Танцуют все

В советские времена хоромы превратили в коммуналки с длинными сквозными коридорами. Одни жильцы входили через парадное крыльцо, кому удобней иначе — шли черными лестницами.

Мне было достаточно проскользнуть площадку, попасть в квартиру напротив и спуститься по мраморной лестнице холла. Дальше проезжая часть, тысячи машин и любезных частников. Пять минут — и Надя Боткина на Павелецком вокзале, откуда каждый час ходит экспресс-поезд Павелецкий — Домодедово (время в пути сорок минут).

От Домодедова до Пулкова полтора часа лету. Обратно могу успеть на Р-200, отправлением в 18.30, или вернусь любимой «Красной стрелой». Алиби обеспечит бутылка «Гжелки».

Оказалось, не все так просто. Из окна комнаты Ванны я увидела у противоположной стороны дома черную «Волгу», взгромоздившуюся правыми колесами на тротуар. В нашем переулке стоянка вообще запрещена, так демонстративно и нагло могла стоять лишь машина «оттуда». Устроилась «Волга» напротив парадного подъезда и открытой дверцей перегораживала приличный кусок тротуара. Прохожие удивленно огибали дверцу, косились на торчащие из машины ноги в бежевых брюках и удрученно качали головами. Упарились филеры на жаре, сквозняком вентилируются.

Итак, пути отхода отрезаны. Тотально и демонстративно.

Соображая, как лучше поступить, я оделась, собрала в сумку женские дорожные мелочи и замерла у окна, выходящего во двор.

11.45 — ни одной конструктивной мысли.

11.50 — пожалела, что не курю. Хоть отвлеклась бы.

11.55 — со двора ушли последние дети.

12.02 — потею и хочу писать.

12.03 — во двор, с торбами в обеих руках, вползает Капитолина Тимофеевна.

Торбы тяжелые. Сквозь тонкую ткань левой выпирают клубни молодого картофеля, сверху лежит кочан капусты и торчат пучки зелени и редиски. Из правой капает. Думаю, — рыба.

Капа подгребает к лавочке у подъезда, ставит на нее сумку с овощами, вторую держит подальше от себя и беспомощно озирается.

У меня появляется надежда. Я вообще родилась под этим знаменем.

Капитолина Тимофеевна живет на пятом, последнем этаже. У нее больные ноги, давление, лишний вес и три десятка котов — любителей рыбы. Поднять поклажу наверх старушка не сможет. Стоит и ждет, пока во дворе появится кто-либо молодой и добрый. Пожилых, беременных и мелких Капитолина Тимофеевна не привлекает принципиально.

Но в 12.15 по второй программе начинается трансляция «Пуаро» Агаты Кристи с Дэвидом Суше в главной роли. Суше, о чем знает весь двор, напоминает Капе покойного мужа, и пропустить сериал старушка не может.

Шевеля губами и тяжело вздыхая, Капитолина Тимофеевна подхватывает котомку с картошкой и плетется в подъезд.

Что произойдет дальше, я знаю. От Капы парню с гвоздиками не увернуться. Поставит Тимофеевна одну сумку на пол у его ног и будет капать рыбой, пока тот не согласится оттащить картошку наверх.

В мгновение ока подлетаю к дверному «глазку» и секунд тридцать наблюдаю, как Капа канючит перед топтуном.

Тот делает попытку послать Капу… наверх, но старушенция так взмахивает сумкой, что орошает рыбьим соком полподъезда и все гвоздики.

Подхватив торбы и Капу под руку, огромными скачками парень мчится на пятый этаж.

Я выскальзываю на площадку, осторожно захлопываю дверь с английским замком и на мягких лапах, через три ступени, скачу вниз.

Все. В квартире остался включенный телевизор, я поставила его на таймер, и до двух ночи он будет бормотать, создавая шумовое прикрытие.

В дороге мне везет невероятно: первый же частник на старой белой «Тойоте» подруливает к тротуару, в электропоезд я заскакиваю буквально на ходу в хвостовой вагон и успеваю на рейс Москва — Санкт-Петербург отправлением в 13.30.

Как следует я очнулась только в хвосте самолета.

Рядом в кресле потеет нервный бизнесмен, барабанит пальцами по крышке кейса и мечтает о прибыли.

Мои мечты скромнее — хочу остаться на свободе, получить красный диплом и… О боже! Я должна была позвонить Игорю!

Как только разгребу Алискины дела, первым делом помирюсь с Гошей.

Под эти приятные мысли я взлетела в Домодедове и приземлилась в Пулкове.

Разменяв две сотни из Алискиной «зелени», хватаю таксомотор и, подгоняя, мчусь к Киру.

Весь путь от своей квартиры до питерской подворотни у дома Позднякова вспоминается смутно. Как бег зайца по полям. Жара, струйки пота опускаются в бюстгальтер, и страх, угнездившийся так глубоко, что и не достать.

Легкость, с которой я преодолела сотни километров, оказалась лишь короткой передышкой. Кратким вдохом, перед настоящим, темным кошмаром, высекшим мою душу до рубцов, оставшихся навечно.

О том, как буду возвращаться обратно, не думала. Я собиралась связать Фомину и притащить ее в милицию хоть волоком.

Глава 4

Кирилл Поздняков жил в двухэтажном каменном бараке, по диагонали почти перечеркнувшим огромный двор-колодец. Облупленные стены старых строений нависали над узкой вытянутой коробкой барака, детские голоса бились о них и отдавались гулким эхом.

Пятачок небольшой площадки с ржавыми качелями и турниками окружали скромные чахлые кустики. На пятачке резвилось несколько малышей, за ними приглядывала сонная бабулька, непосредственно в кустах обосновалась пара алкашей с бутылкой водки и полуторалитровым пивом «Балтика» — медовое.

Я стояла у подъездного окна одной из стен колодца и сверху оглядывала прилегающую к бараку территорию. Никакой сверхизощренной пакости я не ожидала, в Питере разыскивали Алиску, а не Надю Боткину. Перепутать длинную худую Фому и меня — Дюймовочку в стадии средней спелости — не получится даже при богатом воображении. Но настораживало закрытое окно студии Кира. Летом Поздняков окон не закрывал никогда. Даже если уезжал на сутки или двое.

Может быть, они уже отчалили до Амстердаму?

Вряд ли.

Придется справиться у мультигномов.

Еще раз окинув взглядом площадку, я вздохнула — и почему люди не летают, как птицы?! Сейчас бы на бреющем до окошек, да лишь одним глазком…

Бабульки можно было не опасаться. Она боролась с зевотой и криками разгоняла детей и собственную дремоту.

Алкаши за пятнадцать минут ни разу не приложились к бутылке. Потом накапали в пластмассовые стаканчики несерьезную детскую дозу, грамм по тридцать, не чокаясь, выпили и вяло зажевали редисом. Оживленной беседы у них так и не вышло. Или похмеляются бедолаги, или «оттуда».

Или у меня начинается паранойя.

Но то, что пьяницы сидели аккурат напротив единственного входа в барак, настораживало. В грязноватом неустроенном дворе хватало укромных мест. Более подходящих для распития и вдалеке от детских криков и недовольно косящейся няньки.

Но. Я сидела в запертой московской квартире, пила по-черному и на звонки не отзывалась. Так что… рискнуть можно.

Пару лет назад друзья Кира при его помощи купили под офис две квартиры барака на первом этаже. Ребята занимались компьютерной анимацией, рекламой, клипами, заставками и обзывались мультигномами. Поздняков иногда перебивался у них работой.

Двор-колодец порой пребывал в столь диком запустении — иногда забывали вывезти отходы, чаще в мусоре рылись собаки и бомжи, растаскивая кости и пакеты по всем углам, — что фирмачам ничего не оставалось, как прорубить на месте окна дверь и сделать отдельный вход под кокетливый стальным козырьком. Теперь гномы принимали посетителей, приходящих не через загаженный, воняющий щами подъезд, а напрямую с улицы.

Но дверь одной из квартир замуровывать не стали. Поставили железную, без замков и ручек со стороны коридора, и бегали к Позднякову на перекур, выпить водки и оттянуться.

Двор-колодец насквозь прошивала тропинка от одной арки до другой. Грязноватая, с невысыхающими лужами дорожка огибала барак, встречалась с дырой единственного подъезда барака и бежала дальше, в такой же каменный колодец. Крыльцо фирмачей уютно устроилось с тыльной стороны поздняковского домишки.

Я обогнула квартал, замаскировалась очками и кепкой бейсболкой, прошмыгнула под вывеску «Мультигномы — добро пожаловать» и попала в прохладный холл студии.

Вахты у гномов не было. Секретарши, которая должна была встретить посетительницу любезной улыбкой, тоже. Но в пепельнице на ее столе дымилась тонкая сигаретка, а это значит — скоро девица вернется.

Раскланиваться с секретаршей не было никакого желания. Я уверенно толкнула дверь в соседний кабинет и подошла к щуплому пареньку, уставившемуся на монитор с таким недоумением, словно там не логотип ООО «Сказочный отдых» высветился, а обещание конца света.

— Привет, Пашуля, — поздоровалась я. Пашуля кивнул, не оборачиваясь, пригладил длинные сальные патлы и пробормотал:

— Завис, скотина.

— Не ругай технику, она обидчива, — попросила я.

Парень наконец отвлекся от монитора, бросил на меня тоскливый взгляд и прищурился, вспоминая. Пришлось определиться.

— Надя. Боткина. Фома была?

— Угу. — И вдруг — Надюха! Ерш: твою медь! Какими судьбами?!

— Пулковско-домодедовскими, — отшутилась я и повторила: — Фома была?

— Была… вроде…

— Когда?

— Ну-у-у… не помню… А вы что, потерялись?

— Вроде того. Я пройду к Киру?

— Валяй, — Пашуля дотянулся до кнопки, отпирающей дверь в подъезд. — И скажи Киру, есть работка. — И уже вслед: — Пусть поторопится! Заказ срочный.

Осторожно выскользнув в длинный темный коридор, я прокралась до лестницы на второй этаж и, морщась от скрипа деревянных ступеней, поднялась к квартире художника Позднякова.

Звонка у Кира не было никогда. Друзья барабанили в дверь «Спартак»-чемпион!»; соседи открывали пинком и матом; почтальоны, врачи и сантехники к богеме не наведывались.

Нажав на дверь плечом и почувствовав, что она не заперта, я нисколько не удивилась. Поздняков ключи терял и раздаривал быстрее, чем слесарь выпиливал новые.

В нос ударила непередаваемая смесь запахов — краски, немытых ног и пепельниц, прокисшей закуски и старых пододеяльников. Судя по ароматам, ставшим более насыщенными с прошлого года, аккуратную даму сердца Поздняков так и не завел.

А зря. Я на это надеялась. Не дай бог, Кир еще и без денег сидит. Тогда примет Алиску, как бездомный мать Терезу, станет на колени и будет лить слезы благодарности.

Придется связывать обоих. Позднякова приковывать к батарее, Фомину в спеленутом виде тащить в милицию…

Кирилл Поздняков лежал у закрытого, зашторенного окна. Всегда бледное лицо художника встало совершенно белым, в синеву. Остекленевшие глаза удивленно таращились в угол на мольберт, снизу, из-под головы, натекла огромная лужа крови.

Запах крови перебил все остальные. Он душил своей густотой и, казалось, проникал сквозь поры, пропитывая мое скользкое от пота тело.

Я почти задохнулась. И, теряя сознание, рухнула на косяк, задела плечом дверь, она раскрылась, и я чуть не вывалилась обратно в коридор. Но устояла.

Осторожно прикрыв тяжелую скрипучую дверь, я села перед ней на корточки и оглядела студию. Сосредоточенно, отстраненно.

Большое, почти квадратное помещение без прихожей и перегородок. Фантастический бардак. Два окна. Оба закрыты и не пускают солнце в комнату на труп. У левого, под самым подоконником, лежит мертвый Кир; у правого кухонный стол, вплотную придвинутый к двухконфорочной плите. На столе початая бутылка «Совиньона», пачка «Вог» с ментолом, помада и пудреница моей подруги.

Алиса здесь была. Но провалилась в Зазеркалье, оставив мертвого друга, помаду, пудреницу и пачку «Вог» с ментолом.

Став на цыпочки, я подошла к Киру и дотронулась до его руки. Она была чуть теплой и неприятной. Согнувшись, я с трудом удержала позывы рвоты.

Шевелить тело мне не хотелось. Но, и не переворачивая голову художника, можно было догадаться, что здесь произошло. Чугунный край батареи, торчащий из-под подоконника, был измазан кровью. Поздняков ударился виском о железо, проломил голову и умер.

На этом догадки закончились, а вопросы размножились в спринтерском темпе.

Как погиб Кир, споткнулся случайно или его толкнули? Присутствовала при этом Алиса?

Приезжая к Киру, она всегда ставила сумку в угол за стопку холстов в подрамниках и листы картона. Заглянув в узкую щель, сумки я не нашла.

Торбу с деньгами взяла, а дорогую, любовно выбранную косметику оставила? К тону помады Алиса подходила с большей ответственностью, чем иная мать к дитю…

Но придется оставить размышления на потом и удирать. Тем же путем.

А что сказать Пашуле?! Мультигномы чокнутся всем составом и заложат московскую студентку, как не фиг делать!

Идти через улицу, мимо «алкашей»? Нет. Светиться нельзя категорически.

Я стояла у двери поздняковской квартиры и скулила от отчаяния. Выбор пути отхода давался тяжелей битвы над теоремой Ферма. Ситуация, как и теория чисел, предложенная французом, не имела положительного решения.

Куда?!

Впрочем… перед гномами я уже засветилась, придется идти к Паше и пугать его правдой, до икоты.

После стука в железную дверь мелодии «Спартак»-чемпион!» мне открыли. Я вошла в Пашулин кабинет и, заикаясь, пробормотала:

— Паша, Кир погиб.

Парень развернулся вместе со стулом:

— Как?!

— Головой о батарею ударился…

— Когда?

— Уже чуть теплый.

Паша слепо и механически нашарил «Мальборо», прикурил и откинулся на стуле. «Совсем мальчишка», — подумала я и принялась скулить:

— Милицию вызовешь… обо мне не говори… я на один день приехала, завтра на работу. — И тут же нагнала на парня страху: — У Кира трава, колеса, еще какая гадость есть?