Адская бездна. Бог располагает

В своей манере одеваться Людвиг Трихтер ревностно подражал Самуилу, странности и причуды которого он также копировал, не зная меры и впадая в крайность, как всякий подражатель.

Возраст и опыт делали Трихтера в некоторых щекотливых обстоятельствах поистине незаменимым. Он держал в памяти все прецеденты, сообразно которым складывались правила взаимоотношений в студенческом сообществе, а также между студентами и филистерами. Этот человек был своего рода ходячей традицией Университета. Именно поэтому Самуил удостоил его звания своего дражайшего лиса.

Эта милость преисполнила Трихтера непомерного чванства. Достаточно было посмотреть, сколь подобострастно и приниженно он держался с Самуилом, чтобы догадаться, каким наглым и высокомерным он должен быть по отношению ко всем прочим.

Он вошел, держа в руках свою трубку, которую второпях не успел раскурить. Самуил снизошел до того, чтобы заметить это чрезвычайное доказательство рвения.

– Раскури же свою трубку, – произнес он. – Ты ничего еще не ел?

– Да, правда, сейчас уже семь часов, – забормотал Трихтер, довольно пристыженный, – но дело в том, дорогой мой сеньор, что я только сегодня утром вернулся с теплой встречи лисов и едва успел задремать, как ваш уважаемый посланец меня разбудил.

– Великолепно! Это очень кстати, что ты еще не ел. А теперь скажи мне вот что. Ведь Дормаген, будучи одной из наших самых замшелых твердынь, наверняка тоже имеет собственного дражайшего лиса?

– Да, это Фрессванст.

– А хорошо ли Фрессванст умеет пить?

– Бесподобно: его даже можно считать по этой части сильнейшим среди нас.

Самуил нахмурил брови.

– Как! – воскликнул он гневно. – Я имею своего лиса, и этот лис, оказывается, не по всем статьям превосходит прочих?

– О! – пробормотал Трихтер и выпрямился, уязвленный. – О! Мы, собственно, никогда не имели повода схватиться всерьез. Но если бы такой случай представился, я вполне способен потягаться с ним.

– Так пусть это случится сегодня же утром, если ты дорожишь моим уважением. Увы! Великая школа уходит в прошлое. Мы теряем свои традиции. Вот уже три месяца в Университете не было дуэли выпивох. Нужно, чтобы она состоялась, причем именно сегодня, тебе ясно? Брось вызов Фрессвансту. Я приказываю тебе утопить его репутацию.

– Довольно, сеньор, – отвечал Трихтер с важностью. – Позвольте: каким оружием мы будем состязаться? На простом пиве или на вине?

– На вине, Трихтер, разумеется, на вине! Предоставим пистолеты и пиво филистерам. Шпаги и вино – вот оружие, достойное студентов и всех истинных мужчин.

– Ты будешь мною доволен, даю слово. Я прямо отсюда отправлюсь в «Большую Бочку», Фрессванст обычно завтракает там.

– Ступай. Да объяви там всем, что мы с Юлиусом придем туда после лекции Тибо, ровно в половине десятого. Я буду твоим секундантом.

– Благодарю. А я уж приложу все силы, чтобы быть достойным тебя, великий человек!

XIII

Лолотта

Когда Трихтер удалился, Самуил сказал Юлиусу:

– Порядок действий следующий: сначала пройдемся по улице, где живет Лолотта, затем отправимся на занятия по правоведению – важно, чтобы все выглядело, как обычно, – а уж потом в «Большую Бочку».

Не успели они спуститься по лестнице, как навстречу им попался слуга. Он нес письмо для Самуила.

– А, черт! – проворчал тот. – Неужели один из наших приятелей уже успел?..

Но письмо оказалось от профессора химии Заккеуса: он приглашал Самуила позавтракать с ним.

– Скажи своему господину, что сегодня я занят и смогу явиться к нему не ранее завтрашнего дня.

Лакей ушел.

– Бедняга-профессор, – усмехнулся Самуил. – Опять у него затруднения. Не будь меня, ума не приложу, как бы он читал свои лекции.

Они вышли из гостиницы и вскоре уже были на Хлебной улице.

Лолотта сидела у открытого окна первого этажа. Это была живая, стройная шатенка; из-под чепчика, небрежно откинутого назад, виднелись пышные блестящие локоны. Она шила.

– В тридцати шагах отсюда я вижу троих болтающих лисов, – сказал Самуил. – Значит, будет кому известить Риттера о случившемся. Ну-ка, заговори с малышкой.

– Да что я ей скажу?

– Все что угодно. Лишь бы видели, что ты с ней говорил.

Юлиус скрепя сердце приблизился к окну.

– Вы уже на ногах и трудитесь, Лолотта! – сказал он девушке. – Значит, этой ночью вы не были на теплой встрече лисов?

Лолотта вся порозовела от удовольствия – внимание Юлиуса явно пришлось ей по сердцу. Она встала и с шитьем в руках оперлась на подоконник.

– О нет, что вы, господин Юлиус! Я никогда не хожу на балы, ведь Франц так ревнив! Здравствуйте, господин Самуил. Да вы, я думаю, и не заметили моего отсутствия, господин Юлиус?

– Как бы я осмелился возразить, ведь Франц так ревнив!

– Вот еще! – фыркнула девушка, состроив пренебрежительную гримаску.

– А что это вы там шьете, Лолотта? – спросил Юлиус.

– Атласные подушечки для благовоний.

– Они очень милы. Вы бы не согласились уступить мне одну?

– Что за мысль! Зачем она вам?

– Да на память же, – вмешался Самуил. – На память о вас! Однако ты времени даром не теряешь, хоть и робок с виду!

– Возьмите, вот это самая красивая, – сказала Лолотта, храбро превозмогая замешательство.

– А вы бы не могли прикрепить мне ее к ленте?

– Какая страсть! – воскликнул Самуил с комической ужимкой. – Он от вас просто без ума!

– Так… Спасибо, моя добрая, прелестная Лолотта.

И Юлиус снял со своего мизинца колечко:

– Примите его, Лолотта, взамен.

– Я, право, не знаю, прилично ли мне…

– Вот еще! – в свою очередь усмехнулся Юлиус.

Лолотта взяла кольцо.

– А теперь, – сказал Юлиус, – нам пора откланяться. Сейчас начнутся занятия, мы уже опаздываем. На обратном пути я еще увижу вас, не так ли?

– Ну вот, вы уходите и даже не хотите пожать мне руку. Видно, вы все-таки боитесь Франца.

– Действуй! – шепнул Самуил. – Вон лисы идут сюда.

Трое лисов действительно проходили мимо дома Лолотты и видели, как Юлиус приложился к ручке красавицы.

– До скорой встречи, – сказал он ей и удалился вместе с Самуилом.

Когда они добрались до места, занятия уже были в разгаре. В Гейдельберге они очень похожи на то, что порой творится у нас в Париже. Аудитория была переполнена до отказа. Записи делали лишь немногие студенты. Еще человек двадцать слушали лекцию, но ничего не записывали. Все прочие болтали, подремывали, зевали. Некоторые привлекали к себе внимание особой живописностью своих поз. На краю одной из скамей растянулся на спине золотой лис, задрав ноги под прямым углом вверх и уперев их в стену. Другой лежал на животе, поставив локти на скамью и поддерживая голову ладонями, погруженный в чтение сборника патриотических песен. В том, что речи профессора не доходят до сознания студентов, сомнения не было, но, может быть, они хоть каким-то образом проникали в их спинной мозг или локтевые суставы?

Ни Франца, ни Отто на лекции Тибо не оказалось.

Едва она кончилась, Самуил и Юлиус вместе с толпой покинули здание, и когда часы пробили половину десятого, друзья уже входили в таверну «Большая Бочка», где должно было свершиться вакхическое – и в известном смысле трагическое – действо.

Главная зала, куда направились Юлиус и Самуил, буквально была переполнена студентами. Появление наших героев произвело переполох.

– A-а, Самуил пришел! Трихтер, а вот и твой сеньор! – закричали студенты.

Но если вначале внимание присутствовавших сосредоточилось на Самуиле, то затем оно тут же переключилось на Юлиуса, когда от толпы отделился Франц Риттер и, бледный как смерть, напрямик двинулся к нему.

Увидев, что он уже близко, Самуил успел шепнуть Юлиусу:

– Будь как можно сдержаннее! Надо, чтобы вся вина за вызов легла на наших противников, тогда в случае несчастья свидетели подтвердят, что зачинщиками были не мы.

Между тем Риттер уже оказался возле Юлиуса и преградил ему дорогу.

– Юлиус, – произнес он, – это тебя видели сегодня утром, когда ты по дороге на лекцию завел разговор с Лолоттой, не правда ли?

– Возможно. Я, должно быть, спрашивал у нее, как ты поживаешь, Франц.

– Не советую тебе шутить. Ты целовал ей руку, мне и это известно. Учти, что мне такие штучки не по душе.

– Учти, что такие штучки по душе ей.

– А, так ты еще зубоскалишь, чтобы меня взбесить!

– Нет, я шучу, чтобы тебя успокоить.

– Так вот, мой дорогой, единственно, что меня может успокоить, так это прогулка с тобой на гору Кайзерштуль.

– В самом деле, кровопускание в такую жару освежает. Если угодно, я тебе его устрою, милейший.

– Через час?

– Через час.

Они расстались. Юлиус возвратился к Самуилу.

– Я со своей стороны все устроил, – сказал он.

– Отлично! А сейчас мой черед, – отозвался Самуил.

XIV

Дуэль на вине

Самуил отозвал Трихтера в сторону, спеша выяснить, что дражайшийлис успел предпринять во исполнение его приказания.

– Ну вот, – начал Трихтер. – Когда я зашел в ту харчевню, Фрессванст завтракал. Я приблизился к его столу как бы невзначай, с таким видом, будто просто прохожу мимо. Но мимоходом я приподнял крышку на его кружке и, увидев, что там пенится всего-навсего пиво, обронил с оттенком неподдельного сострадания: «Слабый выпивоха!» Эти два слова, полные кроткого сочувствия, так его взбесили, что он подскочил будто ошпаренный, однако попытался все-таки сдержаться и отвечал довольно хладнокровно: «Это стоит хорошего удара шпаги». Нимало тем не смущенный, я столь же меланхолично произнес: «Ты сам видишь, как я был прав. Я унизил выпивоху, а отпор дает рубака. Впрочем, – добавил я, – мне безразлично, на чем сражаться, клинок мне подходит не меньше, чем кружка».

– Браво, мой славный лис! – воскликнул Самуил. – А он что?

– Тут он начал соображать, что к чему. «Ну, – говорит, – если тебе по вкусу поединок на стаканах, ты этим доставишь мне удовольствие, у меня как раз в глотке пересохло. Пойду поищу Отто Дормагена, пусть мой сеньор будет и моим секундантом». – «Мой сеньор Самуил Гельб будет моим, он тоже придет», – отвечал я. «Какое оружие ты предпочитаешь?» – «Вино и кое-что покрепче». – «Хвастун», – буркнул он вроде бы пренебрежительно, однако было видно, что он удивлен и не в силах скрыть невольное уважение. В эту самую минуту в голубом кабинете все готово для незабываемого сражения. Дормаген и Фрессванст уже там и ждут нас.

– Так не будем же заставлять их ждать, – сказал Самуил.

И вот вместе с Юлиусом они вошли в голубой кабинет.

Дуэли на пиве и вине даже в наше время не редкость в германских университетах. Поединок напитков, как любой другой, имеет твердые правила, на этот счет тоже есть свой «Распорядок». Его требования исполняются с методической точностью, последовательность всех действий установлена, и нарушать ее не позволено никому.

Каждый выпивоха в свою очередь заглатывает некоторое количество спиртного, затем произносит ругательство в адрес своего противника, а тот после этого обязан и выпить, и выругаться вдвойне.

В дуэли на пиве количество выпитого решает все. Но там, где происходит поединок на вине, все сложнее: учитывается различная крепость и качество напитков, в соответствии с этим определяются нужные пропорции. То же касается ругани: есть своя иерархическая лестница и у оскорблений, среди бранных слов тоже существует аристократия, притом их ранг подобает знать каждому. Таким образом, поединок, начинаясь с бордоского вина, заканчивается водкой, от кружки восходит к кувшину, от колкого словца – к грубой брани, и продолжается все это до тех пор, пока один из противников окажется неспособен пошевелить языком – чтобы заговорить, и открыть рот – чтобы выпить. Он и считается побежденным.

При всем том дуэль напитков, как и любая другая, вполне может закончиться смертельным исходом. Поэтому полиция борется с нею всеми мыслимыми средствами, тем самым рискуя продлить ее век до бесконечности.

Когда Самуил, Юлиус и Трихтер вошли в голубой кабинет, там все уже было готово для предстоящей битвы. По концам стола теснились две грозные армии бутылок и склянок всевозможных размеров, цветов и форм. Вокруг в суровом безмолвии стоя ждали десятка два золотых лисов.

В комнате было всего два стула, установленные один напротив другого. На одном уже восседал Фрессванст. Трихтер уселся на другой.

Отто стоял рядом с Фрессванстом, Самуил приблизился к Трихтеру.

Достав из кармана флорин, Самуил подбросил его в воздух.

– Орел, – сказал Дормаген.

Флорин упал решкой вверх. Стало быть, начинать выпало Трихтеру.

О муза, воспой чаши, полные до краев, поведай о славной битве, в коей сии благородные сыны Германии явят миру, сколь растяжимой способна быть человеческая оболочка и до какой степени, наперекор законам физики, размеры вместилища могут порой уступать объему того, что оно умудрилось вместить!

Мы оставим без внимания первые стаканы и первые обидные слова: то были всего лишь легкие стычки, маленькие разведывательные вылазки, во время которых противники потратили всего-навсего несколько колкостей и опустошили каких-нибудь пять-шесть бутылок.

Нет, мы начнем с той минуты, когда почтенный лис, фаворит Самуила, взял бутылку мозельского, вылил добрую половину в громадный стакан богемского хрусталя, с небрежным видом опорожнил его и поставил на стол пустым.