Помоги проекту - поделись книгой:
Михаил Елисеев
Скифы. «Непобедимые и легендарные»
От автора
Когда начинается разговор о скифах, то первое, что приходит на ум, — не достижения этого народа в искусстве и хозяйственной деятельности, а такие понятия, как «скифская война» и «малая война». Народ скифов долгое время оставался непобедим, и даже такие великие цари и полководцы, как персидские владыки Кир II и Дарий I, а также Александр Македонский, ничего не смогли с ними сделать. Их военные предприятия против скифов закончились в лучшем случае безрезультатно, а в худшем стоили жизни. И только грозному Митридату Евпатору, царю Понта удалось их подчинить своей воле, но произошло это тогда, когда наступил закат скифской эпохи. Внезапные нападения и стремительные отступления, заманивание врага в глубину своей территории и изматывание его войск, грамотное использование географических и климатических условий, а затем, когда противник ослаблен, атака всеми силами и сокрушительный разгром — вот главные элементы боевой тактики этого народа. И так исторически сложилось, что когда сами скифы канули в Лету, их боевые традиции остались жить, и не просто жить, а оказывать существенное влияние на ход мировой истории. И именно русские люди стали наследниками их боевой славы.
На Западе капиталисты очень любят называть нас скифами — дескать, варвары, чего с них взять! Но, на мой взгляд, таким сравнением можно только гордиться — в те времена, когда слава скифских воителей гремела по всему миру, а их золотых дел мастера создавали величайшие произведения искусства, германские племена действительно жили во мраке варварства, удивляя мир разве только своей кровожадностью. Да и в дальнейшем сравнение будет не в пользу последних — уничтожив Западную Римскую империю, германцы погрузили Европу в такую тьму разрухи и невежества, в которой она пребывала до тех пор, пока не наступил Ренессанс. Но речь не о них, а о боевой тактике скифов, которая тем же самым пришельцам с Запада на нашу землю испортила немало крови.
Первое историческое упоминание о том, как наши предки вели «малую войну», относится к страшной зиме 1237/38 года, когда монгольская орда огнем и мечом проходила по землям Северо-Восточной Руси. Рязанский воевода Евпатий Коловрат со своим отрядом нанес ряд стремительных ударов по монгольским войскам, отступая в труднодоступные леса при приближении крупных вражеских сил. Кружа вокруг орды, он выбирал момент для решающего удара по врагу, избрав своей целью не мелкую дичь, а самого Батыя, понимая, что в случае гибели предводителя вторжение может захлебнуться. И когда, на его взгляд, подходящий момент наступил, лихой воевода ударил по врагу — да так ударил, что насильника и грабителя спасло лишь огромное численное преимущество. За малым не прорвался русский богатырь до злодея, а то бы спозналась толстая ханская шея с русской сталью. И не один Коловрат был тогда такой на Руси, многие уходили в леса, откуда нападали на растекшиеся по стране отряды степных варваров.
Вот с тех пор, можно сказать, и повелось — пусть враг силен и коварен, но мы из леса его все равно достанем! Однако самым ярким примером того, как русские люди, подобно скифам, уничтожили вражеское нашествие, стала Отечественная война 1812 года. Спору нет, Наполеон Бонапарт гениальный политический деятель, но вот его полководческие дарования, на мой взгляд, мягко говоря, преувеличены. Весь его план кампании против России выглядит настолько сумбурным и бестолковым, что иногда создается впечатление — а был ли он вообще? Или Великий Корсиканец был верен себе — сначала вторгнемся, а там видно будет? Сомнений в том, что Бонапарт хорошо знал историю, быть не может, но вот те ее страницы, которые были посвящены войнам скифов, он явно пролистал. Иначе бы знал, какую роль в войне могут сыграть громадные территории, куда при желании можно отступить или где вполне реально уклоняться от ненужного тебе сражения. Хотя чего с него взять, где он такие необъятные государства найдет в своей Европе, там ни в одной стране такого отступления себе позволить нельзя, враг сразу же под стенами столицы окажется! Значит, в новинку все это ему оказалось, не был захватчик к этому готов, за что и поплатился.
Да и с «малой», т. е. партизанской войной он умудрился дважды наступить на одни и те же грабли. Ведь уже столкнулся в Испании с народной войной — гверильей, знал что это такое и как могут действовать партизаны, но нет, выводов, судя по всему, никаких не сделал, наверное, опять понадеялся на свое знаменитое «там видно будет». А вот шотландец Барклай историю знал лучше Наполеона Бонапарта, и простая истина о том, что чем дальше армия уходит от своих баз, тем она слабее становится, была ему известна. Зато гениальный ум Великого Корсиканца эту страшную военную тайну постичь до войны с Россией не смог, а когда до нее дошел, то было уже поздно. А русские вели боевые действия в лучших традициях своих далеких предков — заманивали врага в глубь своей территории, тем самым ослабляя его силы, лишали на всем пути запасов продовольствия, применяя тактику выжженной земли, и наконец, стали изводить нападениями регулярных летучих отрядов, почин которых подхватили крестьяне с территорий, занятых врагом. Вот бы здесь завоевателю и задуматься, покопаться в своей памяти и вспомнить — а к чему подобное начало приводит? Но нет, не задумался, а продолжал переть дальше, стремясь настигнуть ускользавшую от него на необъятных просторах своей страны русскую армию. И не понимал того, что с каждой пройденной верстой его войска становятся слабее, а у противника сильнее и что так теперь будет постоянно. А вот раскрыть бы злодею том Геродота да внимательно прочитать четвертую книгу его «Истории» — глядишь, и открылись бы глаза на происходящее, осознал бы, что вокруг творится, и стал бы действовать по-другому.
А при Бородино уже сражались практически равные по численности армии — на бескрайних просторах России растворилась большая часть из 600 000 тысяч солдат Бонапарта, и те 135 000, которые вступили в бой, явно не были свидетельством его гениальности. Понесенные французами в битве потери оказались для них смертельными — вот тут бы гению снова подумать, как дальше быть, не пора ли уходить из России-матушки подобру-поздорову, поразмышлять о том, как ему в Подмосковье свою европейскую армию пополнять. Но опять не задумался, примеры из истории на память не пришли, а потому сделал шаг вперед и занял Москву. Но мало того, что он ее занял и получил грандиозный пожар, уничтоживший все запасы, на которые агрессор рассчитывал, — «военный гений» умудрился потерять из виду армию врага и пребывал в счастливом неведении относительно ее состояния и местонахождения до тех пор, пока русские сами не соизволили объявиться. Конечно, можно сказать, что в русских лесах и вражескую армию найти мудрено, но тогда для чего существует разведка? Или Наполеон в Россию с собой ни одного агента тайного не взял? Или войсковой разведки при его армии не было, а если и была, то только тем и занималась, что кур по деревням отлавливала? И пока он сидел в сожженной Москве, дурил «международное сообщество» лживыми бюллетенями о своих успехах и ожидал послов с мирными инициативами, «малая война» приняла поистине катастрофические для французов размеры. Наверное, когда, словно жемчуг на нитку, нанизываешь на свою шпагу захваченные столицы, это и приятно, но воевать в первую очередь надо с армиями, а не с отдельно взятыми городами, пусть они даже и являются сердцем страны. Александр Великий, перед чьим военным гением преклонялся Корсиканец, никогда себе подобных вольностей не позволял, для него главной целью всегда было вражеское войско, а уж захват городов являлся следствием победы в сражении. Неистовый Македонец всегда стремился довести победу до логического конца, добить врага на поле боя, гнать его, пока есть силы, а уж потом все остальное… Но чтобы потерять из виду в разгар войны вражескую армию и не знать о ней ровным счетом ничего — случай, наверное, уникальный. А на Западе все кричат — военный гений!
Хотя теперь и Бонапарт стал думать о том, как бы ему выбраться из ситуации, в которую он при помощи русских полководцев себя загнал. И подумав, решил смириться с неизбежным, направил Кутузову послов, всем своим видом показывая, что делает великое одолжение. Но русский главнокомандующий был мудр, историю тоже знал лучше Великого Корсиканца, а еще очень хорошо знал географические и климатические особенности своей страны. А потому и выводы мог делать соответствующие, и предугадать наперед весь дальнейший ход событий. Потому и выпроводил светлейший французского посла обратно, жаль только, что по примеру скифов не вручил ему Михаил Илларионович каких-либо даров для императора, чтобы со скрытым смыслом были, вроде птицы, мыши, лягушки и пяти стрел — пусть гений мозгами поработает да интеллектом блеснет, отгадывая, что бы это значило. Хотя вместо стрел мог и пуль насыпать.
А потом началось отступление, как две капли воды похожее на бегство армии персидского царя Дария I из скифских земель. У захватчиков земля горела под ногами, их армия таяла с каждым днем, «малая война» бушевала по всему пути отступления, а русская армия шла рядом, и Кутузов, как когда-то царь скифов Иданфирс, в бой с врагами вступать не спешил. Только вот Дарий, в отличие от своего европейского коллеги, персидских воинов не бросил на произвол судьбы, и пусть с огромными потерями, но вывел их из смертельной ловушки. А военный гений оставил своих солдат на вражеской территории и укатил в Париж — ему было не привыкать, он и в Египте так же поступил. В дальнейшем, когда будем подробно разбирать скифский поход Дария, то сходство между этими двумя столь далекими по времени военными кампаниями можно будет увидеть невооруженным глазом.
Но столь сильны были в русской памяти ассоциации со «скифской войной», что случилось невероятное — когда сразу после Великой Отечественной войны объясняли, почему немцы оказались у ворот Москвы, некоторые ученые мужи всерьез писали о том, что товарищ Сталин сознательно заманил врага под стены Кремля, где и нанес победный удар. Естественно, предварительно измотав и обескровив противника.
И в заключение хотелось бы отметить вот что: цель данной работы была вполне конкретная — показать те войны и битвы, в которых стратегия и тактика скифов проявилась особенно ярко. Тому, кто хочет подробно узнать о повседневной жизни, обычаях и истории этого великого народа, есть смысл прочитать книгу С. В. Алексеева и А. А. Инкова «Скифы: исчезнувшие владыки степей» — там все описано ясно и доступно. А что касается данной работы, то в некоторых главах мне показалось необходимым более подробно рассказать о тех царях и полководцах, которые воевали со скифами, и дать краткое описание вооружения и тактики их армий. Это было сделано для того, чтобы стало более понятно, с кем же пришлось иметь дело легендарному народу и почему их победы произвели столь яркое впечатление на современников и потомков.
Кто рассказал потомкам о скифах
Наиболее полную информацию о жизни, обычаях и истории скифов мы получили от двух античных авторов — Геродота из Галикарнаса (484–425 до н. э.) и Марка Юниана Юстина (III в. н. э.). Город Галикарнас (Бодрум), основанный дорийцами в Малой Азии, был родиной «отца истории», там и в наши дни, у северной стены замка Святого Петра, стоит ему памятник — Великий грек изваян в полный рост и сжимает в руке свиток. Геродот вел активную политическую жизнь, был изгнан из города, некоторое время жил на острове Самос, а затем отправился путешествовать по миру. Он побывал в Египте, Ассирии, Вавилоне, Малой Азии, Северном Причерноморье, Фракии, исколесил Балканский полуостров от Пелопоннеса до Македонии. Одновременно он начинает работу над своей «Историей», потому что когда примерно в 446 г. до н. э. он появляется в Афинах, то уже читает отрывки из нее гражданам города. Но его неугомонная натура не может усидеть на месте, и в 444 г. до н. э. он отправляется в Южную Италию, где принимает участие в основании колонии Фурии.
Труд Геродота «История» является не просто хроникой изложения исторических событий, в нем приведена масса сведений по географии, этнографии, рассматриваются многие мифологические события. Его «История» как бы подразделяется на две части — в первой рассказывается об истории и географии стран Малой Азии, Ближнего Востока и Северного Причерноморья, а также история возвышения персидских царей. Вторая же половина труда посвящена изложению Греко-персидских войн, от Марафона до битвы при Платеях. Рассказ о Скифии он помещает в четвертой книге под названием «Мельпомена» и рассказывает об обычаях, верованиях и быте этого народа в контексте похода персидского царя Дария I. Любопытен сам подход историка к теме скифов — невзирая на оголтелый национализм своих соотечественников, к этому народу он старается подойти более-менее объективно, выделяя его на фоне остальных «варваров».
Другой важный источник — это Марк Юниан Юстин, римский историк, автор извлечения из не дошедшего до нас обширного исторического труда в 44 книгах более раннего римского историка I века Помпея Трога, под заглавием «История Филиппа» («Historiae Philippicae»). Это сочинение посвящено отцу Александра, македонскому царю Филиппу. Извлечение Юстина содержит обзор всемирной истории, но основное внимание он уделяет македонской, от мифических времен до I века до н. э. Повествование Юстина отличается простотой и доступностью изложения, заключает в себе много интересного, но не следует тщательной хронологической последовательности событий. Юстин, подвергнув труд Помпея Трога основательной переработке, подобно Плутарху, заостряет главное внимание на описании наиболее занимательных и поучительных фактов, часто недостоверных, но передающих колорит эпохи. Ценность этой работы трудно переоценить, т. к. она доносит уникальную информацию, которую невозможно найти у других авторов. И что для нас самое главное, он также уделяет внимание скифам и именно у него мы находим те ценнейшие сведения, о которых Геродот не знал или не нашел нужным упомянуть. Это прежде всего касается похода Кира Великого против «азиатских» скифов, когда автор дает четкую привязку к местности, где состоялось последнее сражение легендарного завоевателя. Помимо этого, Юстин сообщает некоторые факты из их древней истории, например, он донес до нас версию Помпея Трога о большей древности скифов по отношению к египтянам, назвал имена первых скифских царей и указал на связанные с ними исторические события.
Также сведения о скифах есть в сочинении римского историка Орозия Павла (380–420 н. э.) «История против язычников в 7 книгах», которое охватывает события с древнейших времен до 417 г. н. э. Но дело в том, что при написании своего произведения историк пользовался как источником работой Юстина, и его сведения во многом дублируют сообщения из «Истории Филиппа».
Ценнейшие известия о географии и истории Северного Причерноморья находятся в работе греческого историка и географа Страбона (64–24 до н. э.). Его «История» до наших дней не дошла, а вот «География» в 17 книгах сохранилась почти полностью. Сам ученый был родом из Амасьи, города, где проживали цари Понта, а его родственники входили в ближайшее окружение последнего великого эллинистического правителя — Митридата VI Евпатора. Во время войн царя с Римом один из предков географа перебежал на их сторону, и в итоге он сам и его потомки имели римское гражданство. Для изучения скифов интерес представляет VII книга его «Географии» (Истр, Германия, Таврика, Скифия), где ученый рассказывает о Тавриде и окружающих ее народах. Помимо географических и этнографических данных, в разделе встречаются и исторические сведения, которые отсутствуют в других источниках — например, о походах понтийского стратега Диофанта против скифов.
Подробные сведения о войне скифов с Александром Македонским мы находим у двух римских историков — Арриана и Курция Руфа. Это тот самый Арриан, который написал «Анабасис Александра» и был римским наместником в Каппадокии в 131–137 гг. н. э., зарекомендовав себя грамотным полководцем и разумным администратором. Родился Луций Флавий Арриан, древнеримский историк и географ, между 87 и 90 годами, умер между 169 и 180 годами н. э. Уроженец города Никомедия в Малой Азии (Измит), он занимал ряд высших должностей в Римской империи. Арриан написал исторические трактаты, например, об Индии, о жизни и походах Александра Македонского; любитель псовой охоты, он написал книгу «Об охоте». Но для нас представляет интерес книга четвертая «Анабасиса Александра», в которой автор рассказывает о сражении на реке Яксарт, где македонский базилевс сразился со скифами в открытом бою, а также описание битвы на берегах реки Политимет, где согдийский полководец Спитамен, командуя союзными отрядами скифов, наголову разгромил македонское войско. Несомненный интерес по интересующей теме представляют еще две его работы — «Тактика» (Тактическое искусство) и «Диспозиция против аланов».
Прекрасно дополняет сведения, которые сообщает Арриан, работа римского историка I в. н. э. Квинта Курция Руфа «История Александра Великого Македонского». «История» была написана в 10 томах, а сохранились тома III–X. Две первые книги, в которых, предположительно, излагались события от воцарения Александра до его похода в глубь Малой Азии, утрачены. Нас же интересует книга VII, в которой описывается Среднеазиатский поход Великого Македонца. В отличие от Арриана, Курций Руф приводит сведения не только о самих боевых действиях, а рассказывает о тактике скифов, некоторых их обычаях, и также сообщает такие подробности их противостояния с македонцами, о которых не упоминает Арриан. Правда, иногда он ошибается и путается в событиях, но при сопоставлении его работы с трудом Арриана мы получаем довольно ясную картину происходившего.
Сообщения о противостоянии «европейских» и «азиатских» скифов с армиями персидских царей Кира Великого и Дария I есть в «Военных хитростях» Полиена — уроженца Македонии, который делал карьеру адвоката в Риме в царствование Марка Аврелия. Это сочинение представляет не только образцы военных хитростей, но также известных исторических случаев из военной и политической истории Древнего мира. Сведения, приводимые Полиеном, очевидно, собраны автором из самых разных, не дошедших до нас источников и потому представляют большой интерес — примером может служить история о сарматском набеге на резиденцию скифского царя.
Определенную ценность представляет сочинение греческого писателя-сатирика Лукиана из сирийского города Самосаты (120–180 н. э.) «Токсарид или дружба». Хорошо образованный, практиковавший адвокатом в Антиохии на Оронте и много путешествовавший, Лукиан изучал право в Афинах, а в зрелые годы стал прокуратором Египта. Наследие Лукиана довольно обширно и включает философские диалоги, сатиры, биографии и романы приключений и путешествий. Автор смело и едко высмеивает как уходившее язычество, так и наступающее на него христианство, а также откровенно потешается над мифологическими образами. В «Токсариде», построенном в форме диалога и состоящем из двух циклов, рассказывается о подвигах во имя дружбы. Первый цикл посвящен грекам, второй — скифам, и по своему характеру он гораздо более мрачный и трагический, чем первый. Но он интересен тем, что автор пытается показать скифов как людей, ничем по своей сути не отличавшихся от «просвещенных» эллинов, а в некоторых случаях даже превосходящих своих более цивилизованных собратьев. Лукиан показывает также страшные картины нашествия сарматов на исконные земли скифов и тот отчаянный отпор, который они давали захватчикам. Таким образом, можно сделать вывод о том, что история скифов довольно неплохо освещена в античной традиции, и им повезло в этом отношении гораздо больше, чем некоторым другим народам.
Кровавый пролог
Тактика и вооружение
Самое интересное, что просвещенные греки, очень нетерпимо относившиеся к варварам вообще и испытывающие к ним неприкрытое презрение, проявляли снисходительность именно к скифам — факт сам по себе довольно примечательный. Писавший историю Александра Великого, римский историк Курций Руф активно использовал греческие источники и оставил довольно любопытное замечание об этом кочевом народе. «
Если исходить из работ античных историков, то территория, которую они называют Скифией, занимала огромные пространства — степи от нижнего течения Дуная, Северного Причерноморья, Крыма и Дона, далее на восток. А там, на территории современных Казахстана, Туркестана и Узбекистана, обитали племена скифов, которых азиатские народы, в частности персы, называли саками. Историки античности называли их «азиатскими скифами», а вот те же персы скифов, живших в европейской части, называли «заморскими». Курций Руф дает приблизительное описание Скифии в тех пределах, какой она представлялась людям той эпохи, всячески подчеркивая идентичность как «европейских» так и «азиатских» скифов. «
Геродот пишет, что скифы, которые проживали в европейской части, называли себя «сколоты» и были разделены на несколько племен — паралаты, авхаты, траспии и катиары. Из его же сообщения мы видим, что главенствующее положение занимали племена «царских скифов», чьи владения находились восточнее остальных — в крымских и донских степях. Племена скифов кочевали вплоть до Борисфена (Днепра), а на его правом берегу жили племена каллипидов, алазонов и скифов-пахарей, которые в отличие от своих кочевых сородичей занимались земледелием, на что и указал греческий историк. «
Когда заходит речь о скифских воинах, то перед глазами сразу же появляется конный лучник, который, развернувшись в седле, поражает стрелой противника — «скифский выстрел» так поражал воображение современников, что они недаром дали ему такое название. Лук всегда был главным оружием этого народа, и именно благодаря ему были одержаны все знаменитые скифские победы. Самым распространенным был короткий лук, 70–80 см в длину, эффективное поражение цели достигало 40 м, а максимальная дальность стрельбы около 120 м. Но помимо коротких луков, скифы использовали и длинные луки, около 127 см — в пользу этого утверждения говорит то, что сами стрелы были разной длинны. Е. В. Черненко, в своей книге «Скифские лучники», указывал, что «
«
Панцири всадников тяжелой кавалерии подразделялись на два вида — пластинчатые и напоминающие кирасы. Пластинчатые доспехи изготавливались из кожи, которая укреплялась рядами наложенных пластин из кости, бронзы и железа. Что характерно, количество бронзовых панцирей было невелико, большую часть делали из железа, которое стало главным материалом для изготовления пластин, которые вырезались из металла ножницами или вырубались зубилом. Для украшения часть железных пластин покрывали золотом, бронзовые же тщательно полировали, создавая иллюзию, что доспехи позолочены. Е. В. Черненко отмечал, что «
Но кроме защитных функций у подобных доспехов должно было быть еще одно немаловажное качество — поскольку все скифы были прирожденными стрелками из лука, то и панцирь не должен был сковывать их движения. Стрельба из лука требует достаточной подвижности, и подобный пластинчатый доспех ее обеспечивал, хотя большое количество панцирей изготавливалось с длинными рукавами. Одним словом, надежно и практично.
Шлемы скифы изготавливали из бронзы: они были простыми, полукруглой формы и с вырезом для лица — но наряду с коваными встречаются и набранные из чешуи и пластин. В дальнейшем среди скифов получают широкое распространение шлемы других народов, в частности греков и фракийцев — аттические, халкидские и коринфские, которые завозились к ним от соседей. Простые воины позволить себе подобной роскоши не могли, а вот аристократам это было вполне по средствам, что и подтвердили многочисленные археологические находки.
Теперь о другом важнейшем элементе защиты — щитах. Они изготавливались из дерева, но были и сплетенные из лозы, наподобие тех, которые использовали персы. Щиты обшивались толстой кожей, но встречались и такие, поверхность которых покрывали сплошной бронзовой или железной пластиной. Был и особый род щитов — щиты с панцирным покрытием, поверхность которых была защищена металлическими пластинами или железной чешуей. Таким образом, мы видим, что скифы обладали прекрасно вооруженной и защищенной тяжелой кавалерией — другое дело, что она не являлась достаточно многочисленной по сравнению с легковооруженными наездниками.
А теперь несколько слов о знаменах — какая же армия без знамен? К счастью, до наших дней дошли трактаты военачальника и историка Флавия Арриана — «Тактика» (Тактическое искусство)» и «Диспозиция против аланов», в которых он рассказывает об общественном строе и боевом искусстве народов Причерноморья. Вот он-то и оставил подробное описание знамен, под которыми сражались скифы: «
Ну и, наконец, о пехоте — без нее ни одна армия мира не может вести боевые действия, какой бы тактики и стратегии она ни придерживалась. У скифов она первоначально выполняла явно вспомогательную роль, но со временем ее значение постепенно возрастало — судя по всему, во время войн с Митридатом скифы пытались использовать ее в борьбе с фалангой, одной конницей против этого строя воевать сложно, хотя и возможно. К тому же в связи со строительством в это время большого количества фортификационных сооружений и перехода к обороне от вторжений сарматов скифским вождям приходилось волей-неволей заботиться о создании боеспособной пехоты. Блестящую характеристику этого рода войск у скифов дал Е. В. Черненко: «
«
Очень точно охарактеризовал сущность скифской стратегии Геродот: «
О воинских традициях этого народа блестяще написал Геродот, и есть смысл его процитировать: «
Походы в Азию
Вторжение скифских племен в Северное Причерноморье и изгнание правивших там долгое время киммерийцев явилось прологом к их нашествию в Азию. Именно с этого времени — VIII в. до н. э. — они становятся известны в Древнем мире как грозная военная сила, с которой необходимо считаться правителям соседних держав. Вторжение киммерийцев в Малую Азию было вызвано тем, что, не сумев противостоять натиску скифских орд, они были вынуждены спасаться бегством на юг, сметая всех на своем пути — «
За все время существования этого царства скифы вели боевые действия против Мидии, Ассирии, Лидии и Нововавилонского царства, а как наемники они были востребованы по всему Ближнему Востоку и Малой Азии. Вступая поочередно в союз с ведущими державами региона, скифы развили бурную внешнеполитическую деятельность, сражаясь где угодно и с кем угодно, а когда их союзники очень усиливались, они тут же заключали договор с недавними врагами и начинали громить бывших союзников. Примером подобной политики может служить то, что, воюя с Ассирийской державой, скифы в дальнейшем заключают с ней союз, направленный против киммерийцев и других ее соседей, а в дальнейшем начинают оказывать помощь мидянам, восставшим против ассирийского господства. В середине VII в. до н. э. скифы становятся ведущей военной силой в Азии, мидийский царь полностью послушен их воле и является союзником, а для Ассирии наступают последние дни. Под ударами скифских и мидийских войск военный разгром этого хищника становится свершившимся фактом, и вскоре эта держава исчезает с политической карты Древнего мира.
Но самим скифам этот крупный успех вышел боком — после гибели Ассирии необычайно усиливается Мидийское царство, чей правитель, талантливый военный и государственный деятель Киаксар, начинает тяготиться своей зависимостью от северных пришельцев. Вся его последующая деятельность будет направлена на освобождение от этой позорной зависимости и в итоге увенчается блестящим успехом. С этого времени роль скифов в политической жизни Малой Азии и Ближнего Востока резко снижается, упоминания о Скифском царстве в Закавказье исчезают из источников, а сами грозные воины, переполошившие весь Древний Восток, частично оседают в регионе, ассимилировавшись с местным населением. Другие начинают обратную миграцию в Северное Причерноморье и на Северный Кавказ, в южнорусские степи, где и образуется та самая легендарная Скифия, о которой нам известно из трудов античных авторов. Таким образом, деятельность скифов в Азии заканчивается в начале VI в. до н. э., и, вернувшись из дальних походов, они начинают создавать центр своего государства в низовьях Борисфена (Днепра). Для этого народа наступала новая эпоха.
Большой интерес представляют взаимоотношения скифов с величайшей державой Древнего Востока — Египтом, хотя сведения источников здесь довольно путаны и частично расходятся. Вот что об этом пишет «отец истории»: «
Прежде всего, надо определиться с именем царя Египта, который вступил в противостояние с кочевниками, и Геродот это имя указывает — Псамметих, царь 26-й династии, правивший в 664–610 гг. до н. э. Этот правитель был личностью выдающейся во всех отношениях, ему удалось после долгих лет раздробленности вновь объединить страну под единой властью, поднять экономику и создать мощную боеспособную армию, ядро которой составляли наемники из Ионической Греции. Исходя из сложившейся на Ближнем Востоке ситуации, когда рушилась власть Ассирии и устанавливались новые международные отношения, Псамметих начал военную экспансию в Палестине, где в итоге и столкнулся с пришедшими с севера кочевниками. Скифские отряды прорвались сквозь ассирийские земли и около 625 г. до н. э. вступили в соприкосновение с египетскими войсками.
А теперь о том, кто же такой царь Везосис, откуда он взялся и о его борьбе со скифами. Дело в том, что сей персонаж — личность мифическая, является плодом творчества позднеантичной римской историографии, кочуя из произведения в произведение. В наши дни считается, что Везосис — искаженное имя египетского фараона Сесостриса, но дело все в том, что и последний является такой же легендарной и мифической личностью. Сесострис — имя собирательное, ему приписываются вполне реальные деяния других исторических персонажей из египетской истории, но помимо этого он стал героем многих вымышленных сюжетов, например завоевания Европы и Персии египтянами. Реальным же прототипом Сесостриса был фараон Сенусерт III, правивший приблизительно аж в 1872–1853 гг. до н. э., из XII династии в эпоху Среднего царства, и не имевший к скифам абсолютно никакого отношения. Но вот если вместо всех этих легендарных имен правителей Египта поставить имя Псамметих, то нарисуется довольно ясная картина.
Из источников видно, что к войне с неизвестным врагом Египет был готов, ведь его армия не один год вела боевые действия в Палестине. Версия Геродота о том, что Псамметих решил без боя откупаться от скифов дарами, располагая сильнейшей армией в регионе, вряд ли состоятельна, к тому же на Египет явно шли не все скифские орды, оказавшиеся на Востоке. Да и в изложении Юстина события выглядят, мягко говоря, довольно странно: «
Пожалуй, первые, кто всерьез столкнулся со скифами и в полной мере оценил исходившую от них опасность, были мидийцы и Киаксар (Увахшатра), царь Мидии в 625–585 гг. до н. э. Этот правитель был действительно незаурядной личностью, прекрасным администратором и толковым военачальником, человеком, который вывел свою страну на ведущие позиции в Азии. Именно он провел реформу мидийской армии, которая раньше сражалась смешанной толпой — копейщики, лучники и кавалерия были разделены на отряды и стали действовать отдельно друг от друга. Наведя порядок в стране, он приступил к активной внешней политике и всей мощью своей державы обрушился на исконного врага — Ассирию. Нанеся неприятелю ряд чувствительных ударов, Киаксар на полях сражений разгромил ассирийские войска и подошел к ее столице — Ниневии, или, как ее называли, «логову львов». Однако помимо прочих причин, у Киаксара был повод для личной ненависти к ассирийцам — его отец Фраорт был разбит и погиб в бою с ними. Казалось, что наконец-то сбудутся самые смелые мечты мидийского царя и ненавистный вражеский город будет превращен в руины, но не тут то было! В самый разгар осады царь получил известие о том, что в пределы Мидии из-за Кавказских гор вторглись орды скифов под предводительством царя Мадия: «
Но не такой человек был мидийский царь, чтобы смириться с поражением, а потому он стал думать, как бы ему избавиться от чужаков. Но думай не думай, а пока мидийская армия не восстановит свою мощь, а разграбленная страна не оправится от вторжения, нечего и мечтать о реванше. А на все это требовались годы… Правда, Киаксар умел ждать, и пока скифы воевали везде и со всеми, он особо не высовывался, а сидел тихо и терпеливо копил силы, ожидая своего часа. И когда этот час пробил, он действовал смело и решительно.
Царский дворец в Экбатанах гудел от громких криков и победных кличей, сотни гостей пировали в главном зале, тусклый свет чадящих факелов освещал картину грандиозного пиршества, которое мидийский царь Киаксар устроил для своих скифских союзников. Вожди и цари кочевых племен, наводившие ужас на все окрестные народы, съехались в мидийскую столицу по приглашению друга и союзника Киаксара, чтобы после великого праздника, организованного в их честь, сообща решить, куда им теперь направить бег своих быстрых коней. Царь Мидии восседал на высоком троне, изредка притрагиваясь к кубку с вином, и внимательно следил за своими гостями. Черные тени метались по стенам дворца, вино из царских подвалов лилось рекой, слуги сбивались с ног, таская громадные блюда с кусками жареного мяса. Но высокие гости прибыли не одни — их сопровождали сотни телохранителей, а некоторых из вождей и тысячи воинов. Экбатаны не мог вместить всю эту орду, а потому за городскими стенами раскинули громадный лагерь — по царскому приказу туда сотнями гнали скот и катили телеги, набитые кувшинами с вином. Зарево тысяч костров озаряло черное мидийское небо, крики разгулявшихся воинов не давали уснуть жителям города. Впрочем, спать никто не хотел — в воздухе висело напряжение, словно в знойный, душный день перед сильной грозой. А пир не прекращался, все новые и новые кувшины вина тащили слуги захмелевшим гостям — оружие и боевые пояса скифские вожди свалили у стен, продолжая опорожнять свои кубки и хвастаться своими воинскими подвигами. Многие засыпали там же, где и пили, но внимания на них никто не обращал, каждый был увлечен вином и едой. Но все больше и больше гостей валилось на пол, постепенно затихали пьяные крики скифской знати, и в зале воцарилась тяжелая тишина. Сквозь стены дворца не были слышны шум и крики из скифского стана, лишь шаги слуг нарушали воцарившуюся зловещую тишину. По знаку царя один из них распахнул двери пиршественного зала, и один за другим в него стали входить мидийские воины. Многие из них были в пластинчатых доспехах, блики огня играли на остроконечных бронзовых шлемах, руки сжимали боевые топоры, палицы, мечи и кинжалы. Это были лучшие бойцы из личной охраны Киаксара, они не спеша расходились вдоль стен, становясь за спинами упившихся степняков. Когда царю доложили, что дворец полностью окружен и из него не выскочит даже мышь, мидийский царь махнул рукой — и бойня началась. Скифов резали быстро, кололи мечами, рубили топорами, палицами разбивали головы. Кровь хлынула на каменные плиты пола, смешиваясь с вином, десятки скифских вождей умерли, так и не поняв, что происходит. Никто не схватился за меч, никто не поднял копье, никто с боевым кличем не бросился на врагов — лишь хрипы умирающих и треск ломаемых костей слышались в зале. Скоро все было кончено, несколько сотен мертвых тел лежали в лужах крови в царском дворце Киаксара, а мидийские отряды уже окружили затихший скифский стан. И едва стал робко заниматься рассвет, как тысячи царских воинов, пеших и конных, бросились на спящих врагов, нанося им смертельные удары. Безоружных и пьяных скифов, грозных воинов, бывших ужасом Азии, рубили, кололи, топтали конями, уничтожая сотнями. Никто не смог вырваться из смертельного кольца, все легли на залитую кровью мидийскую землю. Взошедшее солнце осветило жуткую картину побоища, лучшие скифские воины, родовая знать, вожди и цари были уничтожены за одну ночь коварством Киаксара. Одним ударом он освободил Мидию от варваров, теперь они, оставшись без предводителей, не представляли для него опасности — и сейчас было самое время выступить с армией в поход и очистить страну от пришельцев с севера.
«
Что же касается Киаксара, то военное счастье отныне сопутствовало ему во всех военных предприятиях. В 614 г. до н. э. он вновь начал войну против Ассирии и взял штурмом ее древнюю столицу — Ашшур, который его войска сровняли с землей. Заключив союз с вавилонским царем Набопаласаром, он в 614 г. до н. э. вновь повел свою победоносную армию на Ниневию, которая в прошлый раз была спасена скифским вторжением. Но в этот раз все было иначе, никто ассирийцам на помощь не пришел, и объединенное мидийско-вавилонское войско взяло приступом город, перед которым веками трепетали народы Малой Азии и Ближнего Востока. Ниневию разрушили до основания, а население перебили — бывшая некогда великой державой, Ассирия перестала существовать. Ее территорию союзники разделили, а Киаксар продолжил свои походы — были завоеваны Элам и Урарту, а в 590 г. до н. э. мидийская армия вторглась в Малую Азию и открыла боевые действия против Лидийского царства. Борьба продолжалась пять лет и закончилась заключением мира между воюющими сторонами — сын Киаксара, Астиаг (Иштувегу), взял в жены лидийскую царевну. В том же году Киаксар скончался.
Что же касается скифов, то теперь у них был к мидянам особый счет, и рано или поздно последним придется по ним платить. Греческие историки недаром называли персов мидянами, подчеркивая тем самым родство этих двух народов, а основатель державы Ахеменидов, Кир Великий, приходился Киаксару правнуком по материнской линии. Не случайно военное противостояние скифов и персов станет одним из интереснейших моментов античной истории, о коварной резне, учиненной мидянами, грозные степные воины будут помнить всегда. Но помнить о ней будут не только они — персидский царь Кир, прямой потомок Киаксара, тоже захочет одолеть скифов с помощью такой же хитрости, только это коварство выйдет боком ему самому — но об этом в следующей главе.
Голова Кира Великого
Почему персы пошли войной на скифов
Персидский царь Кир Великий (593–530 до н. э.), основатель династии Ахеменидов и создатель крупнейшей мировой империи, был самым выдающимся военным и политическим деятелем своего времени. Начав практически с ноля, будучи рядовым местным царьком племени, которое занимало подчиненное положение, он достиг невиданных высот, вызывая восхищение современников и потомков. Даже Александр Великий, для которого не существовало никаких авторитетов, кроме героев «Илиады», с уважением и восхищением относился к деяниям этого необыкновенного человека. А между тем жизненный и боевой путь Кира был очень непрост — но благодаря своей политической мудрости, талантам полководца, а также человеческим качествам он преодолел все преграды и стал величайшим правителем Древнего мира. По линии отца — Камбиза — он был вождем персидского племени пасаргадов, а вавилонские правители называли его царем Аншана — древнего эламского города, который Ахемениды захватили в VII в. до н. э.
Но дело в том, что в тот момент персы являлись вассалами мидийских правителей, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и прозябать бы Киру в безвестности, если бы не его родословная с материнской стороны. По линии матери — мидийской принцессы Манданы — он был правнуком легендарного царя мидян Киаксара, ибо отцом Манданы был не кто иной, как мидийский царь Астиаг, а потому, хотя и косвенно, Кир имел права на трон Мидии. Геродот прямо указал, что «
На тот момент, когда персидский правитель поднял вооруженный мятеж против своего деда Астиага (Иштувегу) в 553 году до н. э, Мидия была, пожалуй, самым могучим государством в регионе. Ядром мидийской армии была тяжелая конница, всадники которой, закованные в тяжелые чешуйчатые панцири, вооруженные копьями, палицами, боевыми топорами и луками, славились по всей Азии как непобедимые бойцы. Воины легкой кавалерии, вооруженные дротиками и луками, выполняли функции застрельщиков и разведчиков — защищены они были кожаными или холщовыми доспехами. Пехота по преимуществу была легковооруженной и мобильной, вооружена копьями, короткими мечами, луками и дротиками, а из защитного вооружения имела полотняные панцири и деревянные щиты, обтянутые кожей. За мидийской армией тянулся след из славных побед над некогда непобедимыми ассирийцами, и рассчитывать на легкую победу Киру не приходилось. Но вполне возможно, он никогда бы и не рискнул поднимать вооруженное восстание против мидийского господства, если бы не был твердо уверен в поддержке определенных кругов мидийской аристократии, недовольных тираническим правлением Астиага. Это в конечном итоге и решило исход борьбы, но до этого было три года яростных боевых действий, причем не раз персы находились на грани поражения. Эта борьба персов против Мидии очень подробно освещена у Геродота, но помимо прочего сведения о ней приводит и Ктесий Книдский, а также вавилонские хроники. В них четко зафиксировано, что решающую победу Кир одержал благодаря измене — «
В наибольшей степени военный талант персидского царя проявился во время войны с Лидией — могучим государством, расположенным на западе Малой Азии, которое обладало первоклассной армией. Лидийские цари тоже боролись за гегемонию на Востоке, и в какой-то степени именно они спровоцировали вооруженный конфликт, имея все основания рассчитывать на победу. Эти расчеты опирались в первую очередь на лидийскую армию — самую грозную военную силу в Анатолии. Как и у мидян, главной ударной силой лидийцев была тяжелая кавалерия, в которой служили местные аристократы и которой по праву гордились лидийские цари. Но помимо этого, царь Лидии Крез, начиная войну с Киром, располагал прекрасно подготовленной пехотой, куда, кроме лидийцев, входили и контингенты из городов Ионической Греции, которая находилась в зависимости от лидийских правителей. Крез опирался также на союз, который заключил с Египтом, Вавилоном и Спартой, но, понадеявшись на собственные силы, решил действовать в одиночку — это его и погубило. Вторгнувшись в принадлежавшую персам Каппадокию, он столкнулся с превосходящими силами Кира, но, рассчитывая на качественное превосходство своей армии, вступил с врагом в бой. Сражение не дало перевеса ни одной из сторон, а потому Кир решил отступить в Лидию, пополнить войска, дождаться помощи союзников и лишь на будущий год возобновить наступление. И здесь Крез допустил вторую ошибку — не ожидая подвоха, он распустил отдельные контингенты своих войск по домам, в частности пехотные отряды малоазийских греков. Кир же, который, как охотник на зверя, отслеживал каждое движение лидийского царя, сразу понял, какой уникальный шанс дает ему судьба, и блестяще им воспользовался. Его армия ринулась в погоню за Крезом, и когда последний уже находился в своей столице Сардах, то получил известие о вражеском вторжении. Правитель Лидии запаниковал, иначе ничем другим не объяснишь, что он решился на полевое сражение у городских стен, располагая столь незначительными силами и при минимальном наличии пехоты.
В своих действиях Крез был довольно предсказуем, делая ставку на атаку своей великолепной тяжелой кавалерии, а вот Кир, предполагая, что его лидийский коллега будет действовать по шаблону, поступил довольно необычно — против вражеских всадников он поставил отряды наездников и лучников на верблюдах, исходя из того, что незнакомый запах и необычный вид этих животных испугают вражеских лошадей. Понимая, сколь велики ставки в предстоящей битве, Кир отдал своим воинам категорический приказ не брать пленных, а сражаться до полной победы над врагом. Описание побоища, которое произошло под стенами Сард, сохранилось у Геродота, именно от него мы узнали все подробности лидийской трагедии. «
Покорение Вавилона — звездный час персидского царя, пик его военной и политической карьеры. Сама кампания была молниеносной — начавшись весной 539 года до н. э., она закончилась в октябре этого же года взятием Великого города. Кир вновь явил себя прекрасным мастером маневренной войны, разделив вражеские силы и вступив в бой тогда, когда ему это было выгодно. Сокрушив армию вавилонского царя, армия завоевателя осадила хорошо укрепленную столицу, но все кончилось неожиданно быстро — с помощью хитрости Кир овладел городом. По его приказу были отведены воды Евфрата, и ночью, по осушенному руслу, отряды персов проникли в город и распахнули городские ворота, впустив главные силы армии. После такого военного разгрома Вавилонское царство перестало существовать, и перед Киром замаячила новая цель, достойная того, чтобы он повел туда свои непобедимые войска, — Египет.
Поход персидского царя Кира Великого против скифов-массагетов выделяется на фоне его военных мероприятий не только своим неожиданным финалом, но и какой-то нелогичностью, не вписываясь в четкие планы его завоевательных кампаний. Даже Геродот не смог дать ему четкого объяснения, решив ограничиться какой-то невнятной фразой: «
О самих массагетах у Геродота вполне достаточно информации, но она есть и у других античных авторов, причем она не противоречит сведениям, которые сообщает уроженец Галикарнаса. Курций Руф, автор «Истории Александра Великого Македонского», считает их теми же самыми скифами, которые живут за Истром: «
В отличие от «европейских» скифов, которые имели очень тесные контакты с греческими колониями в Северном Причерноморье, их «азиатские» собратья таких связей не имели. Именно это имел в виду один из вождей саков, когда говорил Александру Великому: «
Я уже отмечал, что античные авторы разделяли скифов на «азиатских» и «европейских», а массагетов, которые проживали на территории Центральной Азии, называли еще саками или дахами. Историк Арриан, автор «Анабасиса Александра», прямо указывает, что «
А теперь о причинах, которые побудили Кира совершить поход на массагетов. Действительно, особой логики в нем на первый взгляд нет, куда предпочтительнее выглядит война с Египтом, но если скифский поход рассматривать в контексте Египетской кампании, то все встанет на свои места. Персидский царь собирался идти в долину Нила и соответственно уводил с собой наиболее боеспособные войска, ослабляя другие рубежи своей громадной державы, в том числе и северные. И конечно, его не могла не тревожить ситуация, когда кочевые племена смогут воспользоваться этим ослаблением и начать делать набеги из-за Окса на его земли. Поэтому Кир хотел пригрозить им вооруженной рукой, а если получится, то нанести им такой урон, чтобы надолго отбить охоту к разбойничьим набегам — было неизвестно, насколько долго затянутся боевые действия против Египта. Но был еще один момент, на который указал Геродот, когда писал о землях массагетов: «
Царицей массагетов тогда была Томирис, вдова покойного царя, и персидский владыка счел возможным вести с ней переговоры на предмет сватовства, надеясь получить без боя то, что хотел взять военной силой. Но трюк не удался, и Геродот прямо указывает, что отказ от предложения Кира послужил поводом к войне: «
Огромная армия персов выступила на север и подошла к реке Окс, за которой лежали земли массагетов — Киру предстояло переправить свои войска на другой берег, а противодействие врага могло очень сильно осложнить это и привести к большим потерям. А вот тут некоторую путаницу вносит Геродот — реку, через которую предстояло переправиться персам, он называет Араксом, хотя из географического положения и сообщения Юстина однозначно следует, что это именно Окс — Амударья. По приказу персидского царя через реку стали строить понтонные мосты, а подступы к ним защитили деревянными башнями — чтобы не допустить их разрушения в случае вражеского нападения. Но переправе никто не мешал, и персидская армия благополучно вступила на северный берег Окса. У Геродота существует рассказ о том, как во время строительства мостов к Киру явилось посольство от Томирис с советом прекратить боевые действия, а в случае отказа она предлагала перейти «
Царь Кир против царицы Томирис
Персидская армия переходила через Окс. По наведенным мостам, отряд за отрядом, войска Кира Великого шли через реку и разворачивались в боевые порядки, опасаясь атаки массагетов. Хотя царица Томирис и обещала дать персам возможность спокойно переправиться, но Кир ей не доверял — и потому дозорные, стоявшие на боевых башнях, прикрывавших мост, до рези в глазах вглядывались в сторону пустыни. Но горизонт был чист, на огромной равнине не было заметно ни единого движения. Сам царь столкновения со скифами не боялся — за свою боевую жизнь Кир воевал с самыми разными народами и всегда выходил победителем, даже лидийская армия, бывшая лучшей армией в Малой Азии, не устояла против его бойцов. Ну а чем лучше скифы? Великий царь знал, что главная сила этих кочевников в их маневренности, и потому придумал, как он считал, довольно хитрый план, чтобы одним ударом покончить с ними. А войска шли и шли нескончаемым потоком, и казалось, что конца ему не будет. Наконец, закончив сосредоточение на северном берегу и убедившись, что армия готова к бою, Кир дал приказ выступать на север — по его расчетам, войска массагетов должны были находиться там. Ровно сутки он вел войско, а затем распорядился ставить лагерь — пришла пора приводить в действие царский план по разгрому неуловимых врагов.
По его приказу в лагере, словно на показ, были выставлены огромные запасы еды и вина, а также раскидано кое-что из вещей царя и его приближенных. Это должно было создать у скифских военачальников иллюзию того, что лагерь покинут в спешке и неожиданно, словно персы были в панике. Царские разъезды разъехались по равнине, в поисках скифских отрядов, которые, узнав о том, что Кир с войсками прекратил движение и остановился, тут же в немалом количестве ринулись к царской стоянке. Персидские наездники вступали в бой с всадниками массагетов, которых становилось все больше и больше, а сами незаметно отходили все ближе к своим позициям. Будучи очень опытным военачальником, Кир понимал, что по всем признакам где-то находятся главные силы скифов, и решил, что пришла пора действовать — под звуки боевых труб армия персов начала спешно сниматься с лагеря и быстро выдвигаться в сторону Окса, создавая у врага иллюзию трусливого бегства. И Томирис, и остальные скифские вожди клюнули на эту приманку, заглотнули наживку, которую им оставил Великий царь, не поняв его стратегического замысла. Треть войска массагетов под командованием сына царицы Спаргаписа ворвалась в оставленный вражеский лагерь и вместо того, чтобы продолжить преследование неприятеля, занялась грабежом, а потом, завладев оставленными запасами вина, массагеты банально перепились. Причем не просто выпили и поговорили у походных костров, а упились так, что одни замертво повалились на землю там, где и сидели, среди разбросанной добычи и остатков пиршества, а другие пустились в пляс вокруг костров. Ни о каких дозорах и караулах, выставленных на случай внезапного появления врага, и речи не было — некому и некого было ставить, ибо сам молодой предводитель войска спал в хмельном угаре, как и тысячи его воинов. Пламя костров летело к звездному небу, дикие выкрики пьяных кочевников оглашали равнину, и лишь когда над горизонтом появилась первая полоска зари, то возвратившиеся назад персы стали окружать массагетов. Никто не почуял опасности, никто не поднял тревоги, и тысячи воинов Великого Кира без боя вошли в свой оставленный с утра лагерь, где предавалась безудержному разгулу или вповалку лежала на земле треть вражеского войска. Эта атака на рассвете была быстрой и страшной — царские ветераны сотнями резали безоружных и беззащитных врагов, пронзали спящих копьями насквозь, ударами палиц и топоров разбивали головы, кололи дротиками. Все это происходило быстро и стремительно, потому что некому было обратить внимание на врагов, которые молниеносно двигаясь по лагерю, собирали свою кровавую жатву. Ну а когда персов заметили, то было уже поздно — наступило страшное кровавое похмелье и что-либо исправить было уже нельзя. Напрасно еще вчера грозные скифские воины пытались схватить свое оружие и вступить в бой с врагом, напрасно они пытались поймать своих коней и покинуть это страшное место — персидские лучники сбивали их меткими выстрелами, и пораженные массагеты снова валились на залитую кровью землю. Остальных, еще не очнувшихся от хмельного угара, персидские бойцы били древками копий и рукоятками мечей, валили на землю и опутывали веревками. Иссушенная солнцем сухая земля пустыни превратилась в кровавую жижу, хлюпавшую под ногами царских воинов, продолжавших свое жестокое дело. И лишь когда наступило утро, закончилась яростная бойня, тысячи тел убитых кочевников лежали в лужах собственной крови, и не меньшее количество пленных сгоняли на окраину лагеря, где на коне в окружении телохранителей сидел победитель скифов — Кир Великий.
С одной стороны, он мог быть доволен — погибла треть вражеской армии, а он не потерял ни одного бойца! С другой стороны, царь рассчитывал на то, что в ловушку попадет все скифское войско, а не какая-то его часть, и теперь ему предстояло решить, что же делать дальше. Но когда царь узнал, что в плен попал сын царицы Спаргапис, то он быстро сообразил, какая же это невероятная для него удача, теперь именно он становился той приманкой, на которую Великий царь снова попробует поймать вражеских вождей. А если ничего не получится, то такой ценный заложник никогда не будет лишним, теперь можно будет реально оказывать влияние на непокорных кочевников. А потому Кир велел отпустить одного из пленных и отправить его к Томирис — пусть расскажет ей обо всем, что случилось.
А для царицы массагетов все случившееся стало страшным ударом — единственный сын в руках жестокого врага, который явился поработить ее страну и сделать свободных скифов своими рабами. Но ее силе духа мог бы позавидовать любой мужчина — ответ царицы Киру был краток: «Не силой оружия в честном бою, а вином и коварством одолел ты моего сына. Выдай его мне, а сам со своим войском убирайся к себе, или, клянусь богом солнца, я напою тебя кровью!» Но победоносный перс только посмеялся над этими словами — враг понес невосполнимые потери, сын Томирис у него в руках, а ему еще угрожают! Но дальше все пошло не так, как хотелось бы завоевателю. Как только Спаргапис пришел в себя и протрезвел, он сразу же осознал весь масштаб случившейся катастрофы — мало того, что он сам угодил в плен к врагу и стал разменной монетой в отношениях скифов и персов, как военачальник, он нес еще личную ответственность за гибель тысяч своих воинов. То, что он наплевательски отнесся к своим обязанностям и вместо того, чтобы заняться делом, напился на радостях, как простой воин, покрывало его несмываемым позором, он не знал, как будет смотреть в глаза матери, вождям и родственникам погибших. И потому выход он видел только один — обратившись к Киру, он попросил того, чтобы его освободили от цепей. А владыка персидской державы после такой сокрушительной победы был настроен благодушно — понимая, что царевич никуда из его лагеря не денется, он велел удовлетворить просьбу пленника. Но едва руки Спаргаписа оказались свободны, как он выхватил меч из ножен царского телохранителя и, нанеся себе смертельный удар, свалился на землю — этим он сразу освободил себя от позора, а мать от зависимости персидскому царю, давая массагетам возможность продолжить борьбу с поработителями.
Зато в какой ярости находился Великий царь! Он клял себя за мягкотелость, все его преимущество развеялось как дым, и теперь ему надо было что-то делать, чтобы заставить неуловимых скифов принять с ним бой. А Томирис, узнав о гибели сына, все свои силы направила на то, чтобы отомстить виновнику его гибели и гибели тысяч массагетов, это становилось для нее делом чести. Начиналась война не на жизнь, а на смерть, где пощады никто не просит, а если и просит, то не получает.
Между тем у персидского царя была надежда, что царица массагетов, в ярости от личной потери, сразу бросит в бой свою конницу, и ему удастся разгромить ее в правильном сражении. Однако ему доложили, что войско скифов отказалось вступить с ним в битву и начало отступление, очевидно, их предводители после бездарной гибели стольких воинов не надеялись на победу. Вот теперь перед Киром Великим во всей остроте встал вопрос: а что делать дальше — начать преследовать массагетов или же вернуться за Окс? С одной стороны, он нанес им страшное поражение, преподал урок, от которого они не скоро оправятся, захватил огромное количество пленных, а значит, можно являться домой победителем и готовиться к походу на Египет. С другой стороны, скифы сейчас ослаблены, как никогда, и есть все шансы добить их окончательно и навсегда замирить северную границу своих владений. Тщательно взвесив все «за» и «против», Кир решил продолжить поход, резонно полагая, что второго такого шанса у него может и не быть — к тому же он понимал, что Томирис все равно будет мстить персам за сына. И огромная армия царя двинулась за уходившими на восток массагетами, пленных же, сковав цепями, отправили за Окс, во владения Великого царя.
Скифы отступали, а персы их догоняли — Кир пребывал в твердой уверенности, что враг настолько ослаблен, что боится вступать с ним в бой. Он знал, что массагеты прекрасные наездники, отлично владеют луком, и вся их тактика строится на массированном использовании этих самых конных лучников. Их излюбленным местом боя являются широкие равнины, где они могут развернуть ряды своей кавалерии, где возможна свобода широкого маневра большими конными массами и всегда есть возможность отступления. А поскольку местность вокруг была соответствующая, то по его приказу были усилены дозорные отряды, которые рыскали вокруг наступавшей армии, чтобы вовремя заметить неприятеля. Но скифы и не думали нападать, они по-прежнему уходили на восток, спасаясь от грозного царя и надеясь лишь на быстроту своих коней. Их конные разъезды иногда сталкивались с персидскими разведчиками, но после коротких стычек обращались в бегство, отстреливаясь на скаку от преследовавших их ликующих победителей. А вскоре на горизонте замаячили вершины гор, и Киру доложили — войска массагетов уходят через ущелье, их страх перед царем так велик, что они бросают свою поклажу, лишь бы скорее миновать этот горный проход. И снова перед Киром дилемма — идти или не идти через горы, проводить армию через ущелье или нет? С одной стороны, этот переход может быть очень опасен, место идеальное, чтобы дать сражение персам, но с другой стороны, а где массагеты развернут свою знаменитую кавалерию, где их конные лучники будут маневрировать на своих быстрых конях? Если где враг и постарается дать бой армии Великого царя, то только на выходе из горного ущелья, там и конных стрелков можно развернуть, и отступить есть куда в случае неудачи. А вот его армии придется сложно, при выходе с гор на равнину надо будет по ходу марша разворачивать ее в боевые порядки, подвергаясь скифским атакам. Но дело в том, что и сами персы являлись прекрасными лучниками, а также обладали отличными легковооруженными войсками — отряды метателей дротиков, пращников, копьеметателей являлись одной из главных составляющих армии Кира. А потому у него было что противопоставить конным стрелкам массагетов. И другого шанса вступить в битву с убегающим врагом может и не быть, а потому царь распорядился продолжить преследование скифов. Персидское войско двинулось к горам.
Гигантской лентой, словно огромная змея, втягивалась в ущелье армия Кира. Посланные вперед разведчики докладывали, что путь свободен и врага не видно, а это еще больше укрепило царя в мысли, что бой будет на выходе из горных теснин. Персидское войско вошло в горы и продолжило двигаться по следам отступающих скифов, хотя темп движения и замедлился — ущелье было довольно узким. Армия Кира шла через горы уже половину дня, когда прискакавшие разведчики доложили, что путь дальше перегорожен завалами. В принципе царь удивлен не был, он даже ожидал чего-то подобного, понимая, что массагеты постараются всячески замедлять движение его войск. Поэтому он остановил дальнейшее движение армии, а передовой отряд отправил разбирать неожиданную преграду — пока одни трудятся, остальные передохнут от трудного перехода. Но передохнуть не удалось.
Над ущельем раздался громкий рев боевых рогов массагетов, и тысячи воинов появились на гребнях окружавших теснину гор. Это было так неожиданно, что растерялись не только простые воины и командиры персидской армии — растерялся сам Кир. А пока он пребывал в растерянности, скифы натянули свои тугие луки, и десятки тысяч стрел обрушились со всех сторон на завоевателей — не успевшие изготовиться к битве персы тысячами повалились на камни, и первая кровь оросила землю. От второго залпа персы пытались прикрыться щитами, скрыться за камнями, но смертельный ливень, падающий с неба, вновь нанес им страшные потери — воины Кира стояли слишком плотной массой. Но царь уже оправился от растерянности, за свою боевую жизнь он навидался всякого, а потому начал действовать быстро и решительно. Он сразу понял, что если войско разворачивать назад и начинать выводить из долины, то вряд ли кто из них выйдет отсюда живым — их всех просто перестреляют при отступлении. И потому принял единственное возможное решение — принять навязанный ему бой и постараться разгромить скифов, в конце концов, он сам к этому стремился. Правда, произошло это не так, как он планировал, но выбора не было, все решала быстрота действий. И сразу из рядов персидского войска выдвинулись шеренги лучников, взбежав по склону, они прикрыли беззащитную колонну и вступили в перестрелку со скифами. Подбежавшие пехотинцы прикрыли своих стрелков большими плетеными щитами, а отряды пращников и метателей дротиков пошли вверх по склону в атаку. Лучники Кира были прекрасными стрелками, и скифы один за другим стали падать, сраженные стрелами, и скатываться вниз по каменистым склонам, а атакующие легковооруженные забрасывали их дротиками и камнями. На какое-то мгновение царю показалось, что врагов удастся сбросить с гребня, но персидская атака захлебнулась — скифы прицельно перестреляли большинство незащищенных доспехами пращников и метателей дротиков, и те, кто уцелел, в панике покатились назад, под защиту из плетеных щитов.
Но самое худшее произошло чуть позже — массагеты зажгли свои стрелы, и огненный дождь застучал по большим щитам персидской пехоты. Плетенные из прутьев и иссушенные знойным солнцем Азии, они ярко полыхнули в руках своих хозяев. В панике воины Кира бросали их на землю, но сами становились беззащитными от падавшего с неба смертельного дождя и потому один за другим валились на тела своих павших товарищей. А ливень стрел не прекращался ни на минуту, черный дым от горевших щитов поднимался к небу, персы разбегались по узкой долине, надеясь спастись от неминуемой смерти. С гор на царских воинов скатывали огромные валуны, которые, устремляясь вниз, давили людей и калечили лошадей — войскам Кира было негде развернуться, и потому редкий камень или стрела не находили своей цели. Несколько атак пехоты вверх по склону скифы легко отразили, расстреливая, не сходя с места, набегавших царских воинов, но хуже всего было то, что у персидских лучников стали заканчиваться стрелы, а массагеты, подготовившись заранее, в них недостатка не испытывали. Кир понял, что если сейчас он не найдет решения, которое кардинально изменит ход битвы, то вся его армия будет обречена на гибель, а вместе с ней и он сам. Царь стоял в окружении своих телохранителей, прикрывавших его от стрел, и видел, как сотнями гибнут его ветераны, сами бессильные нанести урон врагу, что все ущелье завалено их мертвыми телами, а шансы на спасение тают с каждой минутой. И тогда Кир Великий вытащил из ножен свой меч и, прикрываясь бронзовым щитом, лично повел войска в атаку, надеясь, что теперь назад никто не побежит. Вся персидская армия, словно гигантская волна, в едином порыве хлынула на горный склон, но массагеты не дрогнули, остались на позициях и, стоя во весь рост, продолжали меткими выстрелами выбивать царских воинов. Мало того, теперь с противоположного склона скифы поражали в спину поднимающихся по откосу персов, но те, ведомые своим легендарным полководцем, продолжали идти вперед. Последний залп массагеты дали почти в упор, скосив передние шеренги, а затем, отбросив в сторону луки, схватили копья, секиры, короткие мечи и лавиной хлынули вниз, навстречу персам.
Два потока столкнулись на склоне, и началась страшная рукопашная — одних сжигали чувство мести и праведный гнев, другие бились за свою жизнь. Рубились долго и упорно, никто не уступал, но когда исколотый копьями Кир повалился на землю, персы дрогнули — сначала тоненькие ручейки беглецов потекли со склона вниз, их становилось все больше и больше, а затем словно рухнула плотина и остатки некогда грозной армии обратились в бегство, устилая своими телами склоны гор. Вся эта толпа бросилась бежать в сторону выхода из ущелья, на запад, в надежде выбраться из проклятых теснин, где погибла слава персов. А за ними с боевым кличем гнались доблестные массагеты, сумевшие в яростной рукопашной схватке остановить персидский натиск и обратить доселе непобедимого врага в бегство. Пленных не брали, резали безжалостно всех подряд — как персидскую знать, так и простых воинов. Пришельцам мстили за все: за наглое вторжение в свою землю, за погибших и уведенных в плен родичей, за свою царицу. Но надежда на спасение покинула беглецов, когда стены ущелья содрогнулись от грохота копыт тяжелой конницы массагетов, которая вошла в ущелье с запада и теперь мчалась им навстречу. Для персов все было кончено.
Царица Томирис стояла на склоне горы и смотрела вниз, на заваленное тысячами человеческих тел и конских трупов ущелье. Десятки тысяч персов, истыканных стрелами, исколотых копьями, изрубленных мечами и секирами, стали добычей хищников, которые ждали своего часа, чтобы наброситься на мертвечину. Двое скифских воинов, сгибаясь под тяжестью, тащили по склону отяжелевшее тело персидского царя, а войско приветствовало их боевым кличем. Бросив свой груз к ногам повелительницы, они отошли в сторону, и Томирис, наконец, увидела того, кто убивал ее народ, того, кто лишил ее самого дорогого на свете — сына. Она долго смотрела на поверженного врага, а затем кивнула своему телохранителю — рослый массагет наступил ногой на тело персидского царя и, несколько раз взмахнув акинаком, отделил голову от туловища. Царица взяла ее за спутанные окровавленные волосы и, высоко подняв, показала окружающим ее скифам. «Ты хотел крови, — крикнула она, глядя в мертвые глаза повелителя Персидской державы, — так напейся ее досыта!» И с этими словами, под восторженный рев тысяч своих воинов, она опустила в наполненный кровью бурдюк голову Кира Великого.
Печальные итоги
Когда в детстве мне читали книжку о походе Кира на скифов, то перед глазами невольно вставала большая равнина, построенные в боевой порядок войска, стремительные атаки конницы массагетов и не менее стремительные атаки персидской конницы. Реальность же оказалась совершенно иной.
Но сначала приведу отрывок из труда древнегреческого историка второй половины V — начала IV в. до н. э. Ктесия Книдского — оно того стоит. «
Начнем с того, что непосредственно о самой битве сохранилось очень мало сведений — несколько строк у Геродота и Юстина. Греческий историк, указывая, что «
Но совсем другая картина вырисовывается из сообщения Юстина, там есть более конкретное упоминание о действиях царицы Томирис: «
Ну а по поводу того, что скифы отказались от привычной тактики проведения массированных кавалерийских атак на равнине, можно сказать, что после гибели трети войска они не чувствовали себя способными на равных противостоять завоевателям в открытом бою. Да и Кир, опытный вояка, явно ожидал от них чего-то подобного и к подобному развитию событий готовился, потому и явилась засада в горах для него полной неожиданностью. Хотя то, что скифы умели воевать и без коней, было хорошо известно и античным авторам: «
А что касается могилы Кира Великого, то она находится в первой столице державы Ахеменидов — древнем городе Пасаргады. Судя по всему, тело персидского царя было выкуплено у массагетов и захоронено на его родине со всеми положенными почестями. Шесть широких ступенек ведут к каменной гробнице, а рядом с ней высечена скромная надпись, прекрасно характеризующая этого покорителя народов, — «Я — Кир, царь, Ахеменид». Когда в 330 г. до н. э. другой Великий Завоеватель — Александр Македонский, возвращаясь из Индийского похода, решил посетить место захоронения царя и полководца, то застал гробницу разграбленной. Ярости нового повелителя Персидской державы не было предела — с уважением относившийся к культуре и традициям побежденных народов, он впал в бешенство при виде надругательства над памятью Великого человека. Македонец лично следил за ходом следствия, назначенного по поводу ограбления гробницы Кира, а когда оно было закончено, то полетели головы — не только персов, следивших за царской могилой, но также и местной аристократии, участвовавшей в этом постыдном деянии. Мало того, было казнено несколько знатных македонских вельмож, на которых также были получены показания, ведь когда дело касалось царской власти, неважно, в прошлом или настоящем, Александр был беспощаден. Он велел все восстановить и назначил людей, которые должны были заботиться о гробнице персидского царя, в очередной раз явив миру пример того, как один Великий человек должен относиться к памяти другого Великого человека.
Поделиться книгой: