Помоги проекту - поделись книгой:
Мерило истинности включает в себя понятие добросовестности: добросовестное искание должно содержать истину в наиболее цельном виде. Рефлексивные проблемы плутократии, проблемы оскопления демократии и свободы на фоне кажущихся проблем рынка труда, и тем более труда интеллектуального, — есть существенный момент «демократического экстаза». Истина труда, выражаемая словами: «Живи так, как если бы ты завтра умер, но в работе усердствуй так, как если бы ты жил всегда», — является мерой эффективности государственной машины. Фундаментальная идея полезного труда рефлексии заключается в том, что, как бы не были глубоки врожденные способности человека, они могут быть реализованы только посредством самого напряженного труда. Сможет ли обеспечить такой труд России экономика до 2000 года? Способна ли государственная система при существующих в ней авторитетах реализовать такой принцип хотя бы с к.п.д. 1–5%, т.е. в 5–25 раз меньше к.п.д. неживой машины — паровоза? Или просто это не предусматривается существующей системой? Ответ на этот вопрос дан в хитрых и умных статьях А. Лившица в «Известиях» за 1994 г. в № 217–218: «... Проявится тенденция к снижению банковских ставок, которые через пять лет упадут до 20–25% годовых.... Судя по всему даже к 2000 году Россия не сможет снизить инфляцию до отметок, характерных для развитых стран». И это говорит советник Президента по экономическим вопросам. И это звучит уже после различных уверений о стабилизации, после... забытой всеми программы «500 дней». Поэтому нет ничего удивительного в том, что в той же газете за № 171 1994 года интеллектуальные трудоголики, как лауреат Нобелевской премии Александр Прохоров, передают окружающим свой крик души в статье «А нужен ли я своей стране?» И на вопрос: «Сколько же времени вы сможете продержаться в таком неустойчивом положении?» — получаем ответ: «Года два-три от силы. Потом уже начнутся необратимые процессы, и мы неудержимо скатимся вниз». Сопоставление умозаключений А. Лившица и А. Прохорова отчетливо приводит к мысли, что до 2000 года государственная система не собирается восстанавливать принцип не только интеллектуально-трудового равновесия в стране, но и прочих форм экономического равновесия. И речь здесь идет, как можно понять, не о способности плутократии восстановить товарно-денежные отношения в стране, а о проблеме вообще их не восстанавливать до текущего тысячелетия. Эта ситуация в сельском хозяйстве уже начинает прорастать Чевенгуровским раем:
Проблема «щучьего веления, моего хотения» всегда была типичной проблемой, и не только в России времен Конька-горбунка и Старика со Старухой, но и Осипа, лежащего в барской постели с его: «Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи весь век на полатях да ешь пироги». Поэтому плутократии невыгодно нарушать традиции «русской самостоятельности». Она готова драпироваться в русские одежды, добывая на пропитание (себе) строительством медных Колумбов в Америке, отправляя за границу 19 вагонов с медью, пытаясь вывезти из России 130 килограммов амальгамы золота с 70%-ным содержанием драгоценного металла... «А у Генеральной прокуратуры не хватило даже смелости поинтересоваться у тех же Лужкова, Шумейко, Шохина, Черномырдина, что ими-то двигало при проведении антизаконных действий и осуществлении отеческой прямо-таки опеки международных авантюристов». (Николаев Ю. Медный спрут // Известия. 1994. №111).
Использование политиками национальных форм сказочного, мифологического сознания общества служит источником упрочнения своего положения в обществе. Играя на далеко не светлых сторонах жизни этого сознания, коллектив с партийной дисциплиной, разработав принципы и цели достижения как ни странно простого «гешефта» в обществе с мифологическим сознанием, отягченным этническим кодовым замком, способен «играть», и довольно долго во времени, на чувствах общества и нации. Смысл разговоров о «фашизме, черносотенных повадках» слабо чем отличается от различных «партийных конструкций» в том смысле, что этническое и мифологическое сознание общества используется ограниченным коллективом сначала для достижения своекорыстных целей, а затем эти цели объявляются целями всего общества. Для воспрепятствия такого рода устремлениям к самосолипсизму коллектива общество с диктатурой закона должно уравновешивать свои же собственные недостатки. Даже во времена О. Кромвеля последний не мог быть арестован и предан суду по решению короля как член парламента без решения парламента. По решению же Алексея Михайловича Тишайшего его «собинный друг» патриарх Никон был уже обречен судом патриархов. Столь часто «всуе» поминаемый теперь И.В. Сталин при всех его недостатках отлично знал и чувствовал «традиции северных народов Кавказа», в чем уже убеждается и молодое поколение современников, и, вникая в «различные мелочи», понимал, что «каждое новое начинание партии можно превратить в мелкое и никчемное крохоборчество». (Вопросы ленинизма. М.: ГИ, 1931. С. 752). И на вопрос иностранной рабочей делегации: «Как увязываются водочная монополия и борьба с алкоголизмом?» — чувствуя характер общества и нации, которую он возглавляет, в отличие от лигачевцев, твердо отвечал: «Отказаться ... от водки, значит отказаться от ... дохода, причем нет никаких оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше, так как крестьянин начнет производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном. Здесь играют, очевидно, известную роль серьезные недостатки культурного развития деревни» (там же, с. 367).
Кажется, вот отличие человека, который «академиев не кончал и в пажеском корпусе не обучался», от «орлов партийного толка» горбачевской перестройки. Поэтому РОЛЬ ИМЕНИ в национальных традициях общества и коллектива, ИДЕЯ ИМЕНИ в этнической сущности государства оказываются главенствующими в рефлексивном сознании масс, учитываются любой партийной или религиозной конфессией («... евангелист Иоанн, когда он называет Господа Иисуса подлинным, живым именем Божиим. В Нем исполнилось то, чего не могло исполнить одно только слово..... В НЕМ — именно это имеет в виду Евангелист — Бог реально стал Тем, КОГО можно звать.... Отныне имя уже не просто слово, за которое мы цепляемся, но плоть от нашей плоти и кость от наших костей. Бог — один из нас», — вот как кардинал Йозеф Рацингер образно и доступно разъясняет идею рефлексии от ограниченного коллектива верующих к массам (Введение в Христианство. Брюссель, 1988. C. 91). Плутократические игры теряющего свой имидж коллектива, чьи рефлексивные установки являются уже не собственными, а коллективными, превращаются в начетничество — «лишаются плоти и костей». Вот как один из крупнейших духовных писателей XX в. Томас Мертон писал Алексею Суркову по поводу остракизма в России произведений Б. Пастернака: «.... вы не любите ни Россию, ни человечество, а преследуете исключительно интересы политического меньшинства .... Я пишу вам не как ненавидящий вас враг, а как друг. К русскому народу я испытываю величайшую, искреннейшую любовь и безграничное восхищение. Теперешние же руководители России не вызывают у меня ни ненависти, ни страха, а только печаль». (Логос. Брюссель-Москва. 1978. № 1–4. С. 229).
Рефлексирующий коллектив научно-технической интеллигенции в своей наибольшей массе в отличие от наименьшей (одна из которых — высшая, перешедшая к буржуазному делячеству; другая — низшая, тяготеющая к рабочему пролетариату) выдвигает свой идеал рефлексии: планомерная организация труда и распределения под руководством ученых — экономистов, инженеров, врачей, юристов. Такая группа создает, естественно, для себя привилегированные условия. Но создаются и удовлетворительные условия жизни для трудящегося народа. Получаемая гармония интересов в виде централизованной республики, существующей в условиях диктатуры закона, фактически наследует прозападный идеал государства, но при этом отчетливо представляет, что Западные государства капиталистического толка уже давно на «рудиментарном уровне» усвоили, что «лучше поделиться с обществом накопленным богатством, чем быть ограбленным или зарубленным ледорубом».
В противном случае вспышки экономической борьбы, социальные язвы (экономическое неблагополучие целых регионов, бензиновые и денежные бунты, повышение смертности, пандемий, беспризорность, нищета) не смогут долгое время быть способом выпуска «естественного пара» для оздоровления экономики, а выльются в безусловную классовую дифференциацию с нарушением коллективистского идеала, анархией масштаба тем значительней, чем шире и непредсказуемей этническая машина общества. На этом фоне уголовная Россия с ее законами и артелями (Уголовная Россия. М.: Терра, 1990) покажется просто приятным времяпровождением.
В борьбе с природной стихией человек в коллективе приспосабливается не только путем рефлексов, но и рефлексивного мышления (целесообразно-сознательных усилий), активно влияя на эти условия путем трудового процесса. Но ведь сам трудовой акт — это рефлекс и рефлексирующее состояние. Поэтому коллектив, и тем более общество, если оно намерено построить для себя комфортные условия жизни, должно перейти от рефлексивных трудовых междометий («гоп-ля», «эй, ухнем») к рефлексивной логике и диалектике с ее творческим энтузиазмом. Пластичность творческого процесса как процесса трудового, разумеется, не должна покоиться на одном голом энтузиазме (это мы уже проходили и проходим сейчас), пластичность творческого процесса — это та форма трудового процесса в обществе, в которой отсутствуют природные ресурсы, но в изобилии конечный продукт и достойная обеспеченность самого общества (Япония, Тайвань, Сингапур как первое приближение). Абстрактный анализ рефлексии — самый трудный метод индуктивного исследования, в котором дедукция оказывается путеводной звездой в том плане, что усвоенные корни экономического развития в странах Запада должны быть непременно соединены с экономическими прототипами Востока, ибо по верному утверждению А. Блока, «скифы мы». В этом и заключается таинственность этноса России, его мистика, но не фанатизм порабощения личности гнету властной идеи, Россия — это страна внутренне свободных людей, широких и гуманных, строгих к себе, но снисходительных к другим, она инстинктивно определяет направления, основываясь на величине углов между своими лучами зрения, обращенными к солнцу, к горизонту, к звездам. Плутократия же — прах земной, прилипший к крыльям, то, что отягчает полет мысли и служит источником противоречий, недостатком идеализма по содержанию, а в структурном смысле составляет трагическую судьбу общества, которую невозможно преобразовать только одними идеями. В нашей современной ситуации справедливо будет отметить словами В. Соловьева, сказанными им в предисловии к переводам Платона: «Гениальнейший ум сам по себе недостаточен не только для того, чтобы перейти в область сверхчеловеческого, но и для того, чтобы удержаться на уже достигнутой высоте». Чума у Пушкина, обманная клятва демона у Лермонтова, мировой хаос в печной трубе у Тютчева, птицы в «Буревестнике» у Горького — все эти символы сущностной неустроенности общества, переосмысленные рефлексирующим сознанием личности, внесенные в сознание коллектива, становятся опорной точкой поведения общества в целом, становятся на долгие годы сознанием самого общества.
Умозрительные построения рефлексии становятся материальными, двигающими началами всего общества. Такую ситуацию можно оценивать как творческое всеединство работы личности – коллектива – общества [32, 64, 65]. Ведь плутократия сегодняшнего дня — это в известной степени и есть плутократия вчерашнего и даже гоголевского времени. «Ничего не было в нем ровно: ни злодейского, ни доброго, и что-то страшное являлось в сем отсутствии всего... Казалось, не было сил человеческих подбиться к такому человеку и привлечь его расположение, но Чичиков попробовал». Плутократия гоголевского времени — это и плутократия, например, Франции периода Второй империи времен Наполеона III (Ардашев П.Н. Дополнение к лекциям по всемирной истории проф. М.Н. Петрова. Спб., 1910. С. 104–132), но это и плутократия в том числе и сегодняшнего дня в плане политической эмансипации народов югославского региона. И результат ее действия налицо во все эпохи и во все времена: потерянные люди, живущие без истины и победного конца.
Нельзя помочь плутократу, погруженному в Ночь Духа, но он и не нуждается ни в какой помощи, так как его помощь всегда с ним. Он уже понял, что государственный ареопаг, его защищающий, создаст ему условия процветания, а не равные условия для всех. И эти условия превратятся в конечном счете в условия семейные. Частные семейные холдинговые компании — излюбленный метод обеспечения неприкосновенности крупных состояний и центрального управления ими (даже если доходы от них фактически распределяются между десятками и сотнями двоюродных братьев и сестер, теток и родственников по брачным узам). А далее все впереди. «Размеры управляемых ими активов зачастую позволяют им выдвигать кандидатов в советы директоров корпорации... Большие пакеты акций... не являются их собственностью, но наделяют их огромной закулисной властью». (Ландберг Ф. Богачи и сверхбогачи. М.: Прогресс, 1975. С. 278). А далее уже безразлично — каким образом будет происходить создание «панамы». Или это будет приличная во всех отношениях организация ГАЗПРОМ, или Русский Дом Селенга — создатель одной из крупнейших в России сетей по сбору денег. И тогда за несколько тысяч рублей можно купить не мертвые души, а десятки миллиардов рублей. Основателям РДС показалось тесно в рамках хоть и очень денежного, но все же товарищества, и они решили учредить акционерное общество с гордым названием «Союз» и уставным капиталом 100 миллиардов рублей... Ни учредительный договор, ни устав АО «Союз», опубликованные в газетах, никем не были подписаны. А это значит, что опубликованные материалы никаким образом нельзя считать учредительными документами... А сейчас эта организация в целях повышения своего престижа предлагает провести аудиторскую проверку своей системы некой английской фирме, которая, разумеется, не несет никакой ответственности перед вкладчиками РДС. Ну, уж такова природа бывшего советского человека — «испытывать трепет» перед всем иностранным. Культивирование рефлексии у коллектива, а не только общества находится на очень низком уровне, и такому коллективу более чем далеко до самостоятельного и критического принятия решения по многим вопросам, а тем более экономическим. Поэтому наше общество пока удовлетворяется «принятыми постановлениями по решению экономических и политических проблем», выбрасываемыми, как из рукава карточного шулера, начальниками всех мастей, властями придержащими. И здесь ситуация перешагивает все возможные границы и не является лишь болезнью России. Белоруссия и Украина, Казахстан и Киргизия, Эстония и Латвия, не говоря уже о районах Закавказья и Молдавии. Плутократия наднациональна и даже интернациональна при полной или почти полной рефлексивной безграмотности и правовой незащищенности и общества, и коллектива. Уроженец Казахстана Баданов, осужденный за хищение госимущества, злоупотребление властью, связанный с московскими преступными группировками, предложил председателю Верховного Совета Белоруссии помощь в устранении председателя КГБ Ширковского и министра внутренних дел Владимира Егорова, поддерживал тесные связи с советником Шушкевича Василевским, которого прочили на пост КГБ Белорусии, занимался неприкрытой торговлей оружием. (Старикевич А. Прием на высшем уровне получали в Белоруссии главари мафии. Известия. 1994. № 207).
На фоне столь мощных плутократических игр в демократическом экстазе естественным порывом коллектива и даже общества в целом являются симптоматичные слова песни в исполнении Ф. Киркорова: «Пропади все пропадом...». Ограбление, разграбление, оскопление, отчуждение экономики страны от пусть и номинального собственника ее — народа, общества, коллектива при полном рефлексивном их невежестве ставит во весь рост проблему культивирования рефлексии в обществе не менее основательно, чем приобретения обществом грамотности чтения, работы на компьютере, умения не только заработать деньги, но и сохранить их. Когда недавно по телевидению Президент страны с плохо скрытым сарказмом вспоминал о своей четырехчасовой встрече с писателем А.И. Солженициным, строящим схему возрождения России на модели земства, возможно, он не до конца понимал эту проблему, преподнесенную ему писателем, и притом со свойственной писателю эмоциональностью, столь нетерпимой раньше в партийных кругах. Но ведь сама проблема восходила к записке, составленной комиссией Н.Н. Кутлера, «о платном принудительном отчуждении части частновладельческих земель в пользу малоземельных крестьян», что, кстати, привело последнего к полной отставке от всех должностей (Витте С.Ю. Воспоминания. М.: ИСЭЛ, 1960. Т. 3. С. 199–205). Нужно сказать, что вопрос о земстве — один из самых запутанных вопросов в России, смысл которого никогда не исчерпывался общинным землевладением, более того, в силу кардинального изменения менталитета личности колхозника, крестьянина в современных условиях едва ли возможен поворот «колеса истории вспять». Тем не менее дело даже не в сути вопроса о земстве, а в том, что современная государственная машина, которую хотели перестроить за 500 дней (!), снова поздорову настраивается на принятие решений и постановлений, а не на решение проблемы по существу. И выступление здесь А.И. Солженицина напоминает появление на сцене русской истории (после ссылки) графа Сперанского с его «обустройством земли русской», которое, как известно, закончилось простым отстранением его от дел.
Указанные многочисленные примеры поведения плутократии в демократическом экстазе, а также формы решения ей проблем за счет коллектива и общества со всей очевидностью демонстрируют факт необходимости изменения любых организационных систем (в том числе и хозяйственного толка) и сведения их к системам интеллектуальным [66]. Иллюзия компьютерной революции может превратиться в реальность только в том, и только в том случае, если за такой революцией будет стоять, по крайней мере, рефлексивная грамотность коллектива, т.е. его интеллектуальность. Методики, алгоритмы, партийная принадлежность — вещи одного порядка, в том смысле, что без консультанта-рефлексолога нельзя выйти из слабоорганизованного информационного пространства, которое в лучшем случае порождает лишь суждения с закрепленными формами мнений, а не истинное решение проблемной ситуации с ее детерминированным множеством этических, этнических и социально-психологических факторов. Поэтому для решения всех этих сложнейших вопросов и противостояния плутократии коллектив как таковой имеет только один-единственный выход из любых перечисленных проблемных ситуаций: быть верным корректирующим жизнь формам саморефлексии.
А потому и закончить это исследование можно так: «Словом, всяк верный стремится быть тем, и слушающим и творящим вместе, которого обещает Спаситель уподобить мужу мудру, строящему храмину не на песке, но на камени, так что, если бы тут же, по выходе из церкви, набежали на него дожди, реки и вихри всех бедствий, его духовная храмина осталась бы неподвижная, как твердыня на камени». (Гоголь Н.В. Размышления о Божественной литургии. Мистико-моралистические сочинения. Спб.: Просвещение, 1909. С. 367.)
Глава 8. Парадоксально-рефлексивное мышление как источник творчества
Пой, Белльман! Я не видел никогда,
как дремлет лето на мужской ладони,
как зиждут архитравы на колонне, —
ты на плечах выносишь без труда
всю радость. Эта ноша нелегка:
мы, Белльман, не подобье мотылька,
я это признаю, не споря.
И счастья полнота и тягость горя
имеют вес.
(Идея и информация в умозаключении, наслаждении и умыслах зла и лжи)
Ощущение острого трагизма и непрочности земного бытия, переживаемое Р.М. Рильке в его «Оде Белльману», как бы свидетельствует, что в творчестве нет границ между временем и лицами и сегодняшнее бытие увязывает воедино и саму поэзию поэта-анакреонтика К.М. Белльмана (1740–1795), и самого Р.М. Рильке (1875–1926), и даже переводчика Г.И. Ратгауза, самобытно уловившего пластику не только стиха и смысла, но и созвучий оригинала оды Белльману. И потому снова и снова для новых поколений возникает вопрос: как возможно творчество вообще, а не только в науке или искусстве?
Мы многое помним, но многое и забыли, наблюдая живое пламя жизни в творениях науки и искусства, придумывая растянуть мир новых необъезженных дорог до тупика большого пространства, где уже нет никакой твердости, а люди от своих сомнительных успехов вырождаются в ржавчину. Беспощадно царапая своим радостным сочувствием текущие события времени на гармонических перевалах своего величественного: «Человек — это звучит гордо!» и уже забыв о каннибализме в своей собственной среде, мы тщетно ищем угол опережения своей жизни.
Мы не воспринимаем того факта, что наслаждаемся ИНФОРМАЦИЕЙ и развлекаемся взаимным осложнением рабочих мест, полагая, что когда вырастем, то поумнеем, учащая в течение года праздники в календаре и забывая, что время — это движение горя, в котором пропадают не рожденные нами ИДЕИ, решения проблемных ситуаций, будь то в жизни, науке, искусстве. И целом — обществе. Но эти ИДЕИ поставлены, и они должны решаться, и мы должны не забывать о них, как «Отче наш», в окружении улегшейся огромной природы.
На вопрос о том, почему настоящее искусство никак не может быть несовременным и «неверным насущной действительности», ответ законченно был дан в идеях Достоевского:
«Во-первых, по всем вместе взятым историческим фактам, начиная с начала мира до настоящего времени, искусство никогда не оставляло человека, всегда отвечало его потребностям и идеалу, всегда помогало ему в отыскании этого идеала, — рождалось с человеком, развивалось рядом с его исторической жизнью и умирало вместе с его исторической жизнью.
Во-вторых (и главное), творчество, основание всякого искусства живет в человеке, как проявление части его организма, но живет нераздельно с человеком. А следственно, творчество и не может иметь других стремлений, кроме тех, к которым стремится весь человек. Если бы оно пошло другим путем, значит разъединилось бы с ним. А следственно, изменило бы законам природы.... Оно (творчество, искусство — С.А.К.) всегда будет жить с человеком его настоящей жизнью; больше оно ничего не может сделать. Следственно, оно навсегда останется верно действительности...
И потому первое дело: не стеснять искусства разными целями, не предписывать ему законов, не сбивать его с толку, потому что у него и без того много подводных камней, много соблазнов и уклонений, не разлучных с исторической жизнью человека. Чем свободнее будет оно развиваться, тем нормальнее разовьется, тем скорее найдет настоящий и полезный свой путь». (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Спб, 1895. T. 9. Ч. 1. C. 84–85.)
В этой пространной выдержке следует особо обратить внимание, что «основание всякого искусства живет в человеке, как проявление части его организма, но живет нераздельно с человеком». Человек живет не в пустоте собственного сознания с закрытой верой в сердце и кромешной ночью в обычной тоске, но, почувствовав удовольствие быть умным человеком, начинает распознавать чужие племена и голоса, в нем говорящие.
Эта способность к регуляции, или точнее к саморегуляции, в условиях внешних и внутренних воздействий на систему, способную оставаться в замкнутом состоянии, обычно называется
От космистов (Вернадский, Циолковский, Чижевский, Федоров, Флоренский, Тейяр де Шарден) до сторонников структурно-функционального анализа в социологии (Р. Мертон, Т. Парсонс), до их противников (Ч. Милс, К. Дейвис, П.А. Сорокин) — прослеживается удивительное единение мнений касательно необходимости существования равновесия в системе, сохранения ее гомеостазиса.
В чем причина стремления познающей системы к гомеостазису, к относительной замкнутости, регуляции, упорядоченности, организации и самоорганизации?
Объективная причина такого стремления при любых формах взаимодействия Человека и Вселенной — сохранить состояние равновесия между ними, т.е. сохранить популяцию Человечества. Хаотическому воздействию, направленному на разрушение такой саморегуляции как извне, так и изнутри системы, противопоставляются силы упорядочения, организации и самоорганизации. Как результат такого равновесия функциональных сил и их дисфункций есть (по крайней мере это необходимое и достаточное условие) равенство их разности нулю, что соответствует решению задачи на экстремум относительно совершаемой системой полезной работы.
Следовательно, объективная причина — почему возможен гомеостазис? — проявление в замкнутой системе таких механизмов, которыми возможна реализация максимально полезной работы [16, 67].
Если объективная причина гомеостазиса отвечает на вопрос «почему?», то субъективная причина лежит в плоскости, как возможен гомеостазис в интеллектуальных системах?
Однако в том-то и ценность человеческого познания, обогащенного знанием, закрепленным логическими и логико-генетическими связями, оперирующим с множествами, пригодными для решения в том числе и внелогических проблемных ситуаций, что, встраиваясь в ткань психики индивида, рефлексия как самопознание в трансцендентально-парадоксальном (рассудочно-чувственном усвоении динамических противоречий) единстве апперцепции (сознания) выступает не просто как личность, а личность ментальная, духовная.
Такая личность в своей единственности уже самопознается как личность творческая, поддерживаемая собственным энтузиазмом, для которой узки рамки ригористического сознания даже в условиях лагеря, и тем более в условиях лагеря. Такая личность не может быть разрушена текущими политическими надстройками и кризисами политических режимов.
Поэтому такая личность способна предзнать ситуацию, опережая время. Такая личность способна к самоорганизации в силу взаимнооднозначности рефлексивных процессов и процессов физико-химической природы субстрата мозга, механизм работы которых есть функциональный безразмерный код (ФБК) [16, 62], т.е. синрефлексия.
Для такой личности выполнение сентенций президента Мао: «Вы едите красный перец? Красный охранник должен есть красный перец» — равносильно мыследеятельности чевенгуровца: «Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туда все могло поместиться».
Действительно, всякая информация является необходимой предпосылкой для регулирования центральной нервной системой всех функций организма, поддержания постоянства его внутренней среды, т.е. гомеостазиса. Такое приспособление организма к изменяющимся условиям возможно благодаря интерорецепции, имеющей механическое, химическое, термическое, осмотическое содержание, но высшие функциональные уровни головного мозга, как показывают современные психологические исследования, кодируют внешние явления в форме структурных моделей, противопоставления энергии и структуры и т.п. Структурный подход основан на пространственной модели психического аппарата, в котором сети замкнутых внутриорганизменных коммуникаций обладают закономерной способностью к саморегуляции. Таким образом вскрывается интимная природа динамической устойчивости и приспосабливаемости к изменяющимся условиям внешней и внутренней среды, т.е. выясняется, как возможно возникновение гомеостазиса.
По существу оказывается, что кантовское определение «максимы как субъективного принципа действия, который сам субъект делает для себя правилом» (Кант И. Соч. М.: Мысль, 1966. T. 4(2). С. 137), и определение Достоевского, что «основание всякого искусства живет в человеке как проявление части его организма», есть свидетельства гомеостатического процесса.
В плане кибернетической формулировки такое явление, как гомеостазис, в процессах управления интеллектом следует связать с понятием оптимизации. Так возникает формулировка чисто кибернетической задачи: каким образом возможно возникновение упорядоченной структуры, источником которой служит в принципе хаотизированная информация, поставляемая интерорецепторами и преобразуемая на уровне психического сознания рефлексией в структурно-упорядоченный продукт. Такой продукт может играть и роль умозаключения, т.е. нового знания, решения проблемной ситуации, но он же может быть чисто ментальным продуктом, который несет на себе рефлексию, скажем, православного старчества (старец Лев, старец Серафим Саровский, старец Силуан) или поэзии, которая по меткому заявлению Э. Мандельштама «не ночевала в простынях прозы», и здесь семиотическое, знаковое воплощение образов может задаваться в самых различных формах (Гельдерлин, Пушкин, Уильям Блейк или Рильке — безразлично). Рефлексивный гомеостазис не перестает быть таковым и в том, и в другом случае. Более того, как показывает ментальное развитие общества в целом, на протяжении истории психической самоорганизации человеческого сознания в значительной степени безразличны пути достижения гомеостазиса. Гомеостазис зависит от начального и конечного состояния системы как в плане его равновесия с окружающей средой, так и в плане его самоорганизации и оптимизации. Но механизм восприятия внешней информации, имеющей любое, в том числе и смысловое содержание, и дезинформации, осуществляемый интерорецепторами, есть функция периодическая от снимаемой информации [32], аналогично тому, как музыка в ее многообразии [68] воспринимается теплокровными животными и сознанием человека через работу сердца и пульс крови.
Концептуальные и инструментальные средства интеллектуальных систем лишь дополняют и делают более разнообразными формы упорядоченной, организующей и самоорганизующейся работы человека [66].
Интеллектуальная система, как система гомеостазиса, обрабатывает вводимую в интеллект информацию уже как информацию упорядоченную, подвергая ее лишь форме опознания на уровне рефлексии, или точнее на уровне ее рефлексивной грамотности, соотнося ее с объективной действительностью и последствиями, например, при решении конкретной проблемной или ментальной ситуации.
Рефлексивно-парадоксальное мышление может приводить к умозаключению — новому знанию; наслаждению — информационным экстазом возможности появления события, которое никогда не будет реализовано; заблуждению, которое в зависимости от психо-физиологической ориентации приводит к преднамеренной и непреднамеренной дезинформации и дезориентации, выражаемым в том числе в форме умыслов лжи и зла. Умыслы лжи и зла, как формы рефлексивного мышления, отрицаются умозаключением как экскременты жизнедеятельности.
По Канту, «противоположность истине — ложь. Ложь есть унижение и как бы уничтожение человеческого достоинства в себе. Человек, который не верит тому, что он сам говорит... имеет еще меньшую ценность, чем если бы он был просто вещью». (Кант И. Метафизика нравов в двух частях. Соч. Т. 4(2). С. 366–367.) Примером умысла оправдания ЛЖИ может служить работа В. Пешего «Антидуховная „религия“ в рамках парадоксального мышления» (Новосибирск, 1994. 50 c.), где имеется даже специальный параграф, посвященный такой форме умысла: «Психические стрессы, длительный период полового созревания и ЛОЖЬ — есть причины появления и инструменты совершенствования Человека». Вот классический пример парадоксально-рефлексивного мышления, в котором в форме умысла декларируется заблуждение. Это тем более интересно, что данная работа рекомендуется категории лиц, именуемых автором — ЛПГР, лицам, принимающим государственные решения. В качестве сарказма можно предположить, что ряд ЛПГР обладают явной склонностью к подобного рода умыслам, но в отличие от автора цитируемой работы просто скрывают таковые свои качества, т.е., по Канту, являют собой неодушевленную «вещь» в чистом виде (см.: Кант И. Об изначально злом в человеческой природе. 1792). На этом фоне «современных философских игр» даже может появиться впечатление, что «Оправдание добра. Нравственная философия» В.С. Соловьева уже не имеет смысла, а краеугольным камнем служит снова философия знаменитого готтентота, утверждавшего, что «добро — это когда он украдет много коров, а зло — когда у него украдут». (Соловьев В. Соч. М.: Мысль, 1990. Т. 1. С. 98). И все же вслед за философом-космистом Н.Ф. Федоровым полезно помнить: «Добро есть сохранение жизни живущим и возвращение ее теряющим и потерявшим жизнь». (Федоров Н.Ф. Соч. М.: Мысль, 1982. С. 608).
Анализ форм парадоксально-рефлексивного мышления содержательно укладывается в аксиоматическое умозаключение И. Кеплера [69] о том, что «величины, обладающие формой, душам воспринимать легче, чем бесформенные величины». Вот почему любое художественное произведение опознается читателем не декларацией, а формой самого произведения: «„Жизнь и приключения Мартина Чезлвита“ — это форма парадоксально-рефлексивного мышления, а информация, даваемая Ч. Диккенсом по этому поводу, есть умозаключение: „Превратите коммерцию в сплошную ложь и повальное воровство, топчите знамя нации, как негодную тряпку, оскверните его звезда за звездой, сорвите с него полосу за полосой, как срывают погоны с разжалованного солдата, — все что угодно ради долларов!“» (Ивашева В.В. Творчество Диккенса. М.: МГУ, 1954. C. 146). Форма опознания истины или ее части подсознательно методом рефлексивно-парадоксального мышления зачастую содержится даже не столько в смысле текста, сколько в мелодии сочетания гласных и согласных, опосредствующих структуру сложности языка как форму сложности самого сознания: «И сице единъ инокъ, къ единому богу помоляся, и азбуку сложилъ, и грамоту сотворилъ, и книги перевелъ в малых летехъ, богу помогающу ему; а они мнози филосифи, многими леты, седьмь философовъ, едва азбуку уставили, а 70 мужъ мудрецъ преложение перетолмачили...» (Хрестоматия по древней русской литературе. М.: ГУПИМ, 1952. C. 192). Лев Толстой, читая роман Мопассана «Милый друг», находил, что роман загроможден «грязными подробностями, в которых, к сожалению, как будто se plait (находит удовольствие) автор» (см.: Данилин Ю. Мопассан. М.: ХЛ, 1951. C. 123). Если полагать, что маститый титан от литературы не лукавил, то что же останется от произведения «Милый друг» по его форме, если оттуда удалить «грязные подробности». Чехов как беллетрист поразительно точен и отчаянно современен, когда описывает свое путешествие на Сахалин: «Мы... размножали преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей» (Ермилов В. А.П. Чехов. М.: СП, 1954. С. 221), но его художественные произведения носят отпечаток той парадоксально-рефлексивной «размытости», как и полотна К. Моне.
Реальность, которая опосредствуется как галлюцинация, есть та форма парадоксально-рефлексивного мышления, которая усиливает психическое восприятие реальности: «В бреду ему кажется, что всем солдатам, всем офицерам и ему самому головы заменили граммофонными пластинками. Вот почему их так легко вести на бойню! Раненый в ярости бьет себя по голове, чтобы сорвать пластинку, и умирает. А старый майор с пафосом произносит над его трупом: „Он умер, как истый венгерец, — с маршем Ракочи на устах!“» (Роллан Р. Соч. М., 1958. Т. 14. С. 401.) Галлюцинация как реальность, как парадоксальность осмысления действительности приближает нас к разгадке тайны дезинформации.
В настоящее время категория дезинформации, несомненно, должна быть признана формой инновации, т.е. новообразования, как динамически изменяющаяся функциональная категория общества, в котором политические, гражданские реляции и призывы, как и само образование, перестали быть надежным маяком в морском течении, а значит, можно быть уверенным в том, что социализма у нас не будет.
Стало ясно теперь, что слой грустных уродов, не нужных социализму, не ликвидируется в далекую «тишину» и наши сердца в разрушенной груди имеют чувства не общего знамени, а легкими, малосознательными телами птиц, не отягченных законами государства, совершают действия, утешая умерших своими словами и наслаждаясь информацией в действиях, представляющих собой преднамеренный или непреднамеренный обман, т.е. дезинформацию.
Все эти ао ммм, рдс, джи мм, все эти лени голубковы и их старшие братья иваны, марии сергеевны и просто марии, с одной стороны, а с другой, колледжи, гимназии и даже университеты и академии, конвертируемые из техникумов и просветучилищ, как это понимает всякий, если не каждый, ничего не смогут дать учащемуся, кроме наслаждения информацией о приведении этих учреждений в действие, усердной беззаветности самих действующих лиц учреждений, кроме предстоящего чувства уменьшения пустоты в карманах.
Современное образование в развитии интеллектуальных инноваций — это методы и способы воздействия на сознание учащегося комплекса приемов обучения, т.е. возможности принятия решения из серии ориентировочно реализуемых, но отбраковываемых посредством критического и самостоятельного мышления, т.е. интеллигентности. Тем самым только интеллигентность как таковая по своему существу обладает методологией путем умозаключения как нового знания рассекать поток информации, выделяя из него преднамеренную и непреднамеренную дезинформацию. Какова вероятность того, что вновь возникшие колледжи, гимназии, университеты, академии не есть общества «колюшки» пиквикского клуба, которые на новый заграничный лад предлагают нам то же «пролетарское образование», в котором истина и «кулацкая награбленная кофта» идут в один организованный котел?
Вот почему современная методология развития интеллектуальных инноваций, ее содержание и формы в образовании и культуре подготовки современного специалиста должны быть связаны с опознанием блоков дезинформации политического, экономического и образовательного характера.
Только интеллектуальная система как система гомеостатическая в своей относительной замкнутости, регуляции, возникновении упорядоченности, организации и самоорганизации способна поставить диагноз информационному потоку на присутствие в нем дезинформации как преднамеренной или непреднамеренной формы формально истинного умозаключения, ведущего к потере реальности, или количества максимально полезной работы, или темпа ее получения. Поскольку гомеостазис интеллектуальной системы и есть способ совершения ею максимально полезной работы, то отсюда следует вывод: только гомеостазис интеллектуальной системы позволяет получать максимально полезную работу, превращение которой в информацию не содержит дезинформации.
Как известно [22], такая информация, величина которой тождественна ее максимально полезной работе, называется информацией Винера, тогда как ее статистический аналог, связанный с энтропией, называется информацией Шеннона. И, следовательно, любой вид дезинформации не есть информация Винера, источником дезинформации может служить только информация Шеннона.
Существующие методы, например, лингвостатистического анализа литературных текстов [5] в форме соотношений: «смысл –текст», «норма – речь» дают богатый материал для прикладных задач опознания дезинформации, а также служат основанием для диагностики душевных заболеваний. Так закон Пуассона и нормальный закон хорошо описывают распределение служебных слов и словосочетаний, лингвистические единицы, имеющие смысловое содержание, описываются логнормальным распределением лексических единиц, обладающих важным, с точки зрения сюжета текста, значением.
Оценивая эвристичность как логарифмическую меру коэффициента принадлежности к тому или иному высказыванию или тексту, содержащему синтаксическую или смысловую информацию, характеризуемую как нечеткое множество, представляется возможным математически описать размытость границ семантических полей, слов, словосочетаний и предложений, акустических признаков фонемы, границ диалектов и говоров, а также эксплицировать парадокс между коллективным и индивидуальным владением языка и тем самым выделить лингвистические события информации как формы дезинформации [32–62].
Дезориентация как часть дезинформации, по-видимому, не может быть опознана лингвостатистическими методами, поскольку форма такого заблуждения касается оценки правильности сложившейся обстановки, в том числе во времени и пространстве. И вот здесь единственно верным ориентиром может служить навык, полученный учащимся в оценке действенности его интеллектуального обучения. Мы уже убедились, что простое призывание к социалистическому порядку есть форма дезориентации и дезорганизации, ибо все равно дальнейшее будет плохо в остужающем вечере природы, а душевное спокойствие жующего скота есть смысл жизни коллективного хозяйства.
Вот почему как бы ни было поставлено преподавание естественных наук в школе, мало обучать физике, химии, математике и ботанике, учащемуся следует сказать о философии естествознания, внушая общие идеи о философии и поэзии природы, и не только в точных науках. Именно в этом случае гомеостатический характер природы порождаемой интеллектуальной системы приобретает «защитный полис» против в том числе и политической, и экономической дезориентации. Человеческая жизнь содержит мало радостных моментов, освещающих ум после трудных и терпеливых исканий, которые могут сравниться с внезапным просветлением ума в процессе получаемого интеллектуального обобщения. Вот почему интеллектуальная система способна не из коньюнктурных соображений, а в силу приобретенного «защитного полиса» противостоять административной машине и ее служителям с чистоплотными лицами святых, с выражением равнодушия взирающих на просителя. Улыбка Джоконды, с которой Россия глядит сейчас на своих сыновей и дочерей, призывающих к почитанию подкулацких святителей, эта улыбка — не одно имущественное настроение, это улыбка животного, призывающего не вести себя в СКОРБЬ.
Сила дезинформации и дезориентации определяется прежде всего тем, что такая информация выдвигает людей самовластных, любящих править, организующих потому защиту подчинения людей всякой власти, которая, пугаясь интеллигенции, востребует ее ежедневно и ежечасно лишь в качестве огородника, обрабатывающего землю на своих шести сотках. Интеллигент не может заснуть без покоя истины внутри своей жизни, он должен разжечь костер правды, не принимая твердости руководства за силу любви, ликвидируя далекую тишину грядущей дезинформации, подошвой своего языка затанцовывая в землю «измы» дезориентирующих людей сил, и с усердием беззаветности обеспечить нуждающимся теплое место у костра жизни.
«В России конца 19 века нарастают апокалиптические настроения, и притом в пессимистической окраске. За чувством наступления конца мира и царства антихриста можно увидеть чувство наступления конца целой исторической эпохи, разрушения старого мира. И это чувство двойственное, печальное и радостное. Русские писатели, наиболее интересные и чуткие, не хотели примириться с тем, что Россия пойдет банальным западным путем ...» — это заявление Н.А. Бердяева (см.: Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990) как нельзя лучше характеризует особенности и настроения сегодняшнего времени, но по существу является все той же оценкой особенностей парадоксально-рефлексивного мышления, которое так свойственно нашей интеллигенции с ее взлетами и падениями в области творчества в искусстве, науке, постижения умозаключений в форме идей, информации, умыслов добра и зла.
Литература
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
38.
39.
40.
41.
42.
43.
Поделиться книгой: