Помоги проекту - поделись книгой:
На современном военном языке такое решение командующего нельзя назвать иначе как авантюрой. Переходить в наступление на противника, готового к наступательным действиям, не зная точно его состава, замысла и боевых возможностей, ощущая недостаток в артиллерии и боеприпасах, – на что можно рассчитывать? Видимо, только на то, что на какое-то время враг сам будет ошеломлен наглостью русских войск и изменит свои планы. Но как? Его находящаяся на огневых позициях артиллерия немедленно откроет встречный огонь, а развернутая для атаки пехота заляжет и встретит наступающих кинжальным пулеметно-артиллерийским огнем. Печальный конец такого наступления предугадать не сложно.
Так оно и получилось. «7-й и 8-й корпуса продвинулись недалеко, и громадные силы противника скоро остановили наш порыв». О том, какой ценой было за него заплачено, Брусилов умалчивает. Но в австрийских архивах имеется такой документ: «Утром 30 августа русские на львовском направлении перешли в наступление. Мы не ждали этого наступления, так как сами готовились наступать. У нас все для этого было готово, и потребовалось немного времени для переноса огня. Артиллеристы снарядов не жалели, и вскоре к ним подключились пулеметные команды и пехота, встретившая противника залповым огнем. Потери русских были ужасными».
Но цель была достигнута – израсходовав свои резервы, австрийцы ненадолго вынуждены были перейти к обороне. Однако вечером того же дня они все же перешли в наступление. Правда, к тому времени уже стало известно, что несколько севернее наступление 3-й армии на Рава-Русскую развивается успешно, в связи с чем штаб Юго-Западного фронта высказал предположение, что и на львовском направлении от активных действий противник откажется. Так оно и получилось. В ночь на 31 августа австро-венгерские войска отошли к западу, за реку Верещицу, разрушив на ней все мосты. Войска 8-й армии, еще не оправившиеся от неудачной утренней атаки, противника не преследовали.
События конца августа 1914 года в полной мере показали всю сложность человеческих отношений, возникающих на временно оккупированной территории. Брусилов пишет, что во время жестокого трехдневного сражения жители города Львова, в особенности поляки и евреи, «чрезвычайно волновались мыслью о том, в чьи руки они попадут, то есть останутся ли у нас или вновь придут австрийцы». К тому времени уже было обнародовано воззвание Верховного главнокомандующего к полякам, в котором им была обещана автономия, но после победы. Но евреи, которые в России находились в то время в угнетенном положении, а в Австрии пользовались всеми правами граждан, нетерпеливо ждали, что русских разобьют. Украинское население Львова было более сдержанно в своих симпатиях к австрийцам, кроме представителей политической партии так называемых «мазепинцев», которая смогла сформировать в составе австрийских войск из своих ставленников несколько легионов.
1 сентября из Ставки пришел приказ о назначении командира 8-го корпуса генерала Радко-Дмитриева командующим 3-й армией в связи с назначением генерала Рузского командующим Северо-Западным фронтом. Перед Брусиловым остро встал вопрос о назначении командира 8-го армейского корпуса. Он предложил назначить на эту должность генерал-лейтенанта Н. А. Орлова, который командовал 12-й дивизией 12-го корпуса, командиром которого раньше был Брусилов.
Николай Александрович Орлов был грамотным офицером, но отличался несколько строптивым характером. Он окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба, участвовал в русско-турецкой, русско-японской войнах и боях в Китае 1900 года, был известен как талантливый военный преподаватель и ученый, продолжительное время служил в Главном штабе. В то же время многие помнили, как в 1900 году командир бригады генерал-майор Орлов был назначен командующим Забайкальской казачьей пешей бригадой, получил высочайший выговор за неисполнение возложенного на него поручения. Правда, это не помешало ему затем стать командиром дивизии. За этим человеком тянулась молва о том, что во время русско-японской войны он также вел себя не лучшим образом. Но Брусилов, который сам не участвовал в этой войне и не особенно жаловал ее ветеранов, судил об Орлове исключительно по совместной службе в 12-м армейском корпусе и высоко ценил его организаторские качества. Это и стало решающим фактором при назначении.
Вскоре после этого все армии Юго-Западного фронта продолжили наступление, но оно было приостановлено из-за крайне плохой работы тылов – Львовский железнодорожный узел не справлялся с вопросами снабжения замыкавшихся на него армий Юго-Западного фронта. Поэтому до конца сентября соединения просто стояли на достигнутых рубежах, отдыхая и набираясь сил для дальнейших действий.
После событий конца августа и начала сентября 1914 года в военных кругах России укрепилось мнение о Брусилове как о талантливом военачальнике, способном правильно оценить обстановку, разгадывать замысел врага и упреждать его действия. За успешное руководство войсками в Городокской операции 19 сентября 1914 года он был удостоен ордена Святого Георгия 3-й степени.
Пока войска 3-й и 8-й армий топтались на своих позициях, войска специально созданной 11-й армии (командующий – генерал Селиванов) осадили крепость Перемышль. Овладению этой крепостью русское командование придавало большое значение, поэтому общее командование всей группировкой войск было поручено генералу Рузскому.
Крепость Перемышль представляла собой мощную систему долговременных оборонительных сооружений. Форты этой крепости были построены за 20–30 лет до войны и были вооружены главным образом устаревшими артиллерийскими орудиями. Но этих фортов насчитывалось порядка 60 единиц. Кроме того, уже после начала войны усилиями 20 тысяч рабочих крепость была приведена в боевое состояние. На подступах к Перемышлю было построено 30 оборонительных узлов, 200 огневых позиций для артиллерии, вырыто 50 километров окопов, установлено 1000 километров проволочных заграждений. Гарнизон крепости составляли бригада ландштурма, четыре пехотных полка, два саперных полка и два батальона крепостной артиллерии.
11-я армия только находилась в стадии формирования, а о самом Селиванове Брусилов был также невысокого мнения. «Это был старый человек, выказавший в Японскую кампанию не столько военные дарования, сколько твердость характера во время восстания во Владивостоке при революционном движении, охватившем всю Россию в 1905–1906 гг., – писал он. – Он был человек упрямый, прямолинейный и, по моему мнению, мало пригодный к выполнению возложенной на него задачи».
Андрей Николаевич Селиванов.
Но желание овладеть крепостью было огромным. До прибытия Селиванова командовать осадной армией было поручено генералу Щербачеву, который предложил Брусилову с ходу штурмовать эту крепость. Брусилов, видимо, помня историю со Львовом, тут же поддержал эту идею. Неизвестно, чем бы закончился этот штурм, но, пока русские войска к нему готовились, австрийская армия, с целью спасения Перемышля, 21 сентября сама перешла в наступление.
Для отражения этого наступления австрийцев Брусилов был вынужден отказаться от штурма крепости и бросить свои силы против нового противника. И на этот раз он действовал своим излюбленным методом: вместо того чтобы встретить врага хорошо подготовленной обороной, сам перешел в контрнаступление. На этот раз ему сопутствовал успех. Австро-венгерские части, наступавшие на Перемышль с юга, оказались в условиях гористой местности, на которой «глубокие колонны австрийцев, не имея возможности своевременно развертываться, должны были принимать бой при невыгодных для них условиях своими головными частями». Говоря проще – им был навязан бой в невыгодных условиях, на неподготовленной для этого местности. Но и русские войска не смогли на этой местности вести наступление. К первым числам октября обе стороны были вынуждены перейти к обороне. Брусилов писал: «Тут впервые с начала этой кампании вверенной мне армии пришлось около месяца вести позиционную войну при крайне невыгодных для нее условиях».
На других направлениях наступление противника продолжалось. Противнику удалось прорвать фронт русских войск в стыке между 11-й и 8-й армиями, и Брусилову с трудом удалось восстановить положение. До конца октября 8-я армия, твердо стоя на своих позициях, прикрывала подступы к Львову с юга. Ряды защитников постоянно таяли, но пополнений практически не было. И только благодаря вмешательству Ставки Юго-Западный фронт направил на усиление 8-й армии дополнительные части.
В конце октября воздушная разведка доложила, что противник начал оттягивать свои тылы на запад. Уже позже стало известно, что поражение войск левого фланга 4-й австро-венгерской армии под Сандомиром и переход русских войск в наступление от Варшавы на Силезию и Краков заставили командование противника 22 октября принять решение об отводе войск за Карпатский хребет. Брусилов немедленно отдал приказ о переходе в наступление. Удалось несколько продвинуться вперед, захватить новых пленных, орудия и обозы.
Вереница непрерывных боев сильно обескровила соединения 8-й армии. Брусилов пишет: «За три с лишком месяца с начала кампании большинство кадровых офицеров и солдат выбыло из строя, и оставались лишь небольшие кадры, которые приходилось спешно пополнять отвратительно обученными людьми, прибывшими из запасных полков и батальонов. Офицерский же состав приходилось пополнять вновь произведенными прапорщиками, тоже недостаточно обученными. С этого времени регулярный характер войск был утрачен и наша армия стала все больше и больше походить на плохо обученное милиционное войско»[23].
Несмотря на это, 8-я армия продолжала наступать. Она успешно форсировала реку Сан. Но противник отошел на заранее подготовленные позиции, прикрывавшие проходы через Карпаты, и занял по отношению к 8-й армии фланговую позицию. В это время штаб Юго-Западного фронта, видимо, плохо разобравшись в обстановке, прислал Брусилову приказ ускорить наступление на Краков, действуя совместно с 3-й армией. Алексей Алексеевич отказался выполнять этот приказ, направив в ответ письмо с разъяснениями. Он писал, что в это самое время его войска всеми силами уже атакуют армию противника, занявшую фланговую позицию.
Пленные австрийцы, захваченные войсками 8-й армии в Галиции.
Надо сказать, что данный отказ выполнить директиву фронта отрицательно повлиял на общую обстановку. Три корпуса 8-й армии оказались втянутыми в 10-дневное сражение в Прикарпатье. Противник же, связав корпуса 8-й армии боем, сам смог направить три свои корпуса против 3-й армии, действовавшей в районе Кракова. В ответной телеграмме командующий Юго-Западным фронтом вынужден был указать Брусилову на непозволительность самовольных действий вопреки замыслу вышестоящего командования.
И тут выяснилось, что с этим замыслом командующий 8-й армией просто не был знаком. Брусилов пишет: «Должен оговориться, что с начала войны я никак не мог узнать плана кампании». Более того, он считал, что его не знает и командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов. Алексей Алексеевич полагал, что «никакого нового плана войны создано не было и войска действовали лишь случайными задачами, которые определялись обстановкой». Командующему казался очень странным тот факт, что русские войска стремились только вперед, не обращая внимания на фланги, на то, «что мы удлиняем наши пути сообщения, растягивая наши войска до бесконечности по фронту, не имея достаточно сильных резервов». Сегодня такое положение любому грамотному военному человеку должно показаться не только странным, но и преступным. Но в то время, когда опыта проведения фронтовых операций еще не было, рассчитывать на другое было сложно.
Во второй половине ноября 8-я армия потеснила противника на южную сторону Карпат, заняв все основные перевалы. Но эти бои были очень тяжелыми. Каждая вершина была заранее хорошо укреплена. Оборона строилась в три-четыре яруса. А наступление на эту оборону, как пишет Брусилов, «нужно было вести с наивозможно меньшей тратой снарядов и патронов, выбивая шаг за шагом противника с одной вершины на другую». Поэтому вполне понятно, что потери русских войск были огромными.
Основная тяжесть боев в этот период выпала на долю 8-го корпуса, которым командовал назначенный на должность его командира по протекции Брусилова генерал Орлов. И тут выяснилось, что эта кандидатура была подобрана неудачно. Брусилов пишет: «Странное было положение этого генерала: человек умный, знающий хорошо свое дело, распорядительный, настойчивый, а между тем подчиненные войска не верили ему и ненавидели его». Такое отношение между командиром и подчиненными не могло способствовать повышению боевых возможностей соединения, и Брусилов провел собственное расследование. «Оказалось, что офицеры его не любят за то, что он страшно скуп на награды, с ними редко говорит и, по их мнению, относится к ним небрежно; солдаты его не любили за то, что он с ними обыкновенно не здоровался, никогда не обходил солдатских кухонь и не пробовал пищи». Для командира корпуса это были серьезные обвинения. В то время видимая сторона работы любого военачальника имела особое значение. В войсках всегда ценились «отцы-командиры», которые шли в атаку впереди своих подчиненных, часто общались с солдатами и в любое время были доступными для офицеров. Орлов, видимо, был другим человеком.
Но Брусилов не спешил с окончательными выводами и довел начатое расследование до конца. Выяснилось, что все не так уж и плохо. Генерал Орлов «в действительности заботился и об офицере, и о солдате, он всеми силами старался добиваться боевых результатов с возможно меньшей кровью и всегда ко мне приставал с просьбами возможно лучше обеспечивать их пищей и одеждой. Но вот сделать, чтоб подчиненные знали о его заботах, – этим он пренебрегал или не умел этого».
Разобравшись в этом деле, Брусилов неоднократно имел беседы с Орловым. Тот слушал командующего, но должных выводов не делал. «Он просто не умел привлекать к себе сердца людей, – писал Брусилов, – но как командир корпуса с поставленной задачей справлялся успешно». Правда, спустя месяц Брусилов был вынужден отстранить Орлова от командования корпусом, сменив его генералом В. М. Драгомировым.
Схема 5. Кампания на Восточноевропейском театре войны 1914 г.
Возникали и более серьезные проблемы. Одна из них была связана с действиями войск 24-го армейского корпуса генерала Цурикова и, в частности, с его 48-й пехотной дивизией Л. Г. Корнилова. Дело было в том, что Корнилов, имея приказ временно приостановить наступление в Венгерскую равнину, «увлекаемый своей жаждой отличиться и своим горячим темпераментом», самовольно решил проникнуть туда вслед за 2-й Сводной казачьей дивизией, которая совершала «набег» на эту местность с целью «произвести там панику и быстро вернуться назад».
Итак, 48-я пехотная дивизия генерала Л. Г. Корнилова самовольно проникла в Венгерскую долину. Бок о бок с ней действовала и 4-я стрелковая бригада генерала А. И. Деникина. Думается, что если бы их действия более тесно сочетались с действиями Сводной казачьей дивизии и были поддержаны главными силами 8-й армии, то результат проходившей тогда Галицийской битвы был бы куда более значителен.
По приказу генерала Н. И. Иванова основные силы 8-й армии повернули на север. В итоге инициатива Корнилова и Деникина оказалась наказуемой. Опомнившиеся австрийцы и пришедшие им на помощь германцы дружно навалились на соединения, оказавшиеся в Венгерской долине.
Брусилов был сильно рассержен самовольством Корнилова и Деникина. Отругав командира 24-го корпуса, он приказал немедленно вернуть войска с Венгерской долины обратно в Карпаты. Вечером 27 ноября в штаб 48-й дивизии поступил приказ на отход в северо-западном направлении. Но время было упущено. Дивизии пришлось отступать по единственно свободной крутой горной дороге, занесенной снегом.
Австрийцы наседали. У местечка Сины им удалось перерезать маршрут отхода русских войск. В этих условиях Л. Г. Корнилов, чтобы дать возможность своей артиллерии пройти через селение, собрал до батальона пехоты и лично повел его в контратаку. Благодаря этому на другой день дивизия прорвалась из кольца окружения, не оставив противнику ни одного орудия и приведя с собой более двух тысяч пленных, захваченных в Венгерской долине.
Позже об этих событиях генерал А. И. Деникин писал следующим образом: «Ген. Брусилов питал враждебные чувства к ген. Корнилову… В своих воспоминаниях, написанных при большевиках, Брусилов возвел на 24-й корпус, и в особенности на Корнилова несправедливые обвинения. 24-му корпусу якобы было приказано им «не спускаться с перевалов». Корнилов же «из-за жажды отличиться и горячего темперамента… по своему обыкновению, не исполнил приказа своего корпусного командира и, увлекшись преследованием, попал в Гуменное, где был окружен и с большим трудом пробился обратно, потеряв 2 тысячи пленными, всю артиллерию и часть обоза»… Брусилов, по его словам, хотел предать Корнилова военному суду, но по просьбе командира корпуса генерала Цурикова ограничился выговором в приказе… им обоим».
Оценивая сложившуюся ситуацию, А. И. Деникин считал, что причина поражения дивизии Корнилова заключалась в том, что «войска 24-го корпуса проникли глубоко в расположение противника… Операция сулила большой успех, но над ней уже нависла катастрофа. Движение дивизии Корнилова почему-то ничем не было обеспечено с востока».
Опасность положения 48-й дивизии хорошо сознавал и Цуриков, который по этому вопросу связался с Брусиловым по телефону в ночь на 23 ноября. Выслушав командира корпуса, Брусилов ответил, что наступление в Венгерскую долину «вовсе не входит в его расчеты»[24].
Казалось бы, небольшой эпизод на фоне событий большой войны. Но он говорит о многом. Ссылаясь на воспоминания Брусилова и мемуары Деникина, мы имеем два совершенно противоположных взгляда на одни и те же события. Одно пишет Брусилов, находившийся в сотне километров от места боев, и время его воспоминаний относится к советскому периоду, другое – А. И. Деникин, непосредственный участник боевых действий, во время работы над своими мемуарами находившийся в эмиграции в Париже. Кому верить – не ясно. Но тот факт, что командир 48-й пехотной дивизии не знал об истинной задаче Сводной казачьей дивизии, действующей перед фронтом его войск, не лучшим образом характеризует командующего 8-й армией и командира 24-го армейского корпуса. В то же время нельзя одобрить и самовольные действия командира 48-й дивизии, который решился на наступление, не зная замысла штаба армии и корпуса. И если со стороны Брусилова это можно рассматривать как служебную халатность, то действия Корнилова явно тянут на воинское преступление. Но в то время по отношению к генералам такие формулировки применялись крайне редко.
Весна в Карпатах
В конце января 1915 года австрийцы и германцы в Карпатах, желая предупредить маневр русских, сами перешли в наступление. Одновременно перешли в наступление и русские войска. Обоюдное наступление противоборствующих сторон тут же вылилось в ряд встречных боев.
Встречные бои войск 8-й армии зачастую имели характер трудных лобовых атак, которые происходили на горных перевалах в зимнюю стужу. В результате этого темпы наступления русских войск были крайне низкими. Только в первых числах февраля правое крыло 8-й армии овладело участком Карпат, выйдя на линию Конечна-Свидник-Мезо-Лаборч-Балигрод. Но войскам, наступавшим юго-восточнее, против которых находилось от 13 до 15 австро-германских дивизий, приходилось перейти к обороне. Особенно сильными были атаки германских войск на мункачском направлении, в районе горы Козювки. В Буковине русские войска были вынуждены отходить на реки Серет и далее на Днестр и Прут.
Молебен перед наступлением.
Командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов, видя нежелательное развитие операции, обратился в Ставку с просьбой о подкреплении фронта свежими силами. Но ему было отказано вследствие неустойчивого в то время положения на Северо-Западном фронте. Тогда ему пришлось прибегнуть к перегруппировке войск своего фронта, растянутого от реки Пилицы до Румынии. С левого берега реки Вислы было переброшено на левый фланг Юго-Западного фронта несколько корпусов, образовавших новую 9-ю армию генерала Лечицкого (8,5 пехотной и 5 кавалерийских дивизий). Эта армия развернулась в полосе от Бочехова до румынской границы, имея своей задачей нанести контрудар по противнику, наступавшему от Мармарош-Сигета на Надворную. Переброска соединений 9-й армии закончилась к концу февраля.
Всю зиму войска 8-й армии простояли в Карпатах, время от времени ведя с противником бои местного значения. 26 января он пишет жене: «Мне, военному, всю мою жизнь усердно изучавшему военное искусство, хотелось принять участие в этой великой народной войне и этим завершить военное и земное поприще… Но из этого не следует, чтобы мне не было часто страшно тяжело»[25].
2 марта 1915 года в Ставку приехал командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов, который долго о чем-то совещался с Верховным главнокомандующим и его начальником штаба. Он сообщил о том, что с конца декабря 1914 года Главное командование Юго-Западного фронта самостоятельно ведет подготовку операции прорыва через Карпаты для вторжения в Венгрию. Николай Николаевич с готовностью схватился за эту идею, и уже 19 марта Янушкевич письмом уведомил обоих главнокомандующих фронтами о том, что «отныне Верховный главнокомандующий имеет своей основной целью перейти всем Северо-Западным фронтом к чисто оборонительного характера действиям, а Юго-Западному фронту предназначает главнейшую задачу будущей части кампании. Общая идея при этом та, чтобы действовать активно, нажимая с левого фланга Юго-Западного фронта, продвигаясь в направлении примерно на Будапешт и далее в обход всей линии Краков-Познань-Торн». Таким образом, наступательная операция Юго-Западного фронта была выдвинута на главное место в стратегических планах русского командования на весну 1915 года.
По замыслу штаба Юго-Западного фронта главный удар должна была наносить 8-я армия генерала А. А. Брусилова. Для этого четыре ее корпуса были сосредоточены на участке от Дуклинского прохода до Балигрода с задачей наступать на Гуменное в Венгерскую равнину. Одновременно через Турку на Унгвар должен был наступать еще один корпус с кавалерийской дивизией для отвлечения на себя части австрийских сил. Левый фланг 8-й армии планировалось обеспечить частями соседней 3-й армии генерала Радко-Дмитриева.
В это время основное внимание командования Юго-Западного фронта было приковано к крепости Перемышль, осада которой продолжалась. 9 марта эта крепость наконец капитулировала, и, как пишет Брусилов, «наше положение на фронте в Карпатах стало легче».
В середине марта, в связи с болезнью генерала Н. В. Рузского, командующим Северо-Западным фронтом был назначен генерал М. В. Алексеев. Начальником штаба Юго-Западного фронта, по просьбе Иванова, стал генерал В. М. Драгомиров. Командиром 12-го армейского корпуса был назначен генерал А. М. Каледин.
Покончив с Перемышлем, русское командование наконец-то решилось начать наступление и в полосе 8-й армии. Брусилов не возражал против этого. 18 марта он отдал приказ войскам, в котором говорилось: «Массовая сдача в плен противника указывает, что дух его подорван, и необходимо напрячь все силы, чтобы добить врага. Я отлично понимаю, что в настоящее время года, при полнейшей распутице, при бездорожье, движение представляет громадные трудности и требует сверхчеловеческих усилий. Но противнику еще более тяжело, потому и надо напрячь все силы, чтобы безостановочно теснить противника и окончательно его разгромить».
Но русское командование, толкнув войска Брусилова в это наступление, явно переоценило свои силы. Подтянув резервы, используя условия местности, противник на каждом выгодном рубеже встречал русских подготовленной обороной. К тому же Брусилов, ведя наступление на противника исключительно с фронта, в то время практически никак не использовал возможности своей кавалерии для флангового маневра. В результате этого перед каждым новым оборонительным рубежом противника русским войскам приходилось останавливаться для подготовки новой атаки, а лобовые атаки, как известно, чреваты большими потерями. Поэтому уже 27 марта Брусилов, ссылаясь на большую утомленность и потери войск, предупредил командование Юго-Западного фронта, что без пополнения 8-й армии резервами «наступление может приостановиться». Но резервов на то время у фронта не было, и в ответной телеграмме от 28 марта генерал Иванов отдал приказ 8-й армии о переходе к обороне на занимаемых рубежах.
Позиции зимой в Карпатах.
Тем временем германское командование, обеспокоенное неудачами австро-венгерских войск в Карпатах, вновь решило помочь своему союзнику. К середине апреля, перебросив значительные силы с Западного фронта, противник создал мощную группировку войск в полосе 3-й армии Юго-Западного фронта. Она превосходила противостоявшие ей русские войска по живой силе в 2 раза, по легкой артиллерии и пулеметам – в 3 раза, по тяжелой артиллерии – в 40 раз. Различными были и возможности сторон по боеприпасам. Русская артиллерия могла отвечать одним выстрелом на сорок выстрелов противника. Все это делало угрозу сильного вражеского наступления весьма реальной.
В начале апреля Брусилову стало известно, что 8-ю армию намерен посетить Николай II. Безусловно, для командующего армией приезд царя в сопровождении Верховного главнокомандующего и командующего фронтом было событием чрезвычайной важности. До этого времени с начала войны с Николаем II Брусилову встречаться не приходилось. Царь изредка посещал Ставку, но до войск опускался крайне редко и в оперативные вопросы практически не вникал. И вот царь с Верховным главнокомандующим по пути из Львова приехал в расположенный у подножья Карпат город Самбор, где в то время находился штаб 8-й армии. Брусилова также заранее предупредили, что царь со своей свитой будет в Самборе обедать, после этого поедет в Старое Место, где произведет смотр 3-му Кавказскому армейскому корпусу, а к ночи направится в Перемышль для осмотра этой крепости.
С утра 10 апреля на железнодорожной станции был выставлен почетный караул. Около 11 часов утра на станцию прибыл первый поезд с царской свитой. В 12 часов прибыл царский поезд. Брусилов коротко доложил царю о состоянии вверенной ему армии. При этом он успел отметить особые заслуги «Железной» дивизии А. И. Деникина, ее 16-го стрелкового полка, также его 1-й роты, шефом которой числился государь и которая находится в почетном карауле. Царь тут же вручил всем солдатам этой роты Георгиевские кресты.
Затем с железнодорожной станции царь и его свита поехали в дом, занимаемый штабом 8-й армии, где для них уже был приготовлен обед. В столовой государь, обращаясь к Брусилову, сказал, что в память того, что он обедает у него в армии, он жалует ее командующего своим генерал-адъютантом. Брусилов был больше обижен, чем обрадован этой наградой. Объясняя это, он писал: «Я этого отличия не ожидал, так как царь относился ко мне всегда, как мне казалось, с некоторой недоброжелательностью, которую я объяснял тем обстоятельством, что, не будучи человеком придворным и не стремясь к сему, я ни в ком не заискивал и неизменно говорил царю то, что думал, не прикрашивая своих мыслей. Заметно было, что это раздражало царя. Как бы то ни было, это пожалование меня несколько обидело, потому что из высочайших уст было сказано, что я жалуюсь в звание генерал-адъютанта не за боевые действия, а за высочайшее посещение и обед в штабе вверенной мне армии».
В завершение смотра войска прошли перед царем торжественным маршем. После этого Николай II и сопровождавшие его лица снова сели в поезд и поехали в Перемышль. Брусилов же вернулся в Самбор, в штаб своей армии.
Позже, уже после Октябрьской революции, Брусилов в своих воспоминаниях в отношении личности Николая II напишет: «Я считал лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую катастрофу». И несколько ниже: «Царь не умел обращаться с войсками, говорить с ними. Он и тут, как всегда, был в некоторой нерешительности и не находил тех слов, которые могли привлечь к нему души человеческие и поднять дух. Он был снисходителен, старался выполнять свои обязанности верховного вождя армии, но должен признать, что это удавалось ему плохо, несмотря на то что в то время слово «царь» имело еще магическое влияние на солдат»[26].
Сам император этому визиту не придавал особого значения. В дневнике Николая II сохранилась скупая запись: «В 10 часов отправился с Николашей и другими по жел. дор. в Самбор. Приехал туда около часа и был встречен Брусиловым и моей чудной ротой 16-го стрелкового императора Александра III полка – под командой ее фельдфебеля. Проехал в штаб-квартиру Брусилова, где назначил его генерал-адъютантом. Он нас накормил завтраком, после чего вернулись в поезд и продолжили путь на юг. Первая гряда Карпат была хорошо видна. Погода стояла дивная. Около 4 час. прибыл в Жиров, где был собран весь 3-й Кавказский корпус ген. Ирманова. Обошел все части пешком, а затем объехал их на моторе и благодарил за боевую службу. Вид полков великолепный…»[27].
19 апреля 1915 года австро-германские войска переходят в наступление в Галиции и прорывают фронт 3-й армии генерала Радко-Дмитриева. Позже это наступление получило название «Горлицкий прорыв». Оно началось на узком участке фронта в условиях значительного превосходства противника в силах и средствах. Против шести русских дивизий, имевших всего 50 легких полевых орудий с ограниченным боекомплектом снарядов, германское и австро-венгерское командование бросило 13 хорошо укомплектованных дивизий, наступление которых поддерживало 200 орудий, из которых 50 были тяжелыми, при практически неограниченном запасе снарядов. В результате русская артиллерия отвечала одним выстрелом на 150–200 выстрелов противника, снаряды которого буквально перепахивали русские окопы. Это позволило германскому командованию прорвать русскую оборону и начать развитие наступления в глубину. Соединения 3-й армии начали отход со своих позиций в полном беспорядке.
Провал очередного наступления.
Брусилов, наблюдавший за боями в районе Горлицы несколько со стороны, позже позволил себе подвергнуть острой критике как действия командующего фронтом, так и командующего армией. Он считал, что «вина прорыва 3-й армии ни в какой мере не может лечь на Радко-Дмитриева, а должна быть всецело возложена на Иванова».
В то же время он находил, что Радко-Дмитриев, который знал о готовящемся наступлении противника, со своей стороны не сделал все необходимое для его отражения. Брусилов считал, что в таких условиях командующий 3-й армией «должен был своевременно распорядиться о сборе всех возможных резервов своей армии к угрожаемому пункту и вместе с тем отдать точные приказания всем своим войскам, в каком порядке и направлении, в случае необходимости, отходить, на каких линиях останавливаться и вновь задерживаться, дабы по возможности уменьшить быстроту наступления противника и провести отступление своих войск планомерно и в полном порядке. Для сего необходимо было заблаговременно, без суеты убрать все армейские тыловые учреждения и также заблаговременно распорядиться устройством укреплений на намеченных рубежах». Судя по этой записи, можно сделать вывод о том, что к весне 1915 года Брусилов, хорошо изучив особенности обороны противника в Карпатах, предлагал наиболее передовой ее опыт внедрить в практику русских войск. Так появлялась передовая для того времени теория «маневренной обороны», которая в последующем была принята на вооружение многими армиями мира.
Представляют интерес и взгляды Брусилова на вопросы управления войсками. Он пишет, что «во время этого несчастного отступления на всем обширном фронте армии Радко-Дмитриев потерял бразды управления, чего не было бы, если бы он заблаговременно, по намеченным рубежам, надлежащим образом распорядился устроить техническую службу связи». Вместо этого командующий 3-й армией «стал сам катать в автомобиле от одной части к другой и рассылал для связи своих адъютантов, которые, как рассказывали очевидцы, отдавали от его имени приказания начальникам частей, минуя их прямых начальников; приказания же эти были часто противоречивые».
Подводя итоги неудачных действий 3-й армии в районе Горлица, Брусилов писал: «Понятно, что от такого управления войсками сумбур только увеличивался, и беспорядок при отступлении принял грандиозные размеры не столько от поражения, сколько от растерянности начальников всех степеней, не управляемых более одной волей, не знавших, что им делать, и не знавших, что делают их соседи. Результат совокупности всех перечисленных условий отступления и не мог быть иным»[28].
В связи с продвижением противника в глубину угроза нависла над правым флангом 8-й армии, где оборонялись 24-й корпус генерала А. А. Цурикова и 48-я пехотная дивизия генерала Л. Г. Корнилова. Разгромив главные силы 3-й русской армии, противник вышел во фланг и тыл 24-го корпуса. Вскоре после этого дивизия Корнилова была разгромлена, а сам он попал в плен.
События развивались следующим образом.
Угроза, нависшая над его правым флангом, вынудила генерала Цурикова отдать приказ на отступление. В первой половине суток 23 апреля 48-я дивизия, оставив 20-километровый укрепленный рубеж, отошла на 25–30 км. Поздно вечером Лавр Георгиевич получил новый приказ об отходе дивизии еще на 15–20 км. После этого командир корпуса уехал в тыл, предоставив организацию отхода соединений командиру дивизии.
Объективно говоря, 48-я дивизия вполне могла избежать окружения. Но Корнилов, не имея информации от соседей, неправильно оценил обстановку. Вместо того чтобы быстрее выполнить полученный приказ, он готовился начать наступление во фланг группировки противника, теснившей части соседней дивизии. В это время бригада 2-го германского корпуса, используя отход соседней дивизии, уже заняла господствующие высоты на путях отхода частей 48-й пехотной дивизии.
Безусловно, наступление 48-й дивизии не удалось. Наступающие, понеся тяжелые потери, залегли и окопались. Утром 24 апреля Корнилов послал командиру корпуса донесение с просьбой о помощи. Но генерал Цуриков получил это донесение лишь вечером этого дня и никаких мер предпринять не успел.
В полдень Корнилов попытался прорываться собственными силами. Но во время развертывания для атаки один из полков попал под мощный огонь пулеметов со стороны Мшаны. Солдаты в панике бросились в лес. Часть была разгромлена, и через несколько часов австрийцы пленили около трех тысяч человек.
К 18 часам немецкие войска заняли Дукл, а передовые части австрийцев – Тржициану. Кольцо окружения сомкнулось. Капитуляция в таких условиях была бы вполне естественной. Но Корнилов в наступивших сумерках снова повел дивизию на прорыв. Удача улыбнулась немногим. Прикрывавший отход батальон 192-го Рымникского полка полег почти полностью.
С рассветом огонь противника обрушился на оставшиеся в окружении подразделения со всех сторон. Русские отчаянно отбивались. На предложение немецкого парламентера сдаться генерал Корнилов ответил, что он не может этого сделать без разрешения на то старшего командира. После этого он, предварительно в приказе по соединению сложив с себя командование дивизией, с группой офицеров штаба скрылся в лесах.
Информация о бегстве командира быстро распространилась среди остатков 48-й пехотной дивизии. Вскоре почти три с половиной тысячи солдат и офицеров, оставшихся в живых, сдались немцам. Сам Корнилов, раненный в руку и ногу, 28 апреля был взят в плен австрийцами.
Как ни странно, но действия 48-й дивизии, несмотря на печальный исход боя, были высоко оценены командующим войсками Юго-Западного фронта генералом Н. И. Ивановым, который обратился в вышестоящие инстанции с ходатайством о награждении доблестно сражавшихся частей дивизии и особенно ее командира. Его ходатайство было удовлетворено: всем нижним чинам были жалованы Георгиевские кресты, а отличившимся в боях офицерам – ордена Святого Георгия 4-й степени. Корнилов был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени.
Правда, непосредственный начальник Корнилова командир корпуса генерал А. А. Цуриков считал Лавра Георгиевича ответственным за гибель 48-й дивизии и требовал суда над ним. Но его голос был не услышан из-за дифирамбов, которые пел Корнилову генерал Иванов, а Брусилов также не стал «выносить сор из избы». Неприятности не нужны были никому.
Между тем события в районе Горлицы набирали нежелательные для русских войск обороты. В этих условиях командование Юго-Западного фронта, начавшее переброску войск в полосу 3-й армии, освободило эту армию от обороны ранее захваченной у противника крепости Перемышль, перепоручив ее 8-й армии. Но на то время эта крепость уже не представляла собой сильной боевой единицы: большинство ее фортов было разрушено, артиллерийское вооружение крепости снято. Правда, вместе с крепостью к Брусилову из состава 3-й армии отходили и два армейских корпуса. Но на поверку оказалось, что эти корпуса представляют собой лишь «жалкие остатки» мощных армейских соединений.
Армия Брусилова не смогла удержать Перемышль, который 3 июля был снова захвачен противником. После поспешного отхода ее соединений к Хырову австро-венгерские войска охватили с фланга 11-ю армию, заставив ее отступать за Днестр. Оправдывая свой отход, в своих воспоминаниях Брусилов пишет много. Но, внимательно прочитав его записи, я пришел к выводу, что на этапе выхода из боя и отхода сопротивление противнику оказывалось минимальное. Промежуточные рубежи не занимались, на занятых рубежах войска не окапывались. Доходило до того, что ни командир корпуса, ни командир дивизии, ни командир полка не могли показать командующему на местности начертание оборонительной линии, при том, что на карте она была четко обозначена.
Анализируя операцию 8-й армии в районе Перемышля, справедливости ради нужно отметить следующее. Оборонявшиеся в районе Перемышля 12-й и 21-й армейские корпуса на момент передачи их в оперативное подчинение 8-й армии (4 мая) имели в своем составе пять пехотных дивизий, а некомплект в них составлял всего 8 тысяч человек (около 12 % от штатного состава). При таком некомплекте войска считались еще вполне боеспособными. Кроме того, у Брусилова было достаточно войск для переброски части сил в угрожаемый район. Именно поэтому Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич писал Брусилову: «Привыкший и уверенный всегда в Ваших энергичных действиях, я убежден, что Вы в соответствии с директивой генерал-адъютанта Иванова не только удержите Перемышль… но и упорной обороной на фронте Ваших правофланговых корпусов и активными действиями на всем остальном Вашем фронте упрочите общее положение дел».
Во-вторых, история о разоружении Перемышля выглядела не совсем правдоподобно. Известно, что в самой крепости были захвачены практически все орудия, доставшиеся русским при ее сдаче, а также большое количество снарядов к ним. При отходе от Перемышля южнее этой крепости русскими войсками было оставлено до 30 орудий. Планомерно организованным такой отход назвать трудно.
Но, как видно, Брусилову легче было критиковать Радко-Дмитриева за неумелую оборону в районе Горлицы и советовать, как нужно было ее вести, чем реализовать эти советы на практике.
Смена верховных
В боях с 30 мая по 2 июня противник прорвал фронт 8-й армии у Мосциске и южнее Любачува. В связи с этим Брусилову было приказано упорно задерживать противника, отходя на Раву-Русскую и Львов. Однако отход 8-й армии на Гродекскую позицию был обнаружен противником, который постоянно преследовал ее соединения, буквально «вися у них на плечах».
6 июня армия Макензена прорвала фронт Брусилова у Магирува, а армия Бем-Эрмолли полностью выбила русских с Гродекской позиции. 7 июня Львов был захвачен противником. При этом врагу удалось захватить 59 тысяч пленных, 9 орудий и 136 пулеметов.
9 июня Брусилов приказал своим войскам отойти на рубеж Карне-Пржистане-Жедлец-Ярычув-Бобрика. После боев на этом рубеже Брусилов 14 июня внезапно отвел почти все свои силы за реки Западный Буг и Солокия, поставив в трудное положение упорно оборонявшиеся в районе Рава-Русской и южнее Львова войска 3-й и 11-й армий.
Плохо организованный, близкий к паническому отход 8-й армии вызвал недовольство командующего Юго-Западным фронтом. В своей телеграмме в Ставку от 14 июня он отмечал, что отход 8-й армии принял «какой-то стадный характер», что воля ее начальников подавлена противником и они потеряли чутье при оценке обстановки. В ответ Брусилов 15 июня направил телеграмму начальнику штаба Ставки генералу Н. Н. Янушкевичу о том, что после высказанных упреков в адрес командования 8-й армии ему невозможно оставаться в своей должности. Того же дня Верховный главнокомандующий направил Брусилову телеграмму следующего содержания: «Ознакомившись с телеграммой генерал-адъютанта Иванова, уверен, что Вы приложите все силы, чтобы осуществить указания главнокомандующего (командующего фронтом
Но, как видно, Брусилов и сам понимал свою вину за не совсем хорошо организованный отход его армии. Именно поэтому буквально на следующий день после получения телеграммы от Верховного он поехал в Ровно, в штаб фронта, для объяснений с Ивановым. Прибыв туда, он был встречен новым начальником штаба фронта генералом С. С. Савичем, с которым постарался объясниться. Его раньше Брусилов не знал, но уже на основании первой встречи с этим человеком «вынес убеждение, что это – тип так называемой лисы патрикеевны и что мне и в будущем ничего приятного в сношениях с этим штабом не предстоит».
Затем Брусилов встретился с генералом Ивановым, который принял командующего 8-й армией довольно любезно, и Брусилову даже показалось, что он был несколько смущен. Он сказал, что совершенно не понимает, чем Брусилов на него обижен, так как его критика касалась не командующего, а его штаба. На это Брусилов ответил, что его штаб находится под его непосредственным начальством и сам по себе ничего штаб делать не может. В заключение Брусилов сказал, что сможет оставаться командующим армией только в том случае, если будет пользоваться полным доверием командующего фронтом, и прямо спросил о том, пользуется ли он таким доверием.
Руководство боем.
Иванов уклонился от прямого ответа на поставленный вопрос. Вместо этого он начал рассказывать разные эпизоды из Японской кампании, которые не имели отношения к делу. Он говорил также, что у него нет оснований не доверять командующему 8-й армией и что лично против него ничего не имеет.
Поделиться книгой: