Защитник

– Разумеется, пха'ге. Наше дело копать, копать и разглядывать. Ты прав, лишние сложности нам ни к чему.

* * *

Впрочем, здесь, так же, как в других местах, без сложностей не обходилось.

Обычно Фонд Развития Инопланетных Культур содействовал прогрессу архаических цивилизаций и рас, не обладавших развитой технологией, совершая это путем внедрения эстапов – элементов социального и технического прогресса. Эстап мог носить различные формы: это могла быть идея о шарообразности планеты или способ отсчета времени, мысль о преимуществе земледелия перед охотой и собирательством, проект ветряной мельницы, парового двигателя или соображения о том, что поедать своих сородичей неэтично даже в ритуальных целях. Со временем идея, подброшенная правильно и осторожно, приносила плоды; автохтоны начинали лепить горшки и варить мясо, добывать руду, строить города и отправляться в дальние странствия, чтобы найти свободные земли. При этом они были уверены, что всего добились сами – ибо, согласно уставу ФРИК, помощь оказывалась тайно, без явного контакта с прогрессируемой расой, и сотрудник Фонда работал на планете как настоящий «агент под прикрытием».

Такие контакты не обходились без проблем, ибо не все гуманоиды были похожи на землян, и в подобных случаях приходилось использовать биотрансформацию, метод длительный и не очень приятный.

Однако в последние годы был достигнут успех в перемещении разума на другие носители, неважно, естественные или искусственные, лишь бы они обладали достаточной емкостью и могли вместить человеческое сознание. Прежде такой процесс, известный уже пять столетий, считался делом уникальным и состоял в переносе личности в памятный кристалл со сложной структурой: роль нейронов в нем играли стереосенситивные молекулы, объединенные в трехмерную паутину. В эти кристаллы вмещалось сознание людей, имевших, в силу их гениального дара или накопленного опыта, особую ценность для ноосферы Земли. Этих обитателей Пантеона Славы привлекали к различным проектам в качестве советников и руководителей.

До недавних лет Ивару был имплантирован подобный кристалл с личностью его предка, коммодора Звездного Флота Питера Тревельяна-Красногорцева, героя войн с дроми. Фонд с пониманием относился к такому содружеству своих агентов с ментальными Советниками – это избавляло от одиночества в дальних странствиях и было весьма полезно в критической ситуации.

Но нынче предок Ивара находился не в телесной плоти своего потомка, а в управляющем модуле «Дельфина», корабля Фонда, кружившего около Лианы-Секунды. На него возлагались функции капитана и пилота; кроме того, в подчинении коммодора был экипаж, несколько универсальных роботов и Мозг, искусственный интеллект, вывезенный Тревельяном с Сайкатской станции. Он выполнял роль наблюдателя и орбитального разведчика.

Универсальный и быстрый способ перемещения разума являлся достижением инкарнологии, новой отрасли практической менталистики, возникшей всего десятилетие назад. Процесс был несложен: человека помещали в защитный модуль системы жизнеобеспечения, где хранилось его тело в бессознательном состоянии, тогда как разум, с помощью аппаратуры инкарнологов, мог быть внедрен, причем с довольно большого расстояния, в мозг инопланетного существа. Конечно, при этом мышление туземца-носителя подавлялось, разум незваного гостя доминировал, что вызывало вполне понятные этические проблемы. Тем не менее метод был испытан в мире Арханга, в условиях, абсолютно враждебных земному человеку и, собственно, любому гуманоиду. Архи, псевдоэнтомоны, подобные огромным насекомым, обитали в пещерных городах над ледяными пустынями, и заставить их прогрессировать без помощи достижений инкарнологии было бы крайне затруднительно. По этой причине первое испытание метода провел лично Ивар Тревельян, с честью выполнив одну из самых рискованных миссий Фонда[6]. Затем процедура была усовершенствована – теперь сознание переносили в искусственные тела, копирующие внешний облик представителей той или иной разумной расы. Это позволяло тайно присутствовать в любом мире, среди любых существ, как бы они ни отличались от землян и вообще от гуманоидов.

Тайно! Но на Лиане-Секунде в этом не было нужды. Экспедиция землян и хапторов пребывала здесь в прямом контакте с местным населением – более того, воздействие на лльяно и передача им каких-то полезных идей в задачу экспедиции не входили. Только изучение планеты и ее аборигенов, палеонтологические, археологические и этнографические исследования, первичное картирование материков (разумеется, с орбиты) и подготовка базового лагеря, станции, способной принять в будущем еще два-три десятка специалистов. Но явный контакт отнюдь не облегчал проблемы. Подобно всем агентам Фонда, Тревельян привык растворяться среди туземцев, ощущать себя одним из них, действовать по законам, принятым в их обществе, и не заботиться о дипломатии. Но здесь он был не лльяно, а хххфу, то есть Пришельцем с Небес, таким же, как другие земляне, хапторы, нильхази и торговцы-сервы, не раз посещавшие этот мир. Безусловно, по уровню развития лльяно были архаической расой, но особого свойства: благодаря контактам с сервами, они знали о размерах и шарообразности своей планеты и об истинной природе звезд, о других мирах и населяющих их народах, способных летать в пустоте с чудовищной скоростью. Случалось даже, что астронавты брали лльяно с собой, и одного из этих странников Тревельян пару лет назад встретил на Гондване. Для лльяно многое было привычным, и с давних времен не считалось чудесами.

Изучение, но не воздействие… Раскопки, походы в лес и к морским берегам, наблюдения за жизнью лльяно, долгие беседы с их старейшинами, сбор коллекций… Нетипичная миссия для ФРИК, и потому ее возглавил консул, самый удачливый и молодой в руководящем синклите. Тем более что против хапторов, своих коллег, он не имел никаких предубеждений.

* * *

После завтрака и краткого обсуждения дневных планов Ивар отправился в деревню. Несмотря на утренний час, уже стояла жара, но с моря задувал свежий ветер, умерявший зной. Лагерь экспедиции разбили в низких широтах, в самом центре Харшабаима, огромного континента, превосходившего по площади земные Евразию, Африку и Австралию, взятые вместе. Здесь царило вечное лето, тогда как в умеренных зонах климат был намного более суровым, хотя температура ниже минус пяти по Цельсию не опускалась. Цепочка внутренних морей у экватора делила Харшабаим на две части, северную и южную; их соединяли широкие перемычки, иногда гористые или рассеченные речными долинами. Происхождение столь причудливого рельефа пока оставалось неясным; возможно, в давние времена на материк рухнул астероид, развалившийся на дюжину осколков над экваториальной зоной, и моря – следы древних кратеров. Согласно другой гипотезе, причиной мог быть дрейф континентов, связавший две части Харшабаима в единое целое, сделавший полуострова сухопутными перемычками, а заливы – пресными морями, лишенными выхода в Мировой океан. Так или иначе, эти водные бассейны с течением лет обмелели, превратившись в эстуарии полноводных рек, а их берега поросли деревьями хх'бо, став весьма удобным местом для обитания лльяно. С запада на восток эта область тянулась по обе стороны экватора на тридцать тысяч километров.

Тропа, по которой шел Тревельян, рассекала рощицу местного бамбука хх'вадда, из которого лльяно мастерили копья и топорища, а из более крупных экземпляров – фляги, чаши и котлы. Долгое «хх» в их языке означало «растение», и к этому добавлялось нечто, определявшее свойства дерева или куста, цветка или травы. Хх'бо – дерево для жилья, хх'вадда – для копий и дротиков, хх'тта – для земляных орехов, а кустарник хх'пззр – место, где обитает ттх'пззр, крупный подземный варан… «Тхх» – «охота» или «зверь, подходящий для охоты», после чего следует его название… Очень простой и конкретный язык, но совершенно непригодный для человеческой гортани; в нем было пятьдесят два согласных звука и только три гласных, которые отдаленно походили на «а», «о» и «у».

Невысоко в небе проплыло «летающее крыло», флаер хапторов, доставленный на планету «Дельфином». Сигеру'кшу вместе с ассистентами, Инанту и Алисой отправлялся на раскоп… В распоряжении миссии было несколько наземных и воздушных аппаратов, но пришлось взять этот флаер – земной транспорт не очень подходил для хапторов. Запрокинув голову, Ивар полюбовался на алые солнечные отблески, игравшие на корпусе машины, и вздохнул. На миг представилась ему Алиса – сидит, поджав ноги, в огромном кресле, в котором можно поместить трех девушек ее комплекции… Сегодня летели недалеко, на третий раскоп, находившийся на южном берегу Моря Тысячи Островов.

Он снова зашагал по тропинке. Заросли бамбука кончились, и впереди замаячило селение Хх'бо татор ракка – Место, где много хх'бо, или просто Ракка, как называли его члены миссии. Деревня была многолюдной – полторы тысячи взрослых и несколько сотен детей разного возраста. От лесного массива ее отличали только струившийся к небу дым костров, немногие рукотворные строения, мостики над ручьями и дорожки, протоптанные между гигантскими деревьями. Плоское, слегка приподнятое, похожее на пень основание хх'бо было окружено мощным частоколом ветвей, смыкавшихся в вышине, их покрывали ветки поменьше и широкие прочные листья, так что дерево напоминало башню, полую внутри. Это пространство, разгороженное на ярусы, служило жилищем для семейной ячейки из четырех, пяти или шести взрослых лльяно и их малолетних отпрысков. Места хватало – даже десять человек, взявшись за руки, не смогли бы обхватить основание хх'бо.

Деревня встретила Тревельяна тишиной, прохладой, запахами шерсти, жареного мяса и каши из земляных орехов. Охотники уже отправились в лес, мастера сидели под своими навесами, жены тех и других кормили детишек у речной заводи, где пылали костры – это место называлось «там, где вода и огонь». Почти никого не встретив, Ивар добрался до большой площадки «там, где танцуют», находившейся в центре селения. Ее окружали девять складов с шерстью и навес на прочных столбах, крытый листьями хх'бо, который играл роль галереи местного творчества и выставки товаров. Здесь хранились сотни больших и малых фигурок, вырезанных с великим тщанием из кости и древесины разных пород, сплетенные из шерсти циновки, кожаные сумки и пояса, украшенные орнаментом из раковин, куски янтаря, в котором застыли навеки мелкие, но жутковатые твари, вымершие миллионы лет назад. Перед этим собранием редкостей и сокровищ расположились на травяных подстилках старые мастера, самые уважаемые лльяно в поселении. Им перевалило за сотню местных лет, но шерсть их была густой и мягкой, с темени и висков свисали пряди длинных, тщательно расчесанных волос, на лицах, заросших пушком, блестели крохотные глазки, приоткрытые мощные челюсти обнажали острые зубы. Их было шестеро – секстет старейшин, похожих на копны серого, бурого и желтоватого сена, перевязанного ремнями. Все упитанные, плотные, но невысокие – сидя, они доставали Ивару до пояса.

Он опустился на землю рядом с ними и произнес:

– Радуюсь, видя почтенных мастеров. Длинной вам шерсти, прочного дерева и свежего мяса.

– И твоя шерсть пусть будет длинна, а когти остры, – отозвался на альфа-лльяно старый Шарбу. Его брат, тоже Шарбу, вытянул верхнюю конечность, поросшую бурым мехом, и в знак приязни потрепал рукав гостя. «Вот у кого когти острые, – мелькнуло у Ивара в голове. – Острые и прямые, словно пять маленьких кинжалов, а пальцы короткие – удивительно, что они так искусны в плетении и резьбе!»

Хахт, другой мастер, тоже с бурой шерстью, отложил деревяшку, которую ковырял ножом, и осведомился:

– Сыт ли ты? Что ты ел на закате и на восходе?

– Сыт, – ответил Тревельян. – У меня есть мясо с моей планеты, сочное и вкусное. А что ели вы?

Шарбу-первый облизнулся.

– Оууу-аа! В ловчую яму попал тхх'окл, тоже сочный и вкусный.

– И жирный! – с энтузиазмом добавил Шарбу-второй. – Такой жирный, что мы не жарили мясо, а съели все, что принесли охотники.

Тхх'окл, как и тхх'пззр, был животным для охоты – в отличие от шорро, «ночных молчаливых», смертельно опасных хищников. Впрочем, тхх'окл, крупный олень с пятнистой, словно у леопарда, шкурой, тоже не относился к безобидным тварям – попадать ему на рога не стоило.

Рахаш, полировавший камнем фигурку какого-то зверя, промолвил на земной лингве:

– Ты, Увва, старший-главный в свой дом. Ты ходить сюда и говорить уважительно. Тхх'окл мы съели, но остался ттх'руу. Тоже оченно вкусный! Ты его укусить и в брюхо?

Всюду, где побывал Тревельян, предложение пищи считалось знаком доверия и почета. Вероятно, то было вселенским законом, единым и нерушимым для всей Галактики; не зря же Йездан Сероокий, легендарный пророк кни'лина, сказал: еда и питье – вот узы, соединяющие каждого с каждым. Есть черепаху тхх'руу Ивар не собирался, но отказ сформулировал с отменной учтивостью:

– Мое брюхо переполнено. Лопнет, если проглочу хоть кусочек.

– Тогда ты не напрягаться, – сказал Рахаш. – С брюхо надо сберегательно. Брюхо – вихрь жизненной сила.

Рахаш был в селении одним из четырех Говорильников, владевшим языками землян, хапторов и нильхази. Пусть не в совершенстве, но все-таки его было можно понять, так же, как путника-лльяно, с которым Ивар встретился на Гондване. Правда, тот знаток языков не выглядел таким ухоженным и чистым, как старейшины Хх'бо татор ракка, и от него тянуло неприятным запашком. Вполне понятно! Кто на Гондване стал бы его вычесывать, выбирать репейники из шкуры и острить когти? Гондвана была планетой отдыха для землян и дружественных рас, там занимались парусным спортом, пили вино, танцевали и купались в теплом море.

Лльяно представлял там не больший интерес, чем медведь в зоопарке.

Они поговорили о погоде, об охоте и статуэтках, над которыми трудились Хахт, Рахаш и братья Сукур, самые старые из мастеров, чьи шкуры отливали желтизной. Сукур-второй позволил Ивару коснуться своих инструментов: десятка ножей причудливой формы, пилок, стамесок, шильев и сверл. Все из синеватой блестящей субстанции – видимо, из сплава, произведенного в астроидах за сотни парсеков от Лианы-Секунды.

Несомненно, торговля с сервами лоона эо процветала.

Появились две юные самочки с гребнями, пристроились за спинами старейшин и начали вычесывать им шерсть. У каждой – набор гребешков из разноцветного пластика, частых и покрупнее, тоже доставленных сервами. Гребни и приспособления для резьбы являлись важной частью товарооборота; их выменивали на шерсть, янтарь, фигурки и кожаные изделия.

Не прекращая беседы, Тревельян следил за работой самочек.

«Искусные куаферы, – подумалось ему, – не просто стараются, а делают дело с благоговением, будто священный обряд». Разумных рас, покрытых шерстью, в Галактике было немного; пожалуй, кроме лльяно он знал только одну – четырехруких парапримов, чья цивилизация в ряде моментов превосходила земную. Уровень культуры этих существ был исключительно высок, но и они отдавали должное ритуалу вычесывания. Несомненно, этот акт имел и эротический оттенок – вычесывали друг друга лишь члены одной семейной группы парапримов.

Наконец с разговорами о погоде и охоте было покончено, и Тревельян издал звук внимания, стараясь имитировать его как можно тщательнее:

– Оууу-аа! Хочу сказать о важном.

– Мы слушаем, – произнес Шарбу-первый, а Рахаш даже откинул с уха длинную прядь волос.

– Тза, – промолвил Ивар, и обе самочки тут же зашлись булькающим смехом. Кажется, Тза был не очень популярен у женского пола. – Тза, – повторил он, – приходит к моему жилищу и оскорбляет моих друзей. Говорит такие слова, что я не могу повторить.

Старейшины отложили инструменты и переглянулись.

– Он молод и потому непочтителен, – сказали в один голос братья Сукур.

– Его шерсть не длиннее когтя, – добавил Шарбу-первый.

– А коготь мелкий и тупой, как лезвие испорченного ножа, – поддержал брата Шарбу-второй.

– Он еще бегает на четвереньках, – добавил Хахт.

– Стоит ли главному-старшему обижаться на глупца? – подвел итог Рахаш.

Тревельян поскреб живот, что было знаком недовольства.

– Я не обижаюсь. Но в моем доме живут такие существа, как я, и другие, большие безволосые, с шишками на голове. Они очень, очень гордые. Не прощают обид. Боюсь, шкура Тза не слишком прочно держится на его костях.

Старейшины снова обменялись взглядами и перешли на свой язык: Рахаш завизжал, зафыркал, остальные ответили ему руладами в тональности колоратурного сопрано. При всем желании Ивар не мог понять, о чем они толкуют, но, кажется, спор был жаркий. Что до девиц с гребешками, те, не отрываясь от своих трудов, продолжали хихикать.

Их смех напомнил Тревельяну звуки, какие издает закипающий чайник.

Спустя изрядное время Рахаш сказал на земной лингве:

– Пять тонкий палка по хребтине. Ты удовольствован?

Ивар задумчиво поглядел вверх, на темно-зеленую листву деревьев хх'бо.

– В моем доме живет моя самка.

– Знаем, – подтвердил Шарбу-второй. – Очень хорошая. Носит сладкий-черный для ффа'тахх. Шкура тут, – он коснулся головы, – словно у наших дочерей.

– Она очень умная и понимает альфа-язык, – сказал Тревельян.

– Понимает все слова Тза. Нехорошо! Совсем непочтительно!

Старейшины снова принялись совещаться, повизгивая и стуча по земле рукоятями ножей. Кажется, на сей раз их мнение было единодушным.

– Пять толстый палка, – наконец предложил Рахаш.

Тревельян обвел взглядом навесы с тюками шерсти. Судя по их количеству, сервы могли появиться в любой момент.

– Прилетят те, кто торгует, дает за шерсть ножи и гребни. Прилетят, а Тза примется скакать у их корабля и вопить: безволосые! Проткну вам брюхо копьем! Сдеру шкуру и натяну на барабан! Паршивые хххфу, смердящее мясо! Пропляшу танец победы на ваших костях! Скажет так, они обидятся и улетят. Навсегда! И не будет больше ножей и гребней.

Челюсти у старейшин отвисли, когтистые лапы затряслись.

Потом Рахаш с размаха всадил в землю стамеску и разразился яростным воем:

– Оууаоуоу! Голова без ума! Отродье большой молчаливый! Двадцать толстый палка!

– Тридцать короткошерстному! – взвизгнул Шарбу-второй.

Мастера закивали, мгновенно осознав выгоды толерантности.

– Нет, – промолвил Ивар, – тридцать и даже двадцать палок слишком много. Тза протянет ноги, никогда не поумнеет и шерсти с него не получишь. Вот десять – в самый раз! И палка должна быть такой толщины. – Он поднял руку с двумя сомкнутыми пальцами. – Такая, и не больше!

Осмотрев его ладонь, Рахаш сделал знак согласия и повторил:

– Такая, как ты показать. Мы уважительно к тебе, к твой самка и твой друг большой безволосый с шишками. Никто его не обижать!

– Это мудро, – сказал Тревельян и поднялся. – Безволосый не очень ловок, но он сильнее ночного молчаливого. Наступит на Тза ногой, будет шкура с мелкими костями. Лучше уж десять палок!

С этими словами он повернулся и зашагал к окраине селения.

Стайка ффа'тахх, уже вкусивших утреннюю трапезу, увязалась следом.

Дословно ффа'тахх означало «те, кто бегает на четвереньках», то есть попросту дети – они и впрямь в первые годы жизни перемещались в основном на четырех конечностях. Малыши у лльяно были на редкость милые, похожие на медвежат в пушистых шубках, с почти лишенными волос мордашками. Десять или двенадцать, ворча и повизгивая, плотно окружили Ивара, вцепились в штанины и заверещали:

– Шшккл, шшккл, шкклл! Сладкий-черный дай! Шшккл! Оууу-аа!

– Дай, дай, дай! Шшккл, сладкий-черный!

Он знал, что Алиса таскает маленьким лльяно шоколад. Это не было нарушением правил – их метаболизм не слишком отличался от человеческого, и знакомец Ивара на Гондване ел земную пищу без неприятных последствий. Сладкое лльяно любили. Памятуя об этом, Ивар взял с собой шоколад и сейчас принялся ломать плитку, оделяя малышей вожделенным лакомством.

Они отстали только на лесной опушке, у рощицы хх'вадда.

Миновав заросли гладких желтых стволов, Тревельян очутился на морском берегу, вблизи здания базы. Он неторопливо зашагал к приплюснутой серебристой полусфере, связанной щупальцами тоннелей с ангаром, складом экспонатов и хозяйственными блоками, но вдруг замер, подняв взгляд к лазурным небесам. Предку хотелось поговорить. При жизни Питер Тревельян-Красногорцев по прозвищу Командор был человеком общительным; переместившись в памятный кристалл, он не избавился от этой привычки.

«Чем занят, мальчик мой?»

«Решаю дипломатические проблемы».

«Успешно?»

«Разумеется. Десять толстых палок по хребтине», – сообщил Ивар и принялся рассказывать деду про наглеца Тза и приговор старейшин.

Хотя Командор находился в двенадцати мегаметрах от планеты, это не было помехой для ментальной связи. Дистанция не космическая; на таком расстоянии они могли общаться столь же свободно, как если бы памятный кристалл оставался в виске Тревельяна.

Выслушав его, дед с минуту раздумывал над услышанным, потом заметил:

«В каждом племени есть молодые дураки. Помню одного энсина – вырастил гребень из волос на голове и покрасил его зеленым и розовым.

Едва не отставили с Флота».

«И что с ним было дальше?» – полюбопытствовал Ивар.

«Дураки либо умирают по-глупому, либо избавляются от дурости. Этот сделался умнее. – Пауза. – Погиб с честью на «Палладе», рядом со мной. Сгорел у орудийной панели. – Дед испустил ментальный вздох. – Даже горсти праха не осталось…»

Предок Ивара командовал в былые годы тяжелым крейсером «Паллада», сражался в эпоху звездных войн с кни'лина, хапторами и дроми, совершил немало подвигов, был отмечен боевыми наградами и пал смертью храбрых пять веков назад на мостике своего корабля. Он погиб в знаменитой битве у звезды Бетельгейзе, когда три земных крейсера разгромили армаду дроми, доказав врагам Федерации, что в Галактике появилась могучая, воинственная и хорошо вооруженная раса. Но до славной своей гибели старик летал и дрался более семи десятилетий, горел в потоках плазмы, замерзал на ледяных астероидах, командовал десантами, был ранен восемь раз и женат четырежды – словом, накопил огромный опыт. Он являлся незаменимым советником для Тревельяна, но не это было главным. Любовь, уважение, благодарность… еще забавлявшая их игра в деда и внука, хотя их разделяла половина тысячелетия… Но об этом они никогда не говорили.

– Надеюсь, Тза тоже поумнеет, – вслух промолвил Ивар. – Десять толстых палок очень способствуют вразумлению.

«Вполне, – согласился дед. Потом спросил: – Где твоя боевая подруга? Хотелось бы на нее полюбоваться. Она так похожа на Ксению…»

Ксения была первой супругой Командора, и от их сына Ивар вел свой род. Она родилась на Тхаре, так же, как жена Ивара, и, по данным местных архивов, пребывала там во все свои года, даже в период оккупации флотом дроми[7].

«Алиса на раскопе, – сообщил Тревельян, – на третьем раскопе, вместе с Инанту и хапторами. Можешь на нее взглянуть. Корабельная оптика в твоем распоряжении».

В первые дни у деда с Алисой были проблемы. Выбор Ивара он одобрял и очень рассчитывал на скорое потомство, а вот Алиса Виктория полагала его лишним довеском к семейному счастью. Женщине с Тхары, планеты строгих нравов, трудно мириться с тем, что в любимом человеке живет еще одно сознание, тайный свидетель ласк, поцелуев и прочих интимных моментов. Хотя Ивар мог по своему желанию прервать контакт с памятным кристаллом, Алису не покидало чувство, что за ней надзирают и подглядывают. В общем, имплант удалили, и отношения наладились.

Командор, однако, обид не затаил – как человек, проживший долгую жизнь, он обладал изрядным опытом, и женские причуды его не раздражали. Больше того, за минувшие годы Алиса стала ему дорога – не потому, что волею судеб оказалась женой далекого потомка, но по иным причинам. Ему нравились люди твердого нрава, отчаянные и своевольные, он любил храбрецов и сам был таким, а рыбак рыбака видит издалека. Словом, он ощущал в Алисе родственную душу.

– Ты можешь на нее взглянуть? – вслух спросил Тревельян. – Что она делает? Копается в пыли тысячелетий вместе с роботами? Разбирает и пакует экспонаты? Или учит Сигеру, как вести раскопки?

Командор послал ему ментальную усмешку.