Злые боги Нью-Йорка

– Предположим, – начал мой брат, – ты сторонишься дам, всех и всяких, днем и ночью, а вместо них ищешь парня, с которым привык подниматься в кровать по черной лестнице. Тогда ты молли. Я прав?

Я молча кивнул. Аргумент был неприступным.

– Теперь предположим, что ты дружишь с молли – симпатичным молодым демократом; кстати, он живет здесь – и нравишься ему, так что ему очень хочется шутки ради оказать тебе французскую услугу, время от времени. Ты следишь за моей мыслью, да?

Я следил. А заодно как следует глотнул из стакана, припомнив ту давнюю ночь, когда я впервые увидел этот акт: шлюха сидела на ящике в переулке и зарабатывала ртом себе на ужин.

– А теперь предположим, что ты частенько пускаешь его на свои колени, оба веселятся, и никакого вреда. Где же тут содомия?

Я тяжело покачал головой, думая, как бы избавиться от интересных, но неуместных мыслей о моем родственничке, а вместо них сосредоточиться на уместных. На том, о чем сейчас стоит подумать.

– Вал, там девятнадцать мертвых птенчиков. Плюс тот, которого мы уже видели.

Лицо брата потемнело.

– Что?

– Не заставляй меня повторять.

Выказав очень не характерную для себя понятливость, Вал наклонился и приготовился слушать. И я вывалил на него все. Почти все. Я рассказал о залитом кровью привидении, которое врезалось в мои колени, о том, как Птичка Дейли предупредила нас о смерти Лиама, и объяснил, что она привела меня, Мэтселла и Писта к ужасному подземному кладу. Я опустил только одно – что Птичка пока живет у меня. Я просто не знал, как это объяснить брату. Между тем, мы оба были слишком нетерпеливы, чтобы слушать друг друга. Валентайн, к примеру, похоже, не уловил, чем так важен бордель Шелковой Марш, даже с учетом названного числа трупов.

– Тут по десятку борделей в каждом квартале, совершенно одинаковых, и кто угодно может наложить лапы на пискунов, – раздраженно сказал он. Наркотики всегда делали его раздражительным, не говоря уже о легкомысленности, как у шлюхи с гарантированным клиентом. – Не могли же все эти мертвые дети появиться из одного дома. Во всяком случае, у Шелковой они старше. И с чего бы ей душить собственный источник монет? Нечего и думать, что она тут замешана.

– Оттуда пришла Птичка, – повторил я. – И Лиам, птенчик с вырезанным крестом. Ты его припоминаешь, а? Убитый ребенок, которого ты хотел опознать. Так я опознал его и нашел еще два десятка других. Ты отрицаешь участие этой чудовищной женщины, потому что спишь с ней, или просто хочешь получить кулаком в челюсть?

– Она – источник дохода партии. Ты же ее не знаешь, зачем называть ее чудовищем?

Я взъерошил волосы.

– Может, потому, что она делает из птенчиков мэб?

– О чем ты говоришь? Им всем не меньше пятнадцати. Сколько тебе было, Тимми, когда ты впервые задрал девчонке платье на лугу? Или тебе до сих пор не доводилось?

– Шестнадцать. Птичке Дейли – десять лет. Ты видишь разницу? Пожалуйста, скажи, что ты ее видишь.

Вал задумался. Потер ногти о густую поросль на груди. Не помогло. Тогда он сцепил руки вместе и обхватил ими колено.

– Это слишком рано, – признал он. – Ты уверен, что она пришла от Шелковой?

– Ты туп или просто залился морфином?

– Обманут, – отрезал он. – Как ни крути, Шелковая всегда знает, когда я приду.

– Само собой. Хочешь знать, почему я злюсь?

– Не особо. Ты злишься на меня с тысяча восемьсот двадцать восьмого…

– Я злюсь на тебя, – прошипел я, – потому что сейчас мы должны допрашивать эту женщину, а не спорить о принципах содомии или обсуждать, не рано ли в десять лет становиться звездочеткой.

Брат встал и допил свой стакан. Я поступил так же, ощущая, как густое сладкое пойло скользнуло в мои кишки. Валентайн расплылся в злокозненной ухмылке. На одно мгновение мужчина с мешками под глазами превратился в мальчишку в коротких штанишках.

– Ну, Тимоти, ты стал настоящей «медной звездой». – Втирает соль в раны, как всегда. – Такое рвение. Я же говорил тебе, а? Говорил. Намного лучше моих патрульных; за весь день они ни черта не нарыли. Пойдем к Шелковой. Я даже угощу тебя, если захочешь. За счет заведения.

Непросто описать Шелковую Марш, когда смотришь на нее. Совершенно не тот эффект. Так что я лучше расскажу, как она выглядела в одном из массивных венецианских зеркал в зале. Окруженная позолоченной ореховой мебелью, обитой темно-фиолетовым бархатом, освещенная хрустальной люстрой, искрящейся, как грани бриллианта.

На ней было простое, но безупречное платье из черного атласа, какие носят театральные куртизанки, и это навело меня на мысль, что она привыкла заниматься своими делами на третьем ярусе театра Бауэри. Вволю румян, искусно смешанных. Вокруг, как кусочек весны, пляшет аромат фиалок. Она стояла, положив белоснежную руку на край палисандрового пианино, а в другой руке держала бокал с шампанским. Глядя на нее, можно подумать, что она прекрасна. Но глядя на ее отражение, понимаешь – это не так. Не так, как Мерси, с ее двумя-тремя безупречными несовершенствами. У Шелковой Марш были светло-русые волосы, свободно собранные на затылке, и очень тонкие черты лица. Все очень женственное, хрупкое и мягкое, совсем не похоже на Мерси, и губы как воздушный поцелуй. Но в зеркале она выглядела учением о красоте, а не красавицей. Беспечные ореховые глаза с синими зрачками, рот улыбается в бесконечном усилии привлечь. Ничего надежного, прочного, лишь минутное удовольствие.

И в зеркале видно, что она совершенно лишена человеческого сопереживания. Эта тоненькая струнка, которая связывает людей со знакомыми и незнакомцами, перерезана. Я вспомнил, как побледнела Птичка.

«Она здесь, да? Она нашла меня?»

– Не знаю, льстит ли мне ваше неожиданное появление или расстраивает, поскольку, не зная о твоем приходе, я не освободила для тебя всю ночь, – сказала она моему брату.

Я практически насильно влил в Вала две пинты теплого кофе с коньяком, заставил засунуть голову под холодную воду из кротонской колонки и прикрепил к жилету медную звезду, когда он застегнул рубашку. Брат по-прежнему выглядел как лезвие зазубренного ножа, пальцы дергались наподобие раздавленного паука. Но несмотря на это, и даже несмотря на тело пожарного и мрачно-веселое розовощекое лицо уличного мальчишки, нечто заставляло обратить на него внимание даже в зале Шелковой Марш. Я задумался, что именно.

– Или ты не хочешь бесплатно провести со мной время? – жеманно добавила она.

Валентайн выглядит как обычно, решил я. Просто мне никогда не доводилось бывать в одной комнате с тем, кто влюблен в него. Незатейливо.

– Нас привело дело, а не удовольствие, моя дорогая туфелька, – бодро ответил Вал, когда она протянула нам бокалы с шампанским. – Помимо пожаров, я взялся за полицейскую работу, раз уж теперь есть за что браться. И Тим тоже.

– Я рада наконец-то познакомиться с братом Вала, – сказала она с расчетливой улыбкой. – Он часто о вас рассказывает.

Страшноватое замечание, лучше не отзываться.

– Так я зашел помочь, – продолжал Вал. – Давай, поболтай со мной. Что мы можем для тебя сделать?

Шелковая Марш, лицо ангела, склонила голову набок:

– Спасибо, но я тебя не понимаю.

– Твои звездочетки. Одного из них успокоили. Вот я и зашел помочь.

Очаровательный ротик приоткрылся, а потом скривился в тревоге.

– Ты хочешь сказать, что… о нет, это так ужасно. Все мои сестрички здесь, но сбежал Лиам, мальчик-слуга. Его кто-то нашел?

– Да, и когда мы отыщем человека, который нашел его первым, мы подвесим этого парня за шею, если ты меня понимаешь.

– Господи, – выдохнула она, хватаясь за руку Вала.

Плохой, слабый предлог коснуться моего брата, подумал я.

– Мы так боялись за него, но молились, чтобы он вернулся.

– А этот ваш… мальчик-слуга, – сказал я. – Когда он пропал?

– Должно быть, с неделю назад.

Теперь я знал: она играет с нами. Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я столкнулся с Птичкой на Элизабет-стрит, сегодня утром я услышал о найденном теле Лиама, опознал его и днем отправился в могильник. А значит, вчера Лиам был еще жив и находился в доме Шелковой Марш, поскольку фраза «они разрежут его на куски», несомненно, определяла будущее. Птичка Дейли, подумал я, не что иное, как дар Божий. Птичка Дейли, лгунья, которая указывала на правду, как стрелка компаса.

Мои размышления прервал явственный звук удара плетки о тело.

– Мадам Марш, в вашем заведении кого-то избивают? – спросил я со сталью в голосе.

– Да, – чуть покраснев, ответила она. – Но уверяю вас, мистер Сприггс заранее оплачивает такую услугу. С вашего разрешения, мистер Уайлд, я бы хотела покрыть расходы на похороны Лиама. Все будут безутешны, когда узнают о его смерти.

– Это был бы красивый жест, – улыбаясь, согласился Вал.

Только чудовищным усилием воли мне удалось не закатить глаза.

– Вы уверены, что ни одна из ваших прочих… сестричек… не пропала? – спросил я.

– А почему вы спрашиваете, мистер Уайлд?

– Мы беспокоимся за других людей поблизости, – просто ответил я.

– Люди все время ходят туда-сюда, будто здесь пожарное депо, – сказала она, примирительно пожав плечиком, явно в адрес Вала. – Но сегодня за ужином были все, если это вас убедит.

– В таком случае, мадам Марш, не могли бы мы взглянуть на ваш подвал?

– Подвал? Валентайн, три доллара хватит на простую церемонию? – спросила она, вытаскивая из красного бархатного кошелька несколько золотых долларов и вкладывая их в ладонь Вала. – Конечно, вы можете осмотреть мой подвал. Но зачем?

– Моя прихоть, – ответил я, пока Вал засовывал взятку себе в карман.

Мы спустились в подвал с масляной лампой. Как я и ожидал, там ничего не было. Хотя это ничего стоило изучить. Прямоугольное пространство с земляными стенами, прохладное и хорошо проветриваемое для подземного помещения, несколько коробок со всяким барахлом и жуткий портновский манекен в углу, на свету поблескивают воткнутые булавки. Все чисто. Слишком чисто для подвала – ни паутины, ни тараканов, а летом в каждом подвале есть тараканы. Если Лиам истек здесь кровью, и не в бочке, о чем говорила ночная рубашка Птички, никаких следов не осталось.

И тут я ухватил за хвост одну идею. Довольно красивую идею. Меня кольнуло возбуждение, острое, как змеиный укус.

– Очень мило с вашей стороны оплатить похороны Лиама, – обернувшись, небрежно сказал я. – Интересно, все ли ваши сестры так же… щедры, как и вы. Если так, я бы с удовольствием познакомился с ними.

– Ну и пыл, Тим, – одобрил Вал, вытаскивая из кармана половинку сигары. – Правильно, попробуй бархотку.

– Я рада признать, что все мы в этом доме щедро дарим свой пыл, – с понимающей улыбкой ответила Шелковая Марш. – Пойдемте, я отведу вас наверх. Кое-кто из моих девочек сегодня грустит в одиночестве.

Когда мы вернулись в салон, я уже допил шампанское, и хозяйка вновь наполнила все три бокала. Я развалился в кресле, расставив ноги, в манере, которую я сотни раз наблюдал у брата, и взглянул на него из-под шляпы. Вал закурил сигару, и запах табака, как призрак, пополз по комнате.

– Рози сегодня свободна, мистер Уайлд, и с удовольствием познакомится с вами поближе, – сказала Шелковая Марш, присев на ручку кресла моего брата.

– Знаете… – я прочистил горло. – Видите ли, я немного… привередливый. Мне не нравится быть с… опытными девушками. С теми, у которых уже были десятки мужчин. Я люблю показать девочке штучку-другую, немного развлечь ее. Сколько лет Рози?

Шелковая Марш моргнула, взъерошила Валу волосы.

– Ей восемнадцать, мистер Уайлд. Но Лили пятнадцать, если вы подождете ее полчаса.

– Я имел в виду немного не это, – с хитрецой заметил я.

Брат подмигнул мне из-за спины мадам Марш.

– Мой Тим – немного с бесинкой, – сказал он. – Но никому не вредит, и обходится он с ними по-честному. Даже нежничает. Однако, боюсь, ему подходят только девицы помладше – стоит розе распуститься, и всё, интерес утерян.

Дрожь сдержать трудно. Но я справился. Я не мог решить, врезать ли брату за такие непристойные слова или пожать ему руку за смекалку.

– О, – тихо промолвила мадам Марш. – Боюсь, мы не обслуживаем такие пристрастия.

– Какая досада, – вздохнул Валентайн. – Если бы Тиму нашлось занятие… ну, мне тоже нужно как-то провести время, верно?

«Злобный, порочный, опасный человек», – подумал я и встал, мысленно аплодируя брату.

Лицо Шелковой Марш смягчилось.

– Если подумать, здесь есть девочка, которая помогает мне с шитьем и починкой одежды.

– Грандиозно! Правда, знаешь, что Тим вправду любит? Когда он с маленькой мисс, для него нет ничего лучше, чем мальчик-птенчик рядышком. Показывает пискуну всякие способы, а то и дает ему поиграть. Твоего Лиама больше нет, и упокой его Господь, но, может, есть… ну, я не знаю… какой-нибудь мальчишка-конюх или еще что… Вот этот самый Тимоти Уайлд был бы в восторге, – сказал он, протягивая ей назад три золотые монеты.

Преодолевая тошноту, я улыбнулся моему отвратительному, развратному, жутко умному брату и прикусил язык.

– А ведь я думала, что во всем Нью-Йорке не найти так очаровательно развратного мужчину, как ваш брат, – нежно рассмеялась Шелковая Марш, немного откинувшись назад.

– Вы абсолютно правы, – сухо заверил ее я. – Я просто люблю немного порадовать птенчиков.

Заверив нас, что эти просьбы не доставят никому неудобств, Шелковая Марш встала и позвонила в два колокольчика. У мальчика-конюшенного, сказала она мне, своеобразные пристрастия. Немного странные. Но он хороший мальчик, и они все равно его любят. Она понимает, я не стану возражать против его чудачеств.

Через несколько минут по лестнице спустились двое детей. Девочка одиннадцати или двенадцати лет, с забранными назад каштановыми волосами, как у Птички, с припухшим со сна лицом, в такой же дорогой ночной рубашке – слава богу, без следов крови. Другим был тот самый тонкокостный ирландский мальчик, которого я предостерегал от кражи патоки незадолго до пожара, уничтожившего «Устричный погребок Ника», в похожей ночной рубашке и с накрашенными губами. При виде его у меня отпала челюсть, а легкие полыхнули огнем. Оба были явно под действием недавно принятой дозы лауданума.

– Просыпайтесь, дорогие мои. Нил, София, этому господину хотелось бы вас порадовать.

– Так оно и будет, – согласился Валентайн, поднимаясь на ноги; я тоже встал. – Вы хотите взять с собой что-нибудь сверху?

Напуганная София ничего не сказала. Нил – зоркий глаз птенчика безошибочно узнал меня, даже под повязкой и шляпой – покачал головой, его пальцы дрогнули, как коготки воробушка.

– У вас есть обувь? – добавил я.

Еще один испуганный взгляд, еще одно отрицание.

– Что это значит? – воскликнула мадам Марш. – Они живут здесь!

– Уже нет, – сказал я.

– Знаешь, дорогая моя курочка, – заметил Вал, – звездочетство-то незаконно. Я вот не знал. Я был неученым пожарным кроликом, едва очухался после встряски. Но они сказали, противозаконная штуковина. Трудно поверить, правда? В общем, эти двое сейчас уходят.

Черты Шелковой Марш, цветущую розу, разметало в разные стороны, растерзало ветром. Мелькнула ярость, за ней – тупая боль, когда она взглянула на моего брата, а после – вынужденное согласие. Я, в общем, не жестокий человек и не горжусь собственным злорадством. Но сейчас я был рад до глубины души.

– Может, вы хотите забрать еще что-нибудь, мистер Уайлд? Валентайн?

Она провела рукой по черному атласному лифу. Блестящее представление, и ни капли видимой ярости.