Помоги проекту - поделись книгой:
В него были загружены десятки тонн муки, сахара и круп, реквизированных у местного населения. Пара сотен голов домашнего скота. Десять грузовиков, пять тракторов, несколько легковушек и другая техника. Доставив все это в Калинин и распродав на «черном» рынке, Павленко демобилизовал большую часть своей части. Каждому из рядовых он выплатил от 7 до 12 тысяч рублей. Офицерам – от 15 до 25 тысяч. Себе, как установило позже следствие, оставил около 90 000 рублей.
Оставив себе часть вывезенной из Германии техники, Павленко организовал в Калинине гражданскую строительную артель «Пландорстрой». Какое-то время работал на ее базе. Однако здесь, в центральном регионе, был слишком жесткий контроль, и развернуться не получалось. Павленко перебрался во Львов. Туда же съехалась и большая часть его бывших подчиненных. Была создана новая структура – Первое управление военного строительства, или УВС-1. Вскоре она превратилась в одну из крупнейших в регионе строительных организаций.
Штаб части располагался в Кишиневе, у нее было свое знамя с постоянным дежурящим часовым, вооруженная охрана по периметру. Личный состав поступал из местных военкоматов. Подряды – от промышленных предприятий и организаций Молдавии, Украины, Белоруссии, западных областей РСФСР и Прибалтики. УВС-1 одновременно вело работы на десятках площадок, Павленко строил на совесть.
Один из следователей, работавших по делу Павленко, позже вспоминал: «В городе Здолбунове (Ровенская область УССР. –
Наверное, рано или поздно «корпорация» Павленко была бы выявлена – уж слишком большой размах приобрела ее деятельность. С 1948 по 1952 год УВС-1 по подложным документам заключило шестьдесят четыре договора на сумму 38 717 600 рублей. Почти половина договоров проходила по линии Минуглепрома СССР. Павленко открыл текущие счета в двадцать одном отделении Госбанка, через которые по фиктивным счетам получил более 25 миллионов рублей. Из этих денег он платил взятки практически всем своим контрагентам. Хорошо «смазанный» механизм работал без сбоев.
Однако в 1952 году все решил случай. Павленко, решив сделать из своей части совершенно обычную советскую организацию, подписал своих сотрудников на облигации государственного займа (они были куплены нелегально на «черном» рынке во Львове). Один из солдат, получив бумаг на меньшую сумму, чем было заплачено, написал заявление в местную прокуратуру. Началась проверка. В ее ходе быстро выяснилось – УВС-1 нигде официально не числится! Ни в вооруженных силах, ни в Министерстве внутренних дел. Нигде.
Для ликвидации бизнеса Павленко была проведена тщательно спланированная операция. 14 ноября 1952 года в штаб УВС-1 и всего его подразделения в одно и то же время нагрянули следователи, подкрепленные вооруженными подразделениями поддержки. Сопротивления, впрочем, они не встретили. Всего было задержано более 300 человек, из них около 50 так называемых офицеров, сержантов и рядовых из числа ближайшего окружения Павленко, которые были в курсе нелегального характера деятельности УВС-1. Был арестован и сам Николай Павленко, который к тому времени присвоил себе звание полковника.
В ходе обысков в УВС-1 было обнаружено и изъято 3 ручных пулемета, 8 автоматов, 25 винтовок и карабинов, 18 пистолетов, 5 гранат, свыше 3 тысяч боевых патронов, 62 грузовых и 6 легковых автомашин, 4 трактора, 3 экскаватора и бульдозер, круглые печати и штампы, десятки тысяч различных бланков, множество фальшивых удостоверений личностей и техпаспортов.
Через два года состоялся суд. Павленко и его 16 подельникам предъявили обвинения в создании контрреволюционной организации, подрыве государственной промышленности и антисоветской агитации. «Я никогда не ставил целью создание антисоветской организации», – заявил в последнем слове Павленко. Он уверял, что всего лишь занимался строительством. И строил хорошо. «Заверяю суд, что Павленко еще может быть полезен…» – «Полковник» рассчитывал на снисхождение в обмен на обещание работать в будущем лишь на государство. Однако приговор трибунала Московского военного округа от 4 апреля 1955 года был суров и предсказуем: Павленко был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу, а его офицеры – к лишению свободы сроком от 5 до 25 лет.
4
Характерная деталь – Павленко судили за антисоветчину, а не за незаконное предпринимательство и хищения. И понятно почему – за хозяйственные преступления организатор крупной даже по современным меркам частной строительной корпорации мог получить лишь длительный срок лагерей. Но никак не расстрел. «Политические» статьи были применены по делу Павленко потому, что это действительно из ряда вон выходящий случай. Подавляющее же большинство дельцов в 40-е и первой половине 50-х годов могли существовать в условиях более-менее щадящего режима.
Репрессии начались после смерти Сталина. Как ни странно – при Хрущеве. Том самом Хрущеве, что разоблачил с трибуны XX партсъезда культ личности. Новый генсек обещал построить коммунизм к 1980 году. Частники в этот план не вписывались. Какой действительно коммунизм, когда под боком рассадник частнособственнической заразы – артели да кустари? Упертость и идеализм Хрущева для многих оказались страшнее сталинской железной руки.
«Они уже знали, что их расстреляют… Сильно плакали. Разбегались и бились головой об стену. Смотреть было тяжело», – вспоминает Бегдажан Атакеев, сокамерник двух обвиняемых по нашумевшему в начале 60-х делу киргизских трикотажников. Зигфрид Газенфранц (помощник мастера местной трикотажной фабрики) и Исаак Зингер (мастер одной из промышленных артелей) работали «топ-менеджерами» настоящей корпорации, специализировавшейся на пошиве кофточек, платьев, свитеров и т. п.
Артели киргизских трикотажников были лишь надводной частью их бизнеса. Многие операции проходили за пределами официальной отчетности. Закупались материалы, оборудование. Зачастую в артелях использовался труд рабочих государственных фабрик. Некоторые из фактических хозяев артелей работали одновременно на госпредприятиях. Они покупали списанное оборудование, ремонтировали его и запускали в работу. Трикотажные машины размещались на территории фабрик, в пустующих помещениях цехов и гаражах. За выпуск неучтенной продукции рабочие получали зарплату в несколько раз выше официальной и работали в три смены.
Упертость и идеализм Хрущева для многих оказались страшнее сталинской железной руки.
Ядро киргизских трикотажников составили евреи, эвакуированные во Фрунзе во время войны из западных районов СССР, в том числе с бывших территорий Польши и Румынии. Многие из них, в отличие от прежде переселенных в Киргизию евреев, не были настроены на скорейшую ассимиляцию. Доходы от предпринимательской деятельности хоть в какой-то степени позволяли им поддерживать привычный стандарт жизни. Семья Газенфранца, например, жила в большом доме с прислугой. У главы семейства был кабинет и лаборатория в отдельном флигеле.
«Часть трикотажников была с Запада, [их] психология отличалась от нашей. Они, например, спокойно спали, наивно полагая, что, если они дали взятку верхушке, этим гарантирована безопасность», – вспоминает родственник одного из расстрелянных. Иллюзии развеялись в январе 1962 года, когда по «трикотажному» делу в Киргизии было арестовано около 150 человек. Их ждала крайне незавидная судьба.
5
К излету советской эры самой суровой мерой – смертной казнью – Уголовный кодекс карал двадцать два вида преступлений. Среди них – несколько экономических. Расстрел полагался за хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах и валютные операции (включая сделки с золотом).
Показательно, что в конце сороковых годов экономические статьи из списка расстрельных были изъяты. Их возвращение состоялось по личному требованию генерального секретаря Никиты Хрущева. На очередном пленуме ЦК КПСС, выступая с речью, Хрущев неожиданно для всех заговорил о приговоре по делу крупных валютных спекулянтов Яна Рокотова и Владимира Файбишенкова. Они были осуждены на длительные сроки заключения. Но Хрущеву этого показалось недостаточным.
«За такие приговоры судей самих судить надо», – раздраженно бросил он председателю Верховного суда СССР. В экстренном порядке уголовное законодательство было пересмотрено. По делу Рокотова, Файбишенко оно было применено задним числом, оба были расстреляны. Это дело положило начало волне настоящего террора против советских предпринимателей.
Расстрел полагался за хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах и валютные операции.
Вспышка гнева генсека была вовсе не случайной. Еще в марте 1959 года во время встречи Анастаса Микояна с американским экономистом Виктором Перло, американец пожаловался, что его повсюду донимают какие-то люди, предлагающие ему продать валюту. Затем во время встречи публициста Альберта Кана с партийным идеологом Михаилом Сусловым иностранец заметил, что в социалистической стране безнаказанно промышляют спекулянты валютой. Суслов был взбешен. Он обвинил руководство МВД в том, что оно не справляется. И потребовал передать борьбу с контрабандой и нарушением валютных операций в ведение КГБ. Чекисты взялись за дело и вскоре досконально выяснили, что творится на нелегальном валютном рынке СССР.
Его сердцем была так называемая «плешка» – улица Горького (ныне Тверская) от Пушкинской площади до гостиниц «Националь» и «Москва». Именно сюда приходили валютчики на охоту в надежде встретиться с иностранцами, потенциальными продавцами валюты. Охотники получили прозвище «фарцовщиков» (производное от «форсельщик», что, в свою очередь, произошло от вопроса, задаваемого иностранцу: «Have you anything for sale?»).
Впрочем, поисками иностранцев с валютой на «плешке», в универмагах, гостиницах и на выставках занимались представители самого низшего звена. Их называли «бегунками» или «рысаками». Собранные деньги они передавали выше, «шефам». А те – настоящим крупным валютными спекулянтам, «купцам». Они были тщательно законспирированы. Их знал ограниченный круг проверенных лиц. Некоторые из них при этом работали на милицию и периодически сдавали своих «бегунков». В таком виде система функционировала долгие годы, если не все десятилетия советской власти.
При Хрущеве ситуация радикально изменилась. Согласно одной из версий, неприятные замечания по поводу валютчиков пришлось выслушать не только Суслову, но и самому Никите Сергеевичу. В конце 1960 года он был с визитом в Западном Берлине. Во время встречи с местными властями, Хрущев в свойственной ему манере обрушился на капиталистические порядки. «Город превратился в грязное болото спекуляции», – гремел Хрущев. Однако в ответ получил выкрик из зала: «Такой черной биржи, как ваша московская, нигде в мире нет!».
По возвращении домой Хрущев потребовал от КГБ справку о том, как ведется борьба с валютчиками и контрабандистами. К тому времени комитетчики уже провели серию задержаний ключевых игроков рынка. Они, хоть и были хваткими и чрезвычайно осторожными людьми, но соперничать с Комитетом, с его безграничными ресурсами и возможностями, конечно же, не могли. Среди арестованных оказались валютные «короли» Владислав Файбишенко, Ян Рокотов и Дмитрий Яковлев, настоящие киты в среде валютчиков, державшие в своих руках наиболее крупные операции.
Воротилы долго запирались, но следователи сумели расколоть их, предъявив многочисленные улики и свидетельские показания контрагентов. Суд приговорил всех троих к восьми годам заключения, – максимально возможное наказание за валютные преступления, существовавшее на момент их совершения Яковлевым, Файбишенко и Рокотовым. Уже в ходе судебного разбирательства Указом президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Но поскольку новации были приняты после ареста главных фигурантов валютных дел, эта мера не могла быть применена к ним задним числом.
Все это пытались объяснить Хрущеву – что закон обратной силы не имеет, что наказание за совершенное преступление возможно лишь исходя из законодательства, действовавшего на момент ареста преступников. Однако тот и слушать ничего не хотел. По личному настоянию генсека в аппарате ЦК КПСС была спешно подготовлена записка в Политбюро, где обосновывалось изменение статей Уголовного кодекса, касающихся незаконных валютных операций в сторону ужесточения наказания вплоть до смертной казни.
1 июля 1961 года председатель Президиума ВС СССР Леонид Брежнев подписал Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях», которым вводилась расстрельная статья за валютные операции. А Генпрокурор Руденко моментально подал протест на «мягкость» приговора. Дело принял к рассмотрению Верховный суд РСФСР, и по итогам длившегося два дня открытого судебного процесса приговорил троих валютчиков к расстрелу.
Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях» вводил расстрельную статью.
И хотя потрясающее беззаконие советских властей вызвало волну протестов по всему миру – открытое письмо Хрущеву по этому поводу написал, например, французский философ и общественный деятель Бертран Рассел, – приговор был вскоре приведен в исполнение.
6
Практически одновременно с поправками, вводящими смертную казнь за валютные операции, высшая мера наказания была введена и за хищения социалистической (читай – государственной) собственности в особо крупных размерах. Под эту статью можно было подвести практически любое нелегальное производство в тогдашнем СССР. Что и произошло в отношении киргизских трикотажников.
Большая часть эпизодов дела цеховиков из Фрунзе, как и аресты большинства из них, тоже происходили до принятия поправок, вводящих смертную казнь за экономические преступления. Однако, как и в случае с Рокотовым и Файбишенко, судья без колебаний применил их задним числом. «Мы государству ущерб не нанесли. Сколько было у государства, столько и осталось. Мы выворачивались на собственные деньги, выпускали неучтенную продукцию. Нас судить за хищения никак нельзя», – отбивался на суде от расстрельной статьи Зигфрид Газенфранц. Безуспешно. Купленные и отремонтированные станки, сырье, рабочее время и прочие ресурсы – все было признано похищенным у государства. Результат – 21 расстрелянный по делу.
Волна подобных процессов прокатилась по всему СССР. И дело не ограничилось лишь окраинами – Украиной, Закавказьем, Средней Азией или Прибалтикой. Крупный цех, кстати тоже трикотажный, был разгромлен в Москве. Бизнес был организован неким Ройфманом. 1925 года рождения, со средним образованием, он, как потом выяснило следствие, с 1947 года занимался организацией цехов при различных госпредприятиях и организациях. В 1957 году запустил производство неучтенной продукции в трикотажном цехе производственного комбината общества глухонемых в Калинине. Потом купил за 2000 рублей должность заведующего мастерскими психоневрологического диспансера Краснопресненского райздравотдела города Москвы и перебрался в столицу.
Подкупив кого надо, Ройфман добился разрешения создать при психдиспансере трикотажный цех. По легенде в нем больные должны были заниматься трудотерапией. Естественно, все, кто подписывал Ройфману документы, были в курсе, что лечение тут ни при чем. Из сотрудников диспансера теневик собрал команду управленцев для своего дела. В доле был и главврач диспансера – для него создали специальную должность медицинского сотрудника цеха, с официальной зарплатой, которая выплачивалась каждый месяц.
Однако помимо официального производства Ройфман оборудовал и настоящий цех. Он размещался в подвалах соседнего с диспансером жилого дома. Там стояло несколько десятков трикотажных машин, добытых на ленинградском заводе «Станкоинструмент». Сырье бралось с Загорской трикотажной фабрики. За те несколько лет, что работал цех Ройфмана, там было переработано 460 тонн шерсти. Работа шла в три смены. Изготовленные дамские кофточки, платки, джемпера и прочее отправлялись затем в торговые палатки, расположенные на рынках и при вокзалах. Продавцы имели долю с продаж.
Интересно, что, как и в случае с подпольной строительной корпорацией Павленко, цех при московском психдиспансере был выявлен случайно. Один из партнеров Ройфмана, некто Шакерман, поссорился со своими родственниками, и те написали жалобу в прокуратуру, в которой сообщили о высоких нетрудовых доходах Шакермана. Была проведена проверка. Золота и ценностей милиция не обнаружила, но дом и его обстановка действительно не соответствовали официальным доходам хозяина. Завели дело, начались обыски. Вскоре была вскрыта деятельность цеха.
В итоге у Ройфмана и Шакермана обнаружили несколько десятков килограммов золота. Хищения в особо крупных размерах и незаконные золотовалютные операции – этого хватило, чтобы приговорить хозяев московского цеха к высшей мере наказания. Ройфман и Шакерман были расстреляны.
Количество смертных приговоров в 1961 году, когда была введена смертная казнь за экономические преступления, выросло более чем втрое.
Количество смертных приговоров в 1961 году, когда была введена смертная казнь за экономические преступления, выросло по сравнению с 1960 годом более чем втрое – до 1990. В 1962-м высшая мера наказания была применена 2159 раз. В дальнейшем количество смертных приговоров сократилось. Но дамоклов меч вероятного наказания висел над каждым, кто занимался в СССР «коммерцией». Например, в 1973 году, в разгар брежневского застоя, когда нравы, особенно в закавказских республиках, значительно смягчились, в Азербайджане был расстрелян Теймур Ахмедов, отец предпринимателя Фархада Ахмедова, сегодня – одного из богатейших людей в России, номер 103 в списке журнала Forbes.
Ахмедов-старший был директором одного из крупных пищевых предприятий республики и пользовался репутацией крупного цеховика.
С приходом к власти Юрия Андропова за «коммерсантов» вновь взялись всерьез. Взять хотя бы дело о нелегальном пошиве одежды в ауле Апсуа, которое расследовал Анатолий Дорофеев, – в его рамках к смертной казни были приговорены три человека.
7
Но вернемся в 60-е годы – при Хрущеве артели и кустари входили в состав государственных предприятий. Частное предпринимательство было окончательно вытеснено из легальной сферы. Репрессии против частника приобрели системный и более жестокий характер. Но, несмотря на уголовные статьи, частнопредпринимательская деятельность в СССР не затихала. Насколько масштабным было это явление? В СССР если и велась такая статистика, то сейчас она «зарыта» в до сих пор секретных архивах ФСБ и МВД. Но возможность дать количественную оценку бизнеса «по-советски» тем не менее есть.
В 70-80-х годах прошлого века американский университет Дьюка (Калифорния) провел одно из самых масштабных социологических исследований, проливающих свет на реальную экономическую жизнь в Советском Союзе. В нем приняло участие около 3000 бывших советских граждан, эмигрировавших в США. Самую большую группу – 85 % – составили эмигранты, покинувшие СССР в период 1971–1982 гг. Это были бывшие советские граждане одиннадцати республик (Казахстан, Киргизия, Туркмения и Таджикистан в поле зрения ученых не попали) проживавших в основном в крупных индустриальных городах. О чем спрашивали бывших владельцев «серпасто-молоткастого»? Если коротко – то о жизни в «совке».
Специально обученные интервьюеры (так и хочется добавить – в штатском) задавали эмигрантам десятки вопросов: о составе семьи, образовании, роде деятельности, уровне благосостояния, жилищных условиях, расходах и доходах, банковских вкладах, пенсиях, потреблении алкоголя, владении автомобилем и т. п. Однако в центре внимания людей с опросными листами, часами «терзавших» бывших советских граждан, было то, что американские социологи чуть позже назвали «вторая экономика» (second economy) Советского Союза, то есть нелегальная, не подчиняющая всемогущему Госплану, который рулил «первой», официальной экономикой Союза.
За частное предпринимательство полагается суровое наказание, но жирная «смазка» коррупции позволяет миллионам людей решать проблемы с Уголовным кодексом.
Да, к исследованию можно было бы предъявить массу претензий. Взять хотя бы этнический состав группы, принявшей участие в опросе: евреи – 53 %, армяне – 23 %, 18 % – русские, украинцы и белорусы, 7 % – все остальные. Но что делать – опрашивать приходилось того, кто выехал. А это была так называемая еврейская волна эмиграции.
Еще один большой минус – выборка формировалась не случайный образом, как требуют каноны социологии, а организаторы сами отбирали респондентов. Но можно сказать еще раз – опрашивали тех, кого можно было спросить. И тем не менее это было первое действительно фундаментальное научное исследование, проливающее свет на то, как на самом деле функционирует реальная, а не «госплановская» советская экономика.
Что было ясно из опросов? Например, то, что мало кто в СССР жил на одну лишь зарплату (вы же помните, какой отклик находила в сердцах советских людей крылатая фраза Папанова в «Бриллиантовой руке»). Что люди изворачиваются тысяча и одним способом, но умудряются получать доходы, не зависящие от государства. Что значительная часть торгового оборота проходит не через официальные торговые сети, а по нелегальным каналам. Что, несмотря на официальные запреты, советские граждане занимаются частным предпринимательством. И что, да – за это полагается суровое наказание, но жирная «смазка» коррупции позволяет миллионам людей решать проблемы с Уголовным кодексом.
Конечно, обрывочные сведения о том, что функционирование советской экономики не столь безупречно, как явствует из официальных данных, в США поступали и раньше. Однако анализ данных, полученных в ходе исследования, получившего название Berkerly-Duke survey, позволил впервые систематизировать ранее разрозненную информацию о реалиях советской экономики.
Вот некоторые штрихи к картине. За пределами четко регламентированной Госпланом экономики прежде всего остается сельское хозяйство. По оценкам американских исследователей, объем продуктов, выращенных на подсобных участках и продаваемых на колхозных рынках или с рук, составлял до 25 % всего потребляемого в СССР продовольствия. Сама по себе эта деятельность не была незаконной. Однако приобретение семенного фонда, удобрений, кормов для выращивания животных и домашней птицы в большинстве случаев было уже нелегальным. Как непосредственный участник такого рода деятельности подтверждаю – так оно и было!
Мощный частный бизнес сформировался в строительном секторе советской экономики. В некоторых регионах на частных подрядчиков-шабашников приходилось до половины всех строительных рабочих. Что еще? Нелегальная продажа товаров «с черного хода» сотрудниками государственных магазинов. Репетиторы, натаскивающие школьников для поступления в вузы. Сдача квартир и дач. Самогоноварение. Проституция. И так далее.
Как оценивали в 70-х – начале 80-х годов американские исследователи по итогам социологического опроса эмигрантов, «частные» доходы, то есть полученные не от государства, составляли от 28 до 33 % всех доходов советских домохозяйств. В частном секторе было занято до 10–12 % всей рабочей силы.
Стоит вдуматься в эти цифры. Каждый десятый работал на себя, ну или на «дядю», но никак не на государство. Каждый третий рубль, зарабатываемый в СССР, приходился на частный сектор. А если исключить привилегированные слои общества – высококвалифицированных рабочих на заводах оборонки, верхушку технической и гуманитарной интеллигенции, партийную номенклатуру и т. п.? Получается, что «левые» доходы граждан составляли половину и более семейного бюджета.
…Ну разве разумна эта страна? «Все вокруг народное, и все вокруг мое!» А фактически – ничье! Собственность ничейной быть не может по существу своего определения. И если собственностью не пользуется народ, если в своей стране он только наемный и эксплуатируемый работник, то, значит, собственность отчуждена от народа правящими верхами как раз по определению Маркса. Когда бюрократия превращает государство в свою частную собственность, лишая людей материальных и моральных стимулов, приучая их к безответственности и безразличию. А все, кто проявлял самостоятельность, активность, будь то ученый или производственник, подлежали изоляции и уничтожению… Памятна всем судьба Ивана Худенко, Иоханнеса Хинта, воркутинских строителей, печорских золотоискателей… Да и моя судьба показательна не менее…
«Записки советского брокера», Марк Шерман
8
Вернемся к началу рассказа про наш «грузовой» мотоцикл. В моей личной истории нет особого эксклюзива. Частная экономическая инициатива в советском обществе 70-80-х годов, да и более раннего периода – вполне распространенное явление. Причина проста – людям свойственно стремление к лучшему, ради этого они готовы работать и зарабатывать. Так что бизнес в СССР был. Он кормил десятки миллионов человек. Другое дело, что с точки зрения государства частное предпринимательство считалось злом. И с ним необходимо было бороться.
С точки зрения государства частное предпринимательство считалось злом. И с ним необходимо было бороться.
В случае с мелким и очень мелким «своим делом» было по умолчанию признано, что это зло неизбежно. И действительно – советская власть так и не смогла накормить население за счет колхозов и совхозов. Что же теперь, умирать с голоду? Нет, пусть уж лучше инженеры копаются на своих огородах. Но стоило частнику чуть приподняться, в силу вступали совсем другие правила игры.
Результат? Как бы сказать… Назвать формы, в которые выливалась предпринимательская активность советских граждан, извращенными и противоречащими здравому смыслу, это почти ничего не сказать.
Вершину пирамиды бизнеса в СССР составляли настоящие подпольные фабрики, действовавшие под прикрытием государственных предприятий, использующие их сырье и рабочую силу. Несмотря на огромный, в прямом смысле смертельный риск для руководителей таких цехов, предприятия процветали годами, прежде чем подвергнуться разгрому. Рассмотрим конкретный пример.
Глава II Бакинский цеховик
…Растет в Приангарье очень ценная сосна – тонкослойная, смолистая, влагостойкая. Строительный пиломатериал из этой сосны поставляют на экспорт. За кубометр платили по 120 рублей в 1980 году. Сегодня платят вдвое дороже. Каждая доска строго выдерживается в размерах – калибруется по толщине, ширине, длине, количеству сучков и их диаметру. А все, что не калибруется, уходит в пониженную сортность либо в некондицию и… сжигается на знаменитой свалке в Лесосибирске. А ведь это замечательный лесоматериал, так необходимый в народном хозяйстве. Хотя бы как черновая бытовая заготовка по 19 рублей за кубометр.
Добившись постановления Красноярского крайисполкома с разрешением продажи этой некондиции на сторону, руководство Ново-Енисейского ЛДК и ЛДК-2 Лесосибирска вступило со мной в договорную сделку, на которую их в немалой степени натолкнуло стихийное бедствие на Ново-Енисейском ЛДК.
Там полностью сгорел товарный склад экспортной продукции. Чтобы имелось представление о нанесенном ущербе, я только скажу, что сгорели большое подъемно-транспортное хозяйство, силовые подстанции, пожарные службы. Погибло огромное рентабельное хозяйство. Поставки пиломатериалов с комбината, а значит, и взаиморасчеты с потребителями прекратились. Поступления денег на счет – тоже.
Встал первоочередной вопрос при ликвидации аварии: МТС (материально-техническое снабжение. –
Снабженцев приглашали со стороны: из Талды-Кургана, Новосибирска, Омска. Из Кургана пригласили меня. Моя «полезность» заключалась в том, что я сразу нашел «заказчиков» – покупателей, которые могли платить вперед. Это были платежеспособные колхозы, совхозы, способные сразу платить зарплату рабочим на ЛДК за ликвидацию аварии и выпуск продукции для них. По моим заказам. И дело пошло.
Обо всем этом имеются справки в адвокатском досье. В них указан и экономический эффект от моей деятельности. Но когда в мае 1981 года началось следствие, людьми руководил не ум, а страх. От них ведь не требовали правду, она была не нужна следствию. Кто начинал настаивать на истине, его тут же «ломали»… И он говорил то, что нужно было следователям. Люди боялись тюрьмы пуще смерти!
«Марк Михайлович, ты обречен!» – говорили мне самые близкие люди…
Записки советского брокера, Марк Шерман
На свалке сжигают отходы производства. Между тем эти отходы имеют вполне известную коммерческую ценность. Да и вовсе это не отходы – это доска, брус, ну, может быть горбыль (доски с корой). Все это – востребованный в строительстве материал. Находится человек, который организует его поставки потребителям. Помогает предприятию заработать деньги на восстановление после пожара. С сегодняшней точки зрения, да и вообще, с точки зрения здравого смысла – рациональная и эффективная экономическая деятельность. Не так в советской экономике, где движение товарных потоков было возможно лишь по решениям Госплана и всевозможных главков. Частная инициатива? Какой такой брокер?! Пятнадцать лет ему!
Раздавая взятки, деятели советской неофициальной экономики создавали вокруг своего бизнеса «кокон», вроде бы обеспечивающий его безопасное функционирование.
Хотя, конечно, в своих записках Шерман кое-какие моменты обходит. Каким образом он договорился с руководством ЛДК, что его пустили к этим самым отходам производства? Вот так он пришел, и его сразу пустили? Нет, конечно. Каждый из участников экономических схем, выходящих за рамки официальных, был вынужден нарушать закон. И его партнеры, контрагенты, в общем – другая сторона, тоже должны были это делать. А еще оставались проверяющие и контролирующие органы.
Им всем надо было платить за риск. Платить деньгами, услугами – всем, что может быть оценено. Это была деятельность, непрерывно производящая коррупцию. Раздавая взятки, деятели советской неофициальной экономики создавали вокруг себя и своего бизнеса «кокон», вроде бы обеспечивающий его безопасное функционирование. Ключевыми здесь являются слова «вроде бы». Гарантий раздача взяток не давала никаких. Зато в случае провала добавляла тяжести обвинению. У меня есть для вас отдельный, хорошо иллюстрирующий проблему пример.
1
Знакомьтесь: Рамиз Шабанов. 1949 года рождения. Азербайджанец. Все жизнь прожил в Баку. Закончил техникум. Член КПСС. Работал инженером-технологом участка № 3 галантерейной фабрики Министерства местной промышленности Азербайджанской ССР! Сегодня это все, что можно сказать об этом человеке. Как он жил, о чем мечтал? Кто была его жена, и какие планы они строили на будущее своих детей? На эти вопросы в уголовном деле и приговоре Бакинского городского суда ответов нет.
Есть другое. В 1987 году Рамиз Шабанов получил пятнадцать лет колонии. За что? На своем участке Шабанов организовал цех, частное предприятие. За те три года, что попали в поле зрения следователей, предприятие Шабанова произвело продукции примерно на 1 миллион рублей. По сегодняшним меркам – бизнес средней руки. Как небольшая лесопилка со столярным цехом. Или более-менее приличный автосервис.
Галантерейная фабрика – это несколько грязных корпусов, где кроили шторы, портьеры, подушки, изготовляли из пластмассы всякую бижутерию, коврики и тому подобное. Несколько сотен сотрудников. Нищенские официальные зарплаты. Что придумал Шабанов? Он, как это называется в современных учебниках по экономике, оптимизировал бизнес-процессы и запустил производство нового продукта.
Все товарные поставки осуществлялись в соответствии с директивами Госплана. И любое изъятие их части считалось хищением государственной собственности.
На участке Шабанова в числе прочего изготовлялись так называемые «пенки» – коврики из пенополиуретана, которые в 70-80-е годы было модно стелить на пол в ванной или туалете. Параметры этих изделий, как и все в СССР, были заданы соответствующими ГОСТами. Шабанов прикинул, что толщину ковриков вполне можно и уменьшить – покупатели этого, скорее всего, и не заметят. А вот улучшение дизайна они заметят и точно оценят. Улучшений должно было быть два: бахрома по краям и обшивка из махровой ткани. Чтобы понять, насколько новое изделие превосходило в глазах потребителя прототип, надо перенестись на тридцать лет назад, в начало 80-х. Когда в магазинах и обычного-то коврика было не найти.
Если бы дело происходило сегодня, Шабанову было достаточно залезть в Интернет, набить «поставки пенополиуретана» в Яндексе и позвонить по телефонам контор, сайты которых внушают доверие. Во времена развитого социализма дело обстояло совсем по-другому. И дело было, естественно, не в отсутствии Интернета.
Начать с того, что в условиях государственной централизованной экономики все товарные поставки осуществлялись в соответствии с директивами Госплана. И любое изъятие их части считалось хищением государственной собственности. Иными словами, легальная возможность закупки сырья отсутствовала. Шабанов, естественно, это знал. Значит, надо было «отщипнуть» от официальных поставок. Вопрос в том как?
Сообразив что к чему, предприимчивый технолог набросал эскиз устройства, которое позволяло распускать надвое по толщине стандартные листы пенополиуретана. Через технологический отдел фабрики он внедрил устройство в производство. А знакомые в инструментальном цехе, где чинилось вышедшее из строя оборудование, за полтинник сделали все остальное.
«Добычу» второго важного ингредиента – махровой ткани для обшивки, Шабанов также наладил у себя под боком, в цеху. Работавшие под его присмотром вязальные машины он перенастроил так, чтобы те выпускали облегченное по сравнению с нормативами махровое трикотажное полотно. Получившиеся излишки стали сырьем для «левого» производства.
Наконец, бахрому и тесьму, которыми планировалось обшивать коврики улучшенного дизайна, Шабанов наладился выпускать на списанных фанговых машинах, которые некогда работали в цеху, а затем, после смены ассортимента выпускаемой продукции, пылились без дела на складе.
2
Вот и все. Буквально из ничего была собрана технологическая цепочка, позволяющая выпускать востребованный покупателями товар. А он действительно был таковым – иначе бы никак не удалось продать в течение ближайших трех лет около 120 000 изделий. Инвестиции – минимальные. И что характерно – жалоб потребителей на то, что махровая ткань стала потоньше, а коврики – не такие толстые, в уголовном деле Шабанова, которое было возбуждено в 1985 году, не было. То есть людей в принципе все устраивало. И если описывать деятельность бакинского цеховика с точки зрения предпринимательской логики, то все выглядит безупречно.
Ведь что сделал Шабанов? Он проанализировал имевшийся на тот момент спрос, сформулировал свое уникальное для рынка предложение. Оптимизировал имевшиеся на тот момент технологические процессы. Перераспределил в пользу нового проекта поставки части сырья, не ухудшив заметным образом характеристики выпускаемых изделий. Наконец, задействовал простаивающее без дела оборудование. Именно так и должен действовать эффективный предприниматель. Но это с точки зрения сегодняшнего дня. Ну а в 80-х годах все, что сделал Шабанов, классическим образом укладывалось в статью 88-1 Уголовного кодекса Азербайджанской ССР – хищение в особо крупных размерах.
Вы спросите, как же это все удалось организовать под носом у фабричного начальства? Да очень просто. Оно, естественно, было в доле. Начальник отдела технического контроля фабрики получал в месяц сначала по 60 рублей, потом, в последний год существования цеха – по 100 рублей.
Старшему товароведу и главному механику фабрики Шабанов выплачивал по 50 рублей в месяц. Начальнику отдела кадров и главному экономисту фабрики – по 30 рублей. Список людей, которым Шабанов ежемесячно платил фиксированное «роялти» за безбедное функционирование своего бизнеса, занимает без малого страницу в приговоре. Скрупулезность подсчета не может не удивлять – в числе прочего упомянуты два коврика, которые Шабанов отдал какому-то мелкому милицейскому чину.
Шабанов делился доходами с начальником вневедомственной охраны – тот должен был выпускать товар за пределы предприятия. Давал деньги сотрудникам местной типографии – и они печатали бланки документов строгой отчетности (квитанции, накладные, наряды и т. п.), которые позволяли превращать левую продукцию в официальную.
Шабанов заплатил в общей сложности около 500 рублей начальнику службы снабжения одного из крупных тюменских нефтедобывающих предприятий, и тот организовал поставки изделий Шабанова на Север. Расчеты производились, исходя из нормы 0,5 % от стоимости отгруженных изделий. Сегодня такие платежи было бы правильнее назвать не взятками, а вложениями в продвижение товара. Ну или откатом, хотя его норма у сегодняшних поставщиков «Газпрома», скорее всего, вызовет усмешку.
В основном же товар сбывался через бакинские магазины. Директора – знакомые Шабанова, – выписывали с фабрики необходимые им объемы, куда входила и «левая» продукция. Магазины получали товары. А затем накладные заменялись на новые, с той же датой и адресатом поставки, но с уменьшенными на величину «шабановской» продукции объемом поставки. Таким образом «левые» коврики выводились из легального оборота, и деньги за них поступали не на счет фабрики, а лично Шабанову. Директорам магазинов за сбыт и риск оставались 20 % от стоимости проданного товара.
3
Поделиться книгой: