Помоги проекту - поделись книгой:
– Именно так, Моисей Соломонович.
– Кажется, одно время вы служили в русской контрразведке и там занимались этим делом?
– Точно так! – ответил Василий и, немного смутившись, добавил: – Но из контрразведки я потом ушел и занимался революционной работой, был направлен в Швейцарию на обучение.
– Мне это известно… Так что там по Фаберже? Введите меня в курс дела… Вы присаживайтесь, Василий Тимофеевич, – радушно предложил Урицкий. Большаков устроился на стуле, на котором четверть часа назад сидел Карл Фаберже. – Насколько мне известно, Фаберже ведь из немцев, а во время войны даже подозревался в шпионаже в пользу Германии.
– Все так, Моисей Соломонович.
– Почему же в таком случае его компанию не национализировали еще при царе?
– Его компанию должны были национализировать еще два года назад, подозрения действительны были очень серьезными. У него была любовница – австрийка Иоанна-Амалия Бернардовна Крибель, с которой он познакомился лет пятнадцать назад в Париже. И каждую весну на протяжении всех этих лет он проводил время в ее обществе. Неоднократно Амалия приезжала в Россию, останавливалась всегда в гостинце «Европейская». Потом ей захотелось стать российской подданной, и она несколько лет назад выехала в Тифлис. Какое-то время пела в кафешантане, а потом вышла замуж за семидесятилетнего неграмотного старика села Сацибели – князя Карамана Петровича Цицианова. Это позволило ей получить российское подданство.
– Ловко! – согласился Урицкий.
– Еще та фигура! В Тифлис она больше не возвращалась. Этот фиктивный брак был тонкой игрой австрийкой разведки. Австрийцы перед войной активно расширяли свою агентуру для работы на территории России. Старались привлекать молодых и красивых актрис из модных театров, танцовщиц из кафешантанов, присутствовать во всех местах, куда любили захаживать русские офицеры. Амалия Крибель попала в поле зрения австрийской разведки и вскоре была завербована, что, впрочем, неудивительно, в ее характере присутствовала некоторая авантюрная жилка. А если учитывать, что она пользовалась у мужчин невероятным успехом, то можете понять, насколько она была ценным агентом. Кроме того, выйдя замуж за грузинского князя, она стала принадлежать к знаменитому роду князей Цициановых, среди которых было немало генералов царской армии. В том числе служивших в Генеральном штабе. Сразу после начала войны Амалия попросила Карла Фаберже помочь ей перебраться в Россию. Он привлек все свои связи, чтобы помочь любовнице, и добился своего. Но сам при этом привлек интерес контрразведки. Вот тогда его ювелирное производство чуть не национализировали. Впоследствии оказалось, что эта Амалия действительно работала на немецкую разведку. Допрашивали и Фаберже, но пришли к выводу, что он невиновен.
– Любопытную историю вы мне рассказали. Где сейчас может быть эта Амалия?
– Она находится под арестом в Ивангороде.
– Я думал, что ее расстреляли.
– Это было бы неблагоразумно, она очень много знает. Вот после того случая Фаберже и решил обезопасить свою компанию и преобразовал ее в «Общество служащих Товарищества «К. Фаберже». Практически все акции он разделил между собой и своими сыновьями, по одной передал своим ювелирам, среди которых были латыш, швейцарец и итальянец.
– Получается целый интернационал, – хмыкнул Урицкий.
– Вот именно. А при таком обилии иностранцев ликвидация фирме уже не страшна.
– Что представляет собой эта любовница Фаберже? Он действительно к ней настолько привязан?
– Судя по тому, что связь между ними длится свыше пятнадцати лет, у него к ней действительно очень серьезное чувство. Заступиться в то время за австрийку было гражданским мужеством, я уже не говорю о том, что самого заступника могли сослать куда-нибудь в Сибирь! А вот Амалия Крибель весьма легкомысленная особа. Когда Карла Фаберже не было рядом, она не скучала и не жаловалась на отсутствие любовников. Даже перед самим арестом, проживая в гостинице «Европейская», сошлась с двадцатитрехлетним нидерландским подданным.
– Действительно она так хороша?
– Не берусь судить… Тут дело вкуса. Но довольно интересная: высокая, с греческим профилем.
– Понятно. Насколько состоятелен Фаберже? Он действительно так богат, как о нем говорят?
Василий Большаков открыл папку, вытащил из нее два листочка, отпечатанных на машинке.
– Могу сказать вам более конкретно… Уставной фонд «Товарищества Фаберже» составляет три миллиона рублей золотом… А еще ювелирных изделий миллиона на три.
– Однако, – невольно протянул Урицкий, – цифра впечатляющая.
– Ничего удивительного, Моисей Соломонович, компания Фаберже самая знаменитая в ювелирном мире. На ней работают более пятисот художников и мастеров высочайшей квалификации. Только одного золота высшей пробы у него почти полторы тонны!
– Впечатляюще! Насколько мне известно, такие данные держатся всегда под большим секретом. Откуда они у вас?
– Вы забыли, Моисей Соломонович, я ведь контрразведчик. Бывший…
– Мне говорили, что Карл Фаберже весьма недоверчивый человек, не пускает в свое общество никого со стороны. Все его люди проходят весьма тщательную проверку. В качестве испытания им могут подсунуть драгоценный камень или изделие и проследят, как они поведут себя при этом. Некоторые не выдерживают. Все это правда?
– Все это так, – легко согласился Василий Большаков. – Однажды великий князь Константин Константинович, сосланный Николаем II за кражу из будуара своей матушки, тоже решил заняться изготовлением ювелирных изделий и попросил Фаберже, чтобы тот его проконсультировал. Карл Фаберже провел его по цехам, показал, как работают мастера, а потом они пришли в комнату, где работают ювелиры. И вот на самом видном месте перед дверью висел кожаный ремень. Великий князь поинтересовался его назначением. И знаете, что ему Фаберже ответил?
Урицкий поправил сползающие очки и с интересом спросил:
– И что же?
– Что этот ремешок – такая же важная часть ювелирного мастерства, как прочие приборы. Что без него ничего не выйдет, он нужен для того, чтобы бить воришку по рукам.
– Вот оно как… – рассмеялся Урицкий. – И это он сказал великому князю, уличенному в воровстве! С его стороны такие слова можно было воспринимать как дерзость. Впрочем, он и есть такой. И все-таки, откуда столь достоверная информация?
– В окружении Фаберже у меня имеется человек, который докладывает о каждом его шаге. Я ему хорошо плачу.
– Мы не можем больше тянуть с ювелиром, завтра вы получите от кабфина мандат на экспроприацию золота и всех ювелирных изделий «Товарищества Фаберже».
Глава 5. Поставьте в духовку осетра
Вернувшись на Морскую, 24, Карл Фаберже пригласил к себе в кабинет главного мастера фирмы. Через несколько минут в его кабинет вошел еще не старый, но уже седеющий человек с клинообразной бородкой, Франц Бирнбаум, главный художник фирмы. Родом он из Швейцарии, будучи сиротой, был отправлен в четырнадцатилетнем возрасте в Россию, где учился в Рисовальной школе Императорского Общества поощрения художеств, по окончании которой поступил на службу в фирму Фаберже.
– Вы сделали опись драгоценностей? – спросил Карл Густавович, строго посмотрев в глаза Бирнбауму.
Тот уверенно выдержал тяжеловатый взгляд Карла Фаберже. Никогда прежде ему не доводилось видеть хозяина столь взволнованным. С Карлом Густавовичем определенно что-то произошло. Время было неспокойным, но «Товарищество» продолжало существовать, хотя дела двигались без прежнего размаха.
– Да, Карл Густавович, – спокойно ответил Бирнбаум. – Все сделал в точности, как вы и просили. Переписал самым тщательным образом. Описал каждое изделие, проставил инвентарный номер, указал цену…
– И на какую сумму у вас получилось? – перебил его Фаберже.
– На четыре с половиной миллиона в царских золотых рублях.
– Хорошо. А сколько наименований?
– Около десяти тысяч изделий.
– Принесите этот список и позовите ко мне Евгения. Он сейчас находится в мастерских.
– Хорошо, Карл Густавович, мы сейчас подойдем.
Карл Фаберже выдвинул ящик стола и извлек из него небольшую фотографию в рамке, на которой была запечатлена молодая женщина, княгиня Цицианова. На обратной стороне была дарственная надпись: «
В дверь негромко постучались, и Фаберже, положив фотографию на место, задвинул ящик.
– Ты звал, папа? – зашел в кабинет Евгений. Держа в руках кожаную папку с описью, за ним следовал Франц Бирнбаум. Он аккуратно положил папку на письменный стол Карла Густавовича и отошел в сторонку.
– Да, звал… – несколько рассеянно бросил Карл Густавович.
– Чем же закончился твой визит в ЧК?
– Я не получил гарантий о защите нашей собственности. У меня такое ощущение, что если они не ограбят нас сегодня, так обязательно сделают это завтра. Нам нужно что-то срочно предпринимать!
– И что же ты предлагаешь? Каким образом в течение суток мы спрячем полторы сотни тонн золота и тысячи ювелирных изделий? Даже если попытаемся спрятать его у надежных людей и в укромных местах, на это все равно уйдет не менее двух недель! А то и весь месяц… А ты говоришь, что все это нужно сделать сегодня или, по крайней мере, завтра.
– Ты слышал что-нибудь о декрете Совнаркома по защите собственности?
– Я не читаю большевистских газет, – поморщился Евгений.
– И напрасно! А в этом декрете сказано, что с усилением контрреволюционного террора дипмиссиям придается дополнительная охрана.
– Но какое отношение это имеет к нам?
– А вот ты послушай, – терпеливо произнес Фаберже. – В то самое время, когда я был в ЧК, какие-то анархисты пытались ограбить английское посольство, так к ним на помощь выдвинулся целый отряд матросов.
– Понимаю, большевики боятся международных осложнений.
– Все так. Хотя трудно поверить, что они могут чего-то бояться после всего того, что сейчас происходит в России… Мы сдадим наш дом в аренду швейцарской миссии. У них весьма скверно с помещениями. Дом, где сейчас находится швейцарское посольство, нуждается в ремонте. Там все рушится. Скоро штукатурка начнет падать дипломатам прямо на голову. А не так давно подле здания взорвался снаряд и выбил половину стекол! В общем, здание в весьма плачевном состоянии. А потом, посол Швейцарии господин Одье – мой хороший знакомый, думаю, что он не откажет мне в такой малости.
– Когда же ты хочешь все это сделать? – недоуменно спросил Евгений.
– Сегодня! Завтра уже может быть поздно. – Фаберже посмотрел на Франца Бирнбаума, сидевшего рядом с Евгением: – У меня к вам будет еще одна просьба, Франц.
– Я весь во внимании, Карл Густавович.
– Мы приостанавливаем нашу деятельность. Запакуйте все драгоценности в чемоданы. Кстати, сколько их понадобится?
– Полагаю, что не менее семи. Если очень плотно…
– Хм… Божье число. Будем надеяться, что это к удаче. Займитесь этим немедленно. Разложите как подобает и составьте документацию на каждый чемодан. А мы с тобой, Женя, поедем к господину Одье. Машина у входа?
– Да, папа.
– Вот и прекрасно! – живо поднялся Карл Густавович. – Не будем тянуть время, дорога каждая минута.
По широкой лестнице спустились со второго этажа. Слуга расторопно распахнул перед Карлом Густавовичем дверь. Водитель, заметив вышедшего хозяина, быстро выскочил из салона, чтобы открыть дверцу. Карл Фаберже удобно устроился на заднем сиденье, рядом с ним разместился старший сын.
– Куда прикажете, Карл Густавович? – повернулся водитель к посмурневшему Фаберже.
– Давай, братец, рули на Смольный проспект, к господину Одье!
– Слушаюсь, Карл Густавович, – ответил водитель, натягивая перчатки.
К дипломатической швейцарской миссии подъехали не сразу: на пересечении двух перекрестков остановились, пропуская длинную колонну из матросов, косо посматривающих на автомобиль, на Орловской улице наряд из трех красноармейцев велел им ехать в обратную сторону. Поплутав еще немного по переулку, добрались наконец до особняка, в котором расположился господин посол.
Карл Густавович вышел из машины и в сопровождении старшего сына бодрым шагом направился к дверям здания. У парадных дверей его встретил строгий швейцар, одетый в черный костюм, и, посмотрев на Карла Фаберже, спросил с сильным немецким акцентом:
– Как даложить о фас, каспода?
– А ведь ты, братец, должен меня помнить, – нахмурился Карл Густавович, слегка озадаченный столь негостеприимным началом. – Я ведь уже бывал у твоего хозяина.
– К касподьину Одье приходят очэнь многие людьи, – не смутившись, ответил швейцар, – я обьязан даклядывать о всяком, кто к нему приходит.
– Ну что ж, тогда запоминай, братец. Скажи ему, что пришел купец первой гильдии, поставщик Высочайшего двора, придворный ювелир Императора всероссийского, короля Шведского и Норвежского, короля Великобританского, короля Сиама, кавалер российских орденов Станислава и Святой Анны, а также командор золотого болгарского ордена и командор ордена Почетного легиона, золотой медалист Всероссийской и Всемирных выставок Карл Густавович Фаберже, – слегка наклонив голову, перечислил ювелир свои регалии. – Надеюсь, запомнил, голубчик?
Швейцар выслушал произнесенную тираду с непроницаемым лицом.
– Карашо. Я даложу о фас каспадьин посоль. А вы, каспода, проходьите в приемную.
Он уверенно пересек холл и скрылся в глубине комнат. Карл Густавович вместе с сыном прошли в небольшую, скромно обставленную приемную с зеленым камином. В ней не было ничего особенного, лишь только самое необходимое: четыре стула и старенький шкаф для гардероба.
– Папа, может, нужно было не столь помпезно представляться, как-то уж нескромно.
– Это не тот случай, чтобы скромничать, – недовольно буркнул Карл Густавович, вытаскивая сигару.
Раскурить ее Фаберже не успел. Вскоре вышел рослый швейцар и торжественно, как это делает конферансье, объявляющий номер всемирно известного фокусника, произнес:
– Каспадьин посоль ждет фас.
– Прекрасно, – произнес Карл Фаберже, положив сигару в коробку и бодрым шагом направился по коридору.
– Я провожу вас, каспода, – предложил швейцар.
– Мы не заблудимся, – невесело отозвался Карл Густавович.
– Такоф порьядок, – холодным тоном парировал неуступчивый швейцар. – Прошу фас, каспода. – Втроем остановились перед дверью из орехового дерева, и швейцар, слегка постучавшись, потянул за бронзовую ручку и впустил гостей.
Карл Густавович уверенно прошел в кабинет посла, за ним, чуть поотстав, шагнул Евгений. Им навстречу поднялся плотный круглолицый человек располагающей внешности, с небольшими очками на аккуратном прямом носу, в дорогом сером костюме и такого же цвета галстуке. Господин Одье был из тех людей, что даже в домашней обстановке предпочитают носить деловой костюм. Единственное, в чем он делал отступление, так это вместо туфель мог надеть мягкие свободные тапочки, давая отдохнуть натруженным ногам.
– Вы извините, что задержал вас немного у порога, но сейчас в Петербурге налеты, и мы просто обязаны проявлять бдительность, – заговорил он на хорошем русском языке.
– Я вас прекрасно понимаю, – ответил Фаберже, проходя в ярко освещенный кабинет, выглядевший оттого несколько просторнее, чем был в действительности.
– Карл Густавович, – протянул посол руку. – Весьма рад, весьма рад! Какая приятная неожиданность, надо признать!
Столь же тепло он поздоровался с Евгением, слегка задержав его ладонь в своей руке. Пошел уже четвертый год его посольства в России, что не прошло для него бесследно: чопорность, отличавшая его в первые годы, вдруг пропала, и своим гостеприимством он теперь напоминал радушного хозяина.
– Я тоже рад, господин посол… Когда мы с вами в последний раз виделись?
– Вот вы подзабыли, а я помню. Я покупал в вашем магазине малахитовую брошь для своей супруги на день ангела. Это было четыре с половиной месяца назад.
– Да, припоминаю, – охотно отозвался Карл Густавович. – За это время столько со мной произошло… Да и не только со мной, со всей Россией, – обреченно махнул он рукой. – Кажется, будто миновало целое десятилетие.
– Увы, – слепил сочувственное лицо посол. – Так оно и есть. Вашей стране выпали тяжелые испытания. Но у меня такое ощущение, что самые трудные времена еще впереди. Присаживайтесь… Может быть, желаете чаю или кофей? – предложил Эдвард Одье, когда Карл Густавович с Евгением разместились на высоких удобных стульях за длинным столом из красного дерева.
В самом центре стола Фаберже увидел статуэтку из нефрита – девушку, державшую в руках розу, выпущенную в широкую продажу полтора года назад. Вот только никак не думал, что одна из нескольких тысяч статуэток отыщет себе приют в кабинете швейцарского посла. Статуэтка значительно украшала обстановку, делая ее не столь аскетичной.
– Нет, как-нибудь в другой раз. Мы к вам, господин Одье, вот по какому делу…
– Я весь внимание, господин Фаберже.
Поделиться книгой: