Без лица

— Все будет в порядке, — настаивал Намзул, — мы не разделали это. Богатые арабы готовы выложить за почку огромные деньги. Вот что я скажу: возможно, я смогу немного поднять цену. Парни, вы так старались попасть в Лондон, но пока еще не нашли нормальной работы. Я знаю, вам хочется побыстрее начать зарабатывать, и наше предприятие может немного отсрочить осуществление ваших планов, но это прекрасная возможность получить много денег за один раз. Ваши жены будут счастливы. — Намзул улыбнулся. — Ну да ладно, у меня для вас есть специальное предложение. Как насчет трехсот пятидесяти фунтов? — Он с надеждой посмотрел на Таджа.

— Тадж, — Хиран уставился на приятеля широко открытыми глазами, — это огромные деньги!

— Мы и так отдали все, что было, чтобы попасть сюда и начать зарабатывать. Теперь они хотят забрать еще и часть моего тела. — Тадж посмотрел на Хирана, потом перевел взгляд на Намзула. — Четыреста фунтов.

Хиран затаил дыхание, но тот улыбнулся.

— Тихий, но хитрый, — сказал он. — Хорошо, мое последнее предложение — четыреста фунтов каждому, но, парни, не забывайте, что часы тикают и оно остается в силе до тех пор, пока открыты банки, то есть до шестнадцати ноль-ноль. Так что поспешите! — Он выразительно посмотрел на свои огромные наручные часы и отвернулся, чтобы выбросить недоеденный врап в урну. — По рукам? — спросил он и поднялся.

Оба кивнули.

— Отлично. Мне нужно позвонить, а потом мы сможем пойти ко мне домой. Это прямо за углом.

Джон Шерман гулял в парке Спрингфилд со своим псом по кличке Рори, размышляя о том, насколько все вокруг изменилось с тех пор, как он был мальчишкой. Он здесь родился, в этом районе, и помнил, как вокруг становилось все больше хасидов[4], как район постепенно становился еврейским. Из окон его дома, расположенного в конце Кастелвуд-роуд, на вершине холма, открывался живописный вид на болота и ниже — на петляющее русло Ли, притока Темзы. Он отлично ладил с соседями-хасидами. Хотя они, как, наверное, всякие радикальные ортодоксы, были замкнутыми и скрытными, это не мешало им оставаться приветливыми, тихими и внимательными людьми. Тем не менее никого из них он не назвал бы другом. Вдобавок никто из них не следовал давней британской традиции держать собаку. Кто-то подсказал Джону, что собаки — некошерные животные, к тому же проблемой была некошерная собачья еда, которую нельзя хранить в доме. Кроме того, как рассказал Джону кто-то из соседей, в представлении еврейской общины собака была связана с опасностью. Эта неприязнь восходила к тем мрачным временам, когда собачий лай был первым сигналом погрома. Он с уважением отнесся к услышанному и не позволял Рори надоедать соседям. На самом деле Рори был слишком стар, чтобы причинить кому-либо беспокойство, не говоря уже о вреде, но даже состарившийся спаниель вызывал неподдельный ужас в глазах почтенных домохозяек, когда забредал на лужайку возле их дома. «Здесь дети! Подумайте о детях!» — однажды крикнула ему женщина, напуганная маленьким спаниелем, который, наслаждаясь возможностью просто поваляться в земле, вынюхивал что-то посреди клумбы. С тех пор Джон всегда был начеку, но такое отношение его совсем не радовало. Британцы — нация собачников! Посмотрите на каминную полку в любом английском доме. Рядом с фотографиями предков и потомков вы увидите портреты домашних питомцев. Да, англичане любят своих собак, но хасидские страхи не были персональным несчастьем Джона Шермана. «Англия перестает быть английской», — думал он, переходя реку по небольшому мостику. Рори уже умчался вперед. Ему нравилось бегать возле воды.

Джон отдался неспешному течению мыслей. В Англии намешано столько культур, что даже в Лондоне невозможно ощутить исконный английский дух. То, что видят туристы, и то, чем живут лондонцы, — совершенно разные вещи. Погуляв по центру, насладившись достопримечательностями и покатавшись на знаменитых двухэтажных автобусах, которыми похвалялись рекламные проспекты «Визит Британ», довольные туристы возвращались в универсальный комфорт отелей. Джон понимал, что, с их точки зрения, Лондон, конечно, очарователен. Но рядовой лондонец сталкивался не только с толпами зевак, которые сами по себе способны вызвать известное раздражение, но и с милями подземки по дороге домой. Если вы — турист и ограничитесь однократным проездом от «Виктории» до «Найтсбридж», то подземка покажется вам приятным местом. Но если вы дважды за день покрываете расстояние от «Виктории» до «Кокфостерс», это сущий ад. Там никто не улыбается. «Царство мрака и уныния», — думал Джон, чувствуя укоры совести за то, что когда он работал в ночную смену, то ездил машиной. И особенно за то, что выбрал тогда трассу М5. Он двигался в сторону Лондона, в то время как встречная полоса агонизировала в вечной пробке. Утром по М5 невозможно было добраться до Лондона, а вечерами — выехать. Он был уверен, эта дорога способна довести до ручки. Но это не единственная проблема Лондона. Был еще общий трафик. «Ох, не начинай», — сказал себе Джон и потряс головой, прогоняя невеселые мысли.

Он улыбнулся, заметив, как Рори резвится и прыгает у реки, словно вернувшись в беззаботное щенячье детство и потерявшись в мире запахов и веселых игр. Погода была прохладной, но солнечной, блики играли на воде, и Джону нравилось смотреть, как лодки разрезают ее блестящее покрывало. К тому же можно было не волноваться, что Рори может кому-то помешать: хасидские семьи не спускались так близко к воде, предпочитая наслаждаться свежим воздухом чуть поодаль. А тут в основном бегали трусцой и гуляли с собаками.

Поодаль Джон увидел несколько хасидов. Их было легко узнать по длинным черным пальто, белым рубашкам, черным жилетам и черным шляпам; бледные лица обрамляли темные пейсы. На первый взгляд они показались Джону печальными. Но тут, словно опровергая это впечатление, один из них рассмеялся в ответ на реплику приятеля, и лица обоих засияли счастьем. Джон улыбнулся, жалея, что не может разделить их радость.

Мужчины взглянули в его сторону и вернулись к разговору. Пора возвращаться. Так или иначе, но Рори, наверное, уже устал. Джон тихонько позвал старого приятеля, который убежал достаточно далеко и рылся в тине у самой воды. Как бы крыса или полевка его не укусила! Джон прибавил шагу, оставил мирно беседующих мужчин позади, и решился посвистеть Рори. Пес поднял голову, взволнованно вильнул хвостом и вернулся к тому, что привлекло его внимание. Похоже, он что-то нашел. Джон свистнул еще раз.

— Рори! Рори! — взволнованно закричал он, уже не обращая внимания на окружающих.

Пес продолжал его игнорировать. Если уж и в самом деле что-то нашел, звать бесполезно, нужно брать его на поводок. Взглянув на часы, Джон поспешил к собаке. Пора было возвращаться, ему еще предстоял поход в кино. Он обещал Кати, что поведет ее на «Одиннадцать друзей Оушена». Они так давно не были в кино, что порой не понимали, о чем говорят друзья за обедом. Джон еще питал надежду, что Кати передумает и выберет «Дом летающих кинжалов». Ему очень нравились работы Чжана Имоу. «Герой» — изумительная лента, и он полагал, что новый фильм тоже не разочарует, во всяком случае, будет поинтереснее, чем история об ограблении казино. Но Кати не особенно волновали сюжет и режиссура. Вернее, не так сильно, как Джордж Клуни и Брэд Питт. Джон вздохнул.

— Рори!

«Вредный пес!»

Он прибавил шагу. И вдруг замер на месте. У него перехватило дыхание. Рори трепал человеческую руку! Ошибки быть не могло: Рори сжимал в зубах человеческие пальцы. Сжимал и рычал. Рычал так, словно играл в перетягивание каната. Это был счастливый рык, но Джона едва не стошнило. Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы справиться с шоком. Потом он достал телефон и набрал 9-9-9. Через несколько минут послышался вой сирен.

А потом Джон Шерман все же уступил своему желудку и расстался с обедом.

2

Он соприкоснулся губами с совершенной кожей ее спины и нежно начертил кривую, повторяя контур лопатки, — бархат кожи против шелка губ, он упивался этим ощущением. Теперь — к крошечному пятнышку кофейного цвета. Родинка на плече, формой, как ему нравилось думать, словно миниатюрное сердце. Она только иронизировала на этот счет.

— Ni de bi hu hao xiang si chou. — Он старался как мог и ответил улыбкой на ее язвительную усмешку: она была безжалостна к его китайскому. — Я вовсе не специалист, — признал он.

— Тогда ладно. Потому что у тебя ужасное произношение, и ты сейчас сказал, что я ящерица. Вернее, что мои ящерицы словно шелковые. — Она потянулась, все еще чувствуя сладкую истому любовных ласк.

— Да ну? — В его голосе звучала обида.

— Ni de pi fu hao xiang si chou[5], — исправила она. — Обычная ошибка новичка.

— Черт! Я думал, вечерние курсы работают.

— Они работают, — сказала она, сочувственно поглаживая его по подбородку. — И мне нравится, когда ты говоришь по-китайски. Иначе не над чем было бы смеяться.

Джек Хоксворт вздохнул.

— Мне пора. — Обняв за талию, он прижал ее к себе, чтобы она почувствовала его желание.

Лили выскользнула и взглянула на него. В ее миндалевидных глазах заиграл темный огонь, на губах появилась улыбка, мечтательная и многообещающая. Ему нравилось, как она беззаботно встряхивает головой, отбрасывая назад мягкие блестящие коротко подстриженные волосы.

— Мне тоже, — промурлыкала она. — Я слишком часто пользуюсь тем, что Салли порвала с Джоном. Родители могут заподозрить неладное или рассказать Джимми.

Джек нахмурился и повторил вопрос, который задавал на заре их отношений, то есть три месяца назад.

— Почему ты сама не скажешь им? Их реакция может тебя удивить.

Глаза Лили погасли. Теперь в их темной глубине отражалась только горечь.

— Дело не в моей смелости. Это мои родители, Джек. Они не станут удивлять меня. Они очень предсказуемы и строго придерживаются традиций. Они воспринимают меня только как невесту, нет, как замужнюю женщину! И им нравится Джимми. — Ее голос потускнел. — Не хватает только колец и свадьбы.

— Лили, не надо! Пусть они сердятся на тебя, пусть делают все, что хотят и чего ты боишься, но не надо! — Он погладил ее по щеке. — Забудь обо мне, это сейчас неважно. Но тебе жить с этим. Я вижу по друзьям и коллегам: брак — сложная штука и без ядовитых поцелуев партнера, который тебя не любит.

— Он тут ни при чем. Ты не понимаешь, все не так просто. К тому же Джимми по-своему очарователен.

Джек не был знаком с профессором Джеймсом Чаном, выдающимся врачом и черепно-лицевым хирургом, работавшим в Лондонском Королевском госпитале. Но он ему уже не нравился. Если бы Джек мог вечно заниматься с Лили любовью, он бы благословил каждый миг этой вечности. Вот только на нее претендовал Джеймс Чан, поэтому благословения Джека можно было спустить в унитаз. Честно говоря, ему хотелось в открытую поговорить с доктором, но вместо этого он положил голову на локоть и снова попытался урезонить Лили.

— На самом деле это несложно. Это же не средневековый Китай и даже не средневековая Англия. Мы живем в двадцать первом веке. И ты счастлива со мной… и тебе скоро тридцать лет, Лили. — Он старался, чтобы голос звучал мягко, хотя ему хотелось схватить ее и как следует встряхнуть.

— Ты ставишь меня перед выбором?

Он покачал головой.

— Нет, я буду действовать более тонко. Я попрошу моих парней поставить тут камеры. Я просто покажу твоим родителям, чем ты занимаешься, вместо того чтобы успокаивать несчастную Салли. Особенно меня интересуют их мнения о той любопытной вещи, которую ты мне сделала во вторник.

Она взвизгнула и стукнула его кулачком, а потом с беспокойством посмотрела на потолок. Джек рассмеялся, но тут же снова стал серьезным.

— Скажи, могло бы нам помочь, если бы…

Лили коснулась кончиками пальцев его губ, и Джек замолчал. Она поцеловала его, долго и страстно, и только потом ответила.

— Я знаю, в моем возрасте стыдно быть такой трусихой, но мама и папа свято чтут наши традиции. Я не хочу просто бросить им в лицо, что я больше не девственница. Ничто не спасет нас, мой красавчик. Я выйду замуж за Джимми Чана, но у нас есть еще несколько недель, прежде чем я приму его предложение. Давай не будем тратить их на споры и разговоры о любви и одиночестве. Я знаю, ты любил женщину, которую называешь Софи. Я знаю, с тех пор ты бежишь от воспоминаний о ней. И, несмотря на всю мою любовь к тебе, ты ничего не рассказываешь о ней, а значит, не готов к новым отношениям. «И жили они долго и счастливо…» — это не о нас. Я знаю, тебе хорошо со мной, и, может быть, ты когда-нибудь полюбишь меня, но сейчас неподходящий момент для того, чтобы говорить о чем-то, кроме мимолетных развлечений, поскольку никто из нас не готов ни к чему другому.

— Ты ошибаешься.

Она грустно улыбнулась и покачала головой.

— Мне нужно идти, — вздохнул Джек. — Тебя подбросить домой?

— Нет, спасибо, — ответила Лили, выбираясь из-под одеяла. Холодный воздух коснулся обнаженного тела, и она вздрогнула. — Я должна забрать Элис из школы. Она очень сообразительная, и я не хочу, чтобы она видела тебя, тем более что она влюбилась в тебя с первого взгляда, когда ты только пришел в цветочный магазин. — Ее лицо озарила лукавая улыбка. — Но если ты не очень спешишь, мы можем хотя бы душ принять вместе!

Джек вскочил с кровати, помчался в ванную открывать краны и услышал за спиной ее смех. Ему было грустно. Две недели… Как несправедливо! Затем, словно боги решили еще больше наказать его, зазвонил телефон. Зловещая тема Дарта Вейдара означала, что проигнорировать этот звонок нельзя. Джек застонал.

— Иди без меня! — крикнул он Лили и потянулся за телефоном. — Добрый день, сэр, — сказал он, приготовившись выслушивать извинения комиссара Малькольма Шарпа.

— Джек, мои извинения. Знаю, ты взял отгулы…

— Да, сэр, все верно. Что-то случилось?

— Случилось. И без тебя не обойтись.

— Куда ехать?

— Ты сейчас дома?

— Да, но я могу подъехать в «Императрицу».[6]

— Нет, не нужно. Я хочу немного проветриться, встретимся где-нибудь в твоем районе.

— Сэр, вы собираетесь пересечь реку, я правильно расслышал? — весело спросил Джек.

— Мне интересно, почему любителей мексиканской кухни так тянет туда. Где мы встретимся?

Джек почесал небритую щеку.

— Э-э… Наверное, в Кэнэри-Уорф, но, если хотите, можем встретиться здесь, в Гринвиче.

— Ничего не имею против Кэнэри-Уорф. Я как раз пересаживаюсь на ветку «Джубили». Встретимся в половине четвертого, договорились?

— Да, сэр. Увидимся через час на станции, — ответил Джек и закрыл крышку телефона.

Из заполненной паром ванной появилась Лили, грациозная, как кошка. Она распустила волосы, и они, словно сами по себе, улеглись в идеальную прическу.

— Ты пропустил все веселье, — поддразнила его она.

— Я категорически требую повторить! — с негодованием ответил Джек, но Лили продолжала вытираться махровым полотенцем.

— Встретимся в пятницу, — предложила она.

— Раньше не получится?

Она грустно улыбнулась.

— Сегодня у меня много работы, масса доставок в больнице, но завтра — просто ужас! К трем часам я должна закончить и вернуться на рынок.

— Хорошо, я позвоню тебе, — сказал он, нежно ее целуя. — Мне нужно встретиться с боссом, я быстро ополоснусь. — Он кивнул в сторону ванной.

— О’кей, но я не буду тебя дожидаться. До пятницы.

— Сходим куда-нибудь, — сказал он и, увидев, как встревожилась Лили, тут же поспешил ее успокоить: — Не волнуйся, мы поедем за город. Никто не увидит, обещаю. Я знаю хорошее место в Сент-Олбанс, там прекрасный ресторан, готовят на открытом огне. Тебе обязательно понравится, еда там фантастическая.

Лили улыбнулась.

— Буду ждать с нетерпением.

Она послала ему воздушный поцелуй и начала искать ключи от машины.

Джек встретил Шарпа на станции «Кэнэри-Уорф». Подземка выплюнула его вместе с массой туристов и бизнесменов. Он повел сетующего на холодную погоду шефа к пабу под названием «Все в одном».

— Я постоянно забываю, насколько великолепно это место, — признался Шарп, когда они поднимались по эскалатору с платформы метро, — кажется, что попал в научно-фантастический фильм.

— Дизайн впечатляет, — согласился Джек, перебрасывая шарф через плечо, и указал на свечку небоскреба «Уан-Кэнада-Скуэр». — Высочайшее здание в Англии. В ясный день его можно увидеть из Гилдфорда. На расстоянии более чем тридцати миль отсюда!

Шарп страдальчески вздохнул, его дыхание вырвалось облачком плотного, как туман, пара.

— Думаю, я выбрался сюда не для того, чтобы слушать твои лекции по архитектуре.

Джек только добродушно улыбнулся.

— Хотите знать, сколько там этажей, окон, лифтов? Или, может, вам интересно, почему здание называется «Кэнада-Скуэр»?

— Нет, не хочу. Джек, ты ходячая энциклопедия по архитектуре. Ты не мог выбрать себе другое, нормальное хобби?

— Ну, вы же знаете, что еще я люблю печь булочки.

Малькольм с отвращением посмотрел на него. Джек явно дразнит его.

— Как бы там ни было, я думал, что только исторические здания разжигают в тебе такой огонь.

— Сэр, «Кэнада-Скуэр» уже вошел в историю Лондона. Строительство началось в тысяча девятьсот девяностом году, хотя возраст постройки для меня не так уж и важен — больше всего я ценю дизайн, красивый и продуманный. Это здание, несомненно, прекрасно, и мне всегда есть что о нем сказать, сэр.

Шарп слегка хлопнул ладонью по руке Джека.

— Мы сейчас не при исполнении, поэтому я буду признателен, если мы опустим формальности и урок по архитектуре.

— Хорошо, Малькольм, что будете пить? — ответил Джек, по-прежнему глядя на обелиск небоскреба.

— Кофе. Слишком холодно для всего остального. А еще мне предстоит готовить чертовы напитки для чертового книжного клуба Мэри. Сегодня вечером дамы собираются у нас дома, — пожаловался он, и Шарп скривился, вспомнив о клубе. — Почему они всегда выбирают Джейн Остин или Мейв Бинчи? А то, что мне нравится, — никогда!

— Наверное, потому что вы читаете только отчеты о вскрытии. Когда вы в последний раз проводили спокойный вечер за хорошим романом?

Шарп нахмурился и ничего на это не ответил.

— Сходи за кофе, — попросил он. — Я займу столик. Мне обычный кофе, без всех этих фокусов. Крепкий, с нормальным молоком, а то взяли моду разбавлять да обезжиривать все подряд.

— Сейчас вернусь. Отдыхайте и наслаждайтесь видом. — И Джек указал на дивную панораму реки, окруженную зеркальными зданиями, которые отражали тусклое солнце ранней весны.

Скоро он вернулся с двумя стаканами, над которыми поднимался ароматный пар. Также он счел необходимым прихватить два миндальных бисквита с прослойкой из молочной тянучки. Жевать их можно бесконечно долго.

— Угощайтесь, — сказал детектив, улыбаясь до ушей, ведь шеф, похоже, испугался, увидев стакан с кофе, заботливо обернутый бумажной салфеткой. — Малькольм, вам нужно перешагнуть в новый век. Мы больше не пьем кофе чашками, мы пьем или латте, или капучино, или эспрессо. Поверьте моему слову, это вкусно.