек, которых такая новость угомонила, даже если подарочек (тяжелый вздох) судя по всему «действительно совсем небольшой», потому что «у него нет сумки». (Я впервые так близко общался с детьми и не знал, что у них настолько развита дедукция.)
Алис стояла у мойки и улыбаясь смотрела на меня, пока ее муж, сидя на табурете и прислонившись спиной к стене, чистил своим девочкам клементины и расспрашивал меня о моей жизни.
Одна половина меня с ролью справлялась («А они у вас и в горошек бывают? — веселилась она. — Вуф-Хуфы далматинцы?»), тогда как другая, внутренняя, обещала себе: «Я тоже… Я тоже, когда буду жить с женщиной, буду делать как он. Я не оставлю свою любимую на кухне одну с детьми. Я не буду поступать, как все прочие мужики, которых я знаю и которые уходят в гостиную наслаждаться покоем и общением между собой».
Это была другая деталь.
— О чем вы задумались, Ян? У вас такой мечтательный вид…
— Нет, нет… Ни о чем.
Я ни о чем не думал, просто вспомнил, что уже живу с женщиной.
От вина я становлюсь особенно восприимчивым и все впитываю как губка. Я ничего не ел с самого утра и чувствовал себя прекрасно. Немножко пьяным, потерявшим голову, веселым.
Поделиться книгой: