Приключения Конана-варвара (сборник)

С жутким ревом, содрогаясь всем телом, человекообразная обезьяна вскочила на ноги, но тут же обмякла и повалилась на пол. Гигантские руки и ноги вздрогнули в последний раз и замерли.

Пошатываясь, Конан выпрямился во весь рост, дрожащей рукой утирая кровь и пот с глаз. Кровь капала у него с пальцев и лезвия кинжала, текла яркими струйками по его бедрам, рукам и груди. Мурило подхватил варвара, чтобы не дать ему упасть, но киммериец нетерпеливо оттолкнул его.

– Когда я не смогу стоять самостоятельно, значит, пришло время умирать, – прохрипел он разбитыми губами. – Но я бы не отказался от кувшина вина.

Набонидий оцепенело смотрел на неподвижное тело, простертое на полу, словно не мог поверить своим глазам. Черный, волосатый и внушающий отвращение, в обрывках ярко-алой мантии, монстр являл собой жуткое и абсурдное зрелище, но при этом выглядел больше человеком, чем зверем, и даже вызывал некоторую жалость.

Это уловил и киммериец, потому что прохрипел, задыхаясь:

– Только что я убил человека, а не зверя. Я буду числить его среди вождей, души которых я отправил во тьму, и мои женщины станут оплакивать его.

Набонидий наклонился и поднял связку ключей на золотой цепочке. Они вывалились из кошеля на поясе обезьяны во время схватки. Знáком предложив компаньонам следовать за ним, он привел их в комнату, отпер дверь и первым вошел внутрь. Она была освещена так же, как и остальные. Красный Жрец взял со стола кувшин с вином и наполнил высокие хрустальные бокалы. Пока его спутники жадно пили, он задумчиво пробормотал:

– Ну и ночка выдалась! Хотя уже почти утро. Что вы теперь намерены делать, друзья мои?

– Я перевяжу раны Конана, если вы принесете мне бинты и остальное, – сказал Мурило, и Набонидий согласно кивнул, направляясь к двери, ведущей в коридор.

Но что-то в его склоненной голове привлекло внимание молодого вельможи, и он бросил на жреца острый взгляд. У дверей Красный Жрец резко обернулся. С его лицом произошла удивительная трансформация. Глаза его пылали прежним огнем, а тонкие губы беззвучно смеялись.

– Негодяи снова вместе! – Голос его прозвенел привычной насмешкой. – А глупцы – порознь. Ты ведь глупец, Мурило!

– Что ты имеешь в виду? – Молодой вельможа шагнул вперед.

– Назад! – Голос Набонидия прозвучал резко, как удар хлыста. – Еще один шаг, и я уничтожу тебя!

Мурило похолодел, увидев, что Красный Жрец ухватился за толстую бархатную веревку, которая висела рядом с портьерой сразу же за дверью.

– Предатель! Что ты задумал? – вскричал молодой вельможа. – Ты же обещал…

– Я обещал, что не стану рассказывать королю забавную шутку о тебе! Но я не обещал не брать правосудие в свои руки, если мне представится такая возможность. Или ты думаешь, что я намерен упустить свой шанс? При обычных обстоятельствах я бы не рискнул убить тебя сам, потому что навлек бы на себя гнев короля, но теперь о твоей смерти никто не узнает. Ты отправишься в чан с кислотой следом за Тхаком и этими идиотами-националистами, и все будет шито-крыто. Что это была за ночь для меня! Я лишился ценных слуг, но при этом избавился и от самых опасных врагов. Назад! Я уже переступил порог, и ты не сумеешь добраться до меня раньше, чем я потяну вот за эту веревку, и тогда ты отправишься в ад. Это будет не серый лотос, но кое-что столь же эффективное. Почти все комнаты в моем доме превращены в ловушки. Итак, Мурило, какой же ты глупец…

Стремительным движением, за которым не поспевал глаз, Конан подхватил маленькую табуретку и метнул ее в жреца. Набонидий вскрикнул и инстинктивно закрылся руками, но было уже слишком поздно. Табуретка угодила ему прямо в голову, Красный Жрец покачнулся и упал лицом вниз в лужу медленно расползающейся ярко-алой жидкости.

– Все-таки кровь у него оказалась красной, – проворчал Конан.

Мурило провел по слипшимся от пота волосам дрожащей рукой, привалился боком к столу – ноги не держали его – и всхлипнул от облегчения.

– Светает, – сказал он. – Давай убираться отсюда, пока на нас не обрушились еще какие-нибудь смертельные неприятности. Если мы сумеем перебраться через наружную стену незамеченными, нас никто не сможет связать с событиями сегодняшней ночи. Пусть полиция сама придумывает объяснения.

Он бросил взгляд на тело Красного Жреца, лежащее в луже крови, и пожал плечами.

– Глупцом-то, в конечном счете, оказался именно он; не остановись он на пороге, чтобы позлорадствовать, то запросто поймал бы нас в ловушку.

– Что ж, – невозмутимо заявил Конан, – он пошел по пути, которым в конце концов идут все негодяи. Я бы предпочел ограбить дом, но, полагаю, нам следует поторопиться.

Выйдя в предрассветный полумрак сада, Мурило сказал:

– Красный Жрец ушел во тьму, так что мой путь в городе отныне свободен и мне больше нечего бояться. А как насчет тебя? Дело о жреце на Болоте еще не закрыто, да и…

– Этот город мне уже надоел, – ухмыльнулся киммериец. – Ты говорил о том, что в «Крысиной норе» меня ждет лошадь. Мне любопытно, как скоро она сможет донести меня до соседнего королевства. Мне хочется пройти еще по многим дорогам, прежде чем ступить на путь, которым сегодня ночью ушел Набонидий.

Железные тени Луны

1

Негромкий шелест тростника, сквозь который пробираются лошади; звук тяжелого падения и пронзительный крик. С седла умирающего жеребца успела соскочить всадница, стройная девушка в сандалиях и перехваченной пояском тунике. Темные волосы волной падали ей на белые плечи, а в глазах застыло отчаяние загнанного зверя. Она не смотрела ни на густые заросли камыша, которые стеной окружали небольшую поляну, ни на синие волны, с мягким шлепаньем накатывающиеся на берег у нее за спиной. Расширенными от страха глазами она уставилась на всадника, который продрался сквозь заросли тростника и спешился перед ней.

Это был высокий и худощавый мужчина, но при этом крепкий и закаленный, как сталь. С головы до ног он был закован в посеребренные кольчужные доспехи, которые обтягивали его ладную фигуру, как перчатка. Из-под круглого шлема с золотой насечкой на нее насмешливо смотрели карие глаза.

– Назад! – В звонком голосе девушки звучал ужас. – Не смей прикасаться ко мне, Шах Амурат, или я брошусь в волны и утоплюсь!

Он рассмеялся, и смех его походил на шелест клинка, выскальзывающего из атласных ножен.

– Нет, не утопишься, Оливия, бестолковая ты моя девочка. Лагуна слишком мелкая, и я успею догнать тебя, прежде чем ты доберешься до глубины. Клянусь богами, я изрядно позабавился, гоняясь за тобой, хотя мои воины сильно отстали от нас. Но к западу от Вилайета не найдется коня, который мог бы сравниться с моим Иремом. – И мужчина кивнул на высокого тонконогого жеребца, стоявшего позади него.

– Дай мне уйти! – взмолилась девушка, и в голосе ее зазвенели слезы отчаяния. – Или я мало страдала? Найдется ли такое унижение, боль или оскорбление, которому бы ты не подвергал меня? Сколько еще будут продолжаться мои муки?

– Они будут продолжаться до тех пор, пока я буду находить удовольствие в твоем плаче, мольбах, слезах и стонах, – ответил он с улыбкой, которая постороннему человеку могла бы показаться мягкой. – Ты взрослая и сильная не по годам, Оливия. Мне кажется, что я никогда не устану от тебя, как уставал от своих прежних женщин. Ты умудряешься вечно выглядеть свежей и невинной, несмотря на все мои старания. Каждый новый день с тобой приносит мне новое наслаждение. Но пойдем – нам пора возвращаться в Акиф, где люди еще пируют в честь победителя жалких казаков, в то время как сам завоеватель гоняется за беглянкой, глупой, красивой и совершенно бестолковой девчонкой!

– Нет! – Она отпрянула, повернувшись к синей воде, мягко плескавшейся в камышах.

– Да! – Вспышка его бешеного гнева была резкой и неожиданной, как искра, высеченная кремневым огнивом.

С быстротой, недоступной для ее нежных мускулов, он схватил девушку за запястье, выворачивая ей руку с садистским удовольствием, пока она не закричала и не упала на колени.

– Шлюха! Мне следовало бы привязать тебя к хвосту моего коня и в таком виде приволочь в Акиф, но я проявлю великодушие и привезу тебя на луке седла, за что ты нижайше отблагодаришь меня, когда…

Удивленно выругавшись, он вдруг отпустил ее и отпрыгнул, выхватывая саблю, когда из зарослей камыша вывалилось задыхающееся от ненависти привидение.

Оливия, сидя на земле, увидела перед собой человека, которого приняла за дикаря или сумасшедшего. Он надвигался на Шаха Амурата с таким видом, словно намеревался зарубить его на месте. Это был высокий мужчина мощного сложения, обнаженный, если не считать набедренной повязки с поясом, заляпанной кровью и тиной. Его черную гриву покрывали грязь и свернувшаяся кровь, полосы засохшей крови виднелись на его груди, плечах и лезвии длинного меча, который он держал в правой руке. Из-под прямо подстриженной челки, падающей ему на лоб, свирепым синим пламенем сверкали воспаленные, покрасневшие глаза.

– Ты, гирканская собака! – с сильным акцентом выкрикнул варвар. – Дьяволы отмщения привели тебя сюда!

– Казак! – изумленно пробормотал Шах Амурат и попятился. – А я и не знал, что кто-то из вас, собак, уцелел! Я думал, что вы все сдохли и полегли в степи, у берегов реки Илбарс.

– Все, кроме меня, будь ты проклят! – рявкнул пришелец. – О, как я мечтал о том, что мы с тобой встретимся, когда полз на брюхе по колючим кустам или прятался у подножия скал, когда муравьи грызли мою плоть, когда сидел в болоте по ноздри в воде… Я мечтал об этом, но и надеяться не мог, что мои мечты сбудутся. О, боги бездны, я долго ждал этого момента!

Наблюдать за кровожадной радостью незнакомца было невыносимо. Он клацал зубами, на губах у него выступила пена.

– Назад! – выкрикнул Шах Амурат, глядя на него сузившимися глазами.

– Ха! – Возглас получился похожим на лай лесного волка. – Шах Амурат, повелитель Акифа! Будь ты проклят, как я рад, что вижу тебя – тебя, кто скормил моих товарищей стервятникам, кто разрывал их на части, привязывая к диким лошадям, выкалывал им глаза, отрубал руки и ноги, – собака, грязная и вонючая собака! – Голос незнакомца поднялся до пронзительного крика, потом сорвался, и он бросился в атаку.

Несмотря на его страшный вид, Оливия ожидала, что он падет, стоит только мужчинам скрестить клинки. Дикарь или безумец, что он, почти голый, мог противопоставить закованному в броню властелину Акифа?

Несколько мгновений клинки вспыхивали пламенем, едва касаясь друг друга и тут же отпрыгивая в стороны, а потом широкий меч свистнул в воздухе, уклоняясь от сабли, и, описав сверкающую дугу, опустился на плечо Шаха Амурата. Оливия закричала, ужасаясь силе, с которой был нанесен удар. Щелканье лопающихся колец кольчуги не заглушило звонкого треска, с которым сломалась лопатка. Гирканец отступил на шаг, лицо его вдруг сделалось пепельно-серым, а из сочленений хауберка показалась кровь; сабля выскользнула из помертвевших пальцев.

– Пощады! – выдохнул он.

– Пощады? – Голос незнакомца звенел на грани безумия. – Пощадить тебя, как ты щадил нас?

Оливия закрыла глаза. Схватка превращалась в бойню, кровавую и безумную, разжигаемую истерией ярости и ненависти, становясь кульминацией и высшей точкой перенесенных страданий, жестокого массового убийства, пыток и подгоняемого страхом и питаемого жаждой крови бегства. Хотя Оливия понимала, что Шах Амурат не заслуживает ни жалости, ни прощения, она все равно крепко зажмурилась и прижала ладошки к ушам, чтобы не видеть меча, который взлетел и опустился, как топор мясника, и не слышать хриплых булькающих звуков, которые, впрочем, быстро прекратились.

Она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как чужак повернулся, чтобы уйти от изуродованного тела, которое теперь весьма отдаленно напоминало человека. Грудь мужчины вздымалась от усталости и бешенства, лоб его покрывали крупные капли пота, правая рука была забрызгана кровью.

Он ни разу не заговорил с ней, даже не взглянул в ее сторону. Девушка увидела, как незнакомец направился к камышам, растущим у края воды, наклонился и потянул за что-то. Из укромного места, раздвигая стебли, высунулся нос спрятанной лодки. Оливия сообразила, что он собирается сделать, и стряхнула с себя оцепенение.

– Подождите! – взмолилась она, с трудом поднимаясь на ноги и неуверенной походкой направляясь к нему. – Не оставляйте меня! Возьмите меня с собой!

Мужчина выпрямился и повернулся к ней. В его внешности произошли разительные перемены. В покрасневших глазах светился живой ум. Казалось, что пролитая кровь потушила пожар его безумия.

– Кто ты такая? – требовательно осведомился он.

– Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он преследовал меня. Вот почему он оказался здесь. Умоляю вас, не оставляйте меня одну! Его воины отстали совсем ненамного. Они найдут его тело – а потом и меня рядом с ним, и – ох! – Девушка застонала, в ужасе заламывая свои белые руки.

Он в недоумении смотрел на нее.

– Ты полагаешь, что со мной тебе будет лучше? – пожелал узнать чужак. – Я – варвар, и по твоему лицу я вижу, что ты боишься меня.

– Да, я боюсь вас, – призналась она, слишком растерянная и испуганная для того, чтобы отрицать очевидное. – Я смотрю на вас, и у меня мурашки бегут по коже. Но гирканцев я боюсь больше. Позвольте мне отправиться с вами! Они подвергнут меня пыткам, если найдут рядом с телом своего мертвого владыки.

– Что ж, залезай.

Мужчина отступил в сторону, и Оливия быстро шагнула в лодку, постаравшись не задеть его. Усевшись на носу, она смотрела, как он влез на борт, оттолкнулся веслом от берега и, действуя им, как шестом, стал выводить ее из зарослей камыша на чистую воду. Затем он вставил в уключины уже оба весла и погнал лодку ровными и сильными гребками. Под кожей на его спине и руках перекатывались тугие канаты мускулов.

Некоторое время они молчали. Девушка съежилась на носу, а мужчина склонился над веслами. Она смотрела на него с боязливым восхищением. Судя по его внешности, он не был гирканцем и не принадлежал к представителям хайборийской расы. В нем присутствовала какая-то волчья, дикая свирепость и жесткость. Да и в чертах его лица, даже если сделать скидку на недавнюю схватку и то, что он долго прятался в камышах, читалась та же необузданная сила, но она не была ни злой, ни вырождающейся.

– Кто вы? – спросила она. – Шах Амурат называл вас казаком. Вы принадлежите к их шайке?

– Меня зовут Конан, родом я из Киммерии, – проворчал он. – Да, я был у казаков, как зовут нас гирканские собаки.

Она смутно помнила, что земля, о которой он говорит, лежит где-то далеко к северо-западу, за самыми дальними границами королевств ее расы.

– Я – дочь короля Офира, – сказала Оливия. – Мой отец продал меня вождю шемитов, потому что я отказалась выходить замуж за принца Котха.

Киммериец не смог сдержать удивления.

Губы девушки искривились в горькой усмешке.

– Да-да, цивилизованные люди тоже иногда продают своих детей дикарям. Они называют ваш народ варварами, Конан из Киммерии.

– Мы не продаем своих детей, – язвительно парировал он.

– Что ж, а меня продали. Но тот вождь из пустыни не стал дурно обращаться со мной. Он желал заручиться доброй волей Шаха Амурата, и я стала одним из даров, которые он привез с собой в пурпурные сады Акифа. А потом… – Она содрогнулась и закрыла лицо руками.

– Мне полагалось бы уже давно ничего не стыдиться, – спустя некоторое время заговорила она вновь. – Но каждое воспоминание по-прежнему жжет меня как огнем. Я жила во дворце Шаха Амурата, пока несколько недель назад он не отправился на войну с шайкой захватчиков, грабившей и разорявшей пограничные земли Турана. Вчера он вернулся с победой, и в его честь был устроен большой праздник. Во время всеобщего веселья, когда гости напились допьяна, мне представилась возможность улизнуть из города на украденной лошади. Я надеялась сбежать от него, но он погнался за мной и около полудня настиг. Его вассалов я перехитрила, а его самого не смогла. А потом появились вы.

– Я укрылся в камышах, – проворчал варвар. – Я был одним из бездомных бродяг, членов Свободного Братства, которые жгли и грабили пограничные поселения. Нас было тысяч пять, и там собрались представители самых разных рас и племен. Мы служили наемниками у мятежного принца Котха, по крайней мере, большинство из нас, но когда он заключил мир со своим проклятым сюзереном, мы остались без работы; вот почему нам не оставалось ничего другого, кроме как грабить окраинные доминионы Котха, Заморы и Турана. Неделю назад Шах Амурат окружил нас и прижал к берегу Илбарса, имея в своем распоряжении пятнадцать тысяч воинов. Митра! Небеса почернели от стервятников. Когда после целого дня битвы они смяли наши ряды, кое-кто из наших попробовал прорваться на север, а другие – на запад. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь повезло. Степь наводнили всадники, преследующие беглецов. Я же пошел на восток и добрался до топей на здешней границе с Вилайетом. С тех пор я так и сидел в болоте. Только позавчера всадники прекратили прочесывать камыши в поисках таких же беглецов, как я. Я зарывался в тину, как змея, ловил мускусных крыс и ел их сырыми, потому что не мог развести огонь, чтобы поджарить мясо. Сегодня утром я нашел вот эту лодку, спрятанную в камышах. В море я собирался выйти не раньше вечера, но теперь, после того как я убил Шаха Амурата, его собаки в доспехах возьмут мой след и не оставят меня в покое.

– И что дальше?

– За нами будет погоня, в этом можно не сомневаться. Даже если они не заметят следов, оставленных лодкой, которые я постарался скрыть как можно лучше, то все равно догадаются, что мы вышли в море, после того как не найдут нас на болотах. Но пока что мы оторвались от них, и я буду грести до тех пор, пока мы не окажемся в безопасном месте.

– И где же мы его найдем? – без всякой надежды спросила она. – Вилайет – это же пруд Гиркании.

– Не все придерживаются такого мнения, – мрачно улыбнулся Конан, – особенно рабы, сбежавшие с галер и ставшие пиратами.

– Но каковы ваши планы?

– Юго-западное побережье на сотни миль контролируется Гирканией. Нам еще долго плыть, прежде чем мы доберемся до ее северных рубежей. Я намерен двигаться на север до тех пор, пока, по моим расчетам, мы не окажемся вне пределов их досягаемости. Затем мы повернем на запад и попытаемся высадиться на берег где-нибудь на границе с необитаемой степью.

– А если мы встретимся с пиратами или попадем в шторм? – поинтересовалась она. – Кроме того, в степи мы просто умрем от голода.

– В общем-то, – напомнил он, – я не приглашал тебя с собой.

– Простите меня. – Девушка покаянно понурила свою очаровательную головку. – Пираты, шторм, голод – все лучше, чем жители Турана.

– Согласен. – Загорелое лицо Конана помрачнело. – У меня с ними свои счеты. В это время шторма на Вилайете случаются редко. Если мы доберемся до степи, то не умрем с голоду. Я вырос в суровых землях. А вот эти проклятые болота, с их вонью и кусачими насекомыми, чуть не свели меня с ума и не лишили мужества. В горах же я чувствую себя как дома. Что касается пиратов… – Он умолк и, загадочно улыбнувшись, склонился над веслами.

Раскаленный медный шар солнца опустился в озеро, залитое расплавленным огнем. Синь моря слилась с синевой неба, превратившись в темный бархат, усеянный звездами и их дрожащими отражениями. Оливия задремала на носу лодки, оставаясь на неуловимой и тонкой грани между сном и реальностью. Ей казалось, что она парит в воздухе, и под ногами у нее, как и над головой, мерцают крупные звезды. На фоне обволакивающей темноты смутно выделялся силуэт ее спутника. Ничто не нарушало монотонного плеска весел; он походил на древнего лодочника из легенд, переправляющего ее через озеро Смерти. Но страх ее притупился и, убаюканная монотонным движением, девушка погрузилась в сон.

Когда Оливия проснулась, лучи рассветного солнца били ей в лицо, и она ощутила острый приступ голода. Ее разбудила перемена в движении лодки: Конан неподвижно сидел на веслах, глядя куда-то поверх ее головы. Она поняла, что он греб всю ночь без отдыха, и подивилась про себя его силе и выносливости. Оливия повернулась, чтобы проследить за его взглядом, и увидела зеленую стену деревьев и кустарников, встающих у кромки воды и изгибающихся широким полукругом, внутри которого слепящими голубыми брызгами искрился уютный залив.

– Это – один из множества прибрежных островков в этой части моря, – сказал Конан. – Считается, что они необитаемы. Я слыхал, что гирканцы редко посещают их. Кроме того, они рыщут вдоль побережья на галерах, а мы покрыли уже изрядное расстояние. К закату материк остался далеко позади.

Несколькими ударами весел он подогнал лодку к берегу и привязал носовой фалинь к торчащему корню дерева, который очень удачно поднимался над водой. Выпрыгнув на берег, он протянул руку Оливии. Она приняла ее, слегка поморщившись при виде пятен крови, и ощутила ладошкой прикосновение жаркой и дикой силы, бурлившей в жилах варвара.

Дремотная тишина окутывала лес, росший по берегам голубого залива. Но вот где-то далеко среди деревьев подала голос первая утренняя пташка. С моря налетел легкий бриз, ласково перебирая листву, и она откликнулась согласным шелестом. Оливия вдруг поняла, что напряженно вслушивается в окружающую тишину. Что может таиться в этих необитаемых и неведомых зарослях?

Пока она с опаской вглядывалась в густые тени, лежавшие под деревьями, на солнечный свет, трепеща крыльями, выпорхнула какая-то птица: это оказался большой попугай. Он уселся на толстую ветку, закачавшуюся под его весом, как какой-нибудь экзотический плод, в сиянии красных и изумрудных перьев. Попугай повернул украшенную хохолком головку набок и уставился на незваных гостей блестящими бусинками черных глаз.

– Кром! – пробормотал Конан. – Это же настоящий патриарх попугаев. Ему наверняка не меньше тысячи лет. Смотри, у него в глазах светится злобная мудрость веков. Что за тайны ты охраняешь, Мудрый Дьявол?

Но птица внезапно расправила свои сверкающие крылья и сорвалась с ветки, выкрикнув на прощание скрипучим голосом: «Йагкоолан йок тха, ксуталла!» – и, рассмеявшись скрипучим человеческим смехом, растворилась в молочно-белой дымке меж деревьев.

Оливия молча смотрела ей вслед, чувствуя, как по спине пробежал предательский холодок дурного предчувствия.

– Что он сказал? – прошептала она.

– Наверняка повторил человеческие слова, – ответил Конан, – но на каком языке, я не знаю.

– И я тоже, – подхватила девушка. – Но он, похоже, подслушал их у живого существа. Человека или… – Она устремила взгляд на лесную чащу и вздрогнула всем телом, сама не зная отчего.

– Кром, как я голоден! – проворчал киммериец. – Сейчас я бы съел целого буйвола. А пока придется обойтись одними фруктами, если мы их найдем, конечно. Но сначала я собираюсь смыть с себя засохшую грязь и кровь. Отвратное это дело – прятаться в камышах.

С этими словами он положил на песок меч и, зайдя по пояс в прозрачную голубую воду, начал приводить себя в порядок. Когда он вышел на берег, покрытое ровным бронзовым загаром тело сверкало чистотой, а длинная черная грива искрилась на солнце. Яркие синие глаза, в которых пылал неугасимый огонь, уже не выглядели покрасневшими и мутными. Не изменились лишь волчьи повадки и легкая кошачья походка.

Пристегнув на пояс перевязь с мечом, Конан жестом предложил девушке следовать за собой, и они вместе шагнули под непроницаемые своды леса, оставив берег позади. Под ногами пружинил мягкий зеленый мох, а в просветах меж деревьев виднелись сказочные полянки.