Помоги проекту - поделись книгой:
В этой позе её ноги казались ужасно костлявыми и кривыми.
— Прекрати, видеть тебя не могу. — Взяв её за руки, я поднял её с кресла и спросил: — А между прочим, как тебя зовут?
— Нина.
— Слушай, Ниночка. Оставь меня в покое. — Нежно, но настойчиво я оттеснил её к входной двери.
— Прекрати толкаться и, вообще, обижать меня. Я ничего плохого тебе не сделала.
— Что тебе от меня нужно?
— Только скажи, откуда взялись эти фальшивые перстни?
— Я устал от твоих навязчивых идей.
— Это не навязчивая идея. Я попробовала продать эти перстни и в итоге меня ждала масса неприятностей. Я даже провела неделю в следственном изоляторе.
— Ладно. Твоими перстнями займемся в другой раз, а сейчас оставь меня в покое. Ты ведь видишь, я себя плохо чувствую.
— Ну и чёрт с тобой. От тебя сегодня действительно ничего не добьешься. — Она открыла дверь и направилась к лифту.
— Нина, скажи, а тебе со мной понравилось, — спросил я, надеясь в потоке комплиментов и восторгов быстро обнаружить элемент вранья. Враньё — это было единственное, доказывающее, что я ей ничем не обязан и, что у меня с ней ничего не было.
— Почти.
— Что значит «почти»?
— Значит, не считая твоей грубости и склонности к некоторым извращениям.
Я со злостью захлопнул дверь и тотчас почувствовал, что с её уходом на душе, а точнее в теле, стало легче.
Я вернулся на кухню и выпил две чашки растворимого кофе. Мой организм возвращался в нормальное русло. Блаженно расслабившись, я задумался, — с кем же я был на самом деле вчера: с Лидой или с Ниной? Далеко не сразу я понял, что для меня это не имеет никакого значения. И, вообще, нельзя зацикливаться на проблемах, порожденных собственной глупостью. Сбросив с себя бремя этой, а также всех остальных ненужных проблем реальной жизни, я самозабвенно закурил, предавшись абстрактным размышлениям. Абстрактное — это реальное, из которого мы выбросили всё ненужное и противное и потому абстрактные проблемы никогда не вызывают отвращения. На этот раз я сформулировал следующую абстрактную проблему: «Реальны ли реальности прошлого, если в настоящем мы даже сомневаемся в их реальности?»
Когда что-нибудь удачно сформулируешь словами, непременно хочется поговорить с умным человеком. Ленка — вот кто мне был нужен в тот момент. Я взял в руку телефонную трубку:
— Елена Николаевна! — Не официально, а торжественно и уважительно я обратился к ней.
— Извини, дорогой. Прорвало батарею и сейчас я не могу разговаривать.
После этой фразы весь космос с его мировой гармонией зазвучал мощными аккордами телефонных гудков.
«Какими же кретинами считают мужчин умные женщины?» — подумал я и вновь закурил. На этот раз я задумался о конкретных вещах, в том числе и о том, как Ленка в следующий раз объяснит, почему у нее прорвало батарею в жаркий июльский день. Но ведь объяснит. Она же умная женщина.
То ли оттого, что выходящие на запад окна в моей квартире, создают зной и духоту, не позволяющие ночью заснуть, то ли от выпитого накануне, истинной причины головной боли я не помню. Я помню только её доподлинный факт и потребность в лечении, которое я свёл к горизонтальному положению, принятому в тенистых кустах рядом с прудами и «подключению» с помощью длинного кембрика к трехлитровому термосу, вместившему пакет мандаринового сока, бутылку «Мартини», пару стаканов джина и три горсти ледяных кубиков.
Вряд ли йоги, выходящие из нирваны, испытывают то же самое. Я же, когда замирают последние аккорды космической полифонии головной боли и окончательно стихает барабанная дробь в висках, ощущаю многогранность воздействия прекрасного мира чувственных реальностей, где шелест листвы ласкает слух, а изнуренное жарой тело поглощает прохладу летнего ветра. «Вода есть жизнь», — эта бесспорная для жителей пустынь истина по-новому открывалась для меня с каждым глотком живительной влаги, поступавшей из термоса. Смятение мыслей и чувств вместе с физической немощью отступали перед новым приливом сил и бодрости. Вернувшаяся ясность мышления соседствовала с её необычайной лёгкостью. Набросившись на ни в чём неповинный блокнот, я начал писать очередную главу незаконченной, точнее заброшенной повести. Имело ли описанное в тот момент хоть какое-то отношение к той повести, я не знал, потому что при мне не было рукописи предыдущих глав. Повесть основывалась на воспоминаниях и поэтому, приходилось оживлять в памяти не только написанное, но и то, что происходило на самом деле. Поскольку изложенное словами упрощало и приукрашивало реальное, то я окончательно запутался: ведь сочиненное в прошлом такое же прошлое, как и реально произошедшие события. Что же, в самом деле, открывает завесу прошлого: память или фантазия? Конечно, я никогда не верил в то, что мы вспоминаем будущее, но в том, что мы сочиняем прошлое, я никогда не сомневался.
Прекрасный солнечный день во всём многообразии летних красок вытащил меня из занудной трясины серьёзных проблем и я, блаженно расслабившись, наблюдал собравшихся в кружок волейболистов. Если смотреть волейбольную встречу по телевизору, то о мастерстве спортсменов можно судить по умению занять нужное место на площадке. С близкого же расстояния, особенно в пляжном варианте игры, квалификация волейболистов оценивается не по их подвижности, а по технике рук, их пластике, которая роднит изящность спорта с балетом. Кажется, что траектория мяча и движение рук принимающего удар или пас игрока связаны единым замыслом невидимого хореографа. Но из десятка играющих высокий класс игры демонстрировали только трое, которые, по слухам, в прошлом играли в Высшей Лиге. Остальные же без устали прыгали, нелепо размахивали руками и при этом сами смеялись над собственной неуклюжестью. Среди этой труппы клоунов моё внимание привлекла молодая длинноногая женщина. Её не смущала скудность технического арсенала, она искренне радовалась представившемуся случаю борьбы с гиподинамией. Её подвижность ассоциировалась с молодостью и оптимизмом, напоминая щенячью радость активного участия в игре. Я закурил, продолжая разглядывать «волейболистку». Ноги у нёе были не такие уж длинные, да и не столь уж стройные, как казалось на первый взгляд, но всё равно производили впечатление из-за высоких и глубоких вырезов современных купальников.
Не успел я докурить сигарету, как волейболисты бросили играть и разбрелись по пляжу. Заинтересовавшая меня особа легла у пруда, подставив спину солнечным лучам. Взбодрившись мощным и продолжительным глотком из термоса, я направился к ней и, присев рядом, поздоровался. Она подняла голову, и я увидел её лицо. «Стоп машина! Полный назад!» — я почувствовал приказы моего подсознания. Откуда взялась эта комплексующая блокировка? — я не знал, ведь она не была ни женой кого-либо друзей, ни была похожа на школьную учительницу чистописания, да и я не ощущал себя учеником, поставившим в тетради кляксу.
— Привет! — она улыбалась, и тут я узнал её. Звали её Нина. Мы познакомились недавно, этим летом. Я попытался вспомнить, как близко мы были знакомы, но в памяти ничего не всплывало, кроме того, что однажды мы вместе перекусили то ли пиццей, то ли гамбургерами, кажется, она была у меня дома, но ничего конкретного о её визите не запомнилось.
— Послушай, — она взяла меня за руку, — обо всех ребятах с прудов говорят как о сильных и порядочных людях. Тебя же, вообще, считают умным человеком…
— Комплименты — не твоя стихия, — сказал я, зная, что в подобной бочке меда, обязательно найдется ложка дёгтя.
— Ты же закончил горный институт и должен разбираться в камнях и сплавах. Помоги мне узнать, кто изготавливает фальшивые перстни?
После этой просьбы в моей голове сразу прояснилась природа бессознательного неприятия контактов с ней. Всю жизнь я старался избегать связей с психически ненормальными. Психоз Нины был обусловлен навязчивой идеей о каких-то драгоценностях.
— Зачем тебе это надо? Лучше посмотри, какой прекрасный выдался день! Как прекрасна жизнь, если её не отягощать ненужными проблемами! — Я попробовал свои силы в лечении психических заболеваний.
— Из-за них у меня были неприятности, и я собираюсь отомстить, — её фраза свидетельствовала о провале моего дебюта в психиатрии.
— Граф Монте-Кристо в мини-юбке — разве не забавно? — спросил я её, хотя знал, что задавать такой вопрос бессмысленно, поскольку ненормальные не боятся показаться смешными и поэтому, внес предложение. — Давай лучше искупаемся!
Вода в пруду оказалась довольно прохладной для такого жаркого дня. Едва мы вылезли на берег, как она вновь задала мне вопрос:
— Так ты сможешь узнать, кто их изготовил?
Психиатры прошлого века наивно полагали, что холодная вода может вылечить. Пример ошибочности их взглядов смотрел на меня в упор.
— Хорошо. Я всё сделаю. А может быть не было никаких фальшивых драгоценностей, не было никаких неприятностей, а над тобой безоблачное небо, перед тобой великолепные пруды, за тобой — зеленеющий парк, а жизнь прекрасна и полна радостей.
Нина достала из сумочки два перстня и, потянув их мне, сказала:
— Возьми себе образцы, только не пытайся их продать.
Словно шестеренки в старом скрипучем арифмометре, что-то завертелось в моем сознании. Такие перстни упоминались в первой главе повести, рукопись которой я, то ли забыл дома, то ли, вообще, потерял. Я попытался вспомнить содержание этой главы, но вместо этого зациклился на проблеме: описывал ли я реальные события или писал всё, что приходило в голову, а затем всё написанное реализовывалось в жизни.
Потом я молча смотрел на Нину, погрузившись в интеллектуальные поиски чего-либо, проходившего красной нитью сквозь реальность и сознание, но ничего не смог найти кроме архетипа таинственной незнакомки. Но эта загадочная дама из мира моих грёз предстала передо мной без таинственной вуали, как явилась Блоку и Крамскому, материализовавшись на пляже в вульгарном современном купальнике. Но посвятить весь остаток жизни сопоставлению реальности с шедеврами литературы и искусства я не мог. В тот день мне обязательно надо было зайти на работу.
У выхода из парка я встретил Ленку. Умными, а, может быть, хитрыми глазами она долго смотрела на моё небритое лицо, а затем, указав на торчавший из сумки термос, спросила:
— На перезаправку?
— Нет. Мне уже пора на работу.
— А может зайдем к тебе?
— Ко мне нельзя, — промямлил я, вновь почувствовав сухость во рту и желание приложиться к термосу.
— Что у тебя? — в прищуре её глаз угадывалось помимо заданного вопроса наличие теста на алкогольное опьянение.
— Полтергейст, — кратко ответил я, вспомнив о беспорядке в квартире и необходимости срочной уборки.
Придя домой, вместо того, чтобы использовать имевшиеся в моем распоряжении полчаса для уборки квартиры, я вытряхнул на пол содержимое антресолей в поисках учебника по минералогии. Книги и пыль — этот симбиоз, вызвавший у меня аллергический насморк, так и остался для меня загадкой: то ли пыль осаждалась на книгах, то ли книги исторгали пыль сами из себя. Пролистав несколько страниц с рисунками стандартных схем огранки, я приступил к изучению Нининых перстней. Камни были великолепные, их абсолютная прозрачность сочеталась со сказочной игрой разноцветных лучей, сияние которых победило пелену книжной пыли, витавшей по всей квартире.
Огранку одного из камней удалось определить сразу. Она называлась «Принцесса». Камень представлял собой плоскую таблетку с острыми бороздками в нижней части. С другим камнем я потерпел фиаско. Его верхняя часть была похожа на «Голландскую розу», но количество граней было всего пятьдесят две, вместо положенных пятидесяти шести или шестидесяти. Основание камня было похоже на усеченную пирамиду, как у «Звезды Кэра», но снизу просматривался усеченный восьмиугольник, а не шестиконечная звезда.
Оба камня легко царапали оконное стекло. Более серьезных исследований в домашних условиях я провести не мог.
Необходимость идти на работу не позволила более прикладываться к термосу, поэтому я ограничился чашкой кофе и вышел из дому.
Университет, где я работал, был в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Когда-то я работал в одном НИИ, располагавшемся в Люберцах, и тратил на дорогу по полтора часа в один конец. После распада НИИ мне удалось реализовать одно из потаенных желаний — найти работу поблизости. В итоге, не покидая Москвы, я как бы оказался в маленьком провинциальном городе, где почти все жители здоровались друг с другом. Если я покупал батон в булочной, то продавец обязательно спрашивал меня о делах и здоровье, если же я покупал два батона, то он обязательно интересовался гостями, которых я ждал. Да и сам круг моих интересов, ограниченный домом, работой, парком и несколькими магазинами в соседних домах, сделал меня настоящим провинциалом.
Как и для всякого жителя провинции, поездка в центр Москвы стала для меня важным событием, которому обязательно предшествовала серьезная подготовка, обязывающая выгладить брюки, начистить обувь и, конечно, тщательно выбриться, а накануне посетить парикмахерскую. Ярким моментом в моей жизни являлась каждая поездка в автобусе или трамвае, поскольку городской транспорт позволял мне узнать, во что одеваются и о чем говорят друг с другом люди «другого мира». Что касается поездок в метро, то подобный яркий факт случался в моей жизни далеко не каждый год. Впрочем, моя последняя поездка на метро доставила некоторые неприятности, связанные с жетоном. Тот злополучный жетон долго хранился у меня на видном месте. Начищенный ластиком он сиял благородным блеском и ассоциировался у меня с каким-то экзотическим луидором или сказочным пиастром, извлеченным из пиратского сундука. Пройти в метро с помощью жетона мне не удалось, сработал турникет, запищала сирена, и стая контролёров набросилась на меня, словно стервятники на подранка. Оказалось, что жетоны заменили на пластмассовые таблетки, не ассоциировавшись ни с чем, кроме как с пуговицами после химчистки.
Да и сам центр Москвы уже не был тем самым местом, где я любил гулять в студенческие годы. Он стал каким-то заграничным городом с непонятными вывесками и магазинами с недоступными ценами. Иногда меня съедало любопытство, как работают кассовые аппараты в этих магазинах при оплате товаров с астрономическими ценами. Наверное, кассир целый час выбивает многометровый чек. Хорошо бы купить в таком магазине что-то очень дорогое, например, компьютер.
Компьютер! Как полезно ходить на работу пешком, ведь пока на ходу думаешь о чём угодно, в подсознании всплывает решение главной задачи. Я ещё не дошел до университета, а уже знал, что определить вид огранки можно с помощью компьютера.
Мой рабочий день, как и предполагалось, начался с неприятного разговора. Заведующий, точнее заведующая, кафедрой в очередной раз указала, что эксперименты, которые я должен был проводить, всё ещё не были начаты. Вести сёрьезный разговор с женщиной очень трудно, особенно, если в сути вопроса она разбирается лучше. Тем не менее, мне удалось убедить её в том, что экспериментам должны предшествовать предварительные расчёты, к проведению которых я был готов приступить немедленно. Я получил, как устное согласие на проведение расчетов, так и незаполненный бланк заявки на работу в компьютерном центре. Успех был связан не с моим красноречием, а с тем, что современные сложности при организации экспериментальных работ оказались для меня непреодолимыми, и репутация бездельника закрепилась за мной довольно твёрдо. Поэтому моё жгучее желание провести расчеты было воспринято, как нехарактерный порыв, который следует поощрять.
Наталью Павловну — заведующую компьютерным центром, я знал давно. Много лет, точнее зим, она купалась в проруби у нас на прудах. Но поговорить с этой симпатичной женщиной мне не удавалось ни разу, поскольку она не имела на это свободного времени, а вся её жизнь была расписана с точностью до секунды. Стоило ей хоть на миг задержаться в парке, как тут же прибегал её разгневанный муж, озвучивая газетные сведения о росте преступности и о статистике тяжких преступлений.
В этот раз возможностью поговорить с ней я не воспользовался, поскольку сразу приступил к расчётам, с которыми справился довольно быстро. А вот ввести в компьютер с помощью «мышки» форму бриллианта я не смог, впрочем, я и не знал, что делать дальше. С этой проблемой я обратился к Наталье Павловне. Написав что-то в бланке заявки, она направила меня в зал информационных систем к дежурному оператору.
— Кто сегодня дежурный? — спросил я, с трудом открыв бронированную дверь.
— Ой, здрасьте! — мне улыбнулась девушка, сидевшая за компьютером.
Я её сразу узнал. Она часто гуляла в парке с рыжим щенком. На ней была та же самая открытая блузка, только вместо шорт были синие джинсы, обтягивающие сильные бедра.
Кратко изложив ей проблему определения вида огранки и положив перед ней эскизы самоцвета, я уже не имел возможности вставить ни слова, потому что всё время говорила она. Я узнал, что звали её Марина, а также, что кроме питбуля Бабетты у нее ещё была овчарка. Далее она рассказала о всевозможных собачьих проделках. Мне ужасно хотелось хотя бы обнять её, но непрерывный поток кинологической информации создавал какую-то забавную, не располагавшую ни к чему интимному обстановку. Но самым удивительным было то, что Марина говорила о собаках, а её пальцы набирали что-то на клавиатуре компьютера и на дисплее вертелись стереографические проекции замысловатых многогранников. Когда я узнал, что на прошлой неделе во время заморозков Марине приходилось спать в одежде, так как забившийся на её постель щенок закутывался в одеяло, противно завизжал принтер, и я получил лист бумаги с различными проекциями бриллианта и кратким текстовым пояснением: «Старая Русская (Уральская) огранка. После 1917 г. применялась ограниченно: мастерские «Красный алмаз» до 1934 г.; Томилинская гранильная фабрика до 1969 г. В настоящее время секрет огранки утерян.»
Положив на стол перед Мариной пачку «Баунти», я дружески дотронулся до её плеча и ушёл.
Моя работа в университете сводилась к двум присутственным дням в неделю, но именно эти дни были ясными и солнечными. Дожди, как назло, шли только в свободное от работы время. В тот день ливень выдался настолько сильным, что даже мыслей о парке и пляже не возникало, и я безуспешно возился с рукописью одной повести. Сложность заключалась в том, что половина повести была написана в виде летописи реальных событий, и главный герой постоянно гордился своей силой и отвагой, во второй же половине не раз указывалось, что всё описанное придумано, а в многочисленных отступлениях и ремарках просматривалось самолюбование автора игрой собственного воображения. В поисках выхода, я написал предисловие:
К сожалению, после такого замечания нельзя писать от первого лица, разве что под мюнхаузеновским псевдонимом. Если же указание о вымышленности описанных фактов поместить в середину повести, то обязательно следует вставить противоречащую здравому смыслу фразу:
Звонок в дверь прервал мои литературные потуги. Пришла Нина со свежими бисквитами, и мы приступили к дегустации растворимого кофе из маленьких чашек. Попробовав несколько сортов в чистом виде, я приступил к их смешиванию. С третьей попытки мне удалось получить, как запах жареных зерен, так и чуть заметную кислинку на общем фоне горечи натуральной «Арабики». Пить кофе с Ниной было приятно и весело. Она была неплохим человеком, если не обращать внимания на её бзик, связанный с фальшивыми драгоценностями. Впрочем, среди моих знакомых было много людей с «чудинкой». Ведь не принято считать нормальным любующегося собой семидесятилетнего культуриста или любого аспиранта, который в наше время, не поклоняясь златому тельцу, все силы отдает ученой степени. Не чудаками ли являются изобретатели, ежегодно вносящие деньги за патенты? Но все эти чудаки мне ближе, чем зацикленные на чистогане бизнесмены, потому что все чудаки разные и, каждый из них добавлял по одной грани в разнообразие моей жизни. К Нининому бзику я начал относиться терпимо, ведь чем она хуже молодых дипломниц, которым я всегда с радостью помогал.
Однако в этот раз беседа с Ниной не получилась для меня приятной. Вместо восторгов по поводу кофе, она исторгала свое недовольство тем, что я не провел рентгеновского анализа камней. Сложность заключалась в том, что подобные лаборатории во всех известных мне исследовательских институтах не функционировали. Единственная действующая лаборатория помещалась в одном учебном институте. Но из-за каникул и для экономии коммунальных платежей на лето часть корпусов закрыли. Функционировала только приемная комиссия, но совсем в другом здании. В нужном нам корпусе был открыт только большой зал, который был арендован магазином меховых и кожевенных изделий.
На психически ненормальных третья чашка кофе действует излишне возбуждающе. Нина стало громко обвинять меня во всем, что произошло на Земле со дня Творения.
— Зачем тебе всё это нужно? Попробуй забыть это. — Я тщетно пытался её успокоить.
— Это невозможно забыть. Ты знаешь, кто меня изнасиловал в СИЗО?
— Успокойся. Ничего не было.
— Нет было! Меня изнасиловал кобёл.
— Кто?
— Кобёл — это грязная, вонючая тётка. И пока я не отомщу, я не могу заниматься ничем другим. Я бросила работу. Ах, какую работу я бросила!
— Кем ты работала?
— Я была дискжокеем в двух шикарных ночных клубах.
— Тогда у тебя должна быть масса знакомых из разных группировок, и ты смогла бы разобраться без меня.
— У ночных клубов крыши серьезные, но фальшивые драгоценности — это покруче. Помоги мне и я устрою, что всю жизнь ты беззаботно проведешь в ночных клубах.
Блистающий мир искрящихся напитков, грандиозных стриптиз-шоу и оглушительной музыки явственно и конкретно выкристаллизовался в моей голове и я обещал Нине сделать всё, что она захочет. Она же захотела посетить тот самый магазин кожевенных изделий.
Народу там было видимо-невидимо из-за льготной распродажи мехов по случаю праздника Св. Петра и Павла. Масса впечатлений, не характерных для моей однообразной жизни, обрушились не меня. Не было ни одной модели, которую бы Нина не примерила. То, раскинув волосы по широкому воротнику, то, спрятав лицо в нахлобученный капюшон, превращаясь из светской львицы в загадочную монашку, Нина постоянно удивляла меня после очередного переодевания. Если не в каждой женщине спрятана способность стать эффектной манекенщицей, то у Нины этого было сверхдостаточно. Она могла, то изящно выставить ножку из неплотно запахнутой дублёнки, то, сложив руки и, задрав при этом полы, словно стыдливо прикрывала живот и грудь, но открывавшиеся при этом загорелые ноги на фоне светлой обливной кожи производили сильное впечатление. Творчество Захера Мазоха не оставило в моей памяти никакого следа, но в тот момент я понял, что придуманное им словосочетание «Венера в мехах» уже само по себе оказывает мощное эротическое действие. Закончив с дубленками, Нина отправились на второй этаж торгового зала, где начала примерять лётные куртки, перерождаясь из зрелой женщины в сорванца-тинэйджера. Странное стремление к несовершеннолетним девочкам всплыло из каких-то тёмных глубин подсознания и в тот момент я был готов идти за ней хоть на край света.
Словно почувствовав мои ощущения, Нина, повесив на место куртку, подошла к приоткрытому окну. Молча, поманив меня рукой, она вылезла в окно, прошла несколько метров по карнизу и вжалась в проем следующего окна. Надрезав стекло перстнем, она ловко его выбила и залезла внутрь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Почему я последовал за ней? Это так и осталось для меня загадкой. Вряд ли меня так уж сильно прельщало времяпрепровождение в ночных клубах, к тому же я не верил в серьезность её обещаний. Кроме того, Нина не была женщиной моей мечты. Может быть, это был простой необдуманный поступок, который нельзя объяснить ничем, кроме как стадным инстинктом, часто превращавшим подростков в малолетних преступников. Это только Раскольников знал, зачем он убил старуху-процентщицу.
Оказавшись в нужной части здания, несмотря на выключенное освещение, я довольно быстро нашел рентгеновскую лабораторию по флуоресцирующей черно-жёлтой табличке «Осторожно радиоактивность». Воспользовавшись толстой связкой ключей, Нина быстро открыла дверь. Но включить нужные установки я не смог. Лаборатория, как, наверное, и всё здание, была обесточена. Пришлось на этом возвращаться, но идти под дождём по узкому карнизу я отказался наотрез и, предложил искать другой выход на цокольном этаже или в подвале.
С трудом ориентируясь в подвале, где единственным источником света была моя зажигалка, за несколько секунд нагревшаяся настолько, что её невозможно было держать в руках, мне удалось обнаружить толстые прозрачные двери военной кафедры. Они были закрыты на висячий замок, опечатанный пластилиновой пломбой. Но сами двери из оргстекла крепились петлями с помощью винтов, которые легко отвинтились с помощью Нининой маникюрной пилки. Никакая сигнализация в обесточенном здании не включилась. Каково же было моё удивление, когда за дверью я обнаружил передвижную войсковую электростанцию. В прочем, в этом не было ничего удивительного. Это раньше, уезжая в летние лагеря, забирали всю технику для учений. Теперь, когда военные кафедры используют студентов для строительства генеральских особняков, передвижные электростанции не нужны. Дачи старших офицеров строят там, где уже есть электроэнергия, телефонная связь и водопровод.
Пускач завелся «с полуоборота», а через несколько минут заработал дизель. Триста шестьдесят показал вольтметр. Мне предстояло тянуть кабель в лабораторию. Катушка была тяжелая, всё время пыталась скатиться вниз по ступеням. Обливаясь потом, я тащил её вверх. Словно ничего в моей жизни не было после окончания института. Я снова был бесправным студентом на военных занятиях. Военная подготовка — одно из ярких явлений в студенческой жизни, что не дано понять тому, кто не учился на очном отделении. Военная кафедра — это постоянный источник студенческого страха и сюжетов студенческого фольклора. «Что такое ёлочка, а вокруг — дубы, дубы, дубы…? — Это Новый Год на военной кафедре». Отгадать эту студенческую загадку может только человек, сумевший сочетать беспечность студенческой жизни со строгостями уставов, действовавших на этой кафедре. Преподавателям этой кафедры студенты давали самые яркие прозвища. Вспомнилось самое длинное из них: «От меня до следующего столба — шагом марш!» — так прозвали офицера, преподававшего строевую подготовку.
Дотянув кабель до лаборатории, я подключил его к рентгеновскому дифрактометру, а перстень вставил в гнездо для образцов. В ускоренном режиме работы на каждый образец уходило не более нескольких минут. На книжной полке я нашел справочники, с помощью которых принялся расшифровывать графики, нарисованные самописцем. Все они соответствовали структуре чистого алмаза. Правда, мне показалось, что пики интенсивности довольно слабо превышают фон. Полученная картина скорее соответствовала поликристаллическому порошку, чем крупному монокристаллу. Но в этом я был не уверен, поскольку не занимался подобными исследованиями с момента защиты диплома.
Когда мы ехали обратно, Нина искренне открыла мне свою зависть ко всем мужчинам, изучавшим военное дело. Я не стал ей доказывать сексуальную природу подобных чувств, а рассказал, что важны не знания, полученные на военной кафедре, а их философское осмысление. Так после занятия на тему «Возведение непреодолимых заграждений», следующее занятие посвящается «Проделыванию проходов в непреодолимых заграждениях». Но мои философские рассуждения не произвели на Нину никакого впечатления. Она стала расспрашивать о всяких заграждениях и конструкциях мин. Я довольно доходчиво объяснил ей устройство противогусеничных и противоднищевых мин. Если первые срабатывали при наезде колесом или гусеницей, то для срабатывания противоднищевых было достаточно отогнуть бампером торчавший из земли штырь. Мне показалось, что сознание Нины зациклилось на услышанном. Она сидела рядом со мной в вагоне метро, уперев в колено локоть согнутой руки со сжатым кулаком. Другой рукой она периодически отклоняла кулак, который, как бы пружиня, возвращался в исходное положение. Устройство противоднищевого штыря прочно засело в её голове. В тот момент я был готов поверить во всю ахинею, которую писали последователи Зигмунда Фрейда, потому что самозабвенный взгляд Нины и устремленная вверх рука подтверждали силу и живучесть фаллического культа.
Проехав полчаса на электричке и пятнадцать минут на автобусе, я оказался в одном из прекраснейших мест ближнего Подмосковья — Люберецком карьере. Окруженный со всех сторон высоченными соснами карьер сиял на солнце своими крутыми песчаными склонами. Тёмная водная гладь на его дне казалась столь же далекой, как и облака на небе. Когда-то здесь добывали песок для литейного завода, но в последствии искусственный водоем стал любимым местом отдыха не только местных жителей. Раньше, когда я работал в Люберцах, мне часто доводилось забегать сюда в будние дни, но в те годы загорающих было гораздо меньше. Но самым обидным было то, что среди этого множества людей мне не удалось увидеть никого из своих знакомых. Осталось только найти Ольгу, с которой я когда-то вместе работал. Её отсутствие на пляже в такой солнечный день было невозможно, так как Ольга всегда считала, что хороший загар заменяет наряды и косметику. Я довольно быстро нашел её на широкой берме, которую местная молодежь прозвала Долиной Нудисток.
Её стройное загорелое тело сразу выделялось среди всего множества отдыхающих. Я окликнул её. Ольга встала и направилась ко мне. Её загар не имел черного оттенка, а отдавал необычной желтизной, что вместе со скуластым овалом лица ассоциировалось с чем-то толи малазийским, то ли сингапурским, в общем, с чем-то ужасно экзотическим, вроде рекламы «Баунти».
— Покурим, — я протянул её пачку «LM».
— У меня есть получше, — упруго и грациозно она подбежала к своей сумке и принесла пачку голландского табака и упаковку папиросной бумаги.
— Я думал ты травку принесешь, — сказал я, глядя как она отработанными движениями длинных пальцев, скрутила самокрутку.
— Интересуешься травкой? — спросила она, глядя в сторону.
Поделиться книгой: