Жены и дочери

— Ш-ш! — произнесла миссис Хэмли, заметив по взгляду Молли и ее побледневшему лицу, что эта было новостью для нее. Но сквайра было не так легко остановить.

— Возможно, мне не следовало этого говорить, но это правда, — так все думали. Похоже, теперь можно сказать, что он не женится. Вашему отцу ведь за сорок?

— Сорок три. Я не думаю, что он когда-либо помышлял о женитьбе, — сказала Молли, снова возвращаясь к этой мысли, как тот, кто только что узнал, какая опасность незаметно миновала его.

— Нет, я не верю, что он думал об этом. Он кажется мне человеком, который будет верен памяти жены. Вы не должны слушать то, что говорит сквайр.

— Ах, вам лучше уйти, если вы собираетесь учить мисс Гибсон, как пойти против хозяина дома.

Молли вышла в гостиную вместе с миссис Хэмли, но мысли ее остались прежними. Она не могла не задуматься об опасности, которой, как она вообразила, избежала, и поразилась собственной глупости, что не думала о вероятности повторной женитьбы отца. Молли поняла, что невпопад отвечает на замечания миссис Хэмли.

— Вот и папа вместе со сквайром! — внезапно воскликнула девушка.

Мужчины шли через цветник от конюшни, ее отец постукивал хлыстом по сапогам, чтобы придать им приличный вид, подходящий для гостиной миссис Хэмли. Он выглядел так привычно, так по-домашнему, что когда Молли увидела его во плоти, призрачные страхи о второй женитьбе, которые начали тревожить ее душу, развеялись. И приятная уверенность в том, что он, не отдыхая, приехал навестить ее, узнать, как она живет в своем новом доме, закралась в ее сердце, хотя он мало говорил с ней, и то лишь шутливым тоном. После того, как мистер Гибсон уехал, сквайр принялся учить Молли криббиджу,[23] и она была рада уделить ему все свое внимание. Пока они играли, мистер Хэмли не переставая болтал, иногда по поводу карт, а в основном рассказывал ей небольшие истории, которые, он думал, могли бы заинтересовать ее.

— Значит, вы не знаете моих мальчиков, даже приблизительно. Я бы подумал, что вы познакомились, поскольку они любят ездить верхом в Холлингфорд, и мне известно, что Роджер довольно часто брал книги у вашего отца. Роджер из разряда ученых. Осборн — умный, как его мать. Я не удивлюсь, если однажды он издаст книгу. Вы неправильно считаете, мисс Гибсон. Я мог бы легко вас надуть.

И так далее, пока с торжественным видом не вошел дворецкий и не положил огромный молитвенник перед хозяином, который в спешке собрал в кучу карты, словно его застали за неуместным занятием. Затем горничные и слуги выстроились на молитву…окна до сих пор были открыты, и голоса одинокого коростеля и совы, ухавшей на дереве, смешивались с произносимыми словами. Затем отправились спать, так и закончился день.

Молли выглянула из окна своей комнаты и, опираясь на подоконник, вдыхала ночной аромат жимолости. Мягкая, бархатная темнота скрыла все, что находилось вдалеке от нее, хотя она чувствовала его присутствие, как будто видела воочию.

«Я буду здесь счастлива», — подумала она, отвернувшись, в конце концов, от окна и начиная готовиться ко сну. Но вскоре слова сквайра о повторной женитьбе отца всплыли в ее памяти и разрушили приятное умиротворение последних мыслей. «На ком он мог бы жениться?» — спрашивала она себя. — «На мисс Эйр? Мисс Браунинг? Мисс Фиби? Мисс Гудинаф?» И одна за одной эти кандидатуры отвергались по веским причинам. И все же вопрос без ответа терзал ее душу и набрасывался из засады, тревожа сон.

Миссис Хэмли не спустилась к завтраку, и Молли с некоторым испугом обнаружила, что ей придется завтракать со сквайром tête-à-tête.[24] В это первое утро он отложил газеты — давно учрежденный журнал Тори, где публиковали все местные новости и новости графства, которые очень интересовали его, и Монинг Кроникл,[25] газету, которую он называл своей дозой горькой настойки, и которая вызывала у него много сильных выражений и умеренно язвительных проклятий. Сегодня, тем не менее, сквайр был «сама воспитанность», как позднее он объяснил Молли, и увлекся, стараясь найти тему для разговора. Он мог говорить о своей жене и сыновьях, своем поместье, о способе ведения хозяйства, своих арендаторах и о плохом управлении на последних выборах графства. Молли интересовал ее отец, мисс Эйр, ее сад и пони, в меньшей степени барышни Браунинг, благотворительная школа графов Камнор и новое платье, которое должны были доставить из магазина мисс Роуз. И в середине разговора самый значительный вопрос: «На ком именно, как предполагали, мог бы жениться папа?» готов был сорваться с ее языка, как неугомонный Джек из коробочки.[26] До поры до времени, однако, крышка захлопывалась над незваным гостем, как только он просовывал голову между зубами. За завтраком они оба были вежливы друг с другом, что оказалось вовсе не так утомительно. Когда трапеза закончилась, сквайр удалился в кабинет читать свои безвкусные газеты. По привычке комнату, в которой сквайр Хэмли хранил плащи, сапоги, гетры, разные трости, любимые мотыги, свое ружье и удочки называли кабинетом. В нем стояли письменный стол и треугольное кресло, книг не было видно. Большая их часть хранилась в огромной, пахнущей плесенью комнате в редко посещаемой части дома. Так редко посещаемой, что служанка часто забывала открывать ставни на окнах, которые выходили на ту часть парка, где буйно разросся кустарник. Такая традиция сложилась среди слуг во времена последнего сквайра, того, который провалился на экзаменах в колледже, окна библиотеки были заколочены, чтобы не платить оконный налог.[27] А когда «молодые джентльмены» были дома, служанка без единого указания обычно следила за этой комнатой: открывала окна и каждый день протапливала камин, протирала красиво переплетенные тома, оказавшиеся прекрасной коллекцией классической литературы середины прошлого века. Все книги со времени приобретения хранились в небольших книжных шкафах, стоявших между двумя окнами гостиной и в личной комнате миссис Хэмли наверху. Тех книг, что стояли в гостиной, было достаточно, чтобы занять Молли, более того, она была так увлечена одним из романов сэра Вальтера Скотта, что подпрыгнула, словно ее подстрелили, когда около часа спустя после завтрака сквайр подошел по гравийной дорожке к одному из окон и спросил, не хотелось бы ей выйти и прогуляться по саду и на фермы вместе с ним.

— Должно быть, тебе немного скучно, девочка, быть все время одной, наедине с книгами. Но, видишь ли, мадам любит тишину по утрам, она говорила об этом твоему отцу, как и я, но мне жаль тебя каждый раз, когда я вижу, как ты сидишь на полу в гостиной в одиночестве.

Молли как раз дочитала до середины «Ламмермурскую невесту» и была бы рада остаться в доме, чтобы закончить книгу, но чувствовала, с какой добротой к ней относится сквайр. Они прошли мимо старомодных теплиц, пошли по подстриженным лужайкам, сквайр отпер огромный, обнесенный стеной огород и начал раздавать указания садовникам. И все время Молли следовала за ним, как маленькая собачонка, но мысли ее были заняты Равенсвудом и Люси Эштон. Вскоре каждый уголок возле дома был осмотрен и проверен, и сквайр смог уделить больше внимания своей гостье, когда они проходили через небольшой лесок, что отделял парк от прилегавших к нему полей. Молли тоже отбросила мысли о семнадцатом столетии, но, так или иначе, тот единственный вопрос, что не давал ей покоя, слетел с ее уст, прежде чем она осознала это… буквально экспромтом:

— На ком, полагали, мог бы жениться папа? Тогда… давно… вскоре после смерти мамы?

Она смягчила и понизила голос, произнося последние слова. Сквайр обернулся и посмотрел ей в лицо, не зная, почему. Молли была очень серьезна, немного бледна, но ее неподвижный взгляд почти требовал какого-нибудь ответа.

— Фюйть! — присвистнул он, чтобы потянуть время. Не то, чтобы ему нечего было ответить, но ни у кого не было причины связывать имя мистера Гибсона с какой-то известной дамой. Это было всего лишь предположение, которое отважились допустить… молодой вдовец с маленькой девочкой.

— Я никогда не слышал ни о ком… его имя никогда не связывали ни с какой дамой… просто всем казалось, что он должен был снова жениться, может еще и женится, я понятия не имею, и не думаю, что это был бы плохой шаг. Я так ему и сказал в предпоследний раз, когда он был здесь.

— И что он сказал? — затаив дыхание, спросила Молли.

— О, он только улыбнулся и ничего не ответил. Тебе не стоит воспринимать слова так серьезно, моя дорогая. Похоже, он никогда и не думал снова жениться, а если бы и женился, то для вас обоих это было бы очень хорошо.

Молли что-то пробормотала, и сквайр мог бы услышать то, что она сказала, если бы захотел. Но он благоразумно повернул разговор в другое русло.

— Посмотри на это! — сказал он, когда они вдруг вышли к озеру или большому пруду. Посреди зеркала водоема лежал маленький остров, на котором росли высокие деревья, темные шотландские пихты в центре и мерцающие серебром ивы у самой глади воды.

— Мы должны как-нибудь переправить тебя туда. Я не люблю пользоваться лодкой в это время года, потому что птенцы еще сидят в гнездах среди тростника и водорослей, но мы поедем. Там лысухи и поганки.

— О, посмотрите, там лебедь.

— Да, здесь есть пара лебедей. В этих деревьях гнездятся грачи и цапли. Цапли должны быть сейчас здесь, они улетают к морю в августе, но я еще ни одну не видел. Постой! Это не она… та птица на камне, что склонила свою длинную шею и смотрит в воду?

— Да, думаю, она. Я никогда не видела цапли, только на картинке.

— Они всегда воюют с грачами, что не годится для таких близких соседей. Если обе цапли покидают гнездо, которое они строят, прилетают грачи и разносят его в клочья. Однажды Роджер показал мне отставшего самца цапли, за которым летела стая грачей с явно враждебными намерениями, клянусь. Роджер много знает из естественной истории и порой находит необычные вещи. Если бы он был здесь, то уже исчез бы дюжину раз во время этой прогулки. Его взгляд всегда блуждает и видит в двадцать раз больше меня. Я знаю, что он удирал в рощицу, потому что увидел что-то в пятнадцати ярдах… какое-то растение, может быть, о котором он мне говорил, что оно очень редкое, хотя я бы сказал, что видел его сородичей на каждом повороте в лесу. И если мы подошли к такой теме, — сквайр коснулся тростью тонкой нити паутины на листке и заметил: — он бы сказал, какое насекомое или паук ее сплел, живет ли он в гнилой хвойной древесине или в трещине звонкого строевого леса, глубоко в земле, или высоко в небе, или где-то еще. Жаль, что в Кэмбридже не дают наград по естественной истории. Роджер непременно получил бы ее.

— Мистер Осборн Хэмли очень умный, да? — робко спросила Молли.

— О, да. Осборн немного гений. Его мать возлагает на него большие надежды. Я и сам им горжусь. Он получит стипендию Тринити, если они поступят с ним по чести. Как я вчера говорил на собрании магистратов: «У меня есть сын, который наделает шуму в Кэмбридже, или я сильно ошибаюсь». Вот, разве не странный каприз природы, — продолжил сквайр, поворачиваясь к Молли честным лицом, словно собирался сообщить ей новую мысль, — что я, Хэмли из Хэмли, веду свой род с незапамятных времен… как говорят, Гептархии… Когда была Гептархия?

— Я не знаю, — ответила Молли, испугавшись, что ей задали такой вопрос.

— Ну, это было незадолго до короля Альфреда, потому что он был королем всей Англии, ты знаешь. Но, как я говорил, вот он я, доброго старого происхождения, как любой в Англии, сомневаюсь, если незнакомец посмотрит на меня, примет ли он меня за джентльмена с моим красным лицом, огромными руками и ногами, тучной фигурой, весом в четырнадцать стоунов[28] и не меньше двенадцати, когда я был молод. И вот Осборн, он пошел в мать, которая не может назвать своего прадеда, Господь благослови ее. У Осборна такое нежное девичье лицо, тонкое строение, а руки и ноги такие маленькие, как у женщины. Он пошел в мадам, как я сказал, которая не может сказать, кто был ее прадед. Вот, а Роджер весь в меня, Хэмли из Хэмли, и никто, кто увидит его на улице, не подумает, что краснолицый, ширококостный, неуклюжий парень благородной крови. А все эти Камноры, из-за которых поднимают столько шума в Холлингфорде, просто вчерашние отходы. На днях я говорил с мадам о женитьбе Осборна на дочери лорда Холлингфорда — то есть, если бы у него была дочь — но так случилось, что у него только мальчики, но я не уверен, дал бы я согласие на этот брак. Я, в самом деле, не уверен. Видишь ли, у Осборна будет превосходное образование, его семья берет начало со времен Гептархии, хотя мне хотелось бы узнать, где были родственники Камноров во времена королевы Анны? — он шел, обдумывая вопрос, смог бы он дать свое согласие на этот невозможный брак, и спустя некоторое время, когда Молли почти забыла, о чем говорил сквайр, он выпалил: — Нет! Я уверен, мне следует смотреть выше. Значит, возможно, и к лучшему, что у милорда Холлингфорда только мальчики.

Некоторое время спустя он поблагодарил Молли за дружеское общение старомодным поклоном и сказал, что полагает, мадам к этому времени встала, оделась и будет рада своей юной гостье. Сквайр указал ей на темно-пурпурный дом, отделанный камнем, что виднелся вдалеке между деревьями и смотрел, как она идет по тропинке вдоль поля.

— Какая замечательная девочка у Гибсона, — сказал сам себе сквайр. — Но как крепко ее зацепило известие о его женитьбе! Нужно быть осторожнее, когда открываешь рот в ее присутствии. Подумать только, она никогда не предполагала иметь мачеху! Несомненно, мачеха для девочки — нечто совсем иное, чем вторая жена для мужчины!

Глава VII

Предвестие любовных опасностей

Если сквайр Хэмли не мог сказать Молли, кого прочили в жены ее отцу, то судьба все это время готовила довольно определенный ответ, чтобы удовлетворить ее любопытство. Но судьба — хитрая девчонка и строит свои планы так же незаметно, как птицы — гнезда, и почти так же не принимает во внимание пустяки. «Первым пустяком» оказалось недовольство, которое Дженни, кухарка мистера Гибсона, решилась высказать по поводу увольнения Бетии. Бетия была дальней родственницей и протеже Дженни, и кухарка решилась сказать, что именно мистера Кокса, соблазнителя, следовало бы «послать собирать вещи», а не Бетию, соблазненную жертву. В этих словах была достаточная доля правды, чтобы мистер Гибсон понял, как он был несправедлив. Тем не менее, он позаботился предоставить Бетии другое место, не хуже того, которое она занимала в его семье. Дженни, однако, нашла нужным предупредить хозяина, и хотя мистер Гибсон по прошлому опыту очень хорошо знал, что ее предупреждения всего лишь слова, а не поступки, ему не нравилось чувствовать неловкость и неопределенность, постоянно сталкиваясь в своем доме с женщиной, на лице которой были написаны обида и возмущение.

И не успели разрешиться эти мелкие домашние неприятности, как появились другие, с еще более серьезными последствиями. Мисс Эйр уехала со своей пожилой матерью и осиротевшими племянниками и племянницами на морское побережье на время отсутствия Молли, которое поначалу должно было продлиться около двух недель. По прошествии десяти дней, мистер Гибсон получил прекрасно написанное, прекрасно изложенное, восхитительно сложенное и почти аккуратно запечатанное письмо от мисс Эйр. Ее старший племянник заболел скарлатиной, и существовала вероятность того, что и младшие дети могут подхватить ту же болезнь. Бедной мисс Эйр это причиняло сильные страдания — дополнительные расходы, тревога, длительная изоляция в доме, который затронула болезнь. Но она не обмолвилась ни словом о собственных неудобствах, она лишь извинялась с робкой искренностью за невозможность в назначенный срок вернуться к своим обязанностям в семью мистера Гибсона, кротко добавив, что, возможно, это к лучшему, поскольку Молли никогда не болела скарлатиной, и если даже мисс Эйр смогла бы оставить сирот и вернуться к своим обязанностям, это было бы небезопасно и неблагоразумно.

— Конечно, неразумно, — заметил мистер Гибсон, разрывая письмо пополам и бросая его в камин, где оно вскоре превратилось в пепел. — Хотелось бы мне иметь дом за пять фунтов в год и чтобы в радиусе десяти миль не было ни одной женщины. Тогда у меня было бы немного покоя.

Очевидно, он забыл о способностях мистера Кокса причинять неприятности, и мог бы проследить, что зло вернется к ничего не знающей Молли. Страдалица кухарка вошла в комнату, чтобы убрать со стола после завтрака, сопроводив свое появление тяжелым вздохом, что пробудило мистера Гибсона от мысли к действию.

— Молли должна остаться у Хэмли немного дольше, — решил он. — Они часто просили, чтобы она приехала, и, думаю, теперь они в достаточной мере насладятся ее компанией. Я не могу сейчас забрать ее домой, и самое лучшее, что я могу сделать для нее, оставить ее у них. Миссис Хэмли, кажется, любит ее, и девочка выглядит счастливой и вполне здоровой. Во всяком случае, я заеду сегодня к Хэмли и посмотрю, как обстоят дела.

Когда появился мистер Гибсон, миссис Хэмли лежала на софе, что стояла в тени огромного кедра на лужайке. Молли порхала рядом, подвязывая длинные стебли ярко цветущих гвоздик и срезая увядшие розы.

— О! Вот и папа! — радостно воскликнула она, когда он подъехал к белой изгороди, отделявшей подстриженную лужайку и цветник от невозделанного участка земли перед домом.

— Войдите… идите сюда… через окно гостиной, — сказала миссис Хэмли, приподнимаясь на локте. — Мы покажем вам розовый куст, который Молли сама привила. Мы обе так гордимся этим.

Мистер Гибсон подъехал к конюшне, оставил там лошадь и прошел через дом на открытую летнюю гостиную под кедром, где стояли стулья, стол, на котором лежали книги и спутанная пряжа. Так или иначе, ему совсем не хотелось просить Молли продлить визит, поэтому он решил сначала покончить с неприятным делом, а затем насладиться восхитительным днем, сладостным покоем, шелестящим, наполненным ароматами воздухом. Молли стояла рядом с ним, положив руку ему на плечо. Он сидел напротив миссис Хэмли.

— Я приехал сегодня просить вас об услуге, — начал мистер Гибсон.

— Даю вам согласие прежде, чем вы ее назовете. Разве я не смелая женщина?

Он улыбнулся и поклонился, но заговорил о деле.

— Мисс Эйр, которая была…гувернанткой Молли — полагаю, я должен так ее назвать — в течение многих лет, пишет, что один из ее маленьких племянников, которых она взяла с собой в Ньюпорт, пока Молли гостит здесь, подхватил скарлатину.

— Я догадываюсь о вашей просьбе. Я озвучу ее прежде, чем это сделаете вы. Я прошу, чтобы дорогая Молли осталась здесь. Конечно, мисс Эйр не может вернуться к вам, и, конечно, Молли должна остаться здесь.

— Благодарю вас. Очень вам благодарен. Это была моя просьба.

Молли просунула руку в ладонь отца и сжала его крепкие пальцы.

— Папа!.. Миссис Хэмли!.. Я знаю, вы оба поймете меня… но разве мне нельзя поехать домой? Я очень, очень счастлива здесь, но… о, папа! Больше всего мне хотелось бы оказаться с тобой дома.

Неприятное подозрение промелькнуло в голове мистера Гибсона. Он развернул Молли и пристально вгляделся в ее невинное лицо. Она покраснела, но ее милые глаза были полны скорее удивлением, чем каким-то другим чувством, которое он боялся в них увидеть. Несколько мгновений мистер Гибсон сомневался, не могла ли любовь юного рыжеволосого мистера Кокса вызвать ответное чувство в сердце его дочери. Но теперь ему все стало ясно.

— Молли, во-первых, ты невежлива. Я не знаю, как, но без сомнения ты должна помириться с миссис Хэмли. А во-вторых, ты думаешь, что ты мудрее меня? Или что я не хочу, чтобы ты вернулась домой, если бы при других условиях это было допустимо? Оставайся здесь и будь благодарна.

Молли знала отца достаточно хорошо, чтобы понять, что продление ее визита в Хэмли дело вполне решенное, да к тому же она почувствовала себя неблагодарной. Она оставила отца и подошла к миссис Хэмли, наклонилась и поцеловала ее, но не произнесла ни слова. Миссис Хэмли взяла ее за руку и потеснилась, освободив место на софе для Молли.

— Я собиралась попросить вас, чтобы Молли осталась немного дольше, когда вы приедете в следующий раз, мистер Гибсон. Мы такие хорошие друзья, правда, Молли? И теперь этот добрый маленький племянник мисс Эйр…

— Мне бы хотелось, чтобы его выпороли, — вставил мистер Гибсон.

— … предоставил нам превосходный повод, и Молли будет гостить у меня намного дольше. Вы должны приезжать и навещать нас намного чаще. Для вас всегда готова комната, вы знаете, и я не понимаю, почему бы вам не выезжать каждое утро из Хэмли, как вы выезжали из Холлингфорда.

— Благодарю вас. Если бы вы не были так добры к моей маленькой девочке, я бы испытал искушение сказать что-нибудь грубое в ответ на ваши последние слова.

— Прошу, скажите их. Я знаю, что вы не успокоитесь, пока не скажете их.

— Миссис Хэмли теперь знает, в кого я такая невежливая, — ликуя, произнесла Молли. — Это наследственное.

— Я собирался сказать, что ваше предложение, чтобы я ночевал в Хэмли, было истинно женским — добрым, но лишенным здравого смысла. Как, в конце концов, мои пациенты найдут меня, если я буду находиться в семи милях от своего дома? Они, несомненно, пошлют за другим доктором, и я разорюсь в течение месяца.

— Разве они не могут послать за доктором сюда? Посыльный обходится очень дешево.

— Представьте, как старый Гуди Хенбери из последних сил добирается до моей приемной, стеная на каждом шагу, а затем ему говорят, что нужно прошагать еще семь миль! Или возьмем с другой стороны общества: не думаю, что проворный слуга миледи Камнор будет мне благодарен за то, что ему придется ехать в Хэмли всякий раз, когда его хозяйке потребуется доктор.

— Ну, ну, я подчиняюсь. Я женщина. Молли, ты женщина. Пойди и закажи клубнику со сливками для своего отца. Такие скромные обязанности выпадают на женскую долю. Клубника со сливками — всего лишь доброта и никакого здравого смысла, поскольку обеспечат ему ужасный приступ несварения желудка.

— Пожалуйста, говорите за себя, миссис Хэмли, — весело сказала Молли. — Я съела… о, такую огромную корзину клубники вчера, а сквайр сам сходил в маслодельню и принес мне огромную чашу сливок, когда застал меня за моим занятием. А я по-прежнему чувствую себя хорошо и никогда не испытывала несварения.

— Она хорошая девочка, — сказал мистер Гибсон, когда Молли, пританцовывая, ушла и не могла их слышать. Он не спрашивал, он утверждал. В его глазах промелькнула смесь нежности и надежды, когда он ждал ответа, который последовал через мгновение.

— Она — прелесть! Не могу передать вам, как мы со сквайром любим ее, мы оба. Я так рада, когда думаю, что ей долгое время не придется уезжать. Первое, о чем я подумала сегодня утром, когда проснулась, что скоро ей придется вернуться к вам, если мне не удастся убедить вас оставить ее со мной немного дольше. И вот она должна остаться… о, по крайней мере, на два месяца.

Это была истинная правда, сквайр очень полюбил Молли. Очарование видеть молодую девушку, танцующую и поющую невнятные песенки в доме и саду, оказалось для него неописуемо новым. Да и потом Молли была так старательна и так разумна, готова и говорить, и слушать в нужное время. Миссис Хэмли была совершенно права, говоря о любви своего мужа к Молли. Но либо она выбрала неподходящее время, чтобы сказать ему о продлении визита девушки, либо один из приступов ярости, которым был подвержен сквайр, и которые он обычно пытался сдерживать в присутствии своей жены, нашел на него, но, во всяком случае, он воспринял новости отнюдь не добродушно.

— Остаться дольше?! Гибсон попросил об этом?

— Да, я не понимаю, что еще можно было сделать. Мисс Эйр уехала и не вернется. Для девочки без матери, как Молли, очень неудобно быть главой семьи, где живут еще два юноши.

— Это дело Гибсона, ему следовало бы подумать об этом, прежде чем брать учеников, или подмастерьев, как бы он их не называл.

— Мой дорогой сквайр! Я думала, вы будете рады, как и я… что Молли останется. Я попросила ее остаться на неопределенное время, по крайней мере, месяца на два.

— И оказаться в доме с Осборном! И Роджер тоже приедет домой.

По мрачному взгляду сквайра миссис Хэмли прочитала его мысли.

— О, она вовсе не из тех девушек, которые очаруют молодых людей их возраста. Мы любим ее, потому что понимаем, какая она на самом деле, но юноши двадцати одного и двадцати двух лет желают, чтобы молодая девушка обладала всеми украшениями.

— Желают что? — прорычал сквайр.

— Чтобы у девушки было подходящее платье, манера держать себя. В их возрасте они даже не заметят, что она хорошенькая — их представления о красоте сводятся к яркой внешности.

— Полагаю, что все это очень умно, но я этого не понимаю. Все, что я знаю, это то, что опасно запирать двух юношей двадцати одного и двадцати трех в подобном деревенском доме с девушкой семнадцати лет… чтобы они выбирали, какими могут быть ее платья, ее прическа, ее глаза. И я лично говорил вам, что не желаю, чтобы Осборн или они оба влюблялись в нее. Я очень сильно обеспокоен.

Лицо миссис Хэмли вытянулось, она немного побледнела.

— Мы распорядимся, чтобы они отсутствовали, пока она здесь, остались бы в Кэмбридже или почитали с кем-нибудь, поехали за границу на месяц или два?

— Нет, ты так долго надеялась на их приезд домой, я каждую неделю видел отметки в твоем календаре. Я скорее поговорю с Гибсоном и скажу ему, что он должен забрать свою дочь, потому что это неудобно для нас…

— Мой дорогой Роджер! Я прошу тебя не делать этого. Это будет так жестоко, это опровергнет все, что я сказала вчера. Пожалуйста, не делай этого. Ради меня не говори с мистером Гибсоном!

— Ну, полно, не стоит волноваться, — сквайр испугался, что у нее начнется истерика. — Я поговорю с Осборном, когда он вернется домой и скажу ему, как мне не понравится что-либо подобное.

— А Роджер всегда так увлечен естествознанием, сравнительной анатомией и подобной путаницей, что не заметит и саму Венеру. У него нет сентиментальности и воображения Осборна.

— Ах, ты не знаешь. Ты не можешь быть уверена в молодом человеке. Но с Роджером это не так уж важно. Он узнает, что не может жениться в течение нескольких лет.

Весь этот день сквайр старался избегать Молли, по отношению к которой он чувствовал себя негостеприимным изменником. Но она совершенно не осознавала его робости и была так весела и мила, как желанная гостья, ни разу в нем не усомнилась, каким бы сердитым он не был, что на следующее утро снова завоевала его расположение, и они снова вернулись к прежним отношениям. Этим самым утром сквайр и его жена передавали друг другу письмо, не говоря ни слова о его содержимом, кроме:

— Удачно!

— Да, очень!

Молли едва ли соотнесла эти восклицания с теми новостями, которые ей сообщила миссис Хэмли днем, а именно, что ее сын Осборн получил приглашение остановиться у друга возле Кэмбриджа, и, возможно, впоследствии совершить вместе с ним поездку на континент, и что он не будет сопровождать своего брата Роджера домой.

Молли была исполнена сочувствия.

— О боже, мне так жаль!

Миссис Хэмли была рада, что ее муж отсутствует, когда Молли так искренно произнесла эти слова.

— Вы так долго думали о его приезде домой. Боюсь, это сильное разочарование.

Миссис Хэмли облегченно улыбнулась.

— Да! Конечно, это разочарование, но мы должны думать об удовольствии Осборна. И с его поэтическим умом он будет писать нам такие восхитительные письма о своем путешествии. Бедняга! Сегодня он должен идти на экзамен. Хотя, мы с его отцом уверены, что он станет первым студентом. Только… мне бы хотелось увидеть его, моего дорогого мальчика. Но все к лучшему.

Молли была немного озадачена этими словами, но вскоре выкинула их из головы. Она также была разочарована, что не увидит этого прекрасного, выдающегося юноши, кумира своей матери. Время от времени ее девичье воображение рисовало, каким он должен быть; как красивый мальчик с рисунка в гостиной миссис Хэмли изменился за десять лет, что пролетели с того времени, как был сделан набросок, будет ли он читать стихи вслух, прочтет ли стихи собственного сочинения. Тем не менее, днем в череде бесконечных дамских занятий она забыла о собственном разочаровании, оно вернулось к ней только на следующее утро, как только Молли проснулась, она вспомнила, о нем, как о чем-то неясном, но не совсем приятном, но потом отогнала сожаление. Ее дни в Хэмли были заполнены небольшими обязанностями, которые она выполняла как единственная девушка в этом доме. Она готовила завтрак для одинокого сквайра, и охотно бы отнесла завтрак мадам, но эта дневная обязанность принадлежала сквайру и ревностно им охранялась. Молли читала ему вслух небольшие выпуски газет, городские новости, включая новости с биржи и рынка зерна. Она прогуливалась с ним по саду, при этом собирала свежие цветы, чтобы украсить гостиную, когда спустится миссис Хэмли. Она была ее компаньонкой, когда та каталась в закрытом экипаже, они вместе читали стихи и легкую литературу в комнате миссис Хэмли наверху. Теперь она уже ловко играла в криббидж и могла бы обыграть сквайра, если бы приложила усилия. Кроме этого, у нее были собственные увлечения. Обычно днем Молли упражнялась в игре на старом пианино в уединенной гостиной, потому что обещала это мисс Эйр. Она нашла путь в библиотеку и вынимала тяжелые стержни из ставней, если прислуга забывала это сделать, взбиралась на лестницу и на час погружалась в какую-нибудь книгу английской классики. Летние дни очень коротки для счастливой девушки семнадцати лет.

Глава VIII

Опасность надвигается

В четверг тихая деревенская усадьба была взбудоражена новостью о приезде Роджера. Миссис Хэмли чувствовала себя не вполне хорошо или находилась не в таком хорошем расположении духа, как два или три дня назад. И сам сквайр, казалось, выходил из себя без всяких видимых причин. Они не стали говорить Молли, что Осборн оказался среди самых последних учеников на математическом экзамене. Поэтому их гостья знала лишь то, что что-то не заладилось, и она надеялась, что Роджер, вернувшись домой, все уладит, поскольку не могла исправить то, что находилось вне ее незначительной власти.

В четверг служанка извинилась перед Молли за небольшой беспорядок в ее комнате, объяснив, что занималась уборкой в комнатах мистера Роджера. «Не то, чтобы в них не прибирались раньше, но хозяйка любит, чтобы комнаты молодых джентльменов заново приводили в порядок, когда те возвращаются домой. Если бы приехал мистер Осборн, пришлось бы прибирать весь дом, конечно, ведь он старший сын, а мистеру Роджеру и так годится». Молли позабавило это признание права старшинства, но так или иначе она, как и вся семья, стала думать, что для «старшего сына» все, что не превосходно, недостаточно хорошо. В глазах отца Осборн был представителем древнейшего рода Хэмли из Хэмли, будущим владельцем земель, которые принадлежали семье тысячу лет. Мать была привязана к нему, потому что они были одного склада и физически, и духовно, потому что он носил ее девичье имя. Она внушила Молли свою веру, и гостья, несмотря на забавные слова прислуги, была обеспокоена, как и любой другой в семье, тем, как показать свою феодальную преданность наследнику, если бы он и в самом деле приехал. После ланча миссис Хэмли удалилась отдохнуть, чтобы подготовиться к приезду Роджера, а Молли осталась в своей комнате, понимая, что будет лучше, если она пробудет здесь до обеда, чтобы отец и мать могли лично встретить своего мальчика. С собой она взяла рукописный томик стихов, принадлежавших перу Осборна Хэмли, его мать не раз читала некоторые строфы вслух своей юной гостье. Молли попросила разрешения переписать пару самых любимых ею стихотворений. И этим тихим летним днем она занялась переписыванием, сидя у открытого окна, растворяясь в дивном покое парка и леса, трепетавших от полуденного зноя. Было так тихо, словно дом был «отгороженной фермой». Жужжание мух в огромном лестничном окне казалось самым громким звуком. Голоса косарей, доносившиеся с далеких полей, запах скошенной травы, приносимый внезапным дуновением ветра, аромат растущих под окном роз и жимолости — все это усиливало глубину царящей тишины. Молли отложила перо — ее рука устала от непривычно долгого писания — и лениво пыталась выучить одно или два стихотворения наизусть.