Болтливые куклы

На следующий день ему принесли чистую одежду, помогли облачиться в нее и усадили в кресло, в каких по городу носят господ. Шен Ри ждал, что его вернут в знакомую актерскую келью, но вместо этого он попал в покои настоятеля.

Седой старик с белыми мраморными глазами был немногословен.

- Я получил знамение, - холодным голосом сообщил он. - Великая Небесная богиня говорит, что ты довольно послужил ей, Шен из рода Ри. Теперь она отпускает тебя, - настоятель указал на дверь и бесстрастно обрушил мир на голову Шена: - Ты возвращаешься домой.

Дракон

1.

Я открыла глаза и обнаружила, что за окном давно уже день. Не утро, а именно день - солнце светило прямо в окно моей спальни, от его ярких лучей я и проснулась.

В голове была пустота. В душе - боль, глубокая, как рана из прошлой жизни.

Я зажмурила глаза, пытаясь понять, где заканчивается сон и начинается явь.

Нет, я совершенно точно знала, кто я, где я, что было вчера, и что нужно сделать сегодня. Но с чувствами все оказалось гораздо сложней. Мне никак удавалось отделить образ куклы, сидящей на столе моего деда от образа живого черноволосого мальчика с блестящими иссиня-черными глазами. Мальчика, который все еще кричал в моем сне, все еще летал в моей памяти, все еще улыбался своей необычной, словно обращенной внутрь улыбкой.

- Шен... - его имя, как всегда, слетело с губ слишком быстро. Хотелось повторить его снова и снова. Хотелось ворваться в кабинет и прижать к себе хрупкую куклу, прижать к самому сердцу, как будто так можно почувствовать биение крошечного сердца. Вместо этого я лежала в своей кровати и молча глотала невидимые слезы. Потому что... ну невозможно ведь так откровенно показывать свою жалость и чувства ЖИВОМУ настоящему человеку. А Шен Ри для меня стал не просто живым - он стал частью меня, моей жизни, моей души.

Я стиснула край одеяла и не сдержала возгласа, который рвался из самого сердца:

- Как же так, Шен?.. Почему ТАК?

И что было дальше?

В конце концов я, конечно, выбралась из кровати, поплелась в ванную и долго держала голову под струей прохладной воды, пока та не натекла мне в уши, чего я страшно не люблю.

Потом я старательно почистила зубы.

Потом сварила себе крепкий черный кофе без сахара и выпила его, закусывая тонким имбирным печеньем.

Потом снова почистила зубы, надела вместо пижамы свою любимую майку-алкоголичку до колен и зачем-то накрасила ногти бордовым лаком.

И только после этого, так и не собравшись ни с мыслями, ни с чувствами, решилась наконец зайти в библиотеку.

Шен сидел на клавишах, чуть склонив голову на бок, его длинные ладони упирались в буквы 'у' и 'р'.

Я оседлала старый венский стул, положила руки и подбородок на его изогнутую деревянную спинку и сказала:

- Привет, Шен.

Утреннее солнце, отраженное окнами дома напротив, играло в его нитяных волосах. И это была кукла, просто кукла. Она не умела разговаривать.

- Ты так и не сказал мне, как оказался здесь, в нашем мире.

За это утро я передумала множество вариантов, но все они оставались только домыслами. Что было на самом деле, оставалось для меня загадкой. И эта незавершенность истории стала настоящей занозой. Словно книга, оборвавшаяся на середине.

Я не выдержала и все-таки взяла своего увечного танцора в ладони. Нет, его сердце не билось, а кожа не стала теплей, чем вчера. Но я ведь знала... знала, какой он на самом деле.

- Ты должен мне все рассказать, Шен Ри, - сказала я ему решительно. - Потому что... Потому что... ну а зачем иначе все? Зачем было начинать?..

Очень хотелось увидеть какой-нибудь особенный отблеск света в его глазах или другой приятный знак, но поощрять в себе развитие шизофрении я не стала. Усадила Шена обратно и неожиданно для самой себя пообещала ему:

- Я тоже тебе все про себя расскажу. Ну... чтобы по честному.

Смутилась и позорно бежала прочь. Сначала до кухни, а потом - по инерции - аж до ближайшего парка. Разумеется, по ходу бегства я успела натянуть любимые рваные джинсы и куртку, нацепить очки и прихватить сумку с кошельком.

Мне срочно потребовалось немного проветриться.

В парке было тихо - я даже удивилась, ведь суббота. А потом вспомнила, что сегодня восьмое. Восьмое марта. Все нормальные люди режут салатики на праздничный стол, ходят в гости, рестораны или просто напиваются в дружном коллективе.

Вот я тупая.

И ведь вчера даже поздравление было в офисной системе. И даже какая-то мини-вечеринка, на которую я, конечно же, не пошла. Я никогда на них не хожу.

Ну что ж, праздник так праздник. Мне-то какое дело... Весенних веников я уже сто лет ни от кого не получала. И не больно хотелось.

На тропинках встречались только редкие молодые мамы с колясками. У них променад - неизменная часть расписания. Я шла мимо, засунув руки глубоко в карманы, и думала о том, что могло быть дальше... после того, как раненого, едва пришедшего в себя Шена под благовидным предлогом зачем-то выставили вон из храма.

Домой я вернулась, когда окончательно замерзла.

По пути купила пачку хороших дорогих пельменей и немного восхитительного развесного чая. У меня к нему давняя слабость.

Когда открыла дверь и вошла домой, старая квартира вдруг показалась какой-то непривычно обжитой и ждущей.

Все-таки шиза прогрессирует.

Я неспеша, наслаждаясь теплом, развернула длинный шарф, стянула ботинки и перчатки-митенки без пальчиков. А толстый свитер оставила и еще с полчаса ходила в нем по дому, отогреваясь и приходя в себя после пронизывающего мартовского ветра. По правде говоря, к концу прогулки мне казалось, что он выдул из меня всю душу.

Все это время я думала о том, как теперь вообще жить дальше. Как вести себя с Шеном? Как к нему относиться? Продолжать делать вид, будто он в самом деле просто кукла? Нет я не смогу... Признать в нем живого человека? Но это все таки слишком попахивает душевным расстройством... Так и ходила от дерева к дереву, от фонаря к фонарю, пока не пришла к простому выводу - для начала нам нужно окончить начатый разговор. Потому что, как ни крути, а без финала его истории мне вообще ничего не понятно.

Но разговор - это не раньше ночи. В лучшем случае. А я еще обещала отчет о своей непутевой жизни.

Ха! Легко сказать...

Я заварила свежий чай, поставила воду для пельменей, войдя в раж, даже посуду помыла, скопившуюся за неделю. Потом наконец сняла свитер и решительно направилась в дедов кабинет.

- Привет, Шен, - сняла его с печатной машинки и усадила на плечо, осторожно придерживая ладонью. - Пойдем обедать. Тебе-то, конечно, еда не нужна, но ведь не пищей единой...

На кухне я пристроила своего калечного дружочка в гнезде из брошенного на подоконник свитера. Шен так уютно в нем свернулся в клубок, поджав колени к груди, что я немедленно сама забралась с ногами на мягкое сиденье дивана-уголка.

- Ну так вот... - невпопад начала я свой рассказ. - Мне, в общем-то, немного больше, чем тебе повезло. У меня был дед. Если бы не он... я бы наверное совсем моральным уродом выросла, а так - лишь отчасти. С родителями у меня не сложилось. Они придурки редкостные. Вечно делают вид, будто правильные такие... И все вокруг них должны быть тоже правильными - и дети, и друзья, и соседи. А неправильные идут лесом... - я криво усмехнулась, вспомнив, как в пятом классе схлопотала от матери - нет не пощечину, не подзатыльник - едкий упрек в том, что расту бездарной неуклюжей копией деда-бессеребренника. - Я в детстве была не очень красивой, в отличие от моей старшей сестры. Не соответствовала. В школе умудрялась получать четверки, хотя у нас в семье полагалось быть только отличником.

Я услышала, как закипела в кастрюльке вода, и поспешила забросить в нее пельмени. Уже очень хотелось есть. Помешивая их старой шумовкой с оплавленной ручкой, спросила неизвестно кого:

- Почему они не могли просто любить меня?

Ответа не было. Его не было никогда. Ни тогда, ни сейчас. И уж подавно не знал этого мой безмолвный собеседник.

Я дождалась, пока пельмени сварятся, и наполнила ими глубокую фарфоровую пиалу с синим узором из дракончиков вдоль края. Несколько минут прошли в тишине, пока я блаженно уничтожала любимые полуфабрикаты. Только доев последний пельмень, вспомнила, что не закончила свою 'исповедь'.

- В общем, Шен, не могу сказать, что детство мое было очень счастливым. Нет, несчастным я его не назову... но и счастливым тоже. Какое счастье в том, чтобы всегда ждать одобрения от самых близких людей и не получать его? Я пока помладше была, еще надеялась выслужиться перед ними. Пятерки там в школе, чистенькие платьица, сольфеджио... А потом поняла, как это глупо. Стоило только сделать хоть одну ошибку - и все. Снова дура, бездарность, лентяйка, разиня. Я уж не говорю про то, что они никогда не водили меня в кино или в парк. Подарки только по праздникам дарили, да и то если 'заслужила', - я с тоской посмотрела в пустую чашку. Слишком ярко помнились мне те упреки и то равнодушие... - А с дедом все было иначе. Он меня тоже не баловал, но очень любил. Мог просто так, без праздника и повода купить шоколадку или книжку, о которой я мечтала. Или поехать со мной к озеру. Мы любили вместе гулять - и на природе, и по городу. Когда он умер, мне показалось, что мир остановился. А потом я просто поняла, что больше никто и никогда не будет любить меня, как он... по-настоящему. Без условий.

Я встала и налила себе свежего чая. Помолчала немного.

- Иногда жизнь кажется мне совершенно лишенной смысла. Кика, моя подружка, ну та, что принесла тебя сюда, она считает, будто меня еще можно вытащить в обычную, 'нормальную' жизнь. Но знаешь... я как-то уже не верю. Я пыталась, честно. Несколько раз. Знакомилась с разными людьми... Некоторые были милыми... Да... - говорить почему-то стало трудно, хотя я изливала душу всего лишь кукольному танцору. - Понимаешь, мне скучно. Скучно со всеми. И я не знаю, что с этим делать. Начинаю говорить с человеком и понимаю - опять пустота. Внутри пустота. Вот Кика, она интересная. Она... живая. Как дед. Но у нее своя жизнь. Да и то сказать... тоже не очень то обустроенная. В общем, я ужасно устала, Шен. Устала от одиночества... Мне всегда казалось, что я люблю быть одна, но в последние пару лет одиночество совсем меня придавило. Оно стало тяжелым, как камень в груди. Я все пыталась себе врать, будто это не так. Только вот... глупо это, врать себе. Уж себе-то давно пора признаться, что я полный законченный моральный урод. Что не умею общаться с людьми. Что мне не все равно, когда на меня никто, совсем никто не обращает внимания... - я закончила свое излияние совсем тихо, уткнувшись в чашку так, чтобы не было видно, как дрожат губы и влажно блестят глаза.

Остаток дня я провела за бессмысленным блужданием по интернету и просмотром не особенно интересного, но красочного сериала. На душе было пасмурно и пусто. Может быть, потому, что Шен все так же молчал. А может, я просто достигла той точки, после которой любое внутреннее шевеление причиняет только боль и хочется зависнуть в невесомости безмыслия. Лучше всего - банально уснуть, но если уж совсем день-деньской, то просто забить голову до отказа всяким мусором.

А когда, наконец, наступил вечер, и в самом деле пришло время идти в кровать, я уже совершенно без страха или стеснения устроила Шена в своей комнате. Бережно уложила его все в том же гнезде из свитера рядом со своей подушкой. Меня больше не пугали его рассказы и видения - я чувствовала, что они нужны мне, как воздух.

... Когда-то давно в детстве мы со старшей сестрой любили лежать голова к голове и рассказывать друг другу в темноте разные сказки. По большей части, сочиняла, конечно, она, но от этого истории не становились хуже. Потом сестра выросла и уехала в другой город. Навсегда. Она первой сумела сбежать из диктаторского ига наших родителей. Оставила меня с ними наедине... я долго не могла ей этого простить и только недавно стала понимать, что у сестры просто не было выбора.

2.

Я шла по лесу. Шла и искала что-то. Или кого-то. И только когда вышла на ту зеленую, мшистую поляну, залитую солнцем, поняла кого.

Он ждал меня под своим любимым раскидистым деревом, укрытый его тенью, как прозрачным кружевом. Улыбнулся, увидев меня.

- Здравствуй!

- Привет, Шен...

Он все так же старательно прятал свои увечные ноги, подобрав их под себя, но меня они больше не пугали.

- Ты гуляла... Лес заворожил тебя, я знаю. Он такой. Садись рядом, у нас, как всегда, не очень много времени.

Я послушно села возле него. Этот загадочный удивительный танцор снова был нагим, как ребенок. Сидел, укрытый лишь густой гривой волос. Наверное, в своем зыбком мире, сотканном из воспоминаний, он не нуждался в одежде.

На себе я обнаружила любимые джинсы и майку.

В голове толкались десятки вопросов, но я ничего не успела спросить - Шен заговорил первым.

- Я благодарен тебе за доверие и откровенность. Твоя история глубоко тронула мое сердце, - в его словах не было ни тени насмешки или иронии. Шен Ри смотрел на меня своими темными глазами, бездонными и совершенно неземными. Смотрел, и мне становилось хорошо и спокойно. Как будто накануне я раскрыла душу самому близкому другу. - Мне жаль, что я не могу говорить с тобой там... в твоем мире. Но здесь никто не отнимет у меня этого права, - он протянул мне узкую длинную ладонь и я, не колеблясь, вложила в нее свою руку.

Тепло... Его пальцы были теплыми, совершенно живыми. Настоящими. Как и он сам.

- Не кори себя за то, какой тебя создал этот мир, Яся, - когда он произнес мое имя, я тихонько вздрогнула. Шен заметил и лишь крепче сжал мою ладонь. - Не кори. Не твоя вина, что отец и мать предпочли искать в тебе отражение своих желаний. Это случается часто. Во всех мирах. И это нельзя изменить, можно только принять. Принять и жить дальше. Ты достойна счастья и достойна любви. И все это обязательно будет, поверь. Даже без их согласия.

- Мне уже тридцать два, Шен. Уже тридцать два года... - я не смогла утаить горечь в голосе. Да и не пыталась. - Если бы я могла, давно бы полюбила кого-нибудь. Да и меня... тоже бы кто-нибудь полюбил.

Пальцы на моей ладони вновь сомкнулись крепче.

- Это ложь, которую ты придумала себе. Которую тебе вложили в сердце. Попробуй отказаться от идеи своей порочности, своей... неправильности. Я знаю, это трудно, но, пожалуйста, попробуй. У тебя получится, ты очень сильная.

Я невольно хмыкнула.

Сильная...

Это ОН мне говорит? Мальчик без ног, лишенный своей судьбы и своего мира... и не утративший ни мудрости, ни красоты сердца.

- Шен, да ну их, мои проблемы! Мелкие они все и глупые, - я осторожно высвободила свою ладонь и посмотрела на его ноги, подогнутые так, что их было почти не видно. - Лучше расскажи о себе. Что было дальше? После пожара?

Он вздохнул. Тихо, едва заметно усмехнулся краешком рта.

- Что было... Да почти ничего и не было. Когда меня привезли домой, я понял, что все минувшие годы скучал по иллюзии, по своим фантазиям и наивным мечтам. В реальности меня встретили совершенно незнакомые люди. Сестры и братья, отец и мать - они все казались невозможно чужими. Такими чужими, что в первую ночь я долго плакал в своей постели. Это была роскошная постель в большой красивой комнате, уставленной цветами и резной мебелью. Но плакал я горше, чем в далеком детстве, когда впервые оказался в храмовой спальне для мальчиков. Мое сердце рвалось назад, туда, где остались мои друзья, мой мир, привычный и давно ставший родным, - Шен вздохнул. Он больше не смотрел на меня, его взгляд ушел вглубь. - Но храму не нужен безногий танцор. А для уличного попрошайки мое имя слишком высокое. Думаю, настоятель понял это, а может ему моя прабабка намекнула. Из всех, кого я покинул ребенком, только она осталась такой, какой я помнил ее. Несгибаемой хранительницей рода Ри. Именно она первой пришла к моей постели на следующее утро. Она принесла мне книги своих любимых поэтов. Она рассказала о том, как сильно пострадал храм... И о том, что в ночь после пожара очень многие его обитатели отважились на бегство. А через несколько дней появился Хекки... Он был из тех, кто удрал. И его не поймали, а может, и не искали вовсе. Там ведь едва ли не половина храма пострадала от пожара... Но Хекки все равно боялся. Сказал, что уйдет из Тары, срежет с ног красные узоры и наймется к бродячим актерам. - Шен прикрыл глаза, словно не хотел выпускать на волю какие-то образы, видимые лишь ему. - Про Зара он ничего не знал... но оно и понятно. Зар пришел ко мне сам, и это был последний день, который я помню.

Несколько минут мы сидели в полной тишине. Глаза Шена оставались закрытыми. Ветер едва заметно шевелил пряди волос у его лица. Это могло бы быть красиво, если бы не было так больно.

- Меня отравили, - добавил он спокойно и бесстрастно, подняв на меня свой взор. - Этот яд называется 'Далекий путь'. Красивое название... Я читал о нем в храмовой библиотеке, но думал, что написанное - просто сказки. Выдумки. Оказалось - все правда. Отравленный таким ядом не умирает, как это принято: его душа переносится в другой мир и заточается в теле куклы. После встречи с Заром я просто уснул, а проснулся уже... неживым, в вашем мире. Вот и вся моя тайна. И вся история.

Я не нашлась, что сказать. Долго молчала, а потом спросила:

- Шен, но зачем? Кому это было нужно? Настоятелю? Ведь не Зар же тебя отравил?!

Он покачал головой.

- Нет... конечно, не Зар. И не настоятель. Я ведь не убегал - он сам прогнал меня. Я... не знаю. Правда не знаю, Яся...

Он опустил голову и смотрел теперь на замшелый камень возле своих колен.

История и впрямь казалась законченной.

Вот только меня такой конец не устраивал.

3.

- Кика, привет! - звук был ужасный, но спасибо хоть такой. Застать подругу в сети почти невозможно. Камеру я даже включать не стала, довольствовалась только голосовой связью скайпа. - У меня к тебе вопрос! Да, важный. Нет, недолго. Блин, ты такая коза, Кика! Да в пень твою медитацию! Слушай сюда, - я едва перевела дух и спросила сразу о главном: - Этот мастер, у которого ты купила куклу, как его найти? - хриплое кваканье из динамиков сообщило мне, что Кика удивлена. Затем прозвучало пространное и довольно кривое объяснение адреса. Я быстро записывала на листе бумаги названия улиц, количество поворотов, станцию метро... - А как его зовут? Как? Ну и имечко!

Спросить у подруги, про ее дела я не успела - Кика сообщила, что медитация не ждет и выпала из сети.

Что ж, мне предстоял весьма необычный квест.