Между

Кромка мира: Бендигейд Вран

Не отвлекайся. Неважно, каким я был при жизни. Сейчас я мертв. Да, мертв — потому что я избрал путь людей и был убит обычным копьем. Рана в бедро… не слишком тяжелая, но человека такая может сразить. Вот меня и сразили. Ты избрал путь людей — как я когда‑то. Похвально, но помни: тебя теперь очень легко убить. Не просто легко. Оч-чень легко. Но мы отвлеклись. Итак. Миры расходятся, Жеребенок. Дело здесь не в нас — не во мне, не в Арауне. Дело в людях. Посмотри на небо, Марх. Видишь тучу? Убери ее. Прекрасно. А теперь объясни, как ты это сделал. Не можешь. Да, для тебя владение Силой так же естественно, как дыхание. И так же необъяснимо — потому что нельзя объяснить привычное. А люди — обычные люди, не такие, как мы, — они пытаются ответить на вопрос «почему?» У них есть и еще более скверные вопросы: «как?», «зачем?»Там, где мы просто знаем, они — мыслят. И этим отрезают себе путь к знанию.

* * *

— Постой, я не понимаю тебя. Почему мыслить — это плохо? И какая связь между расхождением миров и мыслями людей? Ворон хитро скосил глаз, и Вран продолжал:

Кромка мира: Бендигейд Вран

Вот зверь: он не мыслит, но отлично знает, какая трава ему нужна, если он ранен, какая — от той хвори, какая — от этой. Мы, Древние, знаем то же — только обо всех стихиях, и о том, что вне любой из них. А человек желанием понять убивает в себе знание. Способность мыслить убивает в нем всеведение. И он уходит от нас — переставая ощущать наш мир, шаг за шагом теряя способности к магии… Тот, кто способен вот так легко, как ты, убрать тучу, — тот у них считается великим магом, вот ведь как…

* * *

— И они по своей воле отгораживаются от Аннуина, да?

Кромка мира: Бендигейд Вран

Это не воля, Жеребенок. Это иное — и я не знаю ему названия. Но — они уходят от нас. Рвут единство Аннуина и Прайдена. Вернее — пока еще не рвут. Только ослабляют. Но скоро и разорвут. Араун понял опасность. Он поспешил обменяться властью с Пуйлом; твоя мать была готова терпеть насмешки хуже рабыни, лишь бы Придери стал вторым человеческим королем Аннуина…Теперь — ты. Помни, Жеребенок: дело не в священном стаде. Даже если… то есть когда вы отвоюете его у Гвидиона, миры всё равно будут расходиться. Нужно что‑то иное, Марх. Что‑то, что оставит людям всеведенье. Поверх такого обольстительного и неотвратимо губящего их разума.

* * *

Марх очнулся в Корнуолле. Он лежал на камнях рядом с башней. Тинтагел. Король (теперь — действительно король? кажется — да, но, впрочем, неважно) помнил свой разговор с Враном, но ярче всего впечатались в сознание непроизнесенные слова:«Если ты хочешь оградить себя и свою землю от гнева Манавидана, опаши ее на двух быках».Сын Рианнон отлично понимал, о каких быках сказал (не сказал?) ему Верховный король Прайдена.

Кромка мира: Марх

Изначальные. Бушующее море — вотчина Манавидана, пучины Рианедд, бездны Ворруда — всё это было лишь каплей меж рогов подземного Пейбиау. Безмятежное сияние полудня, тучи, грозы, ураганы — это лишь один вздох небесного Нинниау. Мир людей… да пожалуй что и Аннуин — лишь прах под копытами двух Быков. Они суть предел мироздания. Граница границ. Тот, кто сумеет запрячь их и провести борозду, — создаст несокрушимую грань. Впрячь в одно ярмо преисподнюю и высь.

* * *

Марх стоял возле Тинтагела. Стоял в Аннуине — рядом с своим замком, что высится в двух мирах. Точнее, в мире людей он именно высится, устремляется к небесам, а вот в Аннуине — уходит вниз до самых чертогов Нудда, до таких бездн, куда лишний раз лучше не спускаться. Никому. Говорят, изо всех сидхи только Сархад Коварный осмеливался нисходить туда… но так где теперь Сархад?..Вглубь до чертогов Нудда… между прочим, это означает, что отнюдь не сидхи начали строить этот замок. Кто были первые строители? Кто вгрызался в каменные недра, кто устремлялся до самого дна мироздания? Нет ответа. Но именно здесь соединено подземное и небесное. И не Тинтагелу ли стать тем ярмом, в которое можно запрячь Ниниау и Пейбиау?

* * *

Марх прикрыл глаза. Сосредоточился. И — перестал быть собой. Сейчас он был всей своей землей — седыми прибрежными утесами, изъеденными морем, вересковыми пустошами, пашнями и болотами, лесами и деревнями… он был сейчас этой башней, проходящей сквозь мир людей и Аннуин, соединяющей воедино время и вечность. Под ним мычал Пейбиау, и море ревело, вторя голосу подземного Быка; над ним ярился Ниниау, выдыхая грозы и ливни, но он, Марх, уже не Жеребенок, уже — Король — он сейчас ощущал, как его сила проходит сквозь небеса, мир людей и преисподнюю…И эта сила надежнее любого ярма соединяет подземного и небесного быков, подчиняя их. Пахота началась.

Кромка судьбы: Марх

Я недвижим. Я стою в Тинтагеле, и мое тело не шевелится. Движется только мысль. Я вижу все прибрежные скалы, все бухты, заливы, отмели и мели, все подводные утесы, грозящие гибелью морякам… всё это, шаг за шагом, разворачивается передо мной. И в каждом моем шаге сходятся небеса и преисподняя. Ниниау и Пейбиау, послушные моей воле. Я словно вырываю ярд за ярдом у Среднего мира. Вырываю берега из‑под власти Манавидана. Отчима. Врага.

* * *

Потом мудрые люди… впрочем, и сидхи тоже — будут рассказывать, что они видели, как король Корнуолла шел по ярящимся морским водам, словно те были всхолмленной землей. Марх шел, погоняя запряженных в ярмо двух синих быков — иссиня-черного подземного и светло-голубого небесного. Каждый бык был ростом со скалу, они били копытами по волнам, высекая из воды искры, они выдыхали ветер и огонь, но Король твердо держал их, подчиняя своей воле и силе ярма. Они обошли весь Корнуолл — вдоль всего западного и южного берега, от устья Северна до границ Девона. Впереди них гневно дыбились бури, но позади незримой борозды море было тихим. Прибрежное море. Океан бушевал в бессильной злости.

Кромка моря: Дахут

Прислушайся к песни пены. Близко белые брызги, манит морок морской. Глупец, ты думаешь, что ты оградил свое королевство? Свой жалкий клочок земли и голые ребра скал? Ты, сын Рианнон и пасынок Манавидана, ты, взращенный в беспредельном море, ты, знавший истинную мощь, ты этим валом отгородился не от моря. От самого себя. Ты отрезал часть своей души. Зачем? Манавидан бы принял тебя. И я бы приняла… говорят, ты сватался к моему отцу. К владыке подводного Исса. Людям никогда больше не увидеть наш город — но в пучинах Рианедд по-прежнему высятся его башни. Мы бы вошли туда вместе, Конь. Я бы приняла тебя в свои объятья, как морской залив принимает могучий поток равнинной реки. Серебряный знак на моей груди — ключ от подводного Исса — вспыхнул бы, пронизывая мерцающую мглу, и ворота Глубинного Города распахнулись бы тебе навстречу. Еще не поздно, Марх. Мне не переплыть через твой вал, но ты можешь перескочить его. Море зовет тебя, сын Рианнон. Возвращайся домой!

* * *

Марх стоял на волне, как на скале. Чуть поодаль, в белой пене как на богатом ложе сидела Дахут, дочь Градлона. Лишь пеной было прикрыто нагое тело морской красавицы — и Марх не мог не признать: она была хороша! Он знал морских дев, нежных в любви и искусных в обольщении, но Дахут превосходила их всех. На миг Марху захотелось, позабыв про всё, поскакать к ней — не потому, что этот брак был бы полезен стране, а просто — когда зовет такая красавица, то мужчина не может не потерять голову. На какой‑то миг. Но миг прошел. И Марх не сдвинулся с места.

— Поздно, Дахут. Тинтагел и Исс уже разделены. Сначала их связь разорвал твой отец. Теперь провел границу и я. Да, хотел взять тебя в жены. Но наш брак уже невозможен.

Кромка волн: Дахут

Могучий и прекрасный сын Рианнон, зачем тебе быть королем Корнуолла? Зачем тебе оставаться человеком? Твоя мать некогда заставляла Манавидана уйти в Прайден, теперь она потребовала того же от тебя. Но разве ты не знаешь, что жить среди людей — это подчиняться их правилам, умаляться до их мелочных забот, сочувствовать их немощам. Быть человеком — значит терпеть и смиряться, тащить жизнь как гнетущую, неподъемную ношу…А я хочу быть свободной! Хочу бесконечно меняться, течь, растворяться и снова возникать ликующей искрой на гребне волны. Признайся, Жеребец: ты хочешь того же! Марх, ты еще можешь вернуться. Стать водою, стать всепроникающей голубой кровью этого мира, его истоком и концом.

* * *

И Марх ответил. Но не на языке людей — на языке Моря. Сын морской богини, пасынок и ученик властителя соленой беспредельности, он ответил — волной. Из неведомых глубин поднялась она — выше любых утесов. И ударила по Дахут, смяв и разбросав ее белопенное ложе. Ундина с жалобным криком нырнула, спасаясь от водяной громады, которая легко могла бросить ее на прибрежные скалы. А в глуби моря всегда спокойно, какие бы бури ни ярились сверху. Лишь клочья белой пены, носящиеся по волнам, остались от ложа Дахут и от ее попытки вернуть Марха в море. Граница между Корнуоллом и владениями Манавидана теперь была замкнута окончательно.

* * *

Марх лежал на траве возле Тинтагела. Море золотилось под солнцем, с запада дул легкий ветерок… тихо, спокойно. Король Корнуолла отлично знал, что ему делать дальше. Объехать главные замки страны, переговорить с эрлами-людьми. Чтобы было быстрее — срезать путь через Мир Волшебства, путь нескольких дней покрывать за десяток-другой ударов сердца. Потом — в Каэр-Ллуд. К бренину — верховному королю. К Касваллауну, сыну небесного Бели. Правда, и сам Марх — бренин. Только не в мире людей, где королей полным-полно. Он бренин Аннуина. Человеческий король. Один из двух верховных властителей. В Аннуине может быть два бренина. И власть одного нисколько не умаляет власть другого. Как невозможно вычерпать реку, сколько ни бери из нее. А люди жадно делят власть. Странные существа. Похоже, они действительно считают, что от власти одного убудет власть другого. Марх поймал себя на мысли, что готов примириться с поездкой к Касваллауну только потому, что сначала он еще раз поговорит с Бендигейдом Враном. Сперва — подземный Каэр-Ллуд, и лишь потом — человеческий.

* * *

Марх подошел к ближайшему одинокому менгиру — стоячему камню высотой в полтора его роста — и свернул. Это было так же легко, как дышать, — и столь же необъяснимо. Король оказался в Стране Волшебства. Сейчас она выглядела очень похожей на человеческий Корнуолл, даже Тинтагел виден. Марх прислушался, ища путь в Каэр-Ллуд. Больше ему не нужен ворон-проводник, достаточно лишь ощутить верную дорогу. Всё равно что пройти ночью по собственному дому. Каэр-Ллуд… Крепость Нудда, владыки преисподней. И череп Врана там, в Нижнем мире. Но спускаться к нему, к высшему из властителей Прайдена — не страшно. По иронии судьбы, высший теперь — внизу.

* * *

…Марх снова стоял перед огромным черепом, снова вслушивался в идущий ниоткуда голос.

— Пришел, Жеребенок? — в интонациях слышалась добрая улыбка. — Что ты хочешь от старой кости?

— Поговорить с тобой. О чем угодно. Я не знаю, когда смогу придти сюда снова. Но знаю точно: если я упущу возможность разговора с тобой — я потеряю что‑то очень важное.

Кромка времен: Бендигейд Вран

Ну что ж, Жеребенок, давай займемся историей. Забавное это дело — быть королем: изучаешь историю мира по родословной. Мы с тобой отчасти родичи: я — сын Ллира, и твой отчим Манавидан — мой брат по отцу. Знаешь ли ты горькую повесть о сестре нашей Бранвен, чье сердце раскололось от горя? Слышал? Я напомню тебе кое‑что из нее. Мы выдали Бранвен замуж за одного из ирландских королей. Потом, когда к нам пришла весть, что с ней обходятся дурно, мы собрались в Эрин сами. Я оставил бренином в Каэр-Ллуде своего сына Карадауга. В Ирландии я погиб. Рассказывать о том, как и почему это произошло, — долго. Да это уже и неважно. Я завещал привезти мой череп сюда, в Каэр-Ллуд. Чтобы я мог и мертвым хранить Прайден. Мою страну. Навеки мою — ибо земля, которую я защищаю, — моя земля. Покуда этот череп лежит под Каэр-Ллудом — никакому врагу не захватить наш остров. Но речь не обо мне. Речь о моем сыне. О его смерти. И о его убийце.

* * *

— Кто посмел? — взревел Марх. — Кто тот негодяй, что осмелился поднять меч на законного бренина Прайдена?

— Тот, кому ты пришел присягнуть, — отвечал Бендигейд Вран. — Касваллаун, сын Бели.

Кромка времен: Бендигейд Вран

Дом Ллира и дом Бели — они всегда были недругами. Даже когда пытались помириться. Особенно, когда пытались помириться. Властители моря — и воители небес. Причиной моей гибели был мой собственный брат. Но не по отцу, а по матери. Не из дома Ллира, а из дома Бели. Долго рассказывать… и речь не о том. Касваллаун напал на Карадауга, скрытый чарами, он перебил его спутников, а мой сын умер от горя и ужаса при виде их смерти. Я был к тому времени мертв, сын Карадауга — младенец. Сын Бели провозгласил себя бренином Прайдена. И, как ты полагаешь, Марх, что сделал я, когда мой череп принесли в Каэр-Ллуд? Я подтвердил права Касваллауна. Я любил своего сына — но гораздо больше я люблю Прайден. Касваллаун — узурпатор, но он хороший правитель. Достойный. Умный. В меру жестокий. Как раз такой, какой и нужен этой стране. Я не стал мстить за сына, Марх. Содеянного не исправить новыми смертями, а война между домом Ллира и домом Бели будет страшной бедой для Прайдена. Запомни это, Жеребенок. И — принеси клятву верности Касваллауну как верховному королю. Да, он жесток, расчетлив, честолюбив…можно долго перечислять его недостатки. Достоинство у него лишь одно: он настоящий бренин.

* * *

Марх вышел в мир людей. Было пасмурно, но после тьмы преисподней это был слишком яркий свет. Сын Рианнон невольно щурил глаза. Рассказ Врана словно перевернул мир. Клясться в верности убийце законного короля… тому, кто и не скрывает совершенного преступления. Быть верным вассалом собственному кровнику. Быть. Потому что через месть перешагнул Вечный Король. И негоже скромному правителю Корнуолла оспаривать волю Бендигейда Врана. Бренину Аннуина — тем паче надо быть выше кровной мести. Ради блага Прайдена.

* * *

Марх шел по улицам человеческого Каэр-Ллуда. Низкие домишки, дым, запах торфа и навоза… Сыну Рианнон сейчас не было дела до мира людей. Во всем городе он не заметил бы никого — кроме Касваллауна. Еще меньше Марх думал о том, как ему должно выглядеть при встрече с верховным королем. Марх шел один, без свиты — и не подозревал, что сила бренина Аннуина окутывает его как мантия, и что людям мнится толпа призраков, идущих за королем. Мужчины с оленьими рогами, девы невиданной красоты, крылатые дети, еще кто‑то… не разобрать. Перед Мархом расступались — и в нижнем городе, и в верхнем, и во дворце. Сын Рианнон прошел в главный зал. Верховный король сидел на троне — но встал ему навстречу.

— Приветствую тебя, Марх, король Корнуолла, — прозвучал голос Касваллауна. Он приветствовал первым, хотя и по законам мира людей, и по знатности в ином мире следовало поступить иначе. Но сын Бели видел, что Марх не рад встрече… а ссориться с одним из своих королей бренину Прайдена не стоило. Ссориться с бренином Аннуина — тем более.

— Я приветствую тебя, Касваллаун, сын Бели…Марх смотрел в стену. Сглотнул. Договорил:

— …бренин Прайдена. Я пришел принести тебе клятву верности. Касваллаун подошел к нему. Дитя небес, он был высок ростом и златовлас; черты его лица, тонкие и острые, напоминали профиль хищной птицы.

— Ты — из дома Ллира? Тот молча кивнул.

— Тогда ответь мне на один вопрос, король Марх: когда на Прайден нападут враги, встанешь ли ты со мной плечом к плечу против них?

— Да.

— И в этом ты можешь поклясться?

— Бендигейд Вран свидетель моим словам.

— Хорошо. Иной клятвы и иной верности мне от тебя не надо.

* * *

Марх снова спустился в подземелья Каэр-Ллуда. Присяга Касваллауну оказалась делом гораздо менее долгим и неприятным, чем ожидалось, но всё‑таки, всё‑таки…Он ничего не стал говорить Врану. О присяге Вечный Король уже знает, а о том, что Марх чувствовал при этом — да что он, трепетная дева, чтобы о своих чувствах рассуждать? Огромный череп молчал тоже. Но молчал по-доброму, понимающе. Так, что слова и не нужны. Ворон неподвижно сидел в пустой глазнице. От этого странного разговора Марху становилось теплее на душе. И вспоминалось что‑то из раннего детства, бывшего века назад: исполин с волосами цвета солнца сгребает его в охапку огромными лапищами, и мальчишка хохочет — даже не от радости, а от ясного ощущения, что с ним ничего страшного, ничего дурного, ничего обидного случиться не может. Никогда.«Ты помнишь своего отца?» — услышал он вопрос Врана.

— Почти нет. Огромный рыжий ирландец… то есть это тогда он мне казался огромным. Один из королей Дал Риады, северной страны сотен островов. Я это понял потом, когда мы с Манавиданом веселились в тех водах.«У Эрина для тебя есть подарок, сын Мейрхиона».

— Подарок?«Взгляни на запад. Видишь ли ты что‑нибудь?»Марх обернулся к западу (где в этом мраке стороны света, он не мог объяснить — но ощущал явственно), вгляделся в темноту. Там двигалось светлое пятно. Сначала — просто точка, но вот уже можно разобрать, что это две белые птицы, и между ними что‑то блестит… Говорят, над героями Эрина часто летают птицы, скованные золотой цепью попарно.

— Птицы из Ирландии?«Смотри внимательно».Они действительно были соединены золотом. Но не цепочкой. Две белые птицы несли в клювах длинный волос. Марх вытянул руки крылатым вестницам, они уронили волос ему в ладони — и, хлопая крыльями, умчались на запад. В свою страну.

Кромка легенды: Бендигейд Вран

Ты всё правильно понимаешь, Жеребенок. Это волос твоей невесты. Она еще не родилась, но поверь: это самое большое сокровище, которое Эрин может подарить Прайдену. И самое большое счастье, которое будет в твоей жизни. Ни у кого из королей Прайдена не будет столь могущественной супруги. Ты знаешь: в Эрине женщины обладают великой силой. Им повинуется земля, они наделяют королей властью. Эрин редко делится величайшим из своих богатств — королевами, но тебе предназначена одна из них. Дождись ее, Жеребенок. Вокруг тебя будет много красавиц — но не разменивайся по пустякам.

* * *

— Как мне благодарить тебя? — тихо произнес Марх.«Не меня, — отвечал Вран. — Себя. Судьбу. Ты сам творишь ее — и на достойные поступки судьба отвечает тебе дарами».

— Всё равно: спасибо.«Доверяй и дальше самому себе, Жеребенок. Ты умеешь жить сердцем — так не разучись этому искусству потом».

— Постараюсь. Марх вплел золотой волос между нитями своей туники. Улыбнулся:

— Кажется, я уже готов полюбить мою ирландскую невесту.«Не разлюби ее. Она родится еще не скоро».Марх снова улыбнулся.«А теперь прощай, Жеребенок. Больше тебе нечего делать здесь. Не о чем спрашивать меня. Ответы на все вопросы ты найдешь в своем сердце — или не найдешь вовсе».

— Мы больше не увидимся?«Не в этой жизни».Марх низко поклонился:

— Прощай, Вечный Король Прайдена. Благодарю тебя.

* * *

Теперь, когда Марх стал королем перед лицом обоих миров, теперь, когда его воцарение произошло много быстрее и легче, чем ожидали, теперь всему Аннуину верилось, что эти удачи — лишь начало будущих побед. Аннуин. Мир волшебства, существующий где‑то рядом с миром людей, а где‑то — безмерно далеко от него. Мир, где властвует Рогатый Король — Араун, и его супруга — та, что древнее и могущественнее любых богинь. Мир, становящийся домом для многих богов, — но живущий своей жизнью. И боги в нем — не более чем люди, возводящие торфяные хижины на развалинах древних замков. Только в Аннуине не было развалин. Древняя сила здесь могла уснуть — но не исчезнуть. И как земля, даже заброшенная пахарями, колосится ячменем, так и Аннуин, даже теряя могущество, продолжал питать магией богов, Древних, волшебные существа… всех. Даже людей, не боящихся прикоснуться к его силе. И с утратой священного стада могущество Аннуина стало подобно обмелевшей реке, не более.

* * *

Араун устроил пышную встречу второму королю Аннуина. Сам Рогатый Король вышел встретить сына Рианнон — и вместе с ним Марха приветствовали все: Древние, боги, ослепительные в своей красоте сидхи, неказистый Малый Народец, безликие чудища болот и чащ… все ждали, что юный и могучий король вернет их миру утраченные силы, пригонит назад хрюкающее воплощение чародейства, и всё станет замечательно как раньше, и еще лучше. И чаша волшебства наполнится до краев. Рианнон с гордостью глядела на сына: этот — не чета Придери, этот не потерпит поражений! Араун светился так, что кончики его рогов блестели золотом: этот человеческий бренин вернет священное стадо! Все радовались, и Марх начинал гордиться их гордостью и ликовать их торжеством…Посреди всеобщего веселья раздался голос:

— Исполни просьбу мою, король Марх!

— Исполню! — радостно ответил бренин Аннуина.

Кромка беды: Рианнон

Да за что же эта напасть! Мало мне было Пуйла, который в день свадьбы точно так же невольно пообещал меня в жены моему врагу! Марх, ты же не его сын! Почему ты повторяешь его ошибки?!Почему торжество лишает тебя разума, и ты готов вслепую исполнить желание первого встречного, не подозревая, кто это и о чем он попросит тебя?!Или это присуще всем людям — ослепление в миг удачи? И ты, мой сын, ты — больше человек, чем я бы хотела? Но поздно спрашивать и сетовать. Беда уже произошла. Ты уже пообещал исполнить просьбу Эудафа, сына Карадауга. Ты еще не знаешь, что он потребует. Но знаю я. И сердце обрывается от ужаса.

* * *

— Так знай же, король Марх, — восклицает незнакомец, — я Эудаф, сын Карадауга. Моего отца подло лишил жизни Касваллаун, сын Бели. И я прошу тебя: восстанови справедливость, сделай меня королем!

Кромка беды: Марх

Подлец. И не потому, что ты хитростью добился от меня согласия. Хитрость — не преступление. Но ты лучше моего знаешь, что твой дед и наш Король отказался от мести. Ты преступаешь его волю. Ты презираешь приказ Короля. И ты хочешь, чтобы я нарушил только что принесенную присягу. Но по сравнению перед твоей виной перед Бендигейдом Враном, отцом твоего отца, — это ничто. Ты думаешь, слово, которое я невольно дал тебе, помешает мне покарать тебя за подлость? Но я не так прост, как кажусь.

* * *

— Матушка, — обратился Марх к Рианнон, — скажи мне, кому принадлежит Дифед после гибели моего брата Придери? Кто его наследник?

— У него… — Рианнон начала понимать хитрость сына, и губы ее невольно дрогнули в улыбке, — …не было наследников. И ты, его старший брат, наследуешь его земли.

— И я могу как король распоряжаться ими?

— Да! — Рианнон едва сдерживала торжествующую улыбку: еще миг назад Прайдену грозила война, а Марху — нарушение только что принесенной присяги. Но ее сын стремительно нашел выход из беды! Марх тоже изо всех сил сдерживал торжествующую улыбку:

— Ты, Эудаф, сын Карадауга, хотел стать королем. Я обещал тебе это — и немедленно исполню свое слово. Отныне ты — король Южной Кимры. Король Дифеда. Ибо я обещал, что сделаю тебя королем! И невысказанным, но слишком ясным осталось: а вот королем какой страны — ты забыл сказать!

* * *

Араун задумчиво покачал рогатой головой (рога его были столь огромны, что все невольно отстранились):

— Часто бывает так, что хитрец запутается в собственном коварстве. Но редко это происходит настолько сразу…Эудафа простыл и след. Видимо, отправился в Южную Кимру. Знакомиться с эрлами внезапно обретенного королевства. Марх покусывал губы, пряча улыбку в золотистой бороде.

— Неплохо для начала, — кивнула Рианнон. — Благородство и хитрость — интересное сочетание.

* * *

Потом был праздник. Буйный аннуинский разгул веселья и магии, когда пьяная от надежд нелюдь плясала по земле, воде и воздуху, когда похищенное Гвидионом стадо казалось уже возвращенным, когда все победы были близки, а хитрости врагов — развеяны шутя, как коварство Эудафа. До битвы с Гвидионом оставался миг, до победы в ней — два мига. И магия пьянила крепче любого вина.…Марх с трудом вернулся в мир людей. Не сразу понял, сколько времени прошло здесь — с того дня, как он отправился к Касваллауну.

* * *

Тишина. Тишина — и удивительный, несказуемый мир в душе. Звезды мерцают во влажном воздухе. Медленно плывут облака — потом расходятся, открывая луну. Чуть ущербная. Кажется, тоже подтаяла от весеннего тепла. Небо вокруг луны не серо-синее, а — синева в прозелень, и этот цвет — глубже и мягче обычного ночного неба. Можно долго стоять и любоваться им. Просто стоять и смотреть на луну. Вдыхать ноздрями влажный предвесенний воздух, ни с чем не сравнимый запах этого времени: еще не весна, уже не зима. Слушать, как где‑то с крыши капает вода. Всматриваться в черный рисунок ветвей, такой красивый в свете луны. Просто — быть единым со своею землей. С обеими своими землями — и Корнуоллом, и — Аннуином. Весна не спрашивает, в какой мир ей явиться. Она приходит повсюду… ну, разве что иногда запутается в паутине времени, и в Аннуине эта ночь будет на век позже… или на век раньше. Неважно. Эта ночь, этот мягкий свет, этот мир и покой — он везде. Есть, был или будет… пусть люди разбираются со своими временами, старательно разделяя их. Время — для людей. Для Короля Аннуина нет времени. Для него есть только Сила. Сила, идущая сквозь миры. Сила, идущая сквозь сердце Короля. В эту ночь Марх не узнавал сам себя. Он, Конь, привыкший действовать, мчаться, преодолевать и побеждать, сейчас шел шагом или подолгу стоял, вслушиваясь во влажную ночь. Сейчас не хотелось ни спешить, ни вспоминать недавние удачи, ни думать о грядущих битвах. Черный Конь неспешно шел — то мимо людских селений, то, свернув, оказывался в пробуждающемся от зимнего сна Аннуине; Король дышал размеренно и глубоко, как дышит спящий человек, сбросивший груз забот. Но Марх отнюдь не спал. В эту ночь он яснее ясного ощутил свою победу. Не ту, что была, не королевские испытания, — ту, что будет. Сын Рианнон не стал провидцем, он не рискнул бы пророчить, что они вскорости отвоюют священное стадо Аннуина… но дело было не в войне за стадо. Впрочем, стадо — оно тоже вернется. Обязательно. Но победа — много больше. И Король сейчас не будет искать слов для того чувства, которое так же мягко и неизменно, как зеленоватая синева вокруг луны. Марх просто знает: они победят. А какая это будет победа и когда… доживем — увидим.

De bella Britanicae