Помоги проекту - поделись книгой:
Вот что пишут профессиональные мудозвоны:
речь… связана с романтическим мироощущением, в котором важное место занимало внимание к звукам природы, поиски скрытого за внешним проявлением подлинного смысла звуков речи…
Все затормаживаются на первой строфе и от резкой остановки ошарашенно недоумевают: «Что бы эти речи значили?» Придётся разжевать и в рот положить. (Кто сказал: «В рот!»? – Прошу не выражаться при непорочных![6])
Поясняю не построчно (слишком жирно будет), а построфно.
Итак – Лермонтов пишет о бабе, которая изволит кокетничать, а потому её речи либо темны (темнит: даст – не даст), либо ничтожны (потому что дура, ибо кокетничает). Но поскольку эта баба смазливая и вроде всё-таки собирается дать, то даже этой её чепухе внимать без волненья невозможно. А теперь, прозревая, читайте:
Ну как? Дошло? Пойдём дальше.
Что бы эта баба ни говорила, каждое её слово (звук) заставляет думать Михаила Юрьевича о ебле (в литературном изложении – о «безумстве желанья»), а также о неизбежном разбегании в стороны, когда уже уёбся («слёзы разлуки») и о новом сбегании для того же дела («трепет свиданья»).
Следующая безграмотная строфа сетует о том, что вездесущее слово о ебле, которое «из пламя и света» (а надо бы «из пламени и света», на что Лермонтову и без меня указывали), так вот это светлопламенное слово народ воспринять не может. Что да, то да – еби втихаря, а то народу завидно станет.
Народ-то не воспринимает, а вот Лермонтов это слово, как призыв к ебле, мгновенно услышит, где бы он ни находился – в церкви или в бою.
А в последней строфе Лермонтов выступает как богоотступник и дезертир, который ради ебли наплюёт на богослужение и убежит с фронта в тыл, под юбку.
Следует признать, что это – действительно духовное стихотворение, но не с христианской точки зрения, а с точки зрения генитализма[7].
Тот факт, что опиаты вызывают в мозгу выделение тех же химических веществ (эндорфинов что ли?), но в больших количествах, что и при оргазме, делает разительной аналогию привыкания к наслаждению от наркотика и от оргазма.
Наша жажда сексуальных наслаждений имеет те же черты, что и жажда героина: стремление ко всё большему изощрению в сексе уподобляется желанию всё большей дозы наркотика. Лишение наркотика вызывает ломку, жуткие страдания, подобно тому, как лишение половой жизни (любви) вызывает «любовные страдания», лишает людей разума, делая из них кликуш и религиозных фанатиков. Ради добычи наркотика оргазма люди идут на преступления.
Существенная разница между опиатом и оргазмом устанавливается естественным путём, а именно, уготовленная доза химических веществ, выделяющихся при оргазме настолько мала и безопасна, что их можно добывать с помощью мастурбации и таким образом справляться с зависимостью – человек создан самодостаточным.
Наслаждение же от опиатов связано с выделением такой высокой дозы эндорфинов, что никакого оргазма не окажется достаточным и потому самодостаточность человека уничтожается наркотиком – человек попадает в зависимость от субстанции, находящейся вне его.
Зная о самодостаточности человека, религия и нравственность пытаются отнять её у верующих, объявляя мастурбацию грехом, патологией, болезнью. То есть стремясь полностью лишить человека сексуального наслаждения (ебля вне брака тоже запрещена), тоталитарная теократия овладевает юными неженатыми мужчинами, которые находятся в состоянии перманентной сексуальной «ломки» и ради оргазма согласны на преступление и даже на самоубийство (если на том свете им по-мусульмански наобещены неограниченные оргазмы). И всё это называется красивым словом «вера». А вся-то вера – это послушное ожидание обещанного наслаждения в награду за предписанное поведение – наслаждения, которое именуют ещё одним красивым словом «любовь».
Самодостаточность человека заключается и в том, что он самозащищён – он не может умереть от передозировки оргазмов – организм с помощью усталости будет успешно сопротивляться чрезмерности. С наркотиками же передозировка повсеместна – организм не в состоянии сопротивляться внетелесному шприцу.
А это значит, что сексуальное наслаждение безопасно для жизни, ибо оно находится под естественным контролем, и бороться с ним – это значит бороться с жизнью. Сексуальное наслаждение – это натуральный «опиат», зависимость от которого необходима для того, чтобы у человека оставался интерес к жизни.
В связи с развивающейся терпимостью разного рода церквей к гомосексуализму, попня предписала для гомосеков единственную допустимую (извиняющую) сексуальную позицию – миссионерскую.
Попнёй я называю всевозможную церковно-храмовую шушеру. Попса – в миру, попня – устроившиеся у Христа за пазухой.
«Попня» – мой термин, защищённый копирайтом (copyright), trade mark-ом и прочими патентными орудиями, так что при использовании – ссылайтесь на меня!
С детства все запреты мне казались не вполне серьёзными. Я чувствовал, что каждый запрет ущербен, ибо имеет ограниченное действие. Так, когда мой папа обнаружил, что я лет с 12-ти вовсю дрочу, он решил со мной поговорить о вредности этого дела. Папа мне поведал ходкую тогда аксиому, что, мол, каждому мужчине отведено определённое количество раз (подразумевалось, оргазмов), и если ты используешь большое количество на онанизм, то на женщин ничего не останется. Я поразился абсурдности этой угрозы, ни на мгновенье в неё не поверил и продолжал тренировать свой хуй, что оказалось только на пользу, когда начали подворачиваться пизды.
В каком-то там классе нам рассказали про аксиому, что через две точки можно провести только одну прямую. Мне и это показалось абсурдным: я нарисовал на доске две жирные точки и напроводил через них кучу прямых линий. Я не знал тогда, что Лобачевский сделал это более убедительно. Но дело в принципе.
Так и со скоростью света, объявленной Эйнштейном как предел, через который перешагнуть нельзя. Меня это тоже рассмешило, ибо любой запрет действует только в пределах какой-либо теории, которая описывает лишь ничтожную часть вселенной, а вселенная полна всем – чего только ни придумаешь. На то она и бесконечна.
Посему, когда я прочёл, что два немецких учёных перескочили через этот запрет, то сразу торжество подтверждённой правоты охватило меня. Ведь это открытие указывает путь к обратному течению времени, что тоже категорически запрещает логика и мораль вместе со здравым смыслом. Так что и восстание из мёртвых, и управление будущим из прошлого – всё это когда-то будет возможно.
Любая аксиома для одних – это приказ, который надо выполнять, а для других она – приглашение к доказательству её ограниченности.
Так и моральная аксиома «Не убий!» быстренько отметается в случае самообороны.
Что же тогда говорить о такой моральной аксиоме как «Не прелюбодействуй»?
Любая аксиома мне омерзительна и вызывает желание доказать, что она всего лишь убогая теоремка, действующая на крохотном временном пространстве.
Знаете ли вы, что существовал вариант «Пиковой дамы», где Герман за карточный секрет переспал со старухой-графиней? Название этого варианта «На графских развалинах».
По старой привычке в заглавие устраивается поэтическая строка.
Но дело не в этом. А в том, что мечты сбываются не только замедленно, но и таким формальным способом, что сбывание часто оборачивается боком. Не тем боком.
Это лишь доказывает, что богу присуще чувство юмора, который я считаю основополагающим в конструкции нашей вселенной.
Лет двадцать назад, до всякого интернета я занимался массовой почтовой рассылкой рекламных материалов об издаваемых мною книгах.
В ответ я получал письма, количество которых, по сравнению с моими рассылками было ничтожным, как тому и следует быть при почтовой рекламе.
Открывая почтовый ящик, я мечтал о дне, когда он будет забит письмами.
И вот через несколько лет мечта свершилась, и этот день наступил – мой ящик электронной почты ломится от спама.
Современная любовь к тощим женщинам является отражением антисексуальных тенденций в обществе, так как обильные груди и бёдра есть воплощение сексуальности, которую мораль нацелена подавлять.
Ущемление плоти происходит с помощью установления новой эстетики, моды. Так, в эпоху Ренессанса, когда отношение к ебле было наиболее свободным и естественным, сисястые и задастые женщины считались красивыми.
Во времена притеснений секса груди и бёдра женщины лишь принимались как неизбежная часть женской фигуры и всячески драпировались, скрывались и запрещались к показу. Например – в период китайской культурной революции, когда женщины одевались в те же хламиды, что и мужчины. Или – мусульманские балахоны для женщин.
Однако для Америки сокрытие женского тела одеждой стало невозможным, ибо мораль уже не в состоянии удержать женщин от самооголения. А поэтому она зашла с тыла и нанесла удар по самому понятию красоты женского тела, утвердив, что женской красотой является не женская мякоть, а женские кости. Таким же способом мораль настояла на обезображивании пизды с помощью её бритья. Так как удержать женщин от раздвигания ног для фото-видео становится невозможным, мораль опять-таки исхитрилась и сделала самое привлекательное и женственное – лобковые волосы – символом уродства, а заодно и запах пизды и менструальную кровь: женщины бросились выскабливать пизды, забивать аромат пизды цветочной вонью и никогда не казать окрававленную пизду – всё, чтобы не оскорбить чувствительную эстетику нынешних мужчин и тем обезобразить или унизить себя, – что является главным орудием морали для подавления секса – подавление женской сексуальности.
Следующим шагом морали будет сделать пиздяные соки возбуждения символом уродства, чтобы мужчины считали красивой только сухую пизду и засовывали хуи силой, наждачно. Женщинам будет неприятно, больно, а значит – мораль снова победит, ещё одим способом ограничив сексуальную жизнь.
Всякий раз, когда я гуляю вокруг «придворного» роскошного озера, я любуюсь домами и особняками, которые выстроены вдоль его берега. Из всего их обилия я выбрал один: трёхэтажный с красной черепичной крышей. Оштукатуренные стены выкрашены белым с жёлтым, в стиле питерского Захарова. Окна прямоугольные, чередующиеся с полукруглыми наверху. Маленький балкончик. Колоннадный вход.
Причём я не задумываюсь о том, что внутри этого дома: сколько комнат и каких, что за планировка или убранство. Такой дом я бы взял, не глядя. Не глядя внутрь.
Однако, заживя в таком доме, ты начинаешь видеть преимущественно его нутро, а не ту чарующую внешность, из-за которой ты его купил. Думал, что сможешь всё внутри перестроить по твоему вкусу, но не всё оказалось возможным – старый подгнивший фундамент, слабые балки, огромная стоимость переделок и т. д.
Конечно, подъезжая к дому, ты по-прежнему любуешься им и думаешь – неужели этот роскошный особняк – мой? Но входишь в дом, а там свет потух, или ещё чего из наводнения.
Не подобное ли происходит и с женщиной, тем более, что дом – это известный психоаналитический образ женщины-пизды.
Есть тип женской красоты, который влечёт особенно сильно. Если такая женщина тебе отдаётся, то ты берёшь её, не глядя. А ещё, чего доброго, женишься без внутреннего осмотра. Вот и начинаешь жить в женщине, и чего только в её нутре ни обнаруживаешь – тут и внешность её замечать перестаёшь, ибо изнутри она не видна. Но как на выход куда с ней собираешься, она как намажется-накрасится, как вскочит на высокие каблуки, как вильнёт задом, так смотришь ты на неё со стороны и думаешь: такая баба – и моя. Потом с бала приезжаешь, входишь в неё, а в ней свет потух или ещё чего из наводнения…
У Пастернака есть всеми перепеваемые строчки:
Правильнее было бы сказать иначе:
И прелестей твоих секрет…
Если используешь множественное число: «женские прелести», то сразу уходишь от подло-романтической неопределённости женской прелести прямо в яркую зримость пизды, зада, грудей.
Что же о «разгадке жизни», то это, при условии множественного числа, совершенно верно. Ведь подумать только о волшебном феномене: женщина разводит ноги, и мужчина (имеется в виду не гомосексуалист) повергается в смерч, водоворот, пожар чувств. Что же это за вид, который становится притягательным, как «чёрная дыра»? Изучению этого феномена, наука должна посвятить все свои ресурсы, ибо в нём действительно кроется буквальная разгадка жизни…
Один почитаемый мною поэт (я о его первой американской книге стихов ещё в Довлатовском
Есть любители Достоевского, есть любители Толстого, и вместе им не сойтись. Уж больно разные писатели.
Причём себя к этим любителям причисляет. Это всё равно, что сказать: «Люблю джаз и ненавижу pop-music», – или ещё лучше: «Обожаю тонкофигурных женщин и ненавижу полных». Истинный ценитель как музыки, так и женщин, и уж конечно – литературы, любит все их проявления, быть может, чуть предпочитая в одно время один вид, а в другое время – другой, но лишь для разнообразия, а не из-за отвержения одного в пользу другого.
Помню, в одном из интервью спросили Ray Charles, который работал во множестве жанров от jazz до country, – какой музыкальный жанр ему более по нраву, на что он ответил:
Я не разделяю музыку по жанрам: есть только хорошая музыка и плохая.
А когда речь идёт о двух гениях – Толстом и Достоевском, – то выбирать из них одного за счёт другого напоминает проблему убогой верности: надо, мол, выбрать одну женщину из двух красавиц, раздвинувших для тебя ноги, и быть ей верным. Так рассуждает не мужчина, а муж. А мужчина ебёт обеих.
Любовь – это когда кажется, что только эта дорога ведёт в Рим.
В американском графическом дизайне буква А часто изображается без горизонтальной палочки. Графикам и их боссам, не знакомым со славянскими шрифтами и уж подавно – с греческим, невдомёк, что они занимаются не стилизацией буквы А, а просто заменяют одну букву на другую – славянскую Л. Так, название автомобиля AURA пишется на её корпусе как ЛURЛ, и потому для славяно-греческого населения Америки это написание смотрится дико.
А как бы было американцам полезно знать русский алфавит! Произойди такое – я бы давно стал миллионером на такой вот рекламе:
Ь + VIAGRA = Ъ,
причём вместо виагры можно вставлять любое подобное лекарство или средство.
Это мой копирайт, предупреждаю – украдут в России, напущу адвокатов и уж тогда точно миллионером заделаюсь на почве графического дизайна.
Не то в Нью-Йорке, не то в Чикаго имеется ресторан, где жрут и нажираются в полной темноте. Ресторан этот чрезвычайно популярен, и чтобы там потрапезничать, жаждущие заглатывать вслепую ждут месяцами.
Можно оправдать голодных оригиналов тем, что, лишившись зрения, они в большей степени используют своё обоняние и осязание и тем самым получают усиленное наслаждение через иные органы чувств. Но это оправдание не годится, так как чтобы обоняние и осязание обострились, требуется не разовое посещение такого ресторана, а долгое проживание в темноте. Скорее всего, это самодурство можно объяснить иным: в еде самое главное – вкус, а не то, как она выглядит. Бывает, приходишь в ресторан, и приносят тебе разнаряженное блюдо, а как станешь есть – преснятина безо всякого вкуса. К тому же поварам в «слепом» ресторане не требуется тратить время на украшательство еды – навалил кучку чего-то – и хорошо, главное, чтоб вкусно было и мясом пахло.
Разумеется, у меня сразу возникла идея организовать оргию в полной темноте, да чтобы там было не две-три пары, а сотня, чтобы даже на ощупь было бы тяжко различить, кто и что. Предположим, ухватился за бабу с прекрасной на ощупь грудью, а тебе на хуй уже другая села и ты не знаешь, какова она, но приятно. Вот ты и сжимаешь прекрасные груди и фантазируешь, что тебя ебёт красавица. То же самое и с женщиной, которой вдруг кто-то стал лизать клитор, и она не знает, мужчина это или женщина, не говоря уже о том, как это лижущее выглядят, так как руки у неё заняты большим хуем, что делает для неё второстепенным тело, к которому это хуй приделан. Вот участники и ебут свои умозрительные мечты, будучи ебомы бог весть кем. Женщины на такую оргию приходят без косметики и с облегчением перестают думать и заботиться о своей внешности. Мужчины, одержимые женской красотой лица, освобождаются от своей мании и становятся истинными джентльменами, то есть ведут себя одинаково приветливо как с красавицей, так и с уродкой, ибо не видят, кто где.
Если в полной темноте единственным критерием качества еды становится её вкус, то на оргии в полной темноте единственным критерием качества партнёров становится наслаждение, которое они тебе приносят.
А какая ещё экономия электроэнергии получается!
В Амстердаме я ещё не был, но мечтаю с детства. Именно тогда я посмотрел по телевизору пьесу, юмор которой состоял в том, что женского парикмахера по фамилии Амстердамский всё время по ошибке называли «мастер дамский». С тех пор Амстердам стал у меня ассоциироваться с дамами и неким мастерством. Как я понял позже – женским мастерством. Я узнал о легальной проституции в этом святом городе, а также о методе «подачи» женщин – они стоят голенькие на витринах, а ты выбираешь и покупаешь. Рынок рабынь, но на кратковременное рабство. Ну, прямо – рай (только бы ещё бесплатно…)
Но сейчас оказалось, что в целях «борьбы с преступностью» (а надо бы ещё для пущей душераздирательности добавить – с целью «защиты детей») треть домов с витринами продали какой-то строительной компании, которая там создаст приличные магазины и прочие благонравные общественные заведения.
Объяснение таково – слишком много сутенёров, наркоделов и жуликов тусуется вокруг этих витрин и заведует их наполнением. Уж казалось бы, Нидерланды – это не продажная Россия и не выхолощенная Америка, а всё туда же: если на сахар садятся мухи, давайте уничтожать сахар.
А ведь проблема мух так просто решается – платить проституткам деньги за каждого убитого ею сутенёра. Ну чем не жизнь: клиента поебла – деньги отвалил, сутенёра застрелила – государство награждает. И проституток сразу бы зауважали и почитать их стали бы, как они того давно заслуживают.
Я знаю людей, которые прекрасно помнят свою жизнь в деталях, чуть ли не день за днём. Но большинство людей, как я: если попытаюсь вспомить, что происходило со мной в такой-то день в таком-то году – я ничего не вспомню. Я даже не смогу вспомнить, что вообще происходило в таком-то году. Помню лишь отдельные события, которые почему-то запечатлились, какие-то отрывки, вспышки из собственной жизни. Получается странное состояние – будто и не жил непрервыно, а дискретно, скачками, причём огромными: от одного редкого воспоминания, до другого, отстоящего далеко-далеко.
Прошлая жизнь представлялась бы сплошной и осмысленной, если бы я вёл ежедневный (или хотя бы еженедельный) дневник, где бы подробно отмечал события и чувства. Перечитывая его, я вызволял бы из памяти описанное. Но, увы, не вёл я дневников.
Если не бросать за собой камешки, то не выйти из леса беспамятства.
Особенно это наглядно проявляется на женщинах, о которых начисто забыл. Их как будто и не было. Но благодаря своим писаниям, многое из этой области запечатлилось, пусть в изменённом, но всё же узнаваемом виде. Творчество, какое бы они ни было – это дневник.
Можно считать, что я писал про еблю только для того, чтобы с помощью писательства не забыть хотя бы собственную половую жизнь – самую главную жизнь.
Поделиться книгой: