Охотники за первым снегом

– Здравствуй, – вяло пробубнила Катя М, – он как будто уже с нами, чертов негодяй.

Но писателя с нами не было ни в автобусе, ни по прибытии на вокзал, ни даже через десять минут. Все есть знак.

Блокнот в ближнем кармане рюкзака. Я достал его, а снаряжение поручил Мите.

– Ты серьезно?

– Несерьезно.

– Куда он? – услышал Машин голос.

И я помню запах в такси – русской вишневой семерке. Я помню дорогу наизусть, все наши повороты, твои изгибы, мои загоны. И я помню все, что хочется скрыть, оставить при себе, никому не давать и вспоминать жадно, но чаще не вспоминать и пытаться забыть.

Блокнот – это лучший способ остаться одному. Повесить куртку на крючок, сесть на высокий стул, вытащить ручку из специального крепления, не дергаться и методично работать. Девушка-бармен не сразу заметила, пока курила сигарету в углу бара.

– И о чем ты думаешь, когда вот так сидишь здесь один? – спросила она, подойдя ко мне.

– Стараюсь не думать.

– Заметно.

В блокноте не было ни строчки. Она приготовила кофе, поставила напротив.

Глаза наполовину скрывала прямая челка, остальные волосы жили своей, едва ли предсказуемой жизнью, выписывая пируэты во всех плоскостях пространства, лишая смысла все прямое. Она смотрела на меня из далекого далека, невысокая и тощая, как мальчик, женственная на жестах, смешливая и похожая на чупа-чупс с этими тугими оранжевыми спутанными кудрями.

Она какое-то время старательно препарировала меня взглядом, совершенно этого не стесняясь. Я же увидел ее всю целиком, только чувственные губы в фальшивой и грубой улыбке ускользали от меня.

– А знаешь, я работал в баре, – закрываю блокнот.

– Все работали в баре, – грустно выдыхает она.

– Это работает, – я пытаюсь обхватить в одном непонятном жесте весь ее бар.

– Что работает?

– Девушка – бармен. Заводит.

– Как и парень-бармен, – поводит плечами девушка чупа-чупс.

– Смешать тебе Маргариту? – серьезно предлагаю я.

– Обойдусь. Соскучился по бару?

– Соскучился.

– Для тебя всегда найдется место за моим баром, Андрей.

– Звучит как приглашение в постель, Алена.

– Оставь мне телефончик.

Неожиданно Алена становится серьезной, а ей это так не идет:

– Ты надолго?

– Завтра уезжаю. У нас мало времени.

– Пойдем.

Я встаю из-за бара. Она смеется:

– Ты, правда, думаешь, что пойдем?

– Правда, – киваю ей.

Она поручает второму бармену бар. И мы уходим под едва пробивающимися через отсвет города звездами по пустым неосвещенным улицам домой. И уже дома не случилось все, что должно было случиться. Без грусти о прошлом, без горечи в настоящем, будто только так, на одну ночь, мы и умеем любить друг друга – мы друг друга не любили, а просто лежали в темноте и разговаривали, пока не проваливались в сон. А просыпаясь через пол часа, отчаянные искали друг друга руками и находили, обнимали, гладили, смешивая сны с поцелуями, с тревогой и близостью, похожей на счастье.

Я просыпался к утру и брел к окну. По Бродскому.

Панельную восемнадцатиэтажку напротив уже достроили и даже заселили. В позднюю ночь в паре окон горит свет.

– Ну что ты? – Алена бесшумно подкралась и обняла меня сзади.

– Выспался в дороге.

Я взял ее ладони в руки. Она поднялась на носочки, подтянулась и вертикально легла на меня. Оранжевые волосы упали на мои плечи, запутались в начинающейся бороде. Наши тела по-прежнему идеально совпадают…

– У меня есть для тебя подарок.

Она убегает и возвращается с предметом в руках.

– Эта ручка пишет. В отличие от твоей.

Она протягивает мне капиллярную ручку:

– Я знаю ты их любишь.

– Спасибо.

– А еще у меня есть косячок, – глуповато хихикнула Алена.

Как дела в баре? Так же, не лучше и не хуже, хоть второй открывай. В месяц по десять предложений выйти замуж. Один дарил машину. Хорошая? Хорошую. Но ты же знаешь, рот открыла и во все стороны смотрю, как будто еду. Как будто движусь куда-то, но движется все остальное и тянет меня за собой. Большие корабли доходят до причала и тонут в бухте, если не спасти. Я не спасаю.

Москва? Ну, а что Москва? Использую ее. Но я давно стал настоящим, аутентичным, когда рюкзак за спиной. Почему еще там? Вряд ли это генетическая память рода об оседлой жизни. Просто всегда хотелось где-то остановиться. Только оказывается, что мой дом – перемены.

Алена обнимает меня и не отпускает, я тону в ее кудрях.

– Не уезжай, пожалуйста. Останься. Не уезжай. Я не знаю какие еще слова найти и нужны ли слова?! Ты чувствуешь то же, что и я. Не бросай меня снова, – тихо шепчет она самые нужные слова в моей жизни.

За окном занимается рассвет, и чай в белых икеевских кружках уже закончился.

Фарфоровые кружечки полны цейлонского чая, маленькие ложечки лежат у тарелочек с кусочками вкусного ягодного пирога, молочник ждет своего участия. Картина на кухне Кати М. замерла.

– А это нормально? – спрашивает Катя М, поднимая взгляд от экрана нетбука.

– Да, нормально, я очень близко знаком с этими ребятами. А там, в деревушке, мы или пересечемся с ними, или нас примут родители одного из путешественников, – отвечает Митя, не отрываясь от планшета на коленях, – там мы и узнаем подробный маршрут до горы, а пока нужно понять, как добраться до деревушки.

– Вот, я нашел билеты до Абакана, а потом придется на перекладных. Несколько автобусов. Но у них нет он-лайн службы, я не вижу_ маршрута – говорю я.

– Сколько стоят билеты до Абакана? – спрашивает Катя М.

Я поворачиваю свой нетбук ко всем.

– Очень много, – они отрицательно качают головой, – еще и придется искать транспорт от деревушки до гор…

– Писатель, – говорит Митя.

– Писатель, – подтверждает Катя М.

– Томск? – поднимаю брови я, – может, нет, ребята?

– Что, не отпустило еще? Год прошел? Или два… – Катя М тыкает меня в бок, – увидеть писателя и сэкономить деньги или твое душевное равновесие? Выбираю первое.

Митя поднял глаза.

– Билет до Томска, – он разочаровано поворачивает к нам планшет.

– Посмотри до Новосибирска? – подсказываю я, – суммарно тысяч пять в плюс.

– Класс, – улыбается Катя М, – поворачивает к нам свой экран.

– Я пишу писателю, – говорит Митя.

– Попроси у него пикап, попроси пикап, Митя.

– Он все равно себе недавно купил какую-то мажорскую машину, – комментирую я.

– А теперь все набросились на пирог, как на самое вкусное угощение, которые вы когда-либо попробовали

– Как будто мы только вернулись с бэккантри в цивилизацию? – улыбается Митя.

– Ага. Зря что ли пекла?

Писатель одолжил нам свой пикап. В меру раздолбанное средство передвижения из середины девяностых в начало двадцатых. Отремонтированный дизельный двигатель уже не раз тащил, как родной, выдавая сто километров на час.

Катя М. аккуратно рулила в тишине раннего утра. Пустые трассы еще не проснувшегося города утопали в теплом свете рассвета на безоблачном небе.

– Как я люблю этого красавца, – глаза Кати М горели. Давно не видел ее такой довольной.

– Вот здесь, кажется, это последнее кольцо. Поворачивай налево, на Мариинск.

Я обернулся к Мите и Маше на заднем сидении. Они, заспанные, смотрели в окна, взявшись за руки. Я привлек Катю М, и она посмотрела в зеркало заднего вида, улыбнулась, кивнула мне и сосредоточилась на дороге.

Полчаса назад ребята подобрали меня у дома Алены, но я уже думал о ней.

Я вытащил из гнезда блокнота старую ручку, бросил в бардачок и достал из кармана ее подарок, открыл на чистой странице…

– Пока, Томск, мы еще вернемся, – хором сказали ребята, и даже Маша.

– Пока, Томск, я еще вернусь, – запоздало откликнулся я, замечая табличку с названием города уже в наружном зеркале заднего вида. Неперечеркнутую.

3.

«Проехать пол страны» – классно звучит только в России. С запада на восток мы переместились на самолете, а теперь продвигались с севера на юг еще на пол страны. Катя М почувствовала машину и теперь уверенно мчала, обгоняя транспорт редких жителей пролетающих сел. Суслики сзади по очереди засыпали друг на друге, ворочались на свернутых куртках, смотрели в окна и молчали о чем-то таком, о чем можно молчать только вдвоем.

Три станции. Осторожно, двери закрываются, следующая станция … две станции. Одна. Переход. Подземный Стикс несет по коридорам вперед. Страйк у дверей вагонов. Кольцевая. Новый отсчет. Четыре станции, три, две.

Мы вынырнули из толщи бетона в глубокий и прекрасный мир, полный солнечного света. Сквозь смешанный лес в едва выносимом порядке просвечивают белые березы, ниже слой сухого кустарника. Леса дышат, и мы дышим.

– Вагино, – отрешенно прокомментировала название села сонная Маша.

– привет, Вагино! – откликнулись мы хором.

Пошлые шутки скрылись за мягкими полуулыбками. После маленького города встретилась наша заправка (ресурсного монстра страны, поставляющего наиболее качественное топливо, по мнению Кати М). Она сразу свернула. У нее какой-то пунктик на топливе. Всегда держит половину бака.

– Разомнем ноги, – повернулась она назад, – они нам еще пригодятся.

И это она не оправдывается, а заправляет машину.

Поздняя осень как-то забылась в теплой и большой машине, под ярким солнечным светом. В одних кофтах на улице мы мгновенно озябли.

Впервые за пару последних дней у меня зазвонил телефон. Ребята недоуменно, будто я принес обогащенный уран в их чистый канадский лес, посмотрели на меня. Я и сам почувствовал неприятный резонанс, когда на экране высветился неуместный московский номер. Роман Анатольевич. Начальник. Я отошел к трассе и нажал ответ. Любопытство всегда побеждает.

Катя М подобрала меня на выезде.

– Зовут после отпуска немного поработать.

– Так вот почему так холодно в машине. И ты согласился? – Митя с Машей закутались в куртку.

– Пока нет.

– Набиваешь цену, – сказала Катя М, это показалось умной мыслью, хотя и в мыслях не было.

В салоне качал Нью Диско вперемешку с фанком, а мы ехали в горы, по-прежнему с целью совершить первопрокаты сезона. Все, что мне хотелось, это огромных низких туч, полных снега над горными склонами.

И чтобы любовь победила.

После перекуса трехслойными бутербродами, заготовленными еще у писателя, стало совсем приятно. Мы запили их одной бутылочкой колы. Катя М морщилась на такое, но не возражала, когда я практически с рук кормил ее, как голодного птенца.