Краповые рабы

– Я!

– Пробегись. Посмотри. Если что, мы прикроем.

Бабаджан Ашурович узнал того худощавого солдата, который бил перед окончанием допроса крутоплечего и сильного свана, посмевшего разговаривать вызывающе. И очень хотел, чтобы этого Стрижакова перед скалами встретила очередь в голову, потому что очередь в грудь может оказаться бессильной перед бронежилетом даже при стрельбе с короткой дистанции.

Тот рядовой, что первым подал сигнал опасности, легко вскочил на ноги и, петляя, как заяц, устремился в сторону скопления разновысоких скал. При такой непредсказуемости его передвижения, при отсутствии системы в передвижении в него, наверное, было трудно попасть, думал эмир. И потому оправдывал стрелка, который не торопился дать очередь. Лучше выстрелить с близкого расстояния. Однако очереди, к удивлению Бабаджана Ашуровича, он не услышал. Недолго оставаясь на виду, рядовой проскочил между скал и исчез из поля зрения. Ждали его минуты две с половиной. Потом солдат вышел с другой стороны – Дагиров это место хорошо знал и даже предвидел, где Стрижаков выйдет, и возвращался к группе уже вполне спокойно, хотя и не медленно. Но не бежал и не петлял. И нес что-то в руках. Только когда солдат подошел ближе, Бабаджан Ашурович узнал этот предмет и почувствовал радость. Это была шапка-ушанка из белого искусственного меха с солдатской кокардой советских времен. Такие шапки любят покупать приезжающие в Россию иностранцы. Но эмир Дагиров знал, что эта шапка принадлежит не иностранцу, а одному из моджахедов его джамаата – опытному бойцу и хитрому лису Алигайдару Барзулавову. И Стрижаков снял ее не с убитого, потому что шапка не была испачкана кровью, хотя оказалась в двух местах пробитой, видимо, одной и той же пулей. Когда старший сержант стрелял в шапку, она лежала на скале высотой в человеческий рост. И, естественно, эмир предположил, что шапка была выставлена здесь не случайно. Она знак эмиру, что его люди здесь, поблизости, и ждут только удобного момента для нападения на спецназ и освобождения своего эмира. До такой хитрости мог только один Алигайдар додуматься. Причем хитрость, совершенно непонятная спецназовцам, но ясная для Бабаджана Ашуровича. Значит, его люди рядом и они его не бросят.

Так получилось, что буквально за несколько часов до начала аукциона, когда уже прибыли все обещавшие пожаловать сваны, часовые доложили, что неподалеку находится большой отряд спецназа внутренних войск. Среди пленников эмира, которых он собирался продать в рабство, было три солдата спецназа внутренних войск, купленных заранее, но захваченных только два дня назад, причем двое из них были как раз в «краповых» беретах. Бабаджан Ашурович не знал, что за отряд появился рядом, это мог быть тот отряд, где он купил солдат у знакомого капитана, и теперь капитан изображает, что «краповые» ищут своих солдат. Но мог быть и совсем другой отряд, посторонний, с которым невозможно договориться. Отрядов «краповых» в Дагестане много. Есть и местные, есть и командированные. Всех их знать нельзя. Но можно предположить, что ищут они как раз джамаат Дагирова и сванов. И своим поиском могут сорвать аукцион. От присутствия рядом отряда «краповых» необходимо было срочно избавляться. И, не долго думая, Бабаджан Ашурович послал десяток своих моджахедов, чтобы они «показали» себя часовым отряда спецназа внутренних войск, а потом быстро ушли через запутанное, как лабиринт, и многорукавное первое по счету ущелье гряды Красная. Моджахеды должны были не просто уйти, а в месте, которое им было хорошо знакомо, через подземный проход, промытый талой водой, перебраться в соседнее ущелье, выйти за спиной «краповых» и вернуться к своему эмиру, чтобы поддержать его в случае чего. Сванам Дагиров не очень доверял. Он искренне не понимал, как вообще можно доверять христианам. С ними можно было иметь только деловые отношения, но и эти отношения необходимо контролировать, во избежание обмана. Эмир отослал своих парней и ждал их возвращения. Но моджахеды вовремя не вернулись. Время вышло, и аукцион пришлось начинать без основной части своего джамаата. Правда, были еще и четверо хозяев кирпичных заводов. Если возникнет разногласие со сванами, эти парни безоговорочно примут его сторону. Были и еще шестеро моджахедов, двое из которых были оставлены на охрану родного ущелья, и трех бомжей, продать которых в этот раз Дагиров не рассчитывал. Но, видимо, «краповые» оказались настырными, как всегда, преследователями, и обмануть их так просто не удалось. Они вообще-то всегда умеют плотно «приклеиваться» к преследуемым, и уйти от них бывает очень сложно. И моджахеды, скорее всего, задержались, заметая следы, и вернулись, скорее всего, уже тогда, когда бой Тагирова со спецназом ГРУ закончился. Вдесятером атаковать взвод спецназа ГРУ им было не по силам. Это ментов можно было так атаковать и перебить, но не «волкодавов». «Летучие мыши», как знает любой моджахед, воевать обучены хорошо и дерутся грамотно. Они даже и неожиданную атаку на свою позицию не допустили бы, потому что часовых выставили сразу по прибытии в ущелье. Часовые предупредили бы старшего лейтенанта, и он как опытный воин заманил бы десятерых последних моджахедов эмира в каменный мешок и там расстрелял бы сверху с четырех сторон. Такие случаи в горных условиях уже бывали. И моджахеды тоже повели себя грамотно. Не только не стали атаковать, но даже в поле зрения часовых спецназа не попали. Однако наблюдения не прекратили, не попытались сбежать, не бросили своего эмира, который и сам никогда своих моджахедов не бросал и не оставлял в беде. Они не побоялись того, что могут оказаться между двумя отрядами «волкодавов», между «краповыми» и «летучими мышами». Это означало бы практически стопроцентную гибель, потому что и те, и другие являются основными специалистами федеральных сил по уничтожению джамаатов в горных или в лесных условиях. В городах, поселках и селах, если там кто-то попадется, обычно работают полицейский спецназ и спецназ ФСБ. Там они еще справляются со своей задачей и побеждают, когда на одного или на двух моджахедов приходится около сотни человек и несколько единиц бронетехники. И, несмотря на то, что моджахеды гибели не боялись, верной гибели они мудро избежали. Но, рассудив здраво, дожидались момента, когда смогут выручить своего эмира. И дали ему знать этой шапкой.

Бабаджана Ашуровича наполняла гордость за своих людей и радость по поводу своего скорого освобождения. Но дело слегка подпортил один из бомжей. Самый «дохлый» из всех, с большой родинкой под левым глазом. Как Бабаджан Ашурович вспомнил, его фамилия Бородин, а другие бомжи зовут его Бородино.

– А я знаю эту шапку… – сказал вдруг Бородино, подойдя к сержанту. – По-моему, она. Здесь такую носить никто не будет. Это шапка принадлежала Барзулавову из банды нашего эмира. Он с ней не расставался и даже спал в ней, когда было холодно. Странно, как эта шапка в скалы попала…

Эмир при необходимости мог бы убить этого «дохлого» бомжа одним ударом. И это желание возникло при первых его словах.

– А что здесь странного? – удивился другой бомж, которого коллеги звали, кажется, Егорычем. – Значит, десять бандитов, которых мы потеряли в ущелье, удалились по каким-то своим грязным делам еще до начала боя, а потом подойти не рискнули, в штаны с перепугу нагадили. И сейчас они где-то в скалах сидят, нас рассматривают и думают, как на нас напасть, чтобы своего урода вытащить. И его предупреждают, чтобы готов был.

Бомж посмотрел на Бабаджана Ашуровича своими мутными глазами.

А у второго бомжа голос сипел так, словно его каждую ночь кто-то придушить пытался. Зря, решил Дагиров, не придушили, а только горло повредили.

Бомж взял шапку, нашел в ней дырки и проткнул обе длинным пальцем.

– Извини, Бабаджан Ашурович, но ни хрена у твоих парней не получится. Как только они приблизятся, я тебя пристрелю, – пообещал бомж.

– За что? – с усмешкой в глазах, но без страха спросил Дагиров. – За то, что я тебя однажды одеколоном угостил? Пожалел, твои страждущие глаза увидев…

– За то, что ты всегда один и тот же анекдот рассказываешь. Для любого порядочного человека этого уже достаточно, чтобы тебя грохнуть.

Эмир ухмыльнулся, наблюдая, как самый изможденный из бомжей – с родинкой под глазом, натягивает на себя трофейную шапку. Дыры от пули бомжа не смутили. Все равно теплее, чем с непокрытой головой.

– Рассказать? – спросил эмир старшего сержанта спецназа ГРУ.

– Обойдусь. Оставь для своих людей, которых скоро поймаем. Они, может быть, согласятся тебя послушать. А мне ты уже без анекдота надоел.

– Кто поймает? – спросил эмир, надменно улыбаясь. – Не доросли еще…

Его надменность, свойственная всем представителям кавказских народов, сильно раздражала Родиона. Так сильно, что кулак начинал сжиматься сам собой. Но он сдержался.

– Не переживай. Это вопрос не твоей компетенции. Найдется кому поймать. Но тебя они выручить не смогут. Думаешь, раз оставили тебе знак, значит, вопрос решен? Напрасно надеешься. Решен пока только твой вопрос. Ты уже приговорен. Что бы с нами ни случилось, живым мы тебя не отдадим. Двинулись дальше. Не стоим, чтоб не замерзнуть.

– Если я приговорен, зачем идти?

– Чтобы я тебе вторую половину задницы не прострелил… – объяснил старший сержант и равнодушно зевнул, показывая, что для него сделать это – ничего не стоит. И уважения он к эмиру не испытывает.

Эмир понял и поморщился, но, видимо, не от слов Семисилова, а от своего собственного богатого воображения, которое позволило ему представить ситуацию, при которой он становится обладателем двух симметричных пулевых ранений. От этого заныло уже полученное ранение, и он, приволакивая ногу, пошел вперед. Хромал при этом явно непроизвольно.

– Василий! – позвал Семисилов младшего сержанта, идущего ведущим. – Держись равноудаленно от скал справа и слева. И – внимательность повышенная.

– Понял, – ведущий сразу принял чуть правее, чтобы маршрут пролегал ближе к горному массиву Красный. Группа двигалась за ним.

Глава третья

Тем временем старший лейтенант Самоцветов, имея в своем распоряжении всего семнадцать солдат, без сомнения отправился с ними в погоню, даже не зная количества охранников при уводимых в Грузию рабах, но предполагая, что эта охрана может состоять из десяти бандитов и нескольких сванов. Однако в любом случае количество охраны не имело решающего значения. Будь противников хоть в два раза больше, чем спецназовцев, командир взвода, лучше других зная уровень подготовленности солдат своего взвода, считал бы составы равными по силам. Будь охранников в три раза больше, Самоцветов все равно атаковал бы их в надежде на то, что и сами пленники окажут ему помощь.

Но мысли старшего лейтенанта во время погони были о другом. Он прекрасно понимал, что такое государственная граница, и видел большую разницу между государственной и административной границами. И думал о том, как ему себя вести, если он не успеет догнать преследуемых до того, как они уйдут на территорию Грузии. Там, за границей, профиль гор точно такой же, как на российской территории. То есть пограничники грузинской стороны не будут иметь возможности подойти к ущелью ни справа, ни слева. Хорошо это или плохо, Борис Анатольевич не мог решить. С одной стороны, если бы грузинские пограничники охраняли границу, они могли бы пресечь такой массовый переход автоматным огнем и помочь спецназу догнать беглецов. С другой – идущие с группой сваны могли быть и с пограничниками связаны и даже могли договориться с ними о поддержке и отсечении огнем возможных преследователей. Хотя ломать голову над тем, что могло бы быть, если бы – Борис Анатольевич тоже привычки не имел. Ему и без того было о чем поразмыслить. Самоцветов смутно помнил, что в военной доктрине России есть упоминание о том, что Россия считает возможным нанесение превентивных ударов по территории сопредельных государств, если в районе границы видит для себя реальную опасность. Относились ли эти слова к ситуации, в которую попал старший лейтенант со своим взводом? Конечно, преследование и пресечение захвата пленников и увода их в рабство никак нельзя считать превентивным ударом. Но в понятие безопасности страны, вне всякого сомнения, входит в первую очередь безопасность ее граждан. А граждане России – это в том числе и те три солдата, которых сейчас уводят за границу, это и те бомжи, которых отправляют туда же. Имеет ли при этом право старший лейтенант спецназа ГРУ нарушить государственную границу и вести преследование уже на территории сопредельного государства?

Конечно, обязательно найдутся такие люди, кто будет говорить о вторжении российских войск в Грузию. И именно так будет расценивать действия спецназа. Если дело выплывет, много будет выступлений с грузинской стороны. Не меньше будет и со стороны российской, где псевдодемократы получат с Запада очередную подачку, чтобы оскорбить и унизить свою родную страну, выступив против ее действий. Правомерность этих действий и у самого старшего лейтенанта Самоцветова вызывала сомнения. Но если взять аналогии, причем аналогии из истории российско-грузинских отношений, то примеры найти можно. Даже та самая короткая война трех восьмерок[2] может служить примером. Начали грузины, завершили русские, причем на грузинской территории. Здесь то же самое. Начали сваны – это именно они вторглись на территорию России и были захвачены с оружием в руках. А закончиться это может на территории Грузии преследованием, боем и возвращением пленников. Конфликт локального значения, тем не менее с грозной приставкой «Международный». Однако сомнений в правомочности проведения таких действий ни у кого не должно возникнуть. И вообще, если в этот раз уступить и позволить бандитам и сванам уйти, подобные ситуации будут продолжаться и дальше. А прецедент одноразового уничтожения воров и бандитов даже на территории Грузии сразу расставит все точки над пресловутым «i» и пресечет в будущем подобные желания других воров и бандитов.

Эти размышления не мешали старшему лейтенанту Самоцветову идти во главе своей колонны, перемежая бег с быстрым шагом, идти и бежать, не спотыкаясь, и даже регулировать темп. Борис Анатольевич давно уже научился разделять мысленную и физическую работу и производить ту и другую так, чтобы они друг другу не мешали.

Уже через пару километров группе спецназа пришлось все же задержаться. Вышли на базу бандитов. Девять зимних палаток стояли на ровной земляной площадке прямо посреди ущелья. Палатки хоть и назывались зимними, но согревались, судя по всему, только за счет дыхания самих бандитов. Холодно в них было не намного меньше, чем на улице под открытым небом. Два слоя плотной синтетической ткани и проложенный между ними слой синтепона не могли стать преградой морозу, хотя и были в состоянии защитить от снега и дождя. Но не более. Печка была в единственном экземпляре и стояла не в палатке, а под навесом из жердей и еловых лапок. Наверное, печка предназначалась для бандитской кухни, судя по тому, что здесь же находилось какое-то количество мисок из нержавеющей стали. Вообще-то Самоцветов, держащий дома собаку, всегда считал, что такие миски изготавливают специально для собак. У его собаки всегда стояли на специальной стойке две таких миски – одна под еду, другая под воду. Но в условиях горного лагеря эмир Дагиров посчитал подобную посуду самой удобной и приобрел где-то для своих моджахедов. Такая посуда не разобьется и не покроется ржавчиной. И храниться может долго, даже если банда на многие месяцы покинет свою базу, как обычно и бывало летом. Банда Бабаджана Ашуровича считалась бандой бродячей, не привязанной к одному какому-то району, и совершала свои вылазки в разные места, причем не только в Дагестан, но и в Чечню, и в Ингушетию, и даже в сравнительно далекую Кабардино-Балкарию добиралась, где действовала вместе с местными бандами. Но на зиму Дагиров отправлялся или на свою базу, или за границу, в Грузию, где ему оказывали достойный прием. Впрочем, согласно слухам, достойный прием ему оказывали только при прежнем правительстве. Таким образом, жизнь бандитов осложнялась год от года. Возможно, Бабаджан Ашурович намеревался уже завершать свою деятельность в родном ему Дагестане и перебираться куда-то за границу на заслуженный, как говорится, отдых. Но кому он там нужен без денег. Это обстоятельство, видимо, и натолкнуло Дагирова на мысль заняться торговлей рабами. Другие этим успешно занимались, почему же он не может! Решил заработать себе на беспроблемную старость вне пределов родных гор. Это, конечно, его дело. А дело спецназа – не допустить подобное.

Осмотр и обыск палаток занял не менее пятнадцати минут. Но ничего не дал, кроме стопки разного рода документов, которую нашли в одной из палаток – самой маленькой и самой теплой – трехслойной, и принадлежащей, судя по всему, Бабаджану Ашуровичу. Не желая терять времени на разбор документов, старший лейтенант оставил в руках только несколько карт, а все остальное засунул в рюкзак. Но и карты он начал рассматривать уже на ходу. Как оказалось, не зря. Карты относились к разным районам Дагестана. Но на одной из них, где было обозначено это самое ущелье и сопредельная территория Грузии в придачу, был проложен маршрут до какого-то села. Резонным было предположить, что Дагиров отправлял кого-то в это село, приглашая гостей на свой «юбилей», и прочертил для посыльного маршрут на карте. Эту карту можно было бы использовать и во время погони, и потому Самоцветов убрал ее не в рюкзак, к остальным документам, а в свой офицерский планшет, куда уже была вложена армейская карта. Правда, армейская карта теряла подробности за пределами России. А командиру взвода спецназа, возможно, пришлось бы и за эти пределы выйти. И потому карта эмира могла ему сгодиться. Тем более теперь было ясно, что после выхода в Грузию, пройдя шестнадцать с половиной километров, необходимо повернуть направо по единственному, видимо на много километров, выходу из ущелья и двигаться по какой-то, судя по всему, трещине, вручную обозначенной на карте и дополненной тремя восклицательными знаками. Эти восклицательные знаки были загадкой, которая пока ни о чем не говорила, но что-то, определенно, значила. Возможно, и скорее всего, проход этот скрытый и не известный никому постороннему. Возможно, в этом проходе существовала некая опасность, которой следовало остерегаться.

Правда, там, через десяток километров после выхода из трещины, предстояло пройти рядом с погранзаставой. Если верить карте, то в пределах визуального наблюдения. Как бандиты сделают это – непонятно. Сами они еще могут пройти. Как-никак, они, в большинстве своем, видимо, жители Грузии, а в Грузии не существует такого понятия, как погранзона. Это понятие раньше существовало в Советском Союзе и существенно помогало охранять границы. По крайней мере, не каждый мог попасть в погранзону, и каждый посторонний, попавший в нее, был сразу заметен и проверялся. Тем не менее, если будут проверять документы у группы, то претензий к сванам предъявить не смогут.

Но в банде не только сваны. Хотя, на этот случай, всегда следует учитывать возможность скрытного прохода. Для этого существует темнота. Бандиты не захотят выпустить из рук оружие, на которое тоже не могут предъявить разрешение, они не смогут предъявить документы своих пленников, потому что пленники – граждане России, которых вынудили нарушить границу. Да и часть бандитов – члены банды Дагирова, как думал Самоцветов. Скорее всего, банда предпочтет дождаться темноты и в темное время суток пройти мимо заставы. Но все это только в том случае, если не существует конкретной договоренности с грузинскими пограничниками. А такая договоренность тоже вполне может быть. Насколько старший лейтенант был в курсе, грузинские пограничники вообще народ сговорчивый и зеленый цвет любят не только потому, что носят зеленые петлицы и шевроны, но и в качестве определенного вида зеленых бумажек тоже. Бандитам эта сговорчивость может понравиться. А вот командиру взвода спецназа ГРУ расплачиваться со стражами горных рубежей нечем. Да и не умеет он это делать, не привык. И потому лучше завершить преследование раньше, не доходя границы, а если не получится, то следовало как-то умудриться незаметно миновать эту заставу.

Если банда успеет миновать заставу до того, как ее догонят, ей еще около тридцати километров идти по ночным горам до обозначенного на карте, как конечная точка маршрута, села, где пленников должен ждать грузовик. Есть возможность догнать и на этом участке. Но там могут вмешаться пограничники, которые услышат выстрелы, но не спецназовцев, имеющих автоматы с глушителями, а бандитов. Однако пока думать и гадать рано. Предстояло еще догнать банду. А дальше уже все решится. Действовать придется, исходя из обстановки. То есть так, как привык действовать спецназ ГРУ, который специально этому обучают…

* * *

В самом начале пути по ущелью старший лейтенант Самоцветов повел своих солдат там, где вели пленников, то есть под скалами, по камням, где не остается следов. Но потом решил, что свернуть и изменить направление движения бандитам возможности никто не предоставит, и потому преследователям можно идти там, где ровнее и где можно бежать. Уж что-что, а бегать спецназовцы хорошо обучены. Это вообще одна из основных особенностей спецназа ГРУ, отличающая его от всех других видов спецназа. Спецназ ГРУ умеет перемещаться стремительно благодаря постоянным и даже, если есть такая возможность, ежедневным напряженным тренировкам. И эта быстрота, рассчитывал Борис Анатольевич, позволит им значительно сократить отставание. Не бандитам тягаться со спецназом. Тем более путь предстояло пройти не самый короткий, а пленники измождены и традиционно неторопливы. Бомжам физиология организма не позволит быстро передвигаться, а бомжи составляют большинство среди четырнадцати пленников. Они подспудно будут медлить, поскольку не желают уходить за границу. И понять пленников можно. Оттуда скорее всего они уже не вернутся. И никто не предоставит им там теплую бойлерную в подвале жилого дома и флакон какой-нибудь гадости, типа стеклоочистителя на ночь. Поднимать будут рано, заставлять что-то делать, а это для привычного к свободе бомжа вообще невыносимо. Конечно, бандиты будут их подгонять всеми возможными средствами. Однако возможности бандитов ограничены. Знаменитый метод кнута и пряника в данном случае можно использовать только наполовину. А это в большинстве случаев малоэффективно. И любое действие будет вызывать только противодействие.

Однако, когда группе спецназа попалось на пути тело расстрелянного бомжа, лежащего с раскинутыми в стороны руками, спецназовцы поняли, что бандиты никакими методами гнушаться не будут. Даже если много заплатили за своего раба, они посчитают, что лучше одного пристрелить, чем потерять остальных вместе со своими или жизнью, или свободой. Этим убийством бандиты просто запугивали остальных пленников. Впечатление складывалось такое, что бандиты знали об идущей по пятам погоне. Они могли слышать звуки боя у себя за спиной, потому что по горному ущелью любые громкие звуки способны уноситься далеко, и догадаться, чем закончится бой. Старшему лейтенанту следовало еще сильнее торопиться, чтобы не допустить следующего убийства. И Самоцветов, хотя думал, что идет уже излишне быстро и не бережет силы своих солдат, все же увеличил темп передвижения. И чаще стал переходить с быстрого шага на бег.

Темп бега, как и темп пешего хода, задавал сам старший лейтенант, возглавляющий группу. Рядом с ним бежал только пулеметчик взвода ефрейтор Леха Соболев. Второй пулеметчик рядовой Серега Снегиренков сначала тоже держался рядом с командиром и ефрейтором Соболевым, но, по мере того, как у Снегиренкова щеки приобретали цвет груди настоящего снегиря, рядовой начал отставать и теперь держался уже на три шага позади, рядом с солдатской колонной. Конечно, пулеметчикам такие дистанции давались труднее всего. Во-первых, вес пулемета нельзя сравнивать с весом малогабаритного «девяносто первого» автомата, во-вторых, каждый пулеметчик нес при себе значительный запас патронов, что тоже не способствовало поддержанию высокого темпа. Однако, зная характер второго пулеметчика, командир взвода не подгонял его. Снегиренков всегда может добавить в скорости, если того потребует обстановка. Он просто в силу своего характера сможет быстро бежать. Хотя, в принципе, то же самое можно было бы сказать обо всех солдатах взвода. Другие в спецназе ГРУ не удерживались, и их еще в начале службы передавали в более мирные части, например в спецназ ВДВ, где бывшие спецназовцы ГРУ становились примером для подражания и гордостью командиров.

Конечно, при беге на длинные дистанции от солдат нельзя было ожидать скорости спринтеров, тем не менее та скорость, которую они показывали, была бы не по силам ни одной самой сильной и подготовленной банде на всем Северном Кавказе, как не была по силам и курящим гостям из-за границы. Окурки на пути преследования встречались довольно часто. Сначала они встречались сбоку, на камнях, потом уже и посреди ущелья. Бандиты тоже решили идти по более удобной тропе, желая увеличить скорость. А скоро спецназовцам попалась на пути неумело выставленная «картошка»[3]. Вообще-то «картошку сажают» в мягкую землю, а не в мерзлую, которую приходится расковыривать ножом, что заметно со стороны. Тот бандит, что «сажал картошку», очевидно, сильно торопился и опасался, что его собратья уйдут далеко и ему придется догонять их. А оставаться в одиночестве он боялся. «Картошку» заметили сразу. Передали предупреждение по строю, и все легко перешагивали через гранату.

Однако сам факт появления на тропе гранаты уже говорил о том, что бандиты или знают, или чувствуют, или же просто предполагают, что преследование идет по пятам и вот-вот нагонит их. Бандиты могли и сами опасаться такого варианта, могли и получить предупреждение. Мало ли, у кого-то из раненых не смогли найти в кармане сотовый телефон. И он умудрился кому-то позвонить. Солдат в охране осталось не много, и уследить за всеми ранеными они не могли. И хорошо еще, что просто выставили «картошку», а не устроили засаду. Попасть в нее – значит, неминуемо понести потери. При таком малом общем количестве солдат любая потеря была бы чувствительной для других. Именно на случай засады, как обычно, старший лейтенант Самоцветов выставил вперед двух пулеметчиков. Пулеметы обычно за счет своих длинных очередей легко подавливают встречный обстрел и дают время другим подготовиться к бою. При этом успех всегда зависит от внимательности и реакции самого пулеметчика. Он обязан первым увидеть опасность и обеспечить остальным возможность вступить в бой без потерь.

* * *

Через два с половиной часа движения Самоцветов впервые обеспокоенно взглянул в карту. Через десять минут, когда ущелье заметно поворачивало вправо, он снова вытащил карту. За поворотом посмотрел вперед, опасности не обнаружил и жестом остановил свою группу. По следующему жесту солдаты подошли ближе и встали полукольцом рядом с командиром взвода, понимая, что тот сейчас начнет что-то говорить.

Самоцветов начал:

– Есть среди вас такие, кто никогда в жизни не был за границей?

– Есть, товарищ старший лейтенант. Почти все такие…

– Сейчас у вас есть конкретная возможность совершить вояж за рубеж. Мы вплотную подошли к границе с Грузией. Догнать бандитов до границы мы не успели. Подозреваю, что они вышли намного раньше нас. А мы, получается, упустили возможность вернуть России ее граждан. При этом мы еще имеем возможность догнать банду уже на территории Грузии и там вступить в бой. Но в этом случае мы сами себя ставим в опасное положение, потому что и грузинские пограничники, и вообще все, кто здесь носит оружие, будут иметь право нас расстрелять. И на мировом уровне это может расцениваться, как вторжение на территорию чужого государства. Заставить вас идти с собой я не имею права. Могу только позвать желающих. Кто не желает, тот может возвращаться, и я обещаю не иметь к такому человеку никаких претензий в будущем. Итак…

Солдаты молчали.

– Кто хочет, пусть возвращается. Кто со мной, вперед!..

Старший лейтенант развернулся и пошел в Грузию.

Обернулся он только через десять шагов. И сразу посмотрел через головы идущих за ним солдат на уже пройденный путь. Там никого не было. Не нашлось ни одного, кто захотел бы вернуться…

* * *

Темнота начала сгущаться неожиданно и быстро. Раньше как-то было проще и привычнее ориентироваться во времени. Но с принятием «медвежьего времени» все перепуталось в сознании. Казалось, что и светает позже, и темнота приходит раньше. Может быть, и правда природа откликалась на человеческие извращенные эксперименты.

Темнота спустилась на ущелье буквально за какие-то пять, от силы за восемь минут, и уже стало очень плохо видно, куда ставишь ногу. Темп движения сразу резко упал. Вот сейчас наступило самое подходящее время, чтобы «сажать картошку» или даже ставить полноценные «растяжки». Утешало только то, что в это время сложно выставить засаду. Вернее, выставить ее можно, но засада потеряет свою эффективность, потому что стрелять ей прицельно будет очень сложно, как сложно будет увидеть результаты своей стрельбы. В такой ситуации хорошо работают залпы или массированный плотный обстрел. Но и для того, и для другого требуется значительное численное преимущество. А было ли оно у бандитов – этого никто не знал. Скорее всего, бандитов не должно быть много. Иначе они уже остановились бы и бездумно приняли бой. Так часто бывает с боевиками. Взяв в руки оружие, они уже считают себя воинами чуть ли не непобедимыми. И порой желают показать зубы, пытаясь вступить в бой со спецназом ГРУ. Но они не имеют понятия о том, что способы ведения войны – это искусство, которому следует учиться, а боевые навыки необходимо постоянно отрабатывать на многочисленных тренировках. И попытки бандитов показать себя заканчиваются в лучшем для них самих случае их быстрым, но бесполезным бегством, потому что их все равно догоняют. В худшем для них случае бандитов уничтожают сразу или уже после того, как догонят. Но уничтожают обязательно. Против правильно и качественно подготовленных силовых подразделений сопротивление бандитов бесполезно.

– Коноваленко ко мне! – дал Самоцветов команду, которую быстро передали по колонне.

Прибежал снайпер взвода младший сержант Виктор Коноваленко. Сразу доложил:

– Я, товарищ старший лейтенант! Винтовка готова. Просмотреть?

– Нужна не винтовка, а твой ночной прицел. На максимальную дальность вперед! Проверь.

Подсветив себе фонарем, снайпер тут же взобрался на большой камень, откуда открывался обзор, встал на одно колено, поднял винтовку и включил ночной прицел. По краю оптики образовалось зеленое светящееся кольцо, часто издали выдающее снайпера снайперу противостоящей стороны.

Осмотр пространства длился минуты три или даже чуть-чуть дольше.

– Чисто, товарищ старший лейтенант.

Самоцветов удовлетворенно кивнул.

– Идешь со мной рядом. Осмотр повторяешь через каждые сто шагов. Внимание всем. Разрешаю включить тактические фонари.

И в ущелье сразу стало светлее. Армейский тактический фонарь крепится сбоку или на автоматный ствол, как на всех автоматах Калашникова, или на ствольную коробку, как на «девяносто первом автомате», имеет выносной пульт управления и может посылать концентрированный световой луч на расстояние до трехсот метров. А вблизи луч может светить рассеянным светом на расстояние полутора метров. Этот свет почему-то в инструкции называется «лунным», хотя на лунный, может быть, отдаленно похож только своей желтизной. Тем не менее эти тактические фонари существенно упростили передвижение и даже позволили снова бежать.

Хорошо знающий свое дело младший сержант контрактной службы Коноваленко уже не в первый раз использовал свой ночной оптический прицел таким образом. Для него подобные действия были дополнительным испытанием, потому что через каждые сотню шагов младший сержант отыскивал камень повыше, иногда даже такой, на который сам не мог взобраться, и его приходилось подсаживать, просматривал пространство впереди, убеждался в отсутствии там опасности и догонял старшего лейтенанта, движения не замедляющего. Но, в любом случае, передвижение ночью было более медленным, чем днем, и потому Коноваленко не слишком уставал, многократно останавливаясь и догоняя. Но он хорошо знал понятие «надо» и выполнял свою работу даже с удовольствием…

Глава четвертая

Облака плыли низкие, но снега не обещали. Просто в горных районах все облака кажутся низкими, потому что до них недалеко. А облака те же самые, что и на равнине, бесснежные.

Старший сержант Семисилов прекрасно отдавал себе отчет в том, что в светлое время суток его группа с раненым пленником и тремя ослабленными бомжами не сможет добраться до конечной точки своего маршрута. Оставалась надежда на встречу с «краповыми». И старший сержант, встав на место ведущего и отправив его присматривать за Бабаджаном Ашуровичем, повел группу туда, где взвод спецназа утром встретился с отрядом спецназа внутренних войск. Было, конечно, маловероятно, что «краповые» до сих пор дожидаются на месте изменения погоды. Зачем-то они сюда пожаловали. Но не погодой же наслаждаться и не природой любоваться.

Место встречи Родион хорошо запомнил. Нужно пройти первое по счету ущелье горной гряды Красная, обойти скопление прямоугольных скал, и будут видны валуны, среди которых утром «краповые» развели костер, срубив пару нетолстых елей. Костер у них давал много белого дыма из-за того, что жгли ветки вместе с хвоей. Зачем был нужен такой большой, жаркий и дымный костер, спецназовцы военной разведки не поняли, но тогда же, утром, командир взвода предположил:

– Наверное, знак кому-то подают. Обычно такой дым используется как сигнал к общему сбору. Вот и сидят, дожидаются. Но – похоже, не нас…

Вообще-то спецназ ГРУ и вышел на «краповых» именно по этому дыму. Шли за скалами, увидели дым, решили свернуть и полюбопытствовать, кто так начадил. В боевой обстановке, как правило, больших костров не разводят. Оказалось, смежники из спецназа внутренних войск.

Сейчас дыма не было. Скорее всего, и их самих здесь уже след простыл. Конечно, «краповым» смысла не было сидеть целый день на месте. Дали сигнал, вызвали кого-то и двинулись дальше по своим делам, поставить о которых в известность спецназ ГРУ они не поспешили. Но это уже их дело. У них свое командование, свои задания, хотя и работают часто рядом, плечо к плечу. И соперничества между двумя спецназами особого не наблюдается, потому что у каждого из них свои задачи. А свои задачи специалисты всегда выполняют лучше неспециалистов. Холодный же прием, который устроил командир отряда «краповых» отряду спецназа ГРУ, мог говорить о чем угодно, от зубной боли у командира «крапового» отряда до приказа командования, вызванного какими-то собственными ведомственными причинами. Тем не менее следовало проверить, там ли этот отряд сейчас. Крюк в лишний километр не мог стать решающим фактором, который заставил бы Семисилова отказаться от такой проверки, если она, в случае удачи, давала возможность связаться с оперативным штабом и вообще с командованием.

Скопление прямоугольных скал тянулось долгой чередой, образуя, по сути дела, цельную стену. Но путь этот был относительно безопасным, потому что здесь невозможно было устроить спецназовцам засаду. Над тропою высились из скал ровные, как кирпичная кладка, стены. И между скалами, соединявшимися понизу, негде было втиснуться человеку. А уж организовать огневую точку – тем более. А наверх забраться без вертолета было вообще никому не по силам.

Но, выйдя за скалы и пройдя еще метров двести до вершины холма, откуда открывался вид на место, где «краповые» утром жгли среди валунов большой костер, старший сержант убедился, что отряда спецназа внутренних войск там уже нет. Семисилов биноклем не пользовался, и так видно, как было видно утром. Но младший сержант Васнецов смотрел на валуны в бинокль и еще долго смотрел после того, как старший сержант отвернулся от валунов и стал мысленно прикидывать путь, которым им предстояло пройти. Проходить, в любом случае, удобнее всего было через валуны или рядом с ними. Семисилов уже собирался снова занять место ведущего, когда жест младшего сержанта остановил его.

– Посмотри, Родя, вдруг да тебе что-то там не понравится… – и он протянул Семисилову свой бинокль. Родион знал, что просто так задерживать его Васнецов не будет, и сразу прильнул к окулярам, подстраивая их по своим глазам.

– Что тебе не понравилось? – спросил старший сержант, не отрываясь от бинокля.

– А мне вот лично атмосфера здешняя не нравится, – сказал бомж с сиплым голосом.

– Конечно, здесь мочой не пахнет… – заметил рядовой Крюков.

На эту пикировку сержанты, занятые своим делом, не обратили внимания.

Вася Васнецов продолжал вербальную наводку.

– Чуть красноватый валун… Формой яйцо на боку напоминает. Понизу порос мхом. Посмотри внимательно. Нашел его?

– Нашел. Ничего интересного не вижу. Камушек как камушек. Хорошо такой бы нашему эмиру на шею повесить, и в реку. Других ассоциаций у меня нет.

– Дай сюда бинокль…

Младший сержант стал сам смотреть.

– Ничего нет. Значит… Тем более, как я мыслю, это подозрительно. Там что-то над камнем торчало. Словно к нему автомат прислонили и ствол высовывался. Правда, из-за расстояния разобрать трудно, автомат это или коряга торчала. Но, если и коряга, кто-то ведь убрал ее…

– Понял. Мы здесь, как в телевизоре. За нами наблюдают. Подойди ближе. Устроим театр. Будем «дезу» гнать. Стрижаков, присматривай за эмиром.

Младший сержант встал рядом со старшим сержантом, и тот стал показывать ему пальцем маршрут, которым еще недавно намеревался передвигаться. С правой стороны огибая валуны и потухший костер, и дальше, все правее и правее – туда, куда спецназовцам идти вообще не было необходимости. Потом сержанты повернулись друг к другу лицом и стояли так, словно бы что-то обсуждая, раскрывали рот и жестикулировали, но слов не произносили. С близкого расстояния это выглядело забавно, и рядовой Крюков заулыбался.

– Циркачи… Рыжие…

– А что, я издали подумал бы, что обсуждают что-то, – заметил рядовой Стрижаков. – Нормально, если кто-то смотрит.

– Смотрят, – сказал Серафим Львович. – Там сейчас блеснуло что-то. В бинокль смотрят. Окуляры блеснули.

– И отлично, – решил Семисилов. – Значит, хватит с них. Спускаемся…

При спуске глаза Бабаджана Ашуровича начали поблескивать. Он понимал, что спецназовцы обнаружили засаду и нарываются на бой. Их, однако, всего четверо. И едва ли они надеются встретиться с джамаатом из десяти моджахедов. Слишком в себе уверены, и это их погубит, не сомневался в своих расчетах эмир Дагиров. Их погубит, а его освободит. Четверо не потянут против десятерых. Трех бомжей, один из которых даже автоматом вооружился, Бабаджан Ашурович вообще в счет не брал. Он считал, что один, даже раненый, сумеет с ними справиться. Автомат в руках Егорыча, конечно, представлял угрозу. И потому к Егорычу следует держаться поближе, поскольку автомат особо опасен на дистанции. А на короткой дистанции его даже как дубинку использовать трудно – размахнуться требуется. А пока размахиваешься, тебя могут три раза ударить, и каждый удар способен хилого изможденного бомжа надолго уложить на землю. И тогда автомат окажется в руках Бабаджана Ашуровича. И соотношение станет не десять против четверых, а одиннадцать против четверых. Это почти втрое больше. Вот тогда можно разбираться, кто кому задницу прострелит…

* * *

Спуск с холма в сторону того самого скопления камней внешне выглядел неторопливым и деловитым. И, только оказавшись в низинке между двумя холмами на половине дороги к третьему, на склоне которого и располагались те пресловутые камни, где спецназовцев предположительно ждала засада, старший сержант Семисилов вдруг проявил повышенную активность.

– Серафим Львович. Там, среди камней, засада. Скоро стемнеет, мы не имеем приборов ночного видения, и потому бандитов необходимо уничтожить в светлое время суток, иначе они будут очень опасны для нас в дальнейшем. Засаду в темноте не обязательно устраивать среди скал, можно и на ровном месте. К вам вопрос и просьба. Вы сможете втроем обеспечить охрану эмира Дагирова? Если сможете, мы вчетвером постараемся справиться с бандитами. Если не гарантируете, придется оставить с вами одного солдата. Но я думаю, вы сами справитесь.

– Справимся, – за Серафима Львовича ответил Егорыч и погладил ствольную коробку своего автомата. – Найдем управу…

Бомж поднял свой немаленький мосластый кулак и посмотрел на него.

– Утихомирим, в случае чего. Не смотри, что я худой. Ты – семисильный, я – семижильный…

– В крайней ситуации я разрешаю пристрелить эмира.