Уничтожь меня (ЛП)

Тахира Мафи

Уничтожь меня

Комментарий от переводчика

Серия книг Тахеры Мафи цепляет, но в тоже время и отталкивает. Так необычно видеть столько переживаний главных героев, так поразительно созерцать все это с экрана компьютера, эл. книги или печатной, ведь в действительности я была просто потрясена сотрясением реальности.

В первую очередь, книги Тахеры Мафи запоминаются метафорами и очень глубокими перевоплощениями. По-настоящему, мы не читаем о героях, мы не наблюдаем за развитием сюжета, или переживаем за героев…нет… Мы нещадно копаемся в их реальностях, подсознании, познаем сокровенное. Это… излагать так мысли на бумаге слишком откровенно, по крайней мере, для меня.

Я боялась браться за эту книгу (дополнение), боялась испортить впечатление от уже созданного образа — лидера Сектора 45, у которого есть свои безжалостные секреты. И, как оказалось, их предостаточно.

Во время чтения я действительно чувствовала себя немного не в своей тарелке, словно копалась в чьих-то мыслях, вещах, узнала интимные подробности подсознания. Не знаю, что там ожидается в «Сломи меня», но в этом сиквеле автор прекрасно раскрыла образ Аарона Уорнера.

Замечательный психологический портрет. Тут хоть меняй тему курсовой и пиши заново хД

Но это все излишки профессии…

Тахера Мафи не показала Уорнера слабаком, слюнтяем, ну или хныкалкой, как часто я встречаю подобное. Наоборот, автор просветила своих читателей и пылких поклонников о подробностях работы его подсознания, рассказала о его страхах и желаниях, надеждах и противоречивых чувствах.

Очень проникновенное дополнение.

Вы вините человека в чем-то необдуманном, жестоком и бесчувственном, просто потому, что он не смеется и не проявляет той заботы, которую вы хотите? Хах… ну тогда вы прямо по адресу. Это дополнение предоставит вам полную информацию о том, что же скрывается за маской таких людей. Тут рассказывается, как рассыпаются люди, борясь с самим собой и окружающим миром. Тут показываются настоящие человеческие эмоции.

Пролог

Меня подстрелили.

И оказалось, что пулевое ранение еще более неприятное, чем я представлял.

Моя кожа холодная и липкая; я прикладываю титанические усилия, чтобы дышать. Боль пронзает правую руку и мешает сосредоточиться. Я вынужден закрыть глаза, стиснуть зубы, чтобы сфокусировать свое внимание.

Хаос невыносим.

Некоторые люди кричат, кто-то прикасается ко мне, и за это мне хочется отрезать им руки. Они продолжают кричать: «Сэр!», словно все еще ожидают моих приказов, будто они понятия не имеют, что делать без моих команд. Попытки оставаться в сознании истощают меня.

— Сэр, вы слышите меня? — снова крик. И на этот раз я его ненавижу. — Сэр, пожалуйста, вы слышите меня?

— В меня стреляли, Дэлалью, — умудряюсь сказать я. Поднимаю на него глаза и смотрю мутным взглядом. — Я не оглох.

И вдруг шум исчезает. Солдаты замолкают. Дэлалью смотрит на меня. Взволнованный.

Я вздыхаю.

— Поднимите меня, — говорю я, немного смещаясь. Мир поворачивается и все становится на свои места. — Позовите медиков и подготовьте мою кровать. Но не убирайте руку от раны. Пуля пробила что-то, и мне требуется хирургическое вмешательство.

Дэлалью ничего не говорит, а мгновение длится слишком долго.

— Рад видеть, что все в порядке, сэр, — его голос нервный, шаткий. — Рад видеть, что с вами все в порядке.

— Это был приказ, лейтенант.

— Конечно, — быстро говорит он, склоняя голову. — Конечно, сэр. Куда я должен направить солдат?

— Найдите ее, — говорю я. Для меня это становится все труднее. Я делаю небольшой вдох и касаюсь дрожащей рукой лба. Я подмечаю, что слишком быстро потею.

— Да, сэр, — он двигается, чтобы помочь мне, но я хватаю его за руку.

— И последнее.

— Сэр?

— Кент, — говорю я неровным голосом. — Убедитесь, что они сохранили ему жизнь.

Дэлалью смотрит широко открытыми глазами.

— Специально для Вас, сэр?

— Да, — я пристально на него смотрю. — Я хочу лично иметь с ним дело.

Глава 1

Дэлалью стоит у моей кровати с блокнотом в руках.

Это уже второй визит ко мне за это утро. Первыми были медики, подтвердившие, что операция прошла успешно. Они сказали, что эту неделю мне лучше провести в постели, а новые препараты, которые они дали мне, помогут осуществить процесс восстановления. Они также сказали, что я смогу возобновить свою повседневную работу уже довольно-таки скоро, но перевязку придется носить еще около месяца.

Я ответил, что это интересная теория.

— Мои брюки, Дэлалью. — Я сидел, питаясь удержать голову и справиться с тошнотой от новых лекарств. Если по существу, то моя правая рука сейчас была бесполезной.

Я поднимаю глаза. Дэлалью смотрит на меня, не моргая, а кадык в его горле нервно дергается.

Я подавил вздох.

— Что такое? — левой рукой цепляюсь за матрас, удерживая себя в вертикальном положении. Это отнимает мои последние силы, и я цепляюсь за раму. Отмахиваясь от Дэлалью, который спешит мне помочь, я закрываю глаза от боли и головокружения. — Скажи мне, что случилось, — спрашиваю я. — Нет смысла откладывать плохие новости на потом.

Его голос надламывается дважды, когда он произносит:

— Адам Кент сбежал, сэр.

Мои глаза распахиваются, перед ними мелькают белые пятна, вызывая головокружение.

Я глубоко вздыхаю и пытаюсь провести рукой по волосам. Они спутанные, сухие и грязные от пыли, смешанной с моей собственной кровью. Мне хочется ударить уцелевшим кулаком об стену.

Вместо этого, я пользуюсь моментом, чтобы взять себя в руки.

Но внезапно замечаю атмосферу вокруг: запахи, шум, шаги за дверью. Я ненавижу эти хлопковые штаны, что на меня надели. Я ненавижу отсутствие носков. Я хочу помыться. Мне нужно переодеться.

Я хочу прострелить позвоночник Адаму Кенту.

— Выводы, — требую я. Двигаясь к ванной, я морщусь от холодного воздуха, касающегося моей неприкрытой рубашкой кожи. Пытаюсь сохранить спокойствие. — Скажи, что ты не принес мне информацию без выводов.

Мой ум является складом тщательно организованных человеческих эмоций. Я почти вижу, как работает мозг, как он функционирует, подавая мысли, и отгоняя образы. Я прячу то, что мне мешает. Сосредотачиваюсь лишь на том, что должно быть сделано: основные компоненты выживания и бесчисленные вещи, которыми я должен управлять в течение дня.

— Конечно, — говорит Дэлалью. Страх в его голосе немного жалит меня, но я закрываю на это глаза. — Да, сэр, — продолжает он, — мы думаем, что знаем, где он, возможно, может находиться, и у нас есть основания полагать, что Кент и девушка вместе с Кишимото сбежали вместе, сэр.

Ящики в моем сознании грохочут, намереваясь сломаться. Воспоминания. Теории. Шепот и ощущения.

Я скидываю их с обрыва.

— Конечно, вы так думаете. — Качаю головой. Жалею об этом. Закрываю глаза из-за внезапного головокружения. — Не снабжай меня информацией, которую я и так знаю, — успеваю сказать. — Мне нужно что-то конкретное. Дай мне точные данные, лейтенант, и не беспокой до тех пор, пока не раздобудешь их.

— Машина, — быстро говорит он. — Была украдена машина, и мы смогли отследить ее местоположение, но потом она исчезла с карты. Словно перестала существовать, сэр.

Я поднимаю глаза. Уделяю ему все свое внимание.

— Мы следовали по следам, что были указаны нашим радаром, — продолжает он, но уже более спокойно, — и они привели нас к полностью изолированному участку бесплодных земель. Мы осмотрели там все, но так ничего не нашли.

— По крайней мере, это уже что-то, — я потираю затылок, борясь со слабостью в теле. Я встречусь с тобой в комнате L через час.

— Но, сэр, — говорит он, обращая взгляд на мою руку, — вам требуется помощь, а процесс выздоровления должен проходить в спокойствии.

— Свободен.

Он колеблется, а после произносит:

— Да, сэр.

Глава 2

Мне удается помыться без потери сознания.

Хотя это было больше похоже на обтирание губкой, тем не менее, я чувствую себя лучше. У меня очень низкий порог расстройства — существует так мало того, что может оскорбить мое существование. Я принимаю душ регулярно. На день я ем шесть маленьких порций еды. Каждый день два часа я посвящаю учебе и физическим упражнениям. И я терпеть не могу ходить босиком.

Сейчас я голый, голодный, уставший и босой в собственном шкафу. Это не идеально.

Мой шкаф поделен на несколько отделов. Рубашки, галстуки, брюки, пиджаки и обувь. Носки, перчатки, шарфы и пальто. Все разложено по цветам и оттенкам. Каждый предмет одежды изготовлен на заказ, точно по размерам моего тела. Я не чувствую себя, пока полностью не буду одет; это часть меня и старта моего дня.

Сейчас я понятия не имею, как должен одеваться сам.

Рука трясется, когда я хватаю ею маленькую голубую бутылочку, полученную утром. Я кладу две квадратные таблетки на язык, позволяя им раствориться. Я не уверен точно, что они делают, знаю лишь то, что они помогают с восстановлением крови. Поэтому я прислоняюсь к стене, пока моя голова очищается, и чувствую силу в ногах.

Это такое обычное дело. Не то препятствие, что я ожидал.

Сначала я готовлю носки — просто удовольствие, в отличие от стрельбы в человека. Но интересно, что медики сделали с моей одеждой.

«Одежда, — проговариваю я себе, — только одежда. Я должен сосредоточиться только на ней. Ничего другого. Никаких подробностей».

Сапоги. Носки. Брюки. Свитер. Военная куртка с множеством кнопок.

Много же кнопок она вырвала.

Небольшое воспоминание выбивает меня из колеи.

Я пытаюсь бороться с этим, но, чем больше я пытаюсь игнорировать воспоминание, тем сильнее оно разрастается, превращаясь в монстра, которого я больше не могу сдерживать. Я даже не понимаю, что припал к стене, пока не чувствую холод, растекающийся по коже, глубоко вдыхаю и закрываю глаза, не в силах это терпеть.

Я знал, что она была просто в ужасе, напугана, но я никогда не предполагал, что те чувства были направлены конкретно на меня. Я наблюдал за ее развитием, пока мы были вместе; она, казалось, чувствовала себя более комфортно с каждой проходящей неделей. Счастливее. Свободнее. Я позволил себе поверить, будто она видела будущее для нас; что она хочет быть со мной, но считает это невозможным.

Я никогда не предполагал, что ее вновь обретенное счастье было благодаря Кенту.

Провожу здоровой рукой по лицу, прикрывая рот. То, что я сказал ей.

Глубокий вдох.

То, как я коснулся ее.

Моя челюсть сжимается.

Если бы это было только сексуальным влечением, я уверен, что не страдал бы от невыносимого унижения. Но я хотел больше, чем просто ее тело.

И вдруг я умоляю свой разум представить стены, и ничего кроме них. Стены. Белые стены. Блоки бетона. Пустые комнаты. Открытое пространство.

Я строю стены, пока они не рушатся, а после на их месте возвожу новые. Я строю и строю, остаюсь неподвижным, пока мой рассудок не проясняется, очищается, оставляя только небольшую белую комнатку. Лишь одна лампа, свисающая с потолка.

Чистая. Нетронутая. Безмятежная.

Я моргаю, когда весь потолок катастрофически давит на тот мир, что я построил, а страх подкатывает к горлу, не позволяя сглотнуть. Я толкаю стены, делая пространство в комнате шире, чтобы иметь возможность, наконец, дышать. Пока я не в состоянии стоять.

Иногда я жалею, что не могу выйти за пределы себя самого, хотя бы на короткое время. Хочу оставить это изношенное тело позади, но слишком много целей, слишком велик их вес. Эта жизнь — все, что у меня осталось. И я понимаю, что не буду рад собственному отражению в зеркале.

Я противен самому себе. Я должен покинуть эту комнату как можно скорее, иначе мои мысли ополчаться против меня. Я принимаю поспешное решение и впервые не обращаю внимания на то, во что одет. Натягиваю свежую пару брюк, но брезгую рубашкой. Продевая здоровую руку через рукав пиджака, а на второе плечо просто накидываю. Я выгляжу смешно, но подумаю об этом уже завтра.

Для начала мне нужно покинуть эту комнату.

Глава 3

Дэлалью единственный здесь, кто не испытывает ненависть ко мне.

Он по-прежнему съеживается от страха в моем присутствии, однако не заинтересован в моем свержении. Я чувствую это, хотя и не понимаю. Он, скорее всего, единственный человек в этом здании, кто рад тому, что я не умер.

Я придерживаю руку, чтобы держать солдат подальше, которые рвутся вперед, когда я открываю дверь. Это затрачивает большое количество концентрации, чтобы предотвратить дрожь в пальцах, а затем я стираю небольшой блеск пота со лба. Момент слабости недопустим. Этих людей не волнует моя безопасность; они только хотят быть ближе к зрелищу, которым я стал. Они хотят увидеть трещины в моем здравомыслии, но у меня нет ни малейшего желания показывать это.

Вести их вперед — в этом заключается моя работа.

В меня стреляли, но это не смертельно. Есть вещи, которыми управляют; и я буду управлять ими.

Об этой ране забудут.

Ее имя не будет произнесено.

Мои пальцы сжимаются и разжимаются, пока я направляюсь к комнате L. Я никогда раньше не задумывался, насколько длинные эти коридоры и сколько помещается в них солдат. Ни передышки от любопытных взглядов, в которых читается разочарование тем, что я не умер. Я даже могу не смотреть в них, чтобы узнать, о чем они думают. Но зная то, что они чувствуют, я ощущаю решительность к жизни, стремление прожить долгую жизнь.