Парад обреченных

Тем не менее, о тайных ходах под Ларной помнили. Так, на всякий пожарный. И память эта теперь пригодилась. В деле помощи хоть не самим жителям поселка, но вызывающим сочувствие чужакам.

Возможно, Эдна, Вилланд и Аль-Хашим были не первыми и не последними, кому удалось уйти от преследования благодаря ларнским туннелям. Не исключено даже, что Вольные Рудокопы за определенную плату помогали удирать и скрываться беглым преступникам. Что считались таковыми для короля, графа, их вассалов. Но уж никак не для жителей поселка, живущего по своим законам.

Вернемся однако к трем беглецам, коих за порогом таверны ждали посланцы инквизиции. Аль-Хашим, как оказалось, успел задремать, притомившись с дороги. И потому необходимость снова отправляться в путь его, мягко говоря, не обрадовала. Даром, что иного способа оторваться от погони не было.

«Эх, — не удержался от ворчания алхимик, узнав, что инквизиция не забыла о нем и едва не достала, — будь тут необходимые условия и ингредиенты… я бы мог сварить Зелье Невидимости. Или Зелье Неуязвимости… будь у меня нужные ингредиенты. И тогда…»

Что тогда — ни сам Аль-Хашим толком не объяснил, ни спутники его не поинтересовались. Ведь что толку мечтать о заведомо недоступном? Труд алхимика сложен. Не зря же ему в свое время понадобилась целая лаборатория. Отдельное помещение, причем немаленькое, куча сосудов и материалов. К тому же ингредиенты, коими грезил старик, наверняка встречались редко и были жутко дороги. Не то бы все кому не лень могли по доступной цене стать хоть невидимыми, хоть неуязвимыми. Пускай и на ограниченное время.

«За нас не волнуйтесь, — зачем-то напутствовал Вилланда и его спутников Ивар, — ту шайку в рясах мы отсюда выкинем. Всей Ларной. Если под ногами путаться будут. А то на кой ляд нам такие гости? Хлеб разделить с нами брезгуют, угрожают».

Голос его звучал по-боевому бодро, уверенно и даже как-то весело. Глаза блестели. А от былой горечи и безысходности не осталось следа.

Попрощавшись с Иваром, трое беглецов в сопровождении хозяина «Кирки и лопаты» направились первым делом в подвал. Ну или в погреб, а может, подпол. Просторное, с каменными стенами и деревянными подпорками, помещение. Где наверняка было бы темно, не возьми держатель таверны с собой свечу.

В прохладе подвала-погреба-подпола хранились мясные туши, окорока и сыры. Здесь же стояли, выстроенные в ряд, как воины на параде, бочки вина и пива. Из темной глубины, из дальних углов подземного хранилища доносился легкий шорох, перемежаемый сердитым писком.

— Крысы? — вся подобралась, прислушиваясь к этим звукам, Эдна, — а может, мыши…

— На самом деле попадаются и те и другие, — не преминул сообщить хозяин таверны, — гнусные твари, что и говорить. То сырную голову обкусают… хоть выбрасывай. То бочку прогрызут, и прощай сколько-то вина или пива. А могут просто нагадить где-нибудь. Какашки у них хоть и мелкие, но кремом для пирожных от этого все равно не становятся.

Слова сии разбойницу отнюдь не утешили. Даже передернуло от них бедную. Содрогнувшись от очередного шороха-писка, Эдна почему-то предпочла держаться поближе к Вилланду. А тот заметил. И не преминул подколоть неожиданно боязливую спутницу.

— Только не говори, что такая бой-баба испугалась маленького мышонка, — хмыкнул охотник, обернувшись к ней, — в Тергоне-то, небось, даже с медведем встречаться доводилось. Да что там… вспомни, со сколькими людьми пришлось помахаться. Человек-то, порой, еще и поопасней медведя бывает.

— Человек, медведь, — беззлобно проворчала в ответ Эдна, — вот их-то и вправду бояться ни к чему. Они либо есть поблизости — либо нет. Либо нападают, либо идут себе мимо. Сразу увидишь, не ошибешься. А от этих мышей не знаешь, чего ждать.

— Ага, — попробовал сыронизировать Вилланд, — вдруг сожрут. Горло перегрызут…

— Между прочим, — присоединился к беседе и Аль-Хашим, — в какой-то стране, что даже дальше отсюда, чем моя родина… так там мышь считается священным животным.

— Скажи еще, что их не ловят и не травят, — сам того не желая, алхимик Эдну чуток развеселил, — а кошек… ха-ха, сжигают на кострах за святотатство. Как у нас еретиков.

— Эх, в этой стране тоже было время, что кошек сжигали, — вспомнил старик-алхимик, — считали их то ли подручными колдунов, а то и воплощениями дьявола. И что же? Быстро передумали, как только от мышей да крыс житья не стало. А еще… я только сейчас вспомнил: мертвая мышь — одна из ключевых составляющих в приготовлении Зелья Невидимости.

Так, за разговором, процессия миновала вереницу бочек и остановилась перед глухой стеной.

— Пришли… почти, — сообщил хозяин таверны, — на всякий случай: тот туннель ведет на восток. В личные владения его величества. Может, даже столицу увидите. Хотя, мне кажется, ничего там особенного. Та же Ларна… только очень большая, шумная и тесная.

С этими словами он подошел к стене. И, приговаривая «так, вспомнить бы еще», принялся шевелить свободной рукой некоторые камни из кладки. На какие-то держатель «Кирки и лопаты» нажимал. Другие, напротив, тянул на себя.

Завершилось это действо тем, что стена задрожала. А затем приличный ее кусок отошел в сторону — на манер двери. Подземелье с другой ее стороны дыхнуло сыростью и затхлостью. А еще холодом, даже большим, чем царил в подвале-погребе-подполе.

Ну и, наконец хозяин зажег от свечи один из факелов. После чего протянул его Вилланду. И не удержался от прощального совета:

— Главное, идите прямо… вернее, вдоль. И никуда не сворачивайте. И поосторожнее. Возможно, в тех подземельях можно найти кое-какие сокровища. Однако раз их до сих пор не нашли — значит, есть веская на то причина. Не жадничайте, в общем.

И уже после этого трое беглецов медленным опасливым шагом прошли в открывшийся проем.

* * *

Поначалу туннель не сильно отличался по интерьеру от подвала под таверной «Кирка и лопата». Те же стены, выложенные камнем. Тот же сводчатый потолок — достаточно высокий, чтобы затеряться в темноте. И тот же пол из основательно утрамбованной земли.

Разве что никто не шуршал и не пищал в темноте. Вероятно, для грызунов туннель был гораздо менее привлекательным местом для жизни, чем подвал. В последнем хоть было, чем поживиться.

Так подземелье выглядело первые несколько метров, не больше. Затем постепенно стены сделались земляными. Куски каменной кладки на них еще попадались, но с каждым нашим шагом все реже. Потолок понемногу клонился книзу. Так что с какого-то момента Эдне и Вилланду пришлось пригибать голову. Потом, правда, необходимость в этом отпала. Но все равно потолок висел достаточно низко, чтоб его можно было при желании достать рукой.

Временами сверху свешивались корни деревьев. Бывавшие порой весьма длинными и толстыми. И оттого непоколебимыми. Тогда нам оставалось либо пригибаться, либо вовсе обходить их стороной.

Земля под ногами тоже не отличалась постоянством. Твердая как камень и ухабистая — она могла через пару шагов сделаться вязкой. Да почище тергонских трясин. Недолго и влипнуть. Хотя влип бы, конечно, не лично я, а тело, которое довелось мне делить с охотником Вилландом. Но все равно, приятного мало.

Еще временами туннель сужался. Настолько, что мы… вернее, мои живые спутники, могли пройти через него лишь поодиночке. Или даже боком — и больше никак. А ведь по подвалу таверны все трое шли почти рядом. Да и в проем за каменной дверью вступили без малейших стеснений.

Так, мало-помалу мы провели в пути час. А то и все два. В тесноте, влажной духоте и мраке, лишь чуточку нарушаемом светом факела в руке Вилланда. Над головами тянулся каменисто-земляной свод. И ощущенье было — словно он давил всей толщей земли, под которой мы проходили.

Туннель не был прямым. Однако никакие извивы или повороты не сбивали нас с пути. От избранного направления мы если и отклонялись, то незначительно. А главное — ненадолго. Отростки же туннеля, невесть куда уводящие, мы игнорировали. Да только, как оказалось, до поры до времени.

Проблема заключалась в том, что долго идти без продыху никто не в силах. Во всяком случае, ни одно существо из плоти и крови. А спутники мои даже толком не успели передохнуть по прибытии в Ларну. И вот теперь им со мною выпала новая дорога. До столицы или около того. Преодолевать ее, наверное, под землей всяко легче, чем через горы, соседствующие с вольным поселком. Но все равно путь не делался оттого короче.

И первым выказал недовольство Аль-Хашим. Как самый старый из честной компании. А значит и наименее приспособленный к бремени затянувшегося бегства.

— Не пора ли устроить привал, о, дети спешки и друзья суеты? — вежливо, но с видимой досадой вопрошал он.

— Оно бы, конечно, не помешало, — отвечал Вилланд с ноткой ворчливости, — да только где? Места, чтоб хотя бы присесть, маловато. Опять же костер разжечь не из чего. Хотя бы корни найти какие…

Поскольку чувства у обоих нас общие, я знал: мой охотник и сам был не прочь передохнуть. Хоть и не был дряхлым, как Аль-Хашим. Хоть и не успел сильно захмелеть в компании Ивара, а силы не были беспредельными и у него. И они почти совсем оставили Вилланда.

— Костры здесь лучше не жечь, — со знанием дела сообщила Эдна, — и так воздуху маловато. Но вот… хотя бы перекусить я и сама не откажусь. Ну и присесть… а лучше прилечь ненадолго. А то ноги отваливаются.

Но увы и еще раз увы. Условий для привала действительно пока не было. Поэтому мы прошли еще немного. Может, минут пятнадцать. Пока не наткнулись на то, что лично я совсем не ожидал здесь увидеть: дверь.

Была дверь широкой, массивной и металлической. Причем проржаветь успела чуть ли не насквозь. В таком состоянии ей, наверное, хватило бы единственного пинка посильнее, чтобы рассыпаться. И тем не менее, изрядно покосившись, дверь еще висела хотя бы на единственной петле. Из последних сил держась за свое шаткое существование.

Само собой, на серьезную преграду она уже не тянула. Даже если не учитывать, что встретила нас эта дверь приоткрытой. Почти половина проема зияла черной пустотой. А ведь сам проем был широк. Так что хотя бы боком протиснуться внутрь мог даже такой здоровяк, как Вилланд.

Проделан был проем, кстати, не в земляной толще, но в камне. В большом куске каменной стены. Сам камень был не в пример тому, что обычно красуется в постройках этого мира. Куда там! Тесанный до идеально ровных плит, в подземной темноте он мог показаться даже монолитом.

Впрочем, при более близком рассмотрении то тут, то там на стене виднелись многочисленные щербины. Метки времени. А сам проем был обрамлен рельефными рисунками. Маленькие и стертые до нечеткости, до конца они все-таки не исчезли. Отдельные фигурки я даже смог узнать. Птичку, длинноусого жука… и то ли извивающуюся змею, то ли земляного червя. На последнюю ассоциацию меня навело окружающее подземелье.

— Какая-то комната, — предположил Вилланд, осторожно подходя к проему и поднося к нему факел, — попробуем тут и остановиться.

— А… может, не стоит? — с таким, казалось бы, неожиданным вопросом обратился к нему я.

— Чего это вдруг? — с недовольством студента, вдруг получившего повестку из военкомата, парировал охотник.

И ведь действительно — «чего»? А с того, что стоило ему приблизиться к древней двери, как с другой ее стороны до меня донеслись какие-то шепотки. Тихие, торопливые и невнятные, они тем не менее были именно человеческой речью. И не чем-то иным. А на контрасте с окружающей тишиной прозвучали резко, словно выстрел. Вот поэтому…

— Там кто-то есть, — пояснил я, — люди… чей-то шепот. Разве сам не слышишь?

— Ха! Игорь! — Вилланд усмехнулся, — это я сегодня выпил, а не ты. Причем не столько, чтоб Белую Даму привечать.

— Ты о чем? — окликнула его, не поняв этих слов, Эдна.

— Да Игорь мой пугает почем зря, — отвечал охотник с досадой, — говорит, кто-то там за дверью разговаривает. Шепчется. И из-за этого, видите ли, лучше туда не заходить.

— Вот уж правда глупость, — сказала на это разбойница, — во-первых я тоже ничего не слышу. А во-вторых… ну даже если кто там засел. Мы-то сами — что? Тоже не деревянным башмаком кашу черпаем. Пусть лучше эти… которые внутри, сами нас боятся.

В общем, мое скромное мнение живыми спутниками было безапелляционно проигнорировано. Когда ты сделан из мяса, никакие аргументы не пересилят жизненно важных инстинктов. И стремление к отдыху — один из таковых.

Первым в найденную комнату прошел Вилланд. С факелом в одной руке и кинжалом наготове в другой. Я прямо внутренне сжался, когда он переступал порог. И таинственный шепот зазвучал еще громче. Превратившись в торопливое бормотание с шипеньем напополам. Но по-прежнему неразборчивое.

Пятно света от горящего факела поползло по стене. И тогда из темноты проступали рельефные рисунки — сохранившиеся куда лучше, чем их собратья у проема. И бывшие гораздо сложнее. Теперь я мог полюбоваться сценками из жизни древних людей. Иные из которых, вроде, на людей походили не вполне. У кого-то хвост, у кого-то крылья… ну или голова, как у зверя.

Время от времени пятно света натыкалось на каменные… столы? Нет, куда больше они походили на огромные ящики, рядами стоявшие в комнате. С ними соседствовали кувшины — формы хоть изящной, но красотой давно не блещущие.

А вот живых людей в помещении не обнаружилось. Ибо, как я уже догадывался, им вообще-то здесь быть не полагалось. Потому что…

— Так это ж… гробы! — воскликнула шедшая за Вилландом Эдна, очевидно имея в виду каменные ящики, — о, Хранитель!

— Саркофаги, — поправил, словно расставляя точки над i, Аль-Хашим, — а это гробница. Там, откуда я родом, до сих пор так хоронят знатных людей. Не пойму только, откуда такая же гробница взялась во Фьеркронене.

Тем временем шепот стал до того громким, что я даже различал отдельные слова и фразы. «Кто-то здесь… один из нас… я чувствую его…». А воздух наполнился каким-то вязким и липким холодом.

«Он будет наш… один из нас… среди нас… еще один…»

Из-под каменных крышек саркофагов пошел… нет, потек дым. До того густой и молочно-белый, что я мог разглядеть его даже в темноте. Но к сожалению, только я. Мои живые спутники даже бровью не повели. Разве что Аль-Хашим высказал мало-мальски здравую мысль.

— Не советую задерживаться здесь… надолго, о, поборники любопытства, — проговорил старик мрачно, — хоть я и сам устал… но предпочел бы стереть стопы в кровь, но отойти от подобного места подальше.

Эх! Жаль только, что Вилланд и Эдна даже не думали внимать его словам.

— Да полноте! — с раздражением бросил охотник. И сугубо для проформы осенил себя здешним священным жестом. Ладонь к сердцу — ладонь ко лбу.

— Мы и не собираемся надолго, — словно поспешила успокоить алхимика Эдна, — посидим, перекусим. Не думаю, что… ха-ха, хозяин гробницы будет возражать. К тому же здесь, наверное, есть сокровища. Что тоже лишними не будут.

Тем временем дым обернулся огромными призрачными руками с тонкими длинными пальцами. Со всех сторон они потянулись к моему охотнику… нет, ко мне. Священный жест, сделанный Вилландом, заставил руки-щупальца разве что отступить. Немножко сдать назад. Да и то на считанные мгновения.

«Наш-наш… будешь наш…» — оглушающим свистом звучало под сводами гробницы. Словно клубок змей бесновался, побеспокоенный внезапным вторжением.

Потом призрачные руки сомкнулись — прямо у горла Вилланда. И окружающий мир померк, скрывшись за клокочущей белой пеленой. Следом пришел совсем уж нестерпимый холод… который я мог почувствовать не иначе как через тело охотника. А это значило, что встревоженные духи гробницы добрались-таки и до него. Так сказать, за компанию.

Свист и шипение сменились стройным хором множества голосов — столь прекрасных, что даже звезды мировой оперы могли позавидовать. Звучал хор торжественно, завораживающе. Даром что ни слова разобрать я не мог.

Когда бурлящая белизна рассеялась, резко умолкло и чарующее пение. А вид, что предстал перед моими глазами, оказался на диво знакомым. Да еще как!

Я стоял посреди коридора университетской общаги. Той самой, где имел несчастье обитать в последний месяц своей короткой жизни. Другой вопрос, что выглядела общага, мягко говоря, непривычно.

Прежде всего, в ней царила абсолютная тишина — о каковой студент вроде меня даже ночью смеет только мечтать. Никто не бубнил, не орал, не пел песни, бренча на гитаре. Не слыхать было бормотания телевизора или радиоприемника в чьей-нибудь комнате. Нигде не вибрировали работающие холодильники. И даже всегдашний шум с улиц и пролегавшей поблизости трассы досюда больше не доносился.

Пройдя по коридору десяток-другой шагов и осмотревшись, я заметил и другие странности. Электричество оказалось отключенным. Ни один из выключателей не сработал. А тусклый свет проникал только сквозь оконные стекла. Вблизи те оказались чрезмерно помутневшими и грязными даже по меркам обиталища студентов-раздолбаев.

Двери в комнаты были либо наглухо заперты, либо частично сорваны с петель. В первом случае я мог стучать хоть до посинения — никто не открывал и не отзывался. Однако и за сорванными дверями не обнаружилось ни души. Предметы мебели в этих комнатах были перевернуты, опрокинуты или изувечены до полной непригодности. А раскиданные в беспорядке вещи часто соседствовали с серовато-бурым песком. Целыми кучами песка, занесенными, вероятно, через окна. Последние в таких случаях оказывались заваленными почти полностью.

Лифт, разумеется, не работал. В раскрытом проеме чернела пустая шахта… и еще что-то. Заглянув в эту шахту всего на несколько секунд, я судорожно и резко отпрянул. Так кстати вспомнив афоризм Ницше насчет бездны, которая вглядывается в тебя.

Не зная, куда деваться, я вышел на лестницу. И направился было вниз: к выходу из этого малоприятного места. Однако пройти смог всего один пролет. После чего остановился. Сделать еще хотя бы шаг мне не хватило духу.

А виной тому оказались… тени. Целая толпа теней, вернее, темных безликих людских силуэтов. Они оккупировали каждую ступеньку. И стояли, как солдаты в почетном карауле. Словно в ожидании… и я даже знал, кого именно они ждали.

«Ты наш-ш-ш…» — прошелестело в неподвижном воздухе.

Я бросился назад, точнее наверх. На тот этаж, где теней-силуэтов не было. Что делало его, по крайней мере, меньшим из зол.

«Ну уж нет, обломитесь, ребятки, — лихорадочно соображал я на бегу, — думаете, я не знаю, в чем прикол? То дом старинный и заброшенный, то общага. Но у меня один ответ на все ваши заморочки!»

Один ответ — вестимо какой! В каждом из концов коридора общаги располагалось по большому окну. К одному из них я и подбежал. Чтоб затем с трудом вскарабкаться на узкий скользкий подоконник.

Шпингалеты на раме поддавались с трудом. То ли проржавели в конец, то ли вросли в нее из-за редкого использования.

Наконец, не утерпев, я изловчился и саданул в мутное стекло ногой. Сухо звякнув, оно пошло трещинами. И уже осколками посыпалось наружу. Я устремился следом… однако ожидаемого слепящего света не увидел. Зато успел напоследок удивиться, пока падал вниз.

Города вокруг общаги больше не существовало. Всюду, насколько хватало глаз, расстилалась равнина, покрытая серовато-бурым песком. Само здание общежития торчало из песка, точно заноза из пальца. Да успело, вдобавок, накрениться на манер пизанской башни.

Долго лететь не пришлось. Я мягко упал в песок… но не успел ни подняться, ни даже шевельнуться. Потому что уже секунду спустя начал стремительно проваливаться в сыпучую массу. Буквально затягивавшую… нет, поглощавшую меня.

А у горизонта песчаная равнина сливалась с небом. Совсем уж бесцветным, пустым.

* * *

Не очень-то благоволила судьба и к брату Теодору.

Внезапное нападение Кифа… или, правильнее было бы сказать, посредством Кифа, имело всего одну положительную сторону. Укрепив инквизитора в его подозрениях. Потому что Аль-Хашим оказался не просто колдуном, но колдуном могущественным и опасным. А значит, брат Теодор не зря отправился в свой поход. И уж точно не вправе был отступать — особенно теперь.

Хотя, с другой стороны, когда это Церковь делала что-то зря? Уж к чему, а к подобным подозрениям инквизитор склонности не питал. Почитая их за ересь. А уж отступать тем паче было не в его обыкновении.

Но вот признать неудачу… конечно же, временную, брату Теодору ума хватало. А так уж получилось, что совращенный дьяволом иноземец пока избежал уготованной участи. Прикрывшись ничего не подозревающими мирянами из числа Вольных Рудокопов. Не говоря уж про парочку тергонских разбойников. Которые, в отличие от простачков-ларнцев, наверняка понимали, за кого вступились. Но за греховностью своей не увидели в союзе с колдуном ничего предосудительного.

«Что ж, у них будет время осознать свою ошибку, — со злой досадой думал брат Теодор, — много времени: целая вечность… в преисподней!»

Вдобавок, его отряд понес первые потери. Один из монахов погиб от ножа Кифа. Добро, хоть не мучился долго. Второй из святых братьев отделался раной. И перевязанной рукой. Рука, к несчастью, оказалась правой. А значит, сражаться какое-то время подранок не мог.

Пострадал и сам вор, чей слабый дух чуть не попал в колдовские сети. Остальные монахи успели порядочно отделать Кифа, прежде чем брат Теодор остановил расправу. В итоге одна рука была переломана, плечо саднило, а хромал несчастный, кажется, аж на обе ноги. Так что проку от него теперь было даже меньше, чем от раненого в руку монаха.

Иными словами, боеспособная часть отряда чуть ли одномоментно уменьшилась наполовину. Или, в лучшем случае, на треть. Если исходить из заведомой ненадежности Кифа, как союзника. В любом случае перевес в силах уже не казался брату Теодору очевидным. Оставшаяся четверка монахов, даром что вооруженных, могла и не совладать с двумя матерыми бойцами, каковыми являлись люди рыцаря-разбойника. А уж если ту парочку поддерживает колдун…

Расклад, прямо скажем, не из лучших. Если что и удерживало инквизитора от отчаяния и уныния, то только усердная молитва.

Но даже неудачей с захватом Аль-Хашима и подлым колдовским ударом мытарства брата Теодора и его отряда не ограничивались. Посланцы Церкви, невзирая на трудности и потери, были готовы к главному. Денно и нощно ждать, пока колдун и его приспешники оставят таверну «Кирка и лопата». Рано или поздно они должны были это сделать. И инквизитор намеревался встретить их прямо у порога. Но не тут-то было!