Помоги проекту - поделись книгой:
В таком настроении завершил Вивекананда миссию в Америке, создав Общество Веданты в Сан-Франциско и направив Свами Туриянанду основывать ашрам в Калифорнии. Итак, распространив веданту по всему материку и передав управление центрами в руки братьев, уже не оглядываясь с тревогой на американские берега, отплыл он в Европу.
Парижский Конгресс: «сумерки религий»
«Незначительные усилия» потребовались от Вивекананды, по его собственным словам, на Парижском Конгрессе Истории Религий, но причина была в том, что он привык к славе и силе. К тому же религия как нечто «историческое» требовала от прибывших на конгресс не представлять религию, а лишь объяснять ее основы. Иными словами, никто не ждал здесь религиозной жизни, а речь шла об изучении объектов веры. Вивекананда всего дважды выступил с речью, причем на французском языке, но столкнулся с предрассудками, заполонившими научный мир, что было страшнее слепоты обывателей. Так, почитание Шива-лингама пытались представить как фаллический культ дикарей, хотя даже в древнейшую эпоху индуизма ритуальный символизм никогда не сводился к заботам о плодородии, а служил способом вступить в духовный контакт с вечным Брахманом. Кроме того, бытовала теория арийского завоевания Индии, по которой индуизм – лишь переделанный космос древнегреческого язычества. Вивекананда испытывал крайнюю усталость от ученого невежества, в котором его отсылали к данным языкознания, тогда как духовные факты обретаются только путем религиозной практики и прямого опыта. Многих удалось ему убедить, но он не торжествовал, ведь он уже был искушен в переменчивости западных умов.
После конгресса Вивекананда неспешно вращался в высших кругах, встречаясь с учеными и артистами, подолгу беседуя со священниками. В волшебном свете вечерних фонарей Парижа все города Европы словно померкли для него, хотя он оставался в курсе политических событий, предвещавших начало Первой мировой войны. Своим пророческим взором он видел будущее яснее, чем кто бы то ни было, и однажды прямо указал, что после смерти австрийского императора (наступившей через пять лет!) Германия и Россия столкнутся в порыве присвоить осиротевшие земли. «Европа похожа на военный лагерь, – писал он, – и если поток духовности не остудит проснувшийся вулкан, то вся она вскоре будет охвачена огнем!»
Давно прошли первые «детские» восторги Вивекананды, вызванные стремительным научно-техническим развитием Запада, видимостью демократических порядков и могуществом в управлении народами. Теперь он ясно различал, что «прогрессивный» западный дух заражен жадностью и эгоизмом и склонен к борьбе за богатство и власть. Зрелый опыт Вивекананды сводился к ясному заключению в религиозной формулировке: «Западная жизнь подобна аду!»
Медитативное погружение Вивекананды усиливалось с каждым днем пребывания на Западе и достигло такой степени, что, казалось, он перелистывает последние страницы жизненного опыта без всякого интереса к концу своей судьбы. Во время тура по Европе он выглядел смертельно уставшим и отрешенным от всего вокруг, с полным безразличием взирая на новые места и людей, как незаинтересованный свидетель происходящего. «Почему я должен беспокоиться, если весь мир должен исчезнуть? – заметил он однажды. – В индуизме все миры приходят к концу, и это правильно! Но в действительности все, что сейчас против меня, должно остаться вместе со мной в последний момент… Разве я не воин Матери?»
Так бесстрастно и бесстрашно двигался он сквозь роскошь и жестокость Запада, сохраняя простые привычки – одеваться в два куска ткани, есть руками сидя на полу, оставаясь индийским монахом в Америке и Европе. В глубоком убеждении, что царство и нищенство – две стороны одной мелкой монеты, за которую покупается мирская жизнь, Вивекананда веровал в себя – в божественность человека, странствующего по миру как гражданин Вселенной.
Часть 3
Эксперимент по синтезу цивилизаций
Возвращаясь в Индию, Вивекананда «ввозил» с собой западный опыт, а вскоре вслед за ним потянулись туда и западные ученики. В отличие от колонизаторов они спешили не грабить индийские богатства, главное из которых – «святая земля», а помогать народу. Тем самым создалась реальная возможность воплощать заветные идеалы Вивекананды, продолжать миссию распространения духа в мире из Индии как центра духовности.
Западный материализм и индийская религиозность – две крайности, которые вызывали у него и иронию, и скорбь и которые он мечтал сплавить воедино прежде всего в Индии. Безбожие, точнее, религиозное невежество рабочих масс на Западе для него лучше всего представало в изумительном случае, который он пересказывал в удрученном состоянии.
Как-то раз на завод явился христианский проповедник, который пытался донести до серой безликой толпы великие истины Библии, а в конце концов воззвал: «Знаете ли вы Христа?» Управляющий очнулся от полусна и машинально откликнулся: «А какой у него номер?» Бедняга решил, что если ему назовут личный номер этого малого, то он без труда отыщет его в списке рабочих!
Западная религиозность не проникала в массы народа, вульгарного и грубого, а индийский народ всегда был глубоко религиозен, но непредприимчив, поэтому не вылезал из нищеты. Коснувшись в одном из выступлений безразличия индийцев к материальному развитию страны, особенно ее индустрии, Вивекананда горько расплакался прямо перед всеми, не скрывая своего горя. Заметив слезы, градом катящиеся по его щекам, толпа зашумела и заволновалась, и каждый был потрясен, но сколько незримых слез пролил Вивекананда, сердце которого болело за родину непрерывно, – до болезни, до смерти… Конечно, исполнив миссию на Западе, он спешил начать грандиозный эксперимент по синтезу цивилизаций не где-нибудь, а в самой Индии.
Глава 1
Триумфальное возвращение
Самое главное понимать, что возвращение Вивекананды на родину было не просто фактом его биографии, а переломным событием в истории Индии. По-простому говоря, не будь Вивекананды, обстоятельства могли бы сложиться таким образом, что индийскую культуру постигла бы участь русского язычества, вытесненного христианством, ибо преклонение перед англичанами зашло к тому времени далеко. Затаив дыхание, более трех лет следил изумленный индийский народ, как индуизм утверждается в своих духовных правах за океаном, и Запад начинает смотреть с уважением на их культуру, которую ранее третировал как варварские обычаи. Вся Индия видела в Вивекананде могущественного духовного учителя древности – риши, сошедшего на землю, чтобы возродить Вечную Религию и привить ее на ростке западной цивилизации. Индия переживала первый опыт единства страны, всколыхнувшись от края до края, чтобы воздать честь Вивекананде как пророку и апостолу индуизма.
Напряженное внимание издалека
Встреча Вивекананды с Индией была подготовлена за три года разлуки взаимным напряженным вниманием друг к другу: индийцы с жадностью набрасывались на свежие вести с Запада, а Вивекананда везде и повсюду в своих думах неизменно оставался у постели тяжело больной родины. Каждая встреча, каждое событие – все вызывало у него мысли об Индии, которую издали он лучше видел в целом. Вивекананда усвоил, что застой в обществе порождает все виды тирании и насилия, и именно таким было в то время состояние страны, где к кастовому разделению добавился гнет чужеземцев.
«Величайшей вещью», которую ему довелось увидеть в Америке, по его признанию, была… женская тюрьма! «Они называют здесь это заведение не тюрьмой, а реформаторием, – писал он индийским ученикам. – Ничего более изумительного я еще не видывал! Какой заботой и вниманием окружены мошенники и преступники, сколько труда вкладывается, чтобы вернуть их к чистой и счастливой жизни! И как болит мое сердце при мысли о том, как обходятся с падшими в Индии… У них нет никакой надежды на возврат в общество, их ждет лишь презрение и отторжение, заставляющее их катиться все дальше и дальше вниз, даже если они и пытаются выкарабкаться из нищеты духа. В итоге они даже забывают, что они тоже люди, превращаясь в рабов! Воистину, мы демоны!»
Но Вивекананда не повторял той же ошибки – он не презирал падшую родину, а искал пути, как ей помочь.
Синтез цивилизаций с самого начала обещал быть рискованным экспериментом, ибо даже на расстоянии, вглядываясь в Индию, Вивекананда понимал, что от него ждут многого, но явно не того, что входило в его планы, – не синтеза… В первом же известном письме к ученикам Вивекананда лишь вскользь коснулся своего успеха и обратился к сравнению американцев с индийцами: «Каждый человек, рожденный здесь, считает себя свободным, тогда как каждый индиец знает, что он – раб!»
Особенно остро переживал Вивекананда за судьбу индийской женщины, ибо в индуизме женский аспект представлен как шакти – сила в действии, а мужской – как сознание, что отразилось в учении тантризма. Бессилие страны он напрямую связывал с подавлением женщины, освобождение которой приравнивал к ритуалу богослужения: «Знаете ли вы, кто воистину есть почитатель шакти? Тот, кто осознает присутствие Бога во Вселенной и представляет женщину как воплощение божественной силы. Поразительно, но многие мужчины в Америке видят женщин в этом свете, давая им свободу учиться и работать по их выбору!»
Таким образом, обычные социальные проблемы Вивекананда возводил к мысли о Боге, а религия, в свою очередь, обретала практичность вплоть до бытового уровня. В итоге, триумф индуизма на Западе имел обратную сторону медали для Индии, которую она пока еще не видела, – идеал личной свободы для всех и каждого, немыслимый в эпоху кастового разделения…
Индия с восхищением ждала Вивекананду как духовного освободителя, но не все понимали его дальнейшие планы, которые достигали родины в письмах к братьям-санньясинам и ученикам-мирянам. Среди современных индийских мыслителей Вивекананда стал первым, кто возгорелся идеей «поднять массы», отчего его часто принимали за «революционера». Если Вивекананда и готовил некую революцию, то он ожидал «богонаправленной» революции, ибо Бог всегда оставался в центре провозвестия истины, независимо от того, обращался ли Вивекананда к собранию западных буржуа или толпе обездоленных индусов. Те и другие должны жить в Боге! Но ведь Бог – это высшее единство, значит, им предстоит жить в Боге вместе… И это была та отправная точка, из которой исходили все устремления Вивекананды примирить на земном плане западный материализм с индийской духовностью, чтобы создать основание для божественной жизни.
Однако его не поняли – от начала и до конца. «Многие в Индии не понимают меня, – писал он перед возвращением, – да им и не дано, коль скоро они погружены в суету обычной жизни». И уже перед самым уходом из жизни он прошептал сам себе, но кто-то расслышал: «О если бы здесь был другой Вивекананда, способный понять, что сделал Вивекананда!» Но пока он еще только направлялся к родным берегам, оставалась надежда…
Встреча монаха как «народного героя»
«Теперь мною владеет одна-единственная мысль, и это – Индия!» – воскликнул Вивекананда, ощутив полную свободу от миссии на Западе. Перед отплытием кто-то спросил его: «Свами, как тебе видится родина после четырех лет, проведенных среди западной роскоши, славы и могущества?» Вивекананда отозвался мгновенно, и голос его прерывался от волнения: «Я горячо полюбил Индию, прежде чем мне пришлось ее покинуть. Теперь самая пыль Индии священна для меня, самый воздух ее… Это святая земля, место паломничества!»
Родина отвечала ему взаимностью, и едва вести о предстоящем возвращении Вивекананды достигли его учеников, они с неслыханной быстротой распространились среди его последователей, а скоро об этом знала вся Индия. В южных городах, через которые должен был пролегать его путь, люди стали готовиться к торжественному приему, украшая улицы цветами, а в порт Коломбо, куда направлялся его корабль полетели телеграммы с приглашениями и поздравлениями. Вивекананда, конечно, и ведать не ведал о всеобщем ликовании, и ему суждено было с удивлением обнаружить, что он превратился в настоящего «народного героя». Стоило ему ступить на родную землю, как вокруг него уже не стихали овации, сопровождавшие его повсюду на пути с юга на север.
Триумфальные митинги и победоносные шествия перемежались также и личными встречами, порой драматичными, а порой просто душевными и даже забавными…
Однажды Вивекананда распознал в толпе своего старого знакомого – мага, который некогда с помощью необыкновенной способности к видению на расстоянии помог ему получить сведения о здоровье его матери. Теперь он позвал его в гости, но когда тот пришел, заметил: «Твои сверхъестественные силы дают тебе деньги и власть над людьми, но не остановился ли ты на пути в самом начале? Приблизился ли ты к Богу?» Маг честно ответил, что никакого духовного роста не наблюдается, тогда Вивекананда подошел к нему и обнял со словами: «Когда ты изведаешь вкус благодати Господа, все чудеса покажутся тебе пресными!» К общему удивлению, магические силы исчезли с того самого дня, а бывший маг возгорелся неутолимой жаждой освобождения, вскоре оставил мир и принял санньясу.
В другой раз к Вивекананде явился председатель Общества защиты коров и принялся просить пожертвований, ибо корова в индуизме считается священной и почитается как мать. Выслушав его терпеливо, Вивекананда с улыбкой ответил: «Согласен: корова наша мать, ибо кто еще мог породить таких прелестных детей? – и уже серьезно добавил: – Я санньясин, нищий монах, но если бы у меня были деньги, я потратил бы их на служение людям, а не коровам!»
Постепенно Вивекананда в сопровождении «свиты» с трудом продвигался сквозь толпы индийцев, задерживаясь в крупных городах, где его просили выступать с речами. Одержимость народа в поклонении Вивекананде достигла, наконец, такой силы, что на небольшом полустанке перед самым Мадрасом произошла поистине небывалая сцена.
Поезд, на котором ехал Вивекананда, вообще не должен был там останавливаться, и все же огромная толпа собралась, чтобы хоть мельком узреть Великого Учителя. Люди стали требовать от станционного смотрителя поднять красный флаг, чтобы задержать поезд на несколько минут, но безуспешно. Тогда, завидев приближающийся на всем ходу поезд, сотни людей бросились на рельсы, покрыв своими телами путь. Смотритель заметался в панике, но машинист вовремя заметил неладное и затормозил. Толпа сразу облепила вагон Вивекананды, и из нее доносились неистовые и беспорядочные возгласы в его честь. Переполненный ответным чувством, он появился перед народом, произнес слова благодарности и поднял руки в жесте благословения, после чего поезд тронулся дальше.
Отказ от «мукти» и основание Миссии
Измученный насыщенной программой выступлений в Мадрасе и предвидя на пути новые почести, Вивекананда решил добраться до Калькутты морем, чтобы хоть сколько-то отдохнуть перед предстоящим торжеством в родном городе, где его ждали с особым нетерпением. Наконец, митинги утихли и Вивекананда получил возможность вплотную заняться делами матха, подолгу беседуя после разлуки с братьями и принимая посетителей. Хотя весь индийский народ склонился к его ногам, а слава обещала ему власть и богатство, он оставался таким же простым монахом, незатронутым гордостью и алчностью.
Ученики особенно часто просили его пояснить разницу между воплощенным состоянием и мукти (освобождением), и Вивекананда поделился своим опытом: «Несомненно, освобождение – высшее достижение. В странствиях по Индии, проводя дни и ночи в пещерах, погруженный в медитацию, много раз я был готов расстаться с жизнью, которая казалась мне тщетной без освобождения. Но сейчас я свободен от желания достичь мукти… И я не намерен отдыхать от перевоплощений до тех пор, пока хоть одна душа в мире далека от освобождения!»
Ученики жаждали узнать что-нибудь о прошлых жизнях Вивекананды, но он не желал рассказывать, хотя и признал, что ему ведомо многое, и скоро его способности к видению подтвердились самым неожиданным образом.
Поздним вечером, беседуя с кем-то из братьев, он вдруг замолчал, а после паузы спросил: «Видишь ли ты что-нибудь?» Вокруг все вроде было по-прежнему, но Вивекананда пояснил, что в комнате появился дух, который насильно разлучен с телом и просит избавить его от жалкой участи призрака и помочь подняться в высшие сферы. Как оказалось, давным-давно в доме жил скряга, скопивший целое состояние, и привлеченные богатством грабители перерезали ему горло, а тело выбросили в Гангу. Вивекананда благословил духа, и тот удалился.
Отказавшись от личного освобождения ради помощи людям, Вивекананда заявил: «Из странствий по разным странам я вынес убеждение, что ничего великого и прочного нельзя свершить без организации! Но в стране, подобной Индии, как она есть, невозможно никакое равенство, ибо индийцы привыкли к послушанию. Все мы – слуги учителя, поэтому нам нужен союз, названный его именем и преданный его учению, чтобы распространять его идеи повсюду – на Западе и Востоке».
Итак, Миссия Рамакришны была основана 1 мая 1897 года, и с самого основания она прочно связана с прежним матхом, созданным сразу после ухода учителя его учениками. Главная цель Миссии состояла в том, чтобы налаживать взаимопонимание между верующими различных религий, объясняя им, что все культы – лишь разные пути богослужения, присущие единой Вечной Религии. Деятельность Миссии должна была охватить весь мир: предполагалось создать сеть центров по всей Индии для подготовки монахов и мирян к служению ближним, а затем посылать наиболее преданных общему делу за рубеж, чтобы проповедовать идеалы веданты, создавать центры во всех странах и поддерживать связь между ними. Грандиозным планам суждено было осуществиться, но поначалу проект Вивекананды вызвал сомнения даже у братьев-санньясинов.
Хотя братья помнили завещание Рамакришны, что Вивекананда наделен миссией и они должны его слушаться, им было трудно смириться с принятием его идеалов. Братья возражали: «Ты собираешься действовать западными методами, но разве Рамакришна давал нам подобные наставления?» Вивекананда возмущался: «С чего это вы взяли, что мои методы расходятся с идеями учителя? Рамакришна сам был воплощением бесконечной идеи единства, а вы хотите загнать его в узкие рамки своих представлений? Я намерен сломать все преграды, чтобы распространить его учение в мире!»
Вивекананда мечтал о новом типе санньясина, готового к более суровому отречению – не просто оставить мир ради освобождения, а служить миру беззаветно и отрешенно, не желая ничего для себя. Конечно, его идеи организации и патриотизма, работы на благо общества и всемирного влияния на массы – все они, несомненно, имели западные корни и плохо вязались в представлении братьев с явным отречением от мира самого Рамакришны и древними обетами монашества. Наконец, устав от споров, Вивекананда вскричал: «Вы думаете, что поняли учение Рамакришны лучше меня! Вы считаете джняну сухим знанием, собранным на пути по пустыне одиночества, где монах бредет, бессердечно взирая на голые камни… Ваше бхакти – сентиментальная чушь, если вы любите в Боге только себя! Я готов сойти в ад тысячи раз, если только взамен мне позволят поднять из нищеты мой народ и вдохновить его на путь карма-йоги! Я не раб Рамакришны или кого угодно еще, но я склоняюсь перед всяким, кто помогает ближним, не беспокоясь лишь о своем собственном освобождении!» Голос Вивекананды прервался от скорби, все тело сотрясли рыдания, слезы хлынули из глаз, и он бросился прочь из комнаты… С тех пор споры кончились.
Глава 2
Новые странствия по Индии
Как он догадывался, никогда уже не дано было Вивекананде вернуться к простой и возвышенной жизни странствующего монаха, хотя ему приходилось покидать матх по иным причинам. Напряжение разрушало тело Вивекананды, и врачи советовали жить в сухом и прохладном климате, поэтому он временами направлялся на север, где пути его пролегали в предгорьях Гималаев. Не менее вескими причинами были необходимость посещать адвайта-ашрам в Майавати, а также наставлять западных учеников в Алморе, расположенных почти на границе с Непалом. Принимал он и настойчивые приглашения индийцев, заставившие его путешествовать в Пенджаб и Кашмир и даже наведаться в Восточную Бенгалию, ныне отделившуюся от Индии и превратившуюся в мусульманское государство Бангладеш.
Вынужденный всегда находиться среди людей, Вивекананда иногда отчаянно искал уединения в горах, но только однажды решительно запретил он ученикам следовать за ним. Именно тогда ему довелось пережить настоящий кризис в духовной жизни, после которого все его помыслы сосредоточились на сиянии божественной Матери.
Миссия в мире померкла перед преданностью Богу, точнее, растворилась в ней без остатка, и после столь сильного духовного переживания второй визит на Запад принес Вивекананде разочарование и внутреннее отстранение от плодов дел своих, хотя внешне он оставался деятелен. Не просто в Индию, а именно в заснеженный адвайта-ашрам в Майавати, где умирал один из его западных учеников, спешил Вивекананда из монументального Египта – последнего пункта полукругосветного путешествия. Но самым последним местом его паломничества стал древний город Варанаси, куда правоверные индусы стремятся попасть перед смертью, ибо веруют, что преданный погребальному огню в святейшем из всех святых мест непременно достигает освобождения. Ничего удивительного нет в том, что Вивекананда был далек от подобных желаний, – он вернулся в матх, где провел остаток дней в наставлении учеников, совершая беспримерные поступки ради слома преград между людьми. И нам еще предстоит восхититься его бесстрашием перед догмами и суевериями, а пока мы последуем за ним повсюду, куда он отлучался из монастыря.
Гималаи: «проверка» западных учеников
Оставив индийских братьев-санньясинов на Западе руководить центрами, в то же время Вивекананда взял с собой в Индию наиболее преданных западных учеников, а иные вознамерились приехать туда сами. Учитель ответил «Добро пожаловать!», хотя и предупредил, что святая земля – самое грязное место на всей планете, к тому же кишащее ужасными болезнями. Кроме того, Вивекананда подвергался жестокой критике со всех сторон, на которую он просто не обращал внимания, но находиться рядом с ним нередко означало превратиться в мишень для нападок. Особенно часто пытались помешать его работе различные американские миссии, как за океаном, так и в самой Индии. Вивекананда писал друзьям о постоянных атаках: «Я вовсе не близок к смерти, как считают. Что же до процессий в мою честь по всей стране, то они столь торжественны, как будто я почти мертв… Тем не менее, Индия полна завистников и клеветников, которые не жалеют камней, забрасывая ими здание моей миссии, стремясь разрушить его до основания. Но я-то прекрасно знаю: чем сильнее сопротивление вокруг, тем неистовее дух, владеющий мною!»
Рамакришна когда-то называл Вивекананду «мечом, выхваченным из ножен», и он воистину рассекал преграды, почти не притупляясь со временем. Как ни смешно, но иногда за передвижениями Вивекананды с группой западных учеников следила даже полиция, особенно настороженно относившаяся к его связи с Сестрой Ниведитой, которая в шутку называла государство «обезумевшим».
Не все гладко проходило у Вивекананды и с учениками, а зачастую между ними развивался «конфликт личностей», ибо он старался постепенно «индуинизировать» их мировоззрение. Особенно тяжело было привыкнуть им к действиям без всякого плана, которые казались западному разуму хаотичными и бесцельными. Но мало-помалу, живя в отблесках его неустанного горения высшими идеалами, они поняли, что видимая беспорядочность исходит из вечной истины, а предшествующая ей «пустота» уединения и молчания – лучший способ стяжать знание о саморазвитии. Сестра Ниведита записала в дневнике, что ничто не показывает пропасть между западным и восточным образом мышления лучше, чем отношение к одиночеству. Европейцы убеждены, что если человека оставить на двадцать лет на необитаемом острове, то он превратится в идиота, тогда как индийцы уверены, что, проведя годы в пещере, человек достигнет осознания Высшей Самости и выйдет просветленным!
Вероятно, ученики привыкали спорить с Вивеканандой еще и потому, что он вовсе не держался как гуру – надменно и недоступно, а часто превращался в весельчака, щедро сыпавшего шутками. Такое поведение шокировало многих еще на Западе, и некий священник даже осмелился упрекнуть его: «Свами, вы же религиозный проповедник! Вам не подобает вести себя, подобно простолюдину! Это повредит вашей миссии!» Но Вивекананда ничуть не смутился: «Все мы – дети Блаженства и Света! Так с какой стати надевать похоронные одежды?»
В окружении западных учеников Вивекананда не был недоступен для индийцев, и встречи с ним в Гималаях преображали судьбы искателей истины. Так, профессор математики в Лахоре принял санньясу под именем
В другой раз Вивекананда встретил мусульманина, который по духу был подлинным адвайта-ведантистом, ибо видел мир в свете недвойственности. Тот был настолько потрясен личностью учителя, что от всего сердца воскликнул: «Свами, когда тебя начнут почитать как Аватара – воплощение Господа, не забывай, что именно я, Мохаммедан, был первым!» Горячая преданность выражалась в том, что он стал представляться учеником под именем
Всплывали из забвения и старые имена, ибо многие, с кем Вивекананда был близок в юности, искали встречи с ним в период его громкой славы, и он вспоминал и принимал даже тех, с кем виделся лишь мельком много лет назад. Однажды, когда Вивекананда находился в Алморе, его разыскал там
Однако старые знакомые не только приходили повидаться, но и уходили насовсем – из жизни, ибо многие состарились или и вовсе «переболели» воплощением. Наибольшую скорбь вызвало у Вивекананды известие об уходе из мира
Стремление к уединению с Матерью
Всякий раз в горах, чувствуя желание уединиться, Вивекананда оставлял учеников, избирая собственный путь, а когда он снова присоединялся к группе, то излучал духовное сияние – отблеск от контакта с Источником бытия-сознания-блаженства. Возвращаясь к беседам с западными учениками после таких отлучек, он восклицал: «Даже думать о теле – грех!» или «Проявлять силу – преступление!»
Казалось, он всегда странствовал вместе с потоком всевышней воли, которая несла его по самой стремнине, иногда захлестывая волной, и тогда он погружался в молчание. Любое мгновение могло стать для него последним, и ученики остро ощущали близость конца его земной жизни. Когда Вивекананда возгорелся желанием присоединиться к процессии тысяч преданных, совершавших ежегодное паломничество в святую пещеру Амарнатха в Западных Гималаях, они беспрекословно последовали за ним, хотя тяготы путешествия требовали воистину монашеского самоотречения.
Пещера была достаточно просторной, чтобы вмещать каменную глыбу с водруженным на ней ледяным Шива-лингамом. С телом, покрытым пеплом, и ликом, озаренным преданностью Шиве, вступил Вивекананда в пещеру и простерся перед Господом. Никогда еще при посещении святого места не испытывал он такого духовного восторга! Перед ним стоял сам бог Шива, даруя великую милость не разлучать его с телом до тех пор, пока он не завершит миссию и не выберет верный час для ухода. Но в тот самый момент тело Вивекананды было почти безжизненным, как от потрясения видением, так и от ледяного разреженного горного воздуха, и ученики вздохнули с облегчением, завидев его силуэт в проеме пещеры.
После паломничества в пещеру Амарнатха преданность Вивекананды обратилась к божественной Матери. Мощь, переполнявшая его от долгих медитаций на Великом Господе, сменилась детской тоской по матери. Постепенно погружение в себя нарастало, и Вивекананду постигло сущее безумие: он лишился сна и покоя, слыша отдаленный внутренний зов, порой ему казалось, что к нему взывает чей-то голос. Наконец Вивекананда сел в лодку и отплыл в уединенное место, взяв с собой преданного ему доктора, который никогда не вмешивался в духовный опыт. Охваченный любовью к Матери, Вивекананда предчувствовал, что пелена тонка и скоро спадет с духовного взора. И действительно, однажды вечером Мать явилась ему, когда он был сосредоточен на тьме и боли, сущих в мире, пытаясь проложить мысленный путь к скрытому за ними Единству. Все было тихо вокруг, но внутри него мир рухнул, открыв вступившую в дом Мать. Потрясенный видением «дикой радости божественного танца», Вивекананда торопливо записал в нахлынувшем восторге поэму «Мать Кали» и упал на пол, теряя внешнее сознание в состоянии Брахма-самадхи. Человек, завладевший душами тысяч людей на Западе и ставший средоточием помыслов всей Индии, беспомощно лежал в ветхом домике на склоне величественных Гималаев, подобно мертвому, но переполненный блаженством.
Когда обычное сознание вернулось к нему, Вивекананда поспешил к ученикам, но чувство близости к Матери не покидало его ни на мгновение.
Казалось, что он обезумел в почитании Кали – богини «всепожирающего времени», восклицая: «Стремитесь распознать Мать во всем зле, скорби и уничтожении, царящих вокруг. Только путем почитания Ужаса можно превзойти ужасы жизни и вступить в сферу бессмертия! Медитируйте на смерти! Пусть ваше сердце станет площадкой для кремации, на которой гордость и алчность обратятся в пепел! Тогда и только тогда Мать придет…»
Болезни терзали тело Вивекананды все сильнее и сильнее, но даже в приступах острой боли он бормотал: «Мать – больное место! Мать – чувство боли! Мать – даритель страдания! Кали! Кали! Кали!» Наставления ученикам в тот период звучали как приказы солдатам: «Отбросьте страхи! Не выпрашивайте, не заслуживайте, а завоевывайте Высшее! Заставьте Мать слушать вас! Она всесильна и способна обратить даже камни в воинов духа!»
Наконец, Вивекананда снова покинул учеников, строго-настрого запретив следовать за ним, и не появлялся целую неделю. Предаваясь суровому подвижничеству возле святилища Матери, как особый ритуал он совершал каждое утро почитание невинной дочери брахмана как живого воплощения Ума Кумари – богини Девственности. Испытывая боль, он чувствовал освобождение духа. Совершенно позабыв о миссии пророка и учителя человечества, Вивекананда словно превратился в простого набожного монаха.
Духовное преображение Вивекананды оказалось необратимым, и, снова вернувшись к ученикам, он в прежнем восторге вступил в дом, поднял руки для благословения, посыпал голову каждого цветами с алтаря богини и возвестил: «Никакого Хари Ом больше! Теперь только Мать! Весь мой патриотизм прошел. Все прошло. Теперь только Мать! Я всего лишь дитя…» Присев на подушки, он поведал ученикам, как в полуразрушенном храме, оскверненном мусульманами, в нем возник порыв духа защищать Мать. Но стоило ему помыслить о сыновнем долге, как свыше раздался глас самой Матери: «Так ведь это я тебя защищаю повсюду!» Потрясенный прозрением в истину отношений с Богом, «защитник» устыдился своей гордыни.
В те дни он получил и иной странный опыт, привнесший беспокойство в его душу. Некий факир, ученик которого чудесным образом избавился от лихорадки после посещения Вивекананады, прогневался и решил наслать на него магические чары, заставив страдать от рвоты и головокружения. Черная магия и впрямь сработала, но вызвала в Вивекананде ответный гнев не на факира, а на себя и Мать, ибо что значило его единение с Богом, если на него могут воздействовать силы зла? Вопрос этот, остававшийся без ответа, довел его до состояния подлинного кризиса, когда он постиг все убожество своей преданности Богу… Мать не нуждалась в нем, как он ясно видел теперь, а лишь он сам отчаянно нуждался в ней! Перед прозрением в истину померкло все – миссия, спасение человечества, творение добра в мире.
«Лишь Мать вершит всеми делами в мире. Патриотизм – ложь! Все, что я свершил, было ошибкой! Я никогда больше не стану учить людей… Да и кто я, чтобы учить других?» – в таком настроении Вивекананда вернулся в ашрам и отправился второй раз на Запад. Теперь нам понятны и его безучастность, и бесполезность поездки, и стремление вернуться в Гималаи.
Последние порывы: ашрам в снегах…
Идея основать монастырь в прохладе и тишине Гималаев, где Запад и Восток могли бы сойтись на равных в любви и единстве целей, обмениваясь высочайшими идеалами и практикуя адвайту, давно занимала мысли Вивекананды. Перемещаясь с западными учениками в предгорьях, он старательно высматривал подходящее место, но никак не мог отыскать. Наконец он передал эту задачу супругам
Адвайта-ашрам в Майавати сильно отличался от всех созданных вдохновением Вивекананды центров: вместо многоголосия ритуальных богослужений здесь царило безмолвие вечной истины недвойственности – единства всех сотворенных существ. И все же мистер Севиер приступил к столь суровому подвижничеству, что поражал даже привычных к религиозной практике индийцев. Вскоре он надорвался от неустанной работы по ашраму, соблюдая обет бедности в такой мере, что даже не надевал теплой одежды. Вести о близкой кончине любимого ученика достигли слуха Вивекананды в Египте, и он поспешил отплыть в Индию, надеясь застать его в живых, но опоздал. Тело подвижника было предано сожжению на берегу реки по индуистскому обычаю, а миссис Севиер оставалась в ашраме, продолжая дело мужа.
С трудом различая путь сквозь густую метель, Вивекананда с учениками три дня добирались до Майавати на лошадях по горным тропам, заваленным сугробами. Наконец они достигли ашрама, но всю неделю им пришлось просидеть в домах, засыпанных снегом, беседуя о недвойственности. В Майавати западные ученики стали свидетелями двух случаев, которые позволили Вивекананде пояснить им разницу между служением и раболепством.
Как-то раз обед запаздывал, и Вивекананда в нетерпении отчитал учеников за медлительность и даже наведался на кухню, но застал повара в дыму и усердном труде и вышел, не сказав ни слова. Когда же обед подали, он сначала заявил: «Унесите обратно! Я ни к чему не притронусь!» Но ученик смиренно поставил блюдо перед Вивеканандой и стоял в ожидании, пока тот не попробовал пищу, которая превзошла все ожидания, и не принялся нахваливать повара. Заметив, что западные ученики не понимают значения, которое придается в индуизме служению гуру, он нарушил напряженное молчание: «Посмотрите, как они прекрасно служат мне! Вам подобная преданность кажется раболепием, и вам непонятно, почему я принимаю ее без возражений. Но именно полное предание себя воле учителя позволяет ученику продвигаться на пути духовного развития!»
Однако Вивекананда проводил четкую границу между служением в духе преданности и низкопоклонством в обществе перед сильными мира сего. Возвращаясь из Майавати, вместе с учениками он зашел в купе поезда второго класса, где сидел английский чиновник. Завидев «индусов», тот вышел и позвал проводника, потребовав убрать «туземцев» в другое купе. Выказывая уважение к свами, проводник попросил его пересесть, но Вивекананда возмутился: «Как тебе не стыдно!» Конечно, проводник не настаивал, а англичанину пришлось самому вместе с багажом перебраться в другой конец вагона, ибо поезд тронулся, а Вивекананда с учениками вдоволь посмеялись над «завоевателем».
Уладив дела в матхе, Вивекананда решился принять приглашение жителей Дакки – столицы Восточной Бенгалии (ныне мусульманское государство Бангладеш). Поезд прибыл на вокзал, заполненный огромной толпой ожидающего его народа, и каждый день сотни людей собирались послушать речи Вивекананды. Но это был последний публичный тур, на протяжении которого Вивекананда часто страдал от приступов то астмы, то диабета, пока не счел за лучшее вернуться в монастырь.
Какое-то время он порывался объехать всю Южную Индию, чтобы посетить города на побережье обоих океанов, проложив путь от западного Бомбея через южный Майсур до восточного Мадраса. Но планам не суждено было осуществиться, ибо болезни завладевали телом Вивекананды, и кроме всего прочего он плохо видел правым глазом. Только свой последний день рождения, когда ему исполнилось тридцать девять лет, – а он всегда говорил, что не доживет до сорока, – Вивекананда отметил в Буддха Гайе, где по преданию Будда достиг Нирваны. Оттуда он направился в Варанаси – город, неподалеку от которого Будда обратился с первой проповедью к народу, – и написал ученикам: «В моих представлениях о связи между буддизмом и нео-индуизмом произошла подлинная революция! Я не в состоянии продлить свою жизнь, чтобы воплотить возникшие замыслы, но я намерен передать вам проблески посетивших меня прозрений и наметить работу, которую придется продолжить вам…»
Глава 3
Матх – центр «излучения духа»
Матх в традиции веданты – не монастырь в христианском понимании, а духовный центр, где монахи получают посвящение и принимают новое имя, в которое входит название линии духовной передачи. Но санньясин – всегда странствующий монах, который просит подаяние от дома к дому и не должен оставаться на одном месте дольше нескольких дней. Кроме учеников, готовящихся принять посвящение, в матхе немного постоянных обитателей, но через него проходит непрерывный поток странников, не обязательно принадлежащих именно к этому монастырю.
Точно так же и матх, основанный после ухода Рамакришны его учениками, был духовным «домом» Вивекананды. Хотя большую часть жизни он провел в путешествиях по миру, путь его начался из матха и завершился в матхе. На самом деле создание Всемирной Миссии Рамакришны, тесно переплетенной со структурой матха, стало лишь признанием реального положения дел: все основанные Вивеканандой центры, рассеянные по планете, были лишь точками соприкосновения с ее поверхностью лучей, исходящих из общего Источника Духа – матха в Калькутте. Там хранились реликвии Рамакришны и продолжала молиться за распространение во Вселенной учения о единстве религий его жена Сарада Деви – Святая Мать матха.
Поверх преград: сближение несовместимого
Религия как единение всего сущего в Боге была делом жизни Вивекананды, духовная практика распространялась отсюда на все сферы существования и состояла, по сути, в устранении преград, отделяющих людей друг от друга. Именно действия, направленные против устоев общества, вызывали восхищение учеников и яростное сопротивление индуистских священников. Особенно отважно боролся Вивекананда за преодоление кастовых различий, совершая поистине беспримерные поступки.
Однажды накануне годовщины ухода Рамакришны он велел заготовить множество священных шнуров, которые, по индуистской традиции, получают при посвящении в Гаятри-мантру юноши из касты брахманов, после чего завершается их период обучения. Представителям прочих каст не позволяется даже присутствовать при этом обряде, не то что надеяться в данном воплощении пройти посвящение. И вот по матху поползли слухи (которые вскоре подтвердились), что Вивекананда собирается посвятить не-брахманов.
Более пятидесяти преданных – кшатриев и вайшьев – во время празднования получили священный шнур и передачу Гаятри-мантры, совершили омовение в Ганге и простерлись перед гробницей Рамакришны. Перед всеми собравшимися Вивекананда провозгласил: «Все дети Господа – брахманы! И если вы встретите даже отверженного неприкасаемого, примите его как человека!»
К сожалению, индуистское общество было далеко от готовности принять всерьез новопосвященных, – незамедлительно они были осмеяны ближними, хотя порыв Вивекананды посеял в сердцах людей проблески идеи духовного братства.
В матхе становилось все больше западных учеников, и Вивекананда прикладывал неимоверные усилия, чтобы накрепко связать их узами духовного родства с индийскими учениками. С этой целью он нередко, когда те и другие собирались вместе, нарушал индуистские предписания: называл выходцев с Запада истинными брахманами и кшатриями, ел вместе с ними или принимал приготовленную ими пищу, а также поощрял индийцев следовать его примеру.
Не обращая внимания на злословие, Вивекананда бесстрашно и искренне стремился к одному – создать в матхе подлинное братство, бессмертный зародыш «синтеза цивилизаций». Давая западным ученикам свободу суждений и выбора действий, Вивекананда старался привить им самый дух Индии. Для того чтобы они ощутили славу его родины и восприняли ее трудности, он часто противопоставлял Восток и Запад, подчеркивая преимущества и недостатки обеих цивилизаций. Никогда он не заставлял учеников судить только разумом, а всегда обращался к сердцу.
Как-то раз один из западных учеников спросил его: «Свами, чем я лучше всего могу помочь исполнению твоей миссии?» И услышал в ответ: «Возлюби Индию, как самого себя!»
Пожалуй, наиболее странным стало казаться окружающим поведение Вивекананды после его возвращения из Гималаев, где он пережил духовный опыт единения с Матерью. Тяжело больной, он не позволял ограждать его от потока посетителей, ищущих его наставлений. Словно слившись с Матерью и превратившись всецело в воплощение божественной любви, Вивекананда не мог отвергнуть никого, изливая милость без различия на святых и грешников. Страдая от несовершенства мира и предчувствуя близость кончины, он спешил благословить всякого, кто припадал к его стопам. В результате много недостойных людей получили от него посвящение в духовные знания, обычно скрываемые от тех, кто недостаточно очистил сердце долгим подвижничеством и послушанием учителю.
По матху прокатилась волна недовольства, говорили, что Вивекананда потерял всякую проницательность и нет ничего проще, как задобрить его самой грубой лестью, иначе с какой стати он посвящает в монахи людей, полных мирских желаний? Мучительно переживая пересуды, один из преданных учеников решился донести о них самому Вивекананде и спросить о смысле подобных действий. Тот выслушал и возмутился: «Так я не разбираюсь в людях? Знай же, что при первой же встрече мне открываются не только потаенные мысли всякого, но и опыт его прошлых жизней! Я знаю о каждом больше, чем он сам! А зачем я благословляю недостойных? Друг мой, ведь этих несчастных гонят отовсюду, пока в конце концов они не приходят ко мне… И если я тоже отвергну их, то что им останется? Вот я и принимаю всех!» Сосредоточив все помыслы на Матери, проникнутый ее любовью, Вивекананда ведал, что она вынашивает новую Вселенную в темном чреве мира.
Воспитание санньясинов «нового поколения»
Находясь в матхе, Вивекананда почти все время посвящал обучению санньясинов и брахмачаринов, считая это главной задачей: он проводил многочасовые медитации, духовные песнопения, уроки санскрита и индийской философии, беседы о йоге и пути к просветлению. Идеал монашеской жизни, который он старался привить ученикам, состоял в отречении от собственных желаний для служения всеобщему благу – до тех пор, пока личное не растворится в сверхличном. «Санньяса – это свобода души в духе служения! – неустанно повторял он и добавлял. – Целомудрие должно струиться подобно пламени по вашим венам!»
Единственным ключом к просветлению Вивекананда считал сочетание самоотверженности с воздержанием. Монашеская жизнь в его понимании была непрерывной битвой со своей природой, с низменными страстями и своекорыстными побуждениями. Ничто не радовало его больше, чем прилежание учеников к уединенным медитациям и подвижничеству. «Никаких компромиссов! – восклицал Вивекананда, едва заметив неуверенность или равнодушие. – Не смейте украшать гирляндами трупы! Моим детям подобает быть храбрецами! Исповедуйте высочайшую истину, не опасаясь никаких потерь!»
Снова и снова он повторял, что служение ближним важнее личного освобождения, побуждая учеников посвятить жизнь спасению народа от нищеты – как мирской, так и духовной. И когда кто-то заметил, что слишком трудно примирить секты и верования в стране, Вивекананда отрезал: «Уходи и не возвращайся сюда больше, если эта задача тебе не по силам! Но помни, милостью Господа все возможно!»
Проницательный взор Вивекананды подмечал все, происходившее в монастыре, и он строго отчитывал за любой беспорядок. Обнаружив невымытые полы, он часто принимался за уборку сам, чтобы дать ученикам урок чистоты. Следил он и за тем, как они питаются, особенно пресекая переедание перед сном, и за тем, на чем спят, настаивая на жестких постелях. Как-то раз, неожиданно посетив зал для вечерней медитации и не обнаружив там некоторых учеников, отсутствие которых не имело веских оправданий, он лишил их ужина.
Однако требовательность не была односторонней, напротив, когда Вивекананда был тяжело болен и брат-санньясин попытался разогнать учеников, донимавших его вопросами, он не позволил: «Если ради наставлений сыновьям мне придется расстаться с телом, Господь не упрекнет меня!»
Но он не старался превратиться в кумира, и когда в монастырь пришел великий святой
Никогда и никто еще в Индии не уделял столько внимания образованию женщин, сколько Вивекананда, возложивший эту непростую задачу на Сестру Ниведиту, но бдительно следивший за ее исполнением. Во время странствий по Индии он сам основал несколько женских монастырей и – что было совсем уж новшеством – так называемых «центров помощи женщинам», поручая руководство ими специально подготовленным ученикам, хорошо представлявшим проблемы индийских женщин и способы их решения.
Поскольку Ниведита имела опыт заведования школой в Англии, с первой же встречи Вивекананда вел с ней долгие беседы о положении женщин в Индии, предполагая создать систему образования женщин, которых раньше воспитывали лишь дома. Сначала Ниведита открыла школу для девочек в Калькутте, куда Вивекананда часто наведывался, чтобы посмотреть, как идут дела, хотя и предоставлял ей полную свободу действий. Сарада Деви приняла Ниведиту как родную дочь, и та подолгу гостила в ее доме, где познакомилась с индусками, не только прекрасно знавшими эпос, искусство и религии Индии, но и полностью поглощенными духовной практикой – молитвой, подвижничеством и исполнением ритуалов в стремлении к самореализации. Ниведита просила самого Вивекананду благословить ее начинание, и он ответил: «В этом нет нужды, ведь твоя работа воистину благословенна!»
«Брахман здесь!»: продуманный уход из мира
Тело Вивекананды становилось все менее пригодным орудием для работы в миру, и всю надежду он возлагал на братство образованной молодежи, готовой принести в жертву свое будущее ради возрождения индийского народа. «Вы должны считать себя слугами Господа», – внушал он как-то вечером ученикам, собравшимся вокруг него во дворе матха, где они уселись под манговым деревом. Лицо его было обращено на запад, глаза мерцали в полумраке, а тело слегка вибрировало от странного духовного переживания.
Обведя взором санньясинов, Вивекананда встрепенулся: «Да и где еще вам искать Брахмана? Всевышний пребывает в каждом существе! Здесь, здесь явленный Брахман! Позор тем, кто пренебрегает видимым Брахманом, устремляясь к иным вещам! Прямо здесь, перед вами, воплощение Брахмана – не менее осязаемое, чем манго в ваших руках… Разве вы не видите? Здесь, здесь, здесь Брахман!!!»
Столько силы вложил Вивекананда в свои слова, что наступила глубокая тишина, как после долгой медитации, а ученики застыли в молчании, подобно мраморным статуям.
Никто уже не сомневался, что учитель намерен покинуть мир. Как-то раз братья-санньясины вспоминали былое, а среди прочего всплыло в памяти и пророчество Рамакришны, что Вивекананда уйдет из жизни по собственной воле, исполнив до конца свою миссию и осознав, кто он и откуда пришел. Один из братьев полушутя обратился к Вивекананде: «Как, ты уже знаешь, кто ты такой?» – и неожиданно услышал серьезный спокойный ответ: «Да, теперь я знаю!» Братья примолкли, и никто не возвращался к этой теме, но все ждали конца.
Однако Вивекананда словно и не собирался никуда уходить, наслаждаясь покоем монастырской жизни, проводя последние дни в выращивании цветов в саду и заботе о домашних животных. Болезни не отступали, а лишь усугублялись, но сам Вивекананда нередко проявлял способности к исцелению ближних, снимая самые тяжелы приступы несколькими словами молитвы. Тем не менее, он постепенно отстранялся от дел, перекладывая их на братьев, а вскоре велел разослать всем ученикам приглашения посетить матх, вызвав их даже из-за границы. Попросив календарь, он долго изучал праздники и астрологические прогнозы, и только потом люди догадались, что он выбирал день, благоприятный для расставания с телом. Прогуливаясь со Свами Преманандой по берегу Ганги, он также невзначай произнес, указав на сухое ровное место (теперь там стоит храм Вивекананды): «Когда я оставлю тело, кремируйте его здесь». Так мало-помалу он тщательно подготавливал ситуацию, чтобы его исчезновение с лица земли не повредило продолжению его дела.
И все же уход оказался внезапным, ибо весь последний день Вивекананда провел в обычных монастырских делах, посещая классы и наставляя учеников. Наступил вечер, и учитель начал погружаться в себя, а когда зазвонил колокол, призывая к пудже, направился в комнату для медитации. Обратившись лицом к священной Ганге, Вивекананда просил никого не входить до тех пор, пока он сам не позовет. Спустя несколько часов раздался его тихий голос, словно исходящий из глубины духа, и он попросил поспешившего на зов ученика овеять опахалом его голову. Вивекананда пролежал на постели неподвижно почти час, и было трудно понять, спит он или все еще медитирует. Внезапно по его рукам прошла дрожь, а грудь поднялась от глубокого вдоха, и тело снова затихло на пару минут. Затем учитель вдохнул еще раз, взгляд его сосредоточился на межбровье, лик засиял блаженством – и все…
Даже после подтверждения врача, что наступила именно смерть, никто не торопился в это поверить. Тело оставили в комнате на целые сутки в надежде, что Вивекананда еще вернется к обычному сознанию из какого-то высшего самадхи. Однако трупное окоченение становилось все более явным, и прах учителя было решено предать огню на выбранном месте. Некогда произнесенные Вивеканандой слова теперь обрели для покинутых учеников особый смысл: «Вероятно, наступит время, когда лучше оставить тело, сбросив его подобно изношенной одежде… Но я не намерен прекращать работу! Я буду вдохновлять людей повсюду во Вселенной до тех пор, пока весь мир не постигнет свое единство с Господом!»
Часть 4
«Все ленная Вивекананды» в проекте
Поделиться книгой: