Зеленое безумие Земли

— Очень давно, еще с Аштау.

— Синтез-черепаха, — сказал Фарг. — А вино не синтез?

— Нет, вино не синтез, — сказал Лидия, повернулась и покрутила диски на панели робота-офинианта.

За соседним столом, под рыцарем, держащим меч вверх острием, сидели три молодых человека. Они яростно спорили приглушенными голосами, а время от времени начинали трещать портативным вычислителем.

— Тоже мученики науки! — сказала, покосившись на них, Лидия. — Что там у вас получается с Великим Мозгом, Бурри?

— Он как раз сегодня рассказывал мне об этом, — заметил Фарг и постукал пальцем по латам рыцаря. Латы глухо загудели. — Он превосходно осведомлен о Великом Мозге.

— Дело в том, что я член Комиссии, — сказал Бурри.

Лидия и Фарг враз посмотрели на него с удивлением и интересом.

— Ты видел Великий Мозг? — спросила Лидия.

— Видел и задавал ему вопрос.

— Вопрос?.. Впрочем, вот и наш заказ, — Фарг повернулся навстречу роботу-официанту.

— Какой вопрос ты задавал Великому Мозгу? — спросил Фарг, ставя на стол тарелки с черепаховым супом. Тарелки дымились, от них исходил аппетитный запах, и Бурри почувствовал, что он основательно проголодался.

— Я спросил, как он представляет себе будущее человечества, — сказал Бурри, наблюдая, как Лидия разливает вино в узкие сверкающие бокалы.

— Ну и как Великий Мозг мыслит будущее? — спросил Фарг, беря бокал за тонкую длинную ножку и разглядывая на свет. Внутри бокала искрилась крохотная желтая звездочка.

— За будущее! — сказала Лидия, торжественно поднимая бокал. — За лучезарное будущее человечества.

— Откровенно говоря, оно показалось мне довольно скучным, — смущенно признался Бурри и сразу поспешил добавить: — Но это чисто субъективное мнение.

— Как так? — удивилась Лидия и даже поставила бокал. — Жизнь должна становиться разумнее и красивее.

— Красота — понятие относительное, — веско сказал Фарг и отхлебнул из бокала. — То, что красиво и разумно для тебя, может показаться грядущим поколениям безобразным и неумным.

Соседи самозабвенно трещали вычислителем.

— ...Вкусы воспитываются, — вещал Фарг, помахивая ложкой. — Они зависят от уровня материальной культуры общества, следовательно, и эстетические восприятия зависят от этого же.

— Считаем ли мы прекрасным «Давида» Микеланджело? — спросила Лидия.

— Бесспорно, но современные художники... — оживился Фарг.

— А «Голубые ели» Морависа? — неожиданно спросил Бурри. — А то утро — помнишь? — когда мы с тобой познакомились?

— Это как раз доказывает... — начал Фарг, но Бурри уже не слушал его.

— Так вот: ничего этого не будет. Ни рек, ни озер, ни травы, ни лесов, даже океанов не будет.

Фарг удивленно откинулся в кресле, Лидия пожала плечами.

— Ни чего не понимаю. Великий Мозг предсказывает гибель планеты?

— Совсем нет. Великий Мозг предлагает усовершенствовать планету с целью увеличения энергетического потенциала человечества в тысячи раз.

Краешком глаза Бурри отметил, что соседи, оставив свой вычислитель, прислушиваются к их разговору.

— С точки зрения Великого Мозга, усвоение солнечной энергии на основе фотосинтеза в растениях при КПД менее одного процента — безумие. Вся растительность, покрывающая Землю, от мхов до гигантских эвкалиптов, — это зеленое безумие планетарного масштаба. С помощью гидроэлектростанций и пищевых продуктов человек улавливает крохи того огромного потока энергии, что ежесекундно изливается на Землю. Начав с этого, Великий Мозг развернул передо мной безукоризненно убедительную картину планеты, которая идеально приспособлена для улавливания почти всей падающей на нее солнечной энергии. В этом мире не существует ни растений, ни животных. Пища, не отличающаяся от естественной и даже превосходящая ее, производится синтетическим путем из углерода, водорода, азота и кислорода. Я не знаток синтетической химии, но Великий Мозг считает, что уже через несколько лет можно синтезировать живого мамонта, если в нем появится необходимость. Освободившаяся от растительности суша будет покрыта сплошным ковром саморазмножающихся фотоэлектрических элементов, которые перерабатывают солнечный свет непосредственно в электроэнергию. Но это только начало. К значительным потерям энергии приводят облака. По мнению Великого Мозга, воду океанов и морей во избежание испарения и образования облаков можно будет со временем перевести в твердое состояние, своеобразный лед, существующий при температурах в двадцать-тридцать градусов выше нуля...

Соседи передвинули кресла и уселись рядом. Фарг растерянно качал головой, а Лидия, вся уйдя в глубину большого кресла, смотрела на Бурри глазами, в которых застыло выражение беспомощного ужаса.

— Он был безупречно логичен, — обращаясь к Лидии, сказал Бурри, чувствуя, что она острее всех воспринимает его слова. — Он ссылался на весь опыт человечества, цитировал произведения ученых, философов и писателей, приводил математические выкладки...

Помолчав, он продолжал:

— Вся планета на высоте нескольких сот метров окружается прозрачной высокопрочной оболочкой, под которой будут поддерживаться постоянные давление, состав, влажность и температура воздуха. Вся Земля превратится в единый дом, отпадет надобность в строительстве жилищ. Легкие пластиковые щиты — вот и все, что будет нужно.

— М-да, — сказал Фарг. — Даже не знаешь, что и подумать...

— Это что, вполне серьезно? — спросил сосед, придвигаясь еще ближе.

— Не знаю, — сдержанно сказал Бурри, — но в материалах Дамонта ничего не говорится о чувстве юмора у Великого Мозга.

— Для шуток тема неподходящая, — резко сказала Лидия, покусывая губы. — Но какой ужасный мир, сплошной желудок для поглощения энергии!

— Да, — сказал сосед задумчиво, — издержки значительные. Особенно остро они будут ощущаться в первое время.

— Издержки?! — задохнулась Лидия. — Уничтожить все живое на Земле — это, по-вашему, издержки?

— Жертва, если хотите, но зато какие возможности открываются перед наукой! Энергия в любом количестве! Постановка всех мыслимых экспериментов! Развитие познания получит такую могучую опору, что человек станет явлением космического масштаба. Это же величайшая техническая революция, и она, не сомневаюсь, повлечет за собой каскад новых открытий. А для отдельных любителей доброй старой земной природы можно будет — вы же слышали, что Великий Мозг думает о перспективах синтетической химии — в любой момент синтезировать березовую рощу, домашнюю кошку или гладиолус — что вам больше по вкусу. — Сосед торжествующе рассмеялся и повернулся к Бурри:

— Насколько я понял, вы — член Комиссии по проблеме Единого Поля? Я — Артур Храмов, физик.

— Об этом мы догадались, — проворчал Фарг.

— Бурри, Мстислав, — представился Бурри.

— Так вот, Бурри, вы, конечно, лучше осведомлены о Великом Мозге, но мне кажется, что сомнений тут не должно быть. Почему? — спросите вы.

— Спросим, — вполголоса сказала Лидия и зябко повела плечами.

— Отвечаю: хотя бы потому, что я, — да и никто, видимо, — не видит, что говорило бы против принятия Проекта Единого Поля. Умственные способности человека будут усилены в десятки и сотни раз. И это возможно уже сейчас, а те ужасы, что так напугали... виноват, как ваше имя?

— Лидия.

— ...что так напугали Лидию, предвидятся еще только в далекой перспективе. К тому же, то, что нам изложил Бурри, это — голый скелет, и то неполный. Действительность же, я уверен, будет далеко не так ужасна. Эстетические потребности человека являются, так сказать, априорными, изначальными, и нет никаких признаков, что им грозит исчезновение.

— Вы забываете, что между человеком и Великим Мозгом существует обратная связь, — возразил Бурри. — И не исключено, что Великий Мозг своим воздействием может вызвать изменение психики человека.

— Ну, это можно как-то... э-э... предусмотреть, предотвратить, — без особого интереса возразил Храмов и посмотрел на часы. Этот аспект проблемы его явно не волновал.

— Простите, но мы должны вас покинуть, — сказал он, вставая. — Я обязательно постараюсь побывать на заседании Комиссии. До свиданья!

Провожая глазами быстро идущих к выходу физиков, Фарг сказал, грустно покачивая головой:

— Да-а, нелепо, но я уже не раз замечал, что наука, ставшая единственной страстью, наносит непоправимый ущерб духовному. Как это он выразился?.. Постановка всех мыслимых экспериментов! Вот его идеал и смысл жизни. Впрочем, равновесие разума и чувств вряд ли достижимо у отдельной личности. Но для человечества в целом это должно быть обязательным условием, и вот с этим у нас в последнее время не совсем благополучно. Вы не задавались вопросом, почему у нас так мало по-настоящему крупных поэтов, писателей, музыкантов, художников?

— Бурри, — вдруг встрепенулась Лидия, — почему бы тебе не поговорить с Морависом? Я думаю, мнение величайшего из современных художников было бы интересно Комиссии.

— Это было бы замечательно, но если все, кого одолевают сомнения, начнут приезжать к нему, когда же он будет работать?

— У тебя особый случай, Бурри, — сказал уверенно Фарг. — Разве Моравису все равно, останется ли Земля зеленой планетой или превратится в сплошной фотоэлектрический приемник?

Лидия поднялась.

— Пойдемте, — сказала она, — я сегодня что-то устала.

— Да, налицо явное нарушение режима, предписанного Инструкцией. Ведь ты сегодня летала, как я забыл об этом! — сокрушенно пожал плечами Фарг.

Проходя мимо опалового озера, Бурри сказал:

— Если вы не возражаете, я возьму Эрика с собой.

— Зачем? — спросила Лидия.

— Он должен помочь нам в работе с Мозгом.

— Неужели члены Комиссии сами не могут справиться? — ехидно спросил Фарг, открывая дверцу машины. Лидия невесело рассмеялась и заняла место за ручкой управления.

Бурри промолчал и осторожно опустился рядом с Фаргом, стараясь не задеть его больную руку.

Машина мягко тронулась с места и, быстро набирая скорость, вынеслась на широкую магистраль со слабо светящимся покрытием.

6

Храмов и Бурри стояли на краю огромной равнины. Синевато-зеленая трава колыхалась под порывами ветра, по ней бежали длинные торопливые волны, как по неглубокому озеру. Храмов беспокойно расхаживал и иногда, останавливаясь, напряженно вглядывался вдаль. Позади него стоял хмурый Бурри и смотрел себе под ноги. За спиной у них была березовая роща, зеленая, с ослепительно белыми стволами деревьев.

Вдруг Храмов оживился. Издали, от горизонта, занимая всю видимую ширь, тяжело катился черный поток. Лихорадочными порывами заметался по степи ветер, в воздухе носились сухие листья, кричали птицы.

— Вот оно! — тыча пальцем в горизонт, восклицал Храмов. — Вот оно, торжество разума и логики, конец извечного хаоса!

Равнина исчезала под черным искрящимся покровом. Вот уже стало видно, что это бархатисто-угольная масса с множеством сверкающих антрацитовым блеском пузырьков. Она несла с собой беспросветную тишину.

Степь умирала, беспорядочно трепеща своими травами, кровоточа алыми скоплениями цветов, обреченно крича голосами птиц и животных.

— Саморазмножающиеся фотоэлектрические элементы! — торжествующе кричал Храмов. — Это океан энергии, бездна экспериментов!

В возбуждении он топал ногами, хватал Бурри за рукав.

— Поздравляю, коллега, ваш Великий Мозг — гений!

Черный покров наступал беззвучно и безостановочно. Вот он уже охватил рощу, и деревья стали осыпаться, белые стволы как будто обуглились, и голые ветви тоскливо взывали к небу, словно костлявые вскинутые руки...

Проснувшись, Лидия долго лежала, все еще ощущая беспомощный ужас. Было еще рано. Сквозь полупрозрачную стену лился мягкий серый свет. Мимо дома неторопливо прошли соседи, дед с внуком. Оба они работали в клинике, оба были хирургами. Гравий сухо поскрипывал под их ногами, ясно были слышны их негромкие голоса. Они возвращались после ночного дежурства.

— ...не станет отрицать значения врачебной интуиции даже сейчас, когда диагностическая аппаратура почти достигла совершенства. В доказательство приведу один пример из собственной практики... — поучающе говорил дед.

Даже не видя их, Лидия ясно представила, как внук смотрит влюбленными глазами на своего знаменитого деда и жадно ловит каждое слово. Голоса затихли.

Хоть это было нелепо, Лидия никак не могла отделаться от чувства, что откуда-то, из глухих уголков планеты, уже начинается наступление на безрассудно расточительную Землю...

Встающие рано — живут долго, вспомнила она слова своего школьного учителя и решительно спрыгнула с кровати.

Искупавшись в бассейне в саду за домом, она собралась в клинику, но вспомнила, что начатая совместно с Фаргом работа находится сейчас как раз в такой стадии, когда одной там делать нечего, а Фарга излишне заботливое руководство не допустит к работе еще дня три, не меньше.

Перед домом появилась серая скоростная машина с высоким гребнем стабилизатора. Она затормозила так резко, что послышался пронзительный визг, а из-под колес веером брызнул гравий. В этом было что-то необычное.

Лидия сбежала по пружинящему пандусу и увидела под прозрачным фонарем машины Бурри. У него было измученное бледное лицо и синие круги под глазами. Он сидел, привалившись плечом к дверце, бессильно уронив руки, и смотрел на Лидию, словно не узнавая ее.

— Что случилось? — спросила она, невольно замедляя шаги.

Бурри молча кивнул на заднее сиденье, открыл фонарь и, устало согнувшись, вылез из кабины.

На заднем сиденье лежал неподвижный Эрик. Голова его была неестественно завернута назад, а большое мягкое ухо откинуто, словно пес к чему-то внимательно прислушивался.

— Что с ним? — шепотом спросила Лидия.

— Мы ввели его в поле Великого Мозга. Никто не ожидал, что так может получиться, даже Дамонт... Он погиб через две минуты — распад мозговой ткани. Спасти было невозможно. Дамонт считает, что это защитная реакция Великого Мозга от вмешательства хаотических ассоциаций, но пока никто ничего не знает.

— А почему ты увез его оттуда? Он наверно нужен там.

— Нет. Все анализы уже сделаны. Сегодня ночью никто из Комиссии не спал, съехалась почти вся Афро-Европейская группа.

— Я ожидала чего-то подобного. — Лидия бессильно привалилась к машине.

— Я решил ехать к Моравису. — Бурри с треском раскрыл замок куртки, снял ее и бросил в машину. — Он сейчас в предгорьях Алтая. Ты можешь поехать со мной?

— Да, могу. Но сейчас нам нужно увидеть Фарга. — Лидия решительно села за управление и, обернувшись, посмотрела на Эрика. Сенбернар даже в смерти сохранял свою обычную невозмутимость. Его толстые лапы покойно лежали на светло-серой бархатистой обивке сиденья. Судорожно глотнув, Лидия отвернулась и, развернув машину почти на месте, так резко бросила ее вперед, что Бурри вспомнил старт ракетоида.

Фарг сидел на крыше своего дома, свесив вниз босые ноги, и громко переговаривался с кем-то, скрытым в кустах у соседнего дома. Ему мешал стереовизор, включенный почти на полную мощность.

— Что? — кричал Фарг. — Громче, не слышу... Да нет же, я смотрю на эти веши реально, но все-таки Уинсток меня не убедил.

Увидев Лидию и Бурри, он мягко спрыгнул с крыши и, торопливо поздоровавшись, заговорил, обращаясь к Лидии: — Уинсток опубликовал вчера статью, где он по-прежнему настаивает, что мы исходим из неверных предпосылок. Он считает, что самовосстановление утраченных органов возможно только у достаточно примитивных организмов. Каково, а?

Вместо ответа Лидия показала в сторону машины и устало опустилась на траву.

Фарг вопросительно посмотрел на Бурри и, подойдя, заглянул в машину.