Помоги проекту - поделись книгой:
— Значит, ты здесь один?
Он не стал отвечать прямо.
— Возьмись рукой за мой пояс, а я буду идти осторожно. Обещаю, — это всё, что он сказал.
Такой способ ходьбы для Дайрин был унизителен. Давно она уже не пользовалась проводниками. Но она знала, что Ротар прав.
Итак, капитан Ортис освободился от злых чар и вернул себе корабль. Она бегло подумала о том, как умер Видрут. Ротар странно колебался, когда рассказывал об этом. Но сейчас нужно заняться непосредственным окружением. Дайрин не верила, что ткачихи позволят им беспрепятственно уйти.
И чуть погодя поняла, что права. Девушка почувствовала, что за ними снова наблюдают. И на этот раз мысленный контакт говорил о ткачихах.
— Идут! — предупредила она.
— Нам нужно добраться до берега! Они установили свои ловушки только меж деревьев. А на берегу у меня готов сигнальный костёр. Если его зажечь, придёт «Морской ворон».
— Ты не видишь ловушек?
Она чувствовала нетерпение и сомнение воина, держа его за руку.
— Нет. И среди деревьев нет прямых троп. Тут и там висит паутина. Мы можем только обходить её и уклоняться.
Не было никакого предупреждения, никакой возможности разжать руку. Ротар неожиданно упал вперёд и вниз и потащил Дайрин за собой. Она больно оцарапалась о сломанную ветвь. Как будто под ними раскрылась сама земля.
5
Ноздри забивал запах свежевскопанной земли. Дайрин лежала поверх Ротара, а он слабо шевелился. Несмотря на ушибы и ошеломление от неожиданного падения, девушка села. Она не знала, куда они упали, но догадывалась, что с поверхности за ними наблюдают.
— Ты ранена? — спросил её спутник.
— Нет. А ты?
— Я упал на руку. Надеюсь, это только ушибы, а не перелом. Мы в одной из их ловушек. Они её прикрыли сверху, — мрачно объяснил он.
Дайрин была рада, что воин откровенно описал их положение. Встав на ноги, девушка принялась ощупывать яму. Земля по бокам была влажной и липкой. Тут и там торчали толстые корни. Можно ли с их помощью выбраться? Но прежде чем она смогла спросить об этом Ротара, прямо ей в сознание устремились слова.
«Самка, зачем ты украла у нас мясо?»
Дайрин повернула голову вверх, в сторону отверстия. Голос был так близок, что она могла поверить, будто наверху торчит голова, а чужие глаза рассматривают их.
— Не понимаю, — ответила она, собравшись с духом. — Это мужчина моего племени, он встревожился и пришёл искать меня.
«Тот, что с тобой, — наше мясо!»
Смысл этих слов вызвал у Дайрин не страх, а холодный гнев. Она не может согласиться, чтобы человек стал — мясом. Эти ткачихи — она считала их высшими существами из-за красоты, которую они создают, из-за их мастерства. Она принимала их высокомерие, потому что соглашалась, что уступает им в мастерстве.
Но с какой целью они использовали свои прекрасные творения? Цель, по её представлениям, оказалась отвратительной и ужасной. И неожиданно Дайрин поняла, что не была здесь по-настоящему свободной, никогда не была, до тех пор пока не проснулась и не обнаружила покинутые станки. Ткачихи обвили её мысли паутиной чар, попытались привязать девушку к себе и к своим обычаям так же надёжно, как связали тело Ротара липкой сетью.
— Человек не может быть вашим мясом, — ответила она.
И услышала в ответ не слова, но порыв неконтролируемой ярости. Дайрин покачнулась под этим мысленным ударом, но не упала. Ротар позвал её по имени, подхватил, удержал.
— За меня не бойся, — сказала она и высвободилась. Это её битва. Поскользнувшись на влажной почве, она пошатнулась и взмахнула руками, чтобы удержаться. В глазах вспыхнула резкая боль, а потом наступила тьма, в которой она совершенно затерялась.
Всё заполонила дикая жара — обжигающий огонь. И крики — ужасные крики — разрывали слух. Никакой безопасности не осталось в мире. Она скорчилась в благословенной тьме, спряталась. Она всё же может видеть — видеть глазами! Нет, она не станет смотреть, не посмеет — не хочет видеть мечи в отблесках костра, потоки крови и человека, прибитого ножами к стене и слабо стонущего. Дайрин приказала себе не видеть.
— Дайрин! Леди!
— Нет… — закричала она. — Я не буду смотреть!
— Леди!
— Не буду…
Вокруг вспыхивали разноцветные пятна. Никаких картин огня, крови, мечей…
— Дайрин!
Лицо, дрожащее, словно отражение во взволнованной воде. Мужское лицо. И его меч — он сейчас поднимет меч и…
— Нет! — снова закричала она.
От сильного удара голова её закачалась из стороны в сторону. Странно, но зрение от этого прояснилось. Рядом оказалось мужское лицо, да, но огня не было, как не было и мечей, обагрённых кровью, не было стены, на которой висел тот вопящий…
Мужчина мягко держал её, озабоченно всматриваясь в глаза.
Они… они не в крепости Трин. Дайрин вздрогнула: воспоминания прилипли к ней, как грязный плащ. Трин был давно, очень давно. А потом море, и Ингварна, и Раннок. А теперь — теперь они в Устурте. И она не понимала, что произошло.
Но она видит!
Верила ли Ингварна, что зрение когда-нибудь вернётся к Дайрин? Ведь само зрение её не погибло, просто ребёнок, увидевший невероятные ужасы, отказался смотреть на мир.
А теперь её зрение вернулось. Хотя ткачихи не этого хотели. Нет, мысленный порыв ярости должен был убить её, уничтожить. А на самом деле они дали ей не смерть, но новую жизнь.
И тут та, что посылала этот мысленный удар, заглянула вниз, на свою добычу.
Дайрин подавила страх. Никакого отступления быть не может. Она должна взглянуть в лицо новому ужасу. Ингварна многому её научила, укрепила её именно для этого момента в жизни, словно Мудрая Женщина на годы вперёд знала, какая помощь понадобится её приёмышу.
Девушка не подняла руку, но ответила ударом на удар, сосредоточив своё вновь обретённое зрение на этом ужасном лице. Самое ужасное в нём — его человеческая часть, остальное — паучье, а всё вместе способно вызвать безрассудный ужас. Ткачиха собирала свои ментальные силы, чтобы обрушить на Дайрин новый удар.
Большие многофасеточные глаза мигнули. Дайрин смотрела, не мигая.
— Приготовься, — шепнула девушка Ротару. — Они как раз собираются захватить нас.
Вниз в яму устремилась липкая сеть, её бросили пауки-слуги. Она частично прилипла к выступающим корням, но середина упала на двоих людей.
— Пусть они до самого последнего момента считают, что мы беспомощны, — сказала Дайрин.
Ротар не стал её переспрашивать; сверху им на руки и ноги падало всё больше нитей. Вокруг них сплетали тускло-серую паутину. И ничего блестящего, как раньше мысленно видела её Дайрин, в ней не было. А может, злая цель убила тот блеск.
Нити падали, а девушка, не отводя взгляда, смотрела прямо в огромные чуждые глаза, холодные и смертоносные глаза ткачихи. В них направляла Дайрин свою силу, которую передала ей Ингварна, пытаясь проникнуть в мозг за этими огромными глазами. Нетренированная в искусстве Мудрых Женщин, она инстинктивно знала, что это единственная форма нападения, которая может спасти их.
Неужели эти гигантские глаза слегка потускнели? Девушка не была уверена, так как не могла слишком опираться на только что вернувшееся к ней зрение.
Нити перестали падать. Но на краю ямы началось движение.
Пора! Собрав все силы, используя все резервы, Дайрин нанесла прямой мысленный удар по ткачихе. Причудливая фигура дёрнулась и испустила крик, в котором не было ничего человеческого. Потом она застыла на мгновение, и уродливое кошмарное тело упало и скрылось из вида. Дайрин почувствовала, что больше ничего не давит на её мозг. Напротив, она уловила панику, страх, уничтоживший всю силу ткачихи.
— Они… они уходят! — крикнул Ротар.
— Наверно, на время, — Дайрин по-прежнему испытывала к этим существам у станков почтительное опасение. Они не считали её достойным противником и потому не использовали всю свою мощь. Но теперь, когда ткачихи потрясены, сбиты с толку, они с Ротаром выиграли время.
Молодой человек рядом с ней неловко сбрасывал нити. Они легко спадали с шёлковых покровов. Дайрин стала делать то же самое. И тут она замигала. Теперь, когда не нужно было сосредоточивать взгляд на ткачихе, девушка обнаружила, что ей трудно смотреть. Только с большим усилием могла она сосредоточить взгляд на предмете, ясно увидеть его. Этому ей ещё предстоит учиться, как раньше она училась видеть пальцами.
Хотя Ротар и морщился, используя одну лишь левую руку, он всё-таки сумел, цепляясь за корни, выбраться из ямы. Потом расстегнул пояс и опустил его вниз.
Выбравшись из земляной тюрьмы, Дайрин долго стояла, поворачивая голову направо и налево. Она не видела их в тени деревьев, но они были там: и ткачихи, и пауки. Но одновременно она чувствовала, что они всё ещё потрясены; вся их целеустремлённость и сила зависела от одной, той, которую Дайрин победила.
Все они были одного рода: и люди-пауки, и просто пауки. Все подчинялись воле Великой, её мысли контролировали их, они были её орудиями, продолжениями её самой. И пока Великая Ткачиха не пришла в себя, эти не опасны. Но сколько будет продолжаться эта передышка?
Дайрин смутно увидела впереди более яркое пятно, в темноте зловещего леса сверкнул солнечный свет.
— Пошли! — Ротар крепко схватил её за руку. — Берег в том направлении!
Девушка позволила ему утащить себя, подальше от потерявших предводительницу пауков.
— Сигнальный огонь, — говорил Ротар. — Я только зажгу его, и капитан сразу приведёт корабль.
— Почему ты пришёл — один с корабля? — неожиданно спросила Дайрин, когда они вышли из леса на ярко освещённый солнцем береговой песок. От этого света глаза так заболели, что ей пришлось прикрыть их рукой.
Глядя в щели между пальцами, Дайрин увидела, как Ротар пожал плечами.
— Какая разница, как умрёт человек, который уже мёртв? Необходимо было добраться до тебя. Капитан этого сделать не мог: после заклинаний разбойника он был ещё слишком слаб, хотя очень сердился из-за этого. А больше он никому доверять не мог…
— Кроме тебя. Ты говоришь о себе как об уже мёртвом, но ты ведь не мёртв. Я была слепа — теперь я вижу. Мне кажется, Устурт нам обоим дал нечто такое, от чего мы легко не откажемся.
Его мрачное лицо, с тёмными и старыми глазами, неожиданно посветлело, он улыбнулся.
— Леди, правду говорили о твоей силе. Ты из числа тех, кто может заставить человека поверить во что угодно, даже в себя самого. А вот и наш сигнал.
Воин указал на груду плавника. И хотя песок ускользал из-под его ног, оставил девушку и побежал к этой груде.
Дайрин пошла за ним чуть медленнее. Есть капитан, есть Ротар, который ради неё рисковал жизнью, хотя и говорил, что невысоко её ценит. Возможно, теперь в её жизни появятся и другие; со временем, может, у неё даже будет свой очаг. Надо сплести эти предстоящие годы, и сделать это нужно умело, подбирая одинаковые по цвету нити, потому что раньше она ткала в темноте. Но теперь прошлое позади. И не нужно оглядываться через плечо на тьму леса. Она должна смотреть вперёд, в открытое море, ожидая, какой будет следующая нить для её ткани.
Песчаные сёстры
1
Девочка родилась на рассвете, когда туман ночи Торовых топей ещё висел, густой и влажный, у стен зала Келвы. Что само по себе уже было дурным предзнаменованием: все знают, что в это время рождаются дети с даром предвидения, дети необычные; это последний момент предыдущего дня и первый — последующего. А лучшее время для рождения нового человека племени торов — при полном лунном сиянии Сверкающей.
Да и родился ребёнок не здоровым и крепким, какой входит в мир с криком, требуя жизни и еды. Сморщенная кожа крошечного тельца казалась тусклой, новорожденная лежала на руках знахарки неподвижно. И даже не пыталась вдохнуть воздух. Но народу Тора нужны все дети, каждая новая жизнь — преграда на пути тьмы, и потому постарались спасти и эту жизнь.
Знахарка прижалась губами к холодным вялым губам ребёнка и начала вдыхать воздух в его лёгкие. Девочку согрели, её трясли, и наконец она слабо заплакала — не приветствуя жизнь, а протестуя против неё. При этом звуке Мафра наклонила голову, внимательно слушая звук, больше похожий на крик пойманной в ловушку птицы, чем на голос настоящего ребёнка торов.
Глаза Мафры не видели, они давно уже затянуты плёнкой, через которую не пробивается никакой свет, на зато у неё есть другое зрение. Когда к ней принесли ребёнка, чтобы он получил благословение матери дома и клана, Мафра не протянула руки навстречу маленькому телу. Напротив, она покачала головой и сказала:
— Она не нашей крови. Дух, который избрал её тело, не пришёл. Вы призвали к жизни…
И тут она замолчала. Женщины, принёсшие ребёнка, отступили от знахарки, а она смотрела на девочку, закутанную в ткань, как на скользкое болотное существо.
Мафра медленно поворачивала голову, и её невидящие глаза по очереди устремлялись на каждую женщину.
— Однако никто не должен и думать о смерти этого ребёнка, — резко сказала она. — Его кровь — это наша кровь, его кость — наша кость. И вот что я вам скажу: мы должны привязать к себе то, что живёт в этом теле, потому что это великая сила, которую ребёнок должен научиться использовать. А когда научится, эта сила станет могучим инструментом и оружием.
— Но ты не дала ей имени, мать клана. Как может она жить в доме клана, если у неё нет свободно данного имени? — спросила самая храбрая из женщин.
— Я не могу подарить ей имя, — негромко ответила Мафра. — Спросите у Сверкающей.
Наступило утро, и туман плотным занавесом закрывал небо. Но вдруг, словно слова Мафры призвали это существо из воздуха, к женщинам устремился большой серебристо-серый мотылёк, один из ночных воздушных танцоров. Он сел на покров ребёнка, несколько раз развёл и свёл крылья. И тогда знахарка сказала:
— Турсла… — так звали девушку-мотылька в старинном предании о Турсле и Жабе-Дьяволе. Так было дано имя ребёнку с-духом-не-из-клана, имя само по себе необычное и предвещающее зло.
Турсла выросла среди народа Торов. По обычаям этого народа, она так и не узнала, кто её «мать». Все дети клана пользовались одинаковой любовью взрослых и были равны. Поскольку в её пользу говорила Мафра, а сами Торовы топи послали ей имя, никто не делал различий между Турслой и остальными детьми, которых теперь в племени было совсем немного.
Народ Торов действительно очень древний. В песнях памяти говорилось, что когда-то предки торов были подобны неразумным животным (они были даже ниже многих животных в своей старой земле), и тогда их вождём и проводником стал Вольт, один из Древних (Вольт тоже не был человеком, он принадлежал к более древней и великой расе, с которой не могли равняться люди). Вольт был одинок и нашёл в этих существах искру мысли; это заинтересовало его, и он стал им помогать.
Полуптичье лицо Вольта по-прежнему изображалось на охранных тотемах вокруг полей локута и жилищ торов. Его памяти посвящались первые плоды полей, когти и зубы страшных ящериц-вэков, если кому-то удавалось убить их. Именем Вольта клялись, и клятву эту можно было давать только по серьёзной причине.
Турсла росла физически, росли и её знания Торовых топей. Что находится за пределами их болотистых земель, не интересовало народ Торов, хотя там были земля, море и обитало множество разных племён. Но все эти племена не такие древние, как народ Торов, и не обладают такими познаниями, потому что не получили благословения Вольта, не учились у него во времена, когда создавались первые кланы.
Но Турсла отличалась от других. Она видела сны. И ещё до того как узнала слова, которыми можно эти сны описать, они захватили её и дали ей новую жизнь. И много раз мир, который она видела в этих снах, казался ей более ярким и реальным, чем страна Торов.
Взрослея, девочка обнаружила, что стоит ей начать рассказывать ровесникам о своих снах, те принимались неловко переминаться и старались избегать её. Она обиделась, потом рассердилась. Позже, может быть, из самих снов к ней пришла мысль, что сны предназначены только для неё одной и она не должна ими ни с кем делиться. И она испытывала тоскливое одиночество, пока не обнаружила, что сами Торовы топи (хотя это совсем не тот мир, в который уводили её сны) тоже могут быть таинственными и прекрасными.
Но так может считать только тот, у кого тело тора и кто вырос в одном из кланов Торов; потому что Торовы топи — мрачная земля, в основном занятая зловонными болотами, из которых торчат изогнутые скелеты давно умерших деревьев; и каждую ночь их стволы покрываются скользкими наростами.
Острова, поднимающиеся из этих трясин, связывает сеть древних дорог; старинные каменные стены окружают поля торов, образуют залы кланов. По ночам и ранними утрами над болотами всегда собирается туман и клубится вокруг обвалившихся камней.
Но для Турслы эти туманы были серебристыми занавесями, и среди множества звуков ночных болот она легко распознавала и называла крики птиц, жаб, лягушек, ящериц, хотя даже эти животные здесь не были похожи на своих родичей, живущих в других местах.
Больше всего девушка любила мотыльков, давших ей имя. Она обнаружила, что их привлекает запах бледных цветов, которые цветут только по ночам. Она тоже полюбила этот запах и вплетала цветы в серебристые пряди своих длинных, до плеч, волос, носила гирлянды и венки из них. И научилась танцевать, раскачиваясь, как болотный тростник на ветру, и когда она танцевала, к ней со всей округи слетались мотыльки, летали над нею, садились на её поднятые вытянутые руки.
Но девушки торов так себя не ведут, и Турсла танцевала в одиночестве и для собственного удовольствия.
Все годы одинаковы в Торовых топях, проходят они медленно и равномерно. И народ Торов не считает их. Потому что когда Вольт оставил свой народ, люди перестали измерять время. Они знали, что во внешнем мире идут войны и многочисленные беды. Турсла слышала, что однажды, ещё до её рождения, одного из военных вождей внешнего мира предательски заманили в Торовы топи, а потом его забрали враги, с которыми народ Торов заключил непрочный и быстро нарушенный договор.
Рассказывали и о другом — но только шёпотом, и то намёками. Ещё раньше их страну посетил один человек, которого выбросило после кораблекрушения на берег в том месте, где болота соприкасаются с морем. И тут его нашла одна из матерей клана.
Она пожалела этого человека — он был тяжело ранен — и вопреки всем обычаям принесла к знахарям. Но конец у истории был печальный, потому что этот человек околдовал первую девушку клана, и когда он излечился, она — опять-таки вопреки обычаю — решила уйти с ним.
Поделиться книгой: