Похождения Синдбада-Морехода

Я вынужден был замолчать, ибо ладонь человека, сидевшего в засаде, зажала мне рот. Сердитый голос прошипел:

– Говори потише, а лучше прошепчи мне все это на ухо… Наши кони так боятся громкого голоса, тем более сейчас, когда должны из пучины прийти их суженые – морские крылатые кони, счастье и богатство нашего острова и царя аль-Михрджана, да продлит Аллах всемогущий его годы!

И тогда вполголоса, вернее, полушепотом, я поведал бородачу свою историю от того дня, как решил сделаться странником, и до того мига, как, смирившийся, собрался искать хоть какого-то убежища на ночь.

– Повесть твоя печальна, Синдбад-чужестранец! Знай же: ты попал на остров царя аль-Михрджана, владыки самого богатого в мире конного царства и самых прекрасных в мире коней! А я Джафар – первый конюх его Восточной конюшни!

Я поклонился, приветствуя Джафара. (Хотя кланяться лежа на земле было совсем неудобно – но разве неудобство остановит правоверного, чтобы пожелать здоровья и процветания ближнему?)

– Теперь нам надо затаиться, Синдбад-чужеземец! Вот-вот из моря должны появиться крылатые кони. Их мы и ждем. Видишь, красавица Алхас привязана! Сегодня она должна понести от морского коня. А когда родится жеребенок, станет он дороже целого мешка золота, ибо крылатые кони царя аль-Михрджана уже от момента рождения предназначены самым могущественным магам подлунного мира…

– А скажи мне, о Джафар, Алхас единственная ждет сейчас коня морского?

– Ну что ты, чужеземец, – улыбка конюха в полутьме была чуточку насмешливой. – Хороши б мы были, если б у нас была только одна кобыла-невеста! Сейчас по всему берегу привязаны наши красавицы, которые ждут своих мужей. Ведь крылатые морские кони привязываются на всю жизнь, а соединившись, становятся парой до самого дня смерти. Когда жеребец удовлетворяет свое желание, он всегда стремится увести за собой кобылу. И только крепкие веревки не дают ему сделать этого. Знал бы ты, как страшно кричат они тогда, когда приходит миг расставания! Их зовет в пучину безжалостная судьба. И только знание, или, быть может, надежда на встречу через год не дает прекрасным морским крылатым коням и нашим кобылам замертво упасть на месте. Так продолжается из года в год уже не одно столетие, а когда рождаются жеребята, происходит еще одно чудо – жеребчики, едва родившись, взмывают в небо. А там, словно точно зная этот час, кружат их отцы… И только кобылки и их матери остаются с нами…

В голосе первого конюха Восточной конюшни царя было столько гордости, что я невольно позавидовал ему.

– Я свидетель этих чудес уже почти два десятилетия, но великое таинство соединения и изумительной верности наполняет мое сердце благоговением перед чудесами повелителя всех правоверных, Аллаха всемилостивейшего и милосердного! Вот если бы он и людям давал такую же любовь!

– Да ты поэт, Джафар! Я завидую и тебе, и твоему нелегкому, но прекрасному ремеслу!

– Спасибо на добром слове, чужеземец… Скоро начнется таинство. Нам здесь больше нечего делать. Крики крылатых коней призовут нас в срок. А теперь удалимся и дадим совершиться чуду воссоединения и рождению новых жизней!

Ползком мы проделали недлинный путь, и вскоре Джафар указал мне на какую-то странную дыру в земле. Это оказалась дверь. За ней ступеньки вели вниз, к глубоким и уютным комнатам под землей. Здесь все уже было готово для ожидания.

– Будь моим гостем, чужеземец! Вот еда, вот вино…

Мы ели и пили, пока не насытились, а потом курили кальяны, в полутьме думая каждый о своем.

В который раз я мысленно возносил благодарность Аллаху за свое спасение, за встречу с человеком и за то, что, пусть невольно, стал свидетелем чуда. Ведь Джафар и в самом деле был прав: верность и надежда – казалось, такие человеческие чувства, которые среди людей можно встретить реже, чем среди этих сказочных животных…

Голос Джафара отвлек меня от мыслей:

– Уже скоро, Синдбад. Когда таинство свершится, мы отведем Алхас в стойло, а после я доставлю тебя к нашему царю аль-Михрджану, если Аллах будет милосерден и не пошлет нам бед… Знай же, что если бы ты не встретил сегодня меня или одного из моих товарищей-конюхов, то до нашего жилья тебе пришлось бы идти не одну неделю. И неизвестно еще, какие бы несчастья подстерегали тебя на этом пути. Ведь мы живем в самом сердце острова и выходим к берегу только тогда, когда ведем кобыл на встречу с их крылатыми мужьями.

Я хотел, конечно, прямо сейчас отправиться в обитаемые места, ибо во мне ожила и окрепла надежда на то, что когда-нибудь, пусть нескоро, но попаду я в обитель своего сердца – несравненный и прекрасный Багдад. Но понимал я и Джафара. Великое чудо, ради которого он и его товарищи пришли сегодня на берег моря, требовало времени и терпения. Значит, всем нам приходилось ждать.

Медленно текли минуты, мерцали огоньки светильников. Веки мои смежились, я почти уснул. Но в этот момент раздался удар, похожий на удар грома, а затем мы услышали крики, которые не мог издать ни один человек. Низкие, полные отчаяния и тоски звуки дошли к нам под землю так же легко, как будто не существовало никаких преград.

– Что ж, Синдбад, – сказал мне Джафар, – пора. Это кричал муж нашей прекрасной Алхас. Его сердце рвется остаться с ней, но теперь он должен улетать. Обычно мы не торопимся подниматься на берег и даем попрощаться, но сейчас я потихоньку выведу тебя – ты должен увидеть это.

Крадучись, отсчитали мы ступени вверх; прохладный ветерок погладил нас по щекам. Розовело небо – до восхода оставалось немного. Несколько шагов – и мы пришли на прогалину, где Джафар привязал кобылу. Сейчас, в свете звезд, животное выглядело не просто громадным – в нем появилась какая-то угроза. Но быть может, мне так только показалось. Рядом с Алхас стоял ее муж. Прекраснее существа не видал я в мире подлунном. Огромный конь, высотой превышавший взрослого мужчину вдвое, черный как смоль. Гордый и грозный поворот головы выдал его горячий нрав. Я до этой минуты не верил Джафару, но конь и впрямь обладал огромными крыльями, не похожими ни на крылья птицы, ни на крылья нетопыря; ими он словно обнимал свою подругу.

– Смотри, чужеземец, они прощаются, – прошептал Джафар. – Еще миг, и он улетит… Я наблюдаю это уже не первый раз, но всегда мое сердце замирает от счастья и боли. Я молю Аллаха всемилостивейшего, чтобы дал он мне сил прожить еще год, привести сюда прекрасную Алхас и подарить им еще одну встречу…

Я хотел расспросить Джафара о маленьких кобылках, но меня перебил громоподобный удар – это конь ударил копытом. Потом раздался еще один страшный, оглушительный крик, и порыв ветра начал клонить нас к земле – то взмахнул своими великолепными крыльями морской конь. Морда его еще раз с великой нежностью коснулась морды кобылы – и вот он уже парит в небе, стремительно уменьшаясь… В лучах восходящего солнца он казался еще чернее, чем был на самом деле. Вот к нему стали присоединяться другие крылатые кони… Они улетели, в последний раз криками прощаясь со своими подругами. С земли ржанием им отвечали кобылы. И были в том ржании и радость от встречи с любимыми, и надежда…

– Что ж, Синдбад-чужеземец, нам пора. Идем, отвяжем Алхас и отправился домой. Я отведу тебя к царю аль-Михрджану и покажу нашу страну. Для меня это будет честью и наградой, ибо нет большего удовольствия, чем показывать незнакомцу любимую родину, прекраснее которой не видел ничего в мире.

(Я был согласен с ним. Правда, однако, заключалась в том, что для человека его родина и место, которое он называет самым прекрасным, не всегда одно и то же. Ибо родиной может быть и всеми забытая деревушка, красота которой – лишь в воспоминаниях человека о сладостных минутах детства.)

Мы отвязали кобылу, которая почти безучастно позволила нам подойти к себе. Она была так велика, что и вдвоем мы без стеснения устроились у нее на спине.

Джафар был прав – те строения, которые я увидел, находились довольно далеко. Ехали мы почти до полудня, и это при том, что чудесная Алхас несла нас гораздо быстрее, чем самый быстрый конь у меня на родине.

Город царя аль-Михрджана был велик и щедр: я не увидел заборов и засовов. Двери домов были гостеприимно распахнуты, а на порогах домов играли веселые и упитанные дети.

– Не удивляйся, Синдбад-чужеземец. Да, наш город богат. Маги более чем щедро платят за волшебных коней. А наш царь мудр и справедлив. Он отлично знает, что его главное богатство – это честный и самоотверженный труд подданных. Чем больше царь нам отдаст, тем лучше мы будем трудиться на благо царства и на благо наших семей.

– Я не вижу у вас заборов и засовов. Вы так доверяете людям?

– Конечно, ведь это мои земляки. Это мои соседи. Мы вместе обрабатываем землю, вместе растим детей, а потом женим их, вместе работаем на благо царя и вместе радуемся праздникам. Нам нечего бояться друг друга, таиться от ближнего. Да, наши семьи гостеприимны и открыты. Конечно, бывает, что мы ссоримся с соседями. Случается, что жена недовольна мужем или муж женой. Порой непослушны наши дети. Но разве этого не бывает в любой стране, в любом городе, где бы ни жили люди?

Город становился все богаче; я подумал, что мы подъезжаем ко дворцу царя. Но ошибся – это оказались царские конюшни. Выстроены они были из камня и богато украшены. Да, уже по одному виду жилища для коней становилось ясно, что же является главным сокровищем царя аль-Михрджана.

Мы с удобством устроили красавицу Алхас, которая, увидев привычные стены, с заметным удовольствием опустилась на мягкий ковер, которым был устлан пол ее загона. (Честно говоря, более всего этот загон походил на богатую и уютную комнату какой-нибудь избалованной красавицы: чистота, уют, мягкие ковры и приятный запах незнакомых мне трав, что пучками висели у стен… Но как еще мне было называть место, где живет лошадь?)

– Хочешь посмотреть на малышей, Синдбад?

– Конечно, хочу.

Я рассматривал жеребят, которых держали в другом крыле огромных Восточных конюшен. Как все малыши, были они забавные и немного неуклюжие, но уже заметно было, какими прекрасными станут эти животные, когда вырастут и окрепнут. Я ждал увидеть и крылатых, но потом вспомнил рассказ Джафара. Ведь крылатыми рождались только жеребчики, которые сразу же взлетали к отцам и уже более не возвращались к матерям.

Малыши содержались в чистоте и неге большей, чем их матери. Да, вот что было истинным сокровищем этого затерянного острова!

Накормив сладкими фруктами кобылок, мы отправились в царский дворец.

Он поражал. Не своими размерами, а тем, насколько уютно и продуманно, но вместе с тем и роскошно был выстроен.

– Дворец построил отец нашего царя, благородный аль-Нареддин. Был он учеником ученика благородного Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими!) и великим волшебником. Когда-то во время ученичества узнал он из древних книг о нашем острове, что теперь зовем мы остров Кассиль, собрал единоверцев и переселился сюда. Уже тогда слухи о волшебных крылатых конях ходили между магами. И аль-Нареддин понял, что поступит мудро, если сможет стать хозяином этих коней.

– Но ведь волшебных коней приручить нельзя?

– Ты правильно понял, приручить их нельзя. Но кобылы очень нежны. Они любят чистоту и ласку, а потому их просто приманили – им устроили жилища, безопасные и роскошные. Хотя не такие, как сейчас. Постепенно конюшни перестраивали, чтоб нашим питомицам жилось хорошо. Они и сами не хотят отсюда надолго уходить. Только тогда, когда ждут они свидания со своими избранниками, их можно увести достаточно далеко. В такие дни им желаннее всего шум моря и порывы морского ветра. А когда кобылы ждут малышей, они, точно домашние кошки, ищут тепла, уюта и неги.

По богато устланным полам мы пришли в зал, который мне показался залом приемов. Пока здесь, кроме нас, не было никого. Этим и воспользовался Джафар, чтобы продолжить рассказ о своих повелителях и о времени, когда первые кобылы были устроены и принесли первых жеребят.

– Постой, о мудрый Джафар, но ведь получается, что магам не достаются крылатые кони – малыши ведь сразу улетают к отцам и больше не возвращаются…

– Ты правильно понял, но неправильно перебиваешь историю, чужеземец. Ведь точно так же, как и их отцы, в нужный день они прилетают на берег в поисках невесты. Вот тогда их можно ловить и немного приручать, чтобы продавать затем волшебникам всего мира. Вместе с жеребцами мы продаем и кобыл. Да, они не летают, но для народа, у которого живет такая пара, наступают долгие дни благоденствия и счастья, а многие властители, если они умны, обязательно желают обзавестись подобными лошадьми, ибо ничто лучше процветания не говорит о мудрости и заботе властелина о своих подданных…

Монолог Джафара перебили шаги, и вскоре в зале для встреч показался сам царь аль-Михрджан. Был он высок ростом и строен, но уже очень немолод. Его бороду седина посеребрила весьма обильно, но глаза смотрели молодо и, пожалуй, сердито.

– Здравствуй, о царь! – Джафар поднялся с подушек, где мы сидели, и с достоинством поклонился (я заметил и раньше, что не в чести у здешнего народа было суетливое раболепие). – Знай же, что сегодняшней ночью чудо свершилось и мы ждем рождения прекрасных малышей и нового года, когда вновь прилетят к нам волшебные кони…

Царю, похоже, было известно, как благоговеет Джафар перед своей работой и перед волшебными конями. Даже я успел заметить, что первый конюх может часами, не останавливаясь, рассуждать на эту тему.

– Благодарю тебя, Джафар, – с легкой улыбкой ответил царь, перебив конюха. – Ты честно сделал свое дело. Как, впрочем, и всегда. Кого ты привел в мой дворец?

– Царь, это Синдбад-Мореход. А история его столь необыкновенна, что я теряюсь и не могу найти слов…

– Что ж, Синдбад-Мореход. Я рад твоему появлению! Сядь же рядом с нами и поведай нам свою необыкновенную историю…

Мы устроились на шелковых подушках, и я начал рассказ, не приукрасив ничего. Чем больше я рассказывал, тем больше интереса появлялось на лице повелителя города крылатых коней, а мой рассказ о чудовищной рыбе заставил его глубоко задуматься. Я понимал причину его беспокойства: остров его мог в любой момент пострадать от появления этой чудовищной рыбы… А если бы у нее в море нашлись похожие спутники, то беда могла бы стать нешуточной…

– Благодарю тебя за рассказ, о Синдбад-Мореход, и приветствую в моих владениях. Слава Аллаху всемилостивейшему и милосердному за то, что спас он тебя, и за то, что привел под наш гостеприимный кров! Будь же не нашим гостем, а нашим соотечественником. Хочешь ли ты службы у меня или готов стать земледельцем?

– Я благодарю тебя, о царь, за твое гостеприимство. С великой радостью и удовольствием я стану к тебе на службу, ибо вижу я твое правление мудрым, вижу заботу о благе подданных. Я с удовольствием отдам свою жизнь на благородное дело!

Сердце мое наполняла благодарность к этому человеку. Я мысленно возблагодарил Аллаха, что не отвратил он от меня своего взора и позволил вновь найти себе дело, требующее всех сил и знаний.

– Ну что ж, да будет так! – Царь поднял вверх левую руку. – От сего мига ты, Синдбад-Мореход, становишься моим подданным. Я давно ждал человека, который бы видел и умел многое, а твой рассказ убедил меня, что такой человек появился. Знай же: с сего дня ты становишься начальником охраны моего порта!

Такое необыкновенное назначение поразило меня. Я не знал, что здесь есть порт, думал, что царь владеет лишь городом и народом. Но потом вспомнил, что его отец был учеником ученика Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими!), а значит, и магом. Теперь мне стало многое ясно: царь аль-Михрджан также был волшебником, а потому видел действительную суть и вещей и людей. Сердце мое преисполнилось благодарностью. Я молча склонил голову в знак почтения и согласия.

– Итак, выбирай себе дом. Вскоре, надеюсь, появится в нем и хозяйка. Теперь ты чиновник на царской службе!

Царь задумчиво пригладил бороду, устремив взгляд в окно. Я понял, что аудиенция окончена.

Поклонившись, я вышел из покоев. Вслед за мной пошел и Джафар.

– Царь поручил мне присмотреть для тебя дом.

Я несказанно удивился. Ведь не прозвучало об этом ни слова. А тогда, когда говорили мы с царем, остальные молчали.

Да, видно, я не знал еще и малой доли тайн этого острова и его необыкновенных жителей.

Так я стал жить на острове Кассиль – служил начальником охраны в порту. В подчинении у меня были люди разные: и молчаливые, и болтливые, и на вид богатырски сильные, и слабые как дети. Каждому из них я нашел занятие по силам и уму и удивлялся лишь, что слушают они меня со спокойным достоинством. Соглашаются, не переча, или несколькими словами поправляют тогда, когда говорю я вещи неумные от незнания.

Дни шли за днями. Порт кипел жизнью всех портов: приходили и уходили суда, купцы привозили товары… Часто у причалов слышалась иноземная речь, когда понятная, а когда и вовсе незнакомая, хотя я считал себя путешественником и знатоком.

Как-то раз, когда солнце уже почти опустилось на край океана и я, закончив дневные дела, шел мимо рынка, послышалась мне речь родного города. Я подошел к лавке купцов в ярких одеяниях, похожих на одеяния жителей моего родного Багдада. Да, то были мои земляки.

Какая надежда вспыхнула в моем сердце! Но увы, ей не суждено было сбыться… Старшина купцов Касим ибн Касим рассказал, что судно их попало в сильный шторм, три дня щепкой носилось по океанским просторам, пока не попало в воды этого острова. Дивное диво – огромный крылатый конь, круживший в вышине, привлек их внимание. Удивились путники, но понадеялись, что где-то рядом земля. Последовав за полетом коня, высадились они на гостеприимном острове и возблагодарили Аллаха за милосердие.

Что ж, теперь мы все были соседями и подданными одного царя. Дарованную нам жизнь следовало прожить достойно и ни о чем не жалеть. Нравы острова быстро пришлись нам по вкусу, как и многим другим.

Была у Касима ибн Касима прекрасная племянница со сказочным именем Лейла. А стоит сказать, что женщины здесь могли выбирать себе спутников жизни так же, как и мужчины. Ум и благородство девушки быстро стали приманкой для самых лучших женихов. Но не знаю уж почему, выбрала она меня. Каждый день после службы в порту приходил я в лавку Касима и каждый день засиживался далеко за полночь за разговором с прекрасной Лейлой.

Вскоре понял я, что девушка пленила мое сердце, ибо во сне видел я только ее и наяву думал не о делах, а о мудрых ее речах, прекрасных глазах и мелодичном голосе. Что ж, вот сбылось предсказание царя аль-Михрджана, и в моем доме вот-вот должна была появиться хозяйка.

Касим не возражал против нашего брака, согласилась и девушка, ибо в обычаях острова было спрашивать ее желания и согласия. Сам царь почтил скромное торжество и назвал нас мужем и женой.

Наступила ночь – первая ночь нашего союза. Не знал я, что дарует нам грядущая жизнь, но надеялся, что смогу даровать своей любимой лучшую ночь из прожитых ею.

Я потушил светильники в нашей спальне, оставив лишь два, чтобы рассеять сумрак ночи и страх моей жены перед таинством союза. Лейла улыбнулась мне нежно и призывно, и я стал на колени рядом с ней, нежно коснулся губами ее губ и понял, что эта женщина самой судьбой предназначена мне, что только ее и жаждало мое тело, а моя душа может соединиться лишь с ее душой.

И я впился в ее губы поцелуем, быть может, и не нежным, но жаждущим. Да, то был поцелуй необузданной, неизъяснимой страсти. И жена моя поняла, что эта страсть кипела во мне лишь для нее – неосознанная, невостребованная. Поцелуй становился все жарче. Я чувствовал, что еще минута – и сгорю в огне невероятном. Через мгновенье я уже лежал рядом с ней, сам не помня, как это произошло.

Когда я оторвался от ее губ, чтобы отдышаться, моя жена попыталась воспользоваться этой возможностью и заговорила.

– Я неумела, неопытна. Хочешь ли ты меня такую?

– Хочу, хочу. Очень хочу. – Я сделал глубокий вдох. – Ты пахнешь цветами. Цветок мой, прекрасная Лейла, мне нужно соединиться с тобой, чтобы полностью насладиться радостью нашего брака.

Мои слова сломили ее неумелое сопротивление. Думаю, она мечтала об этом с того самого момента, когда я появился в ее жизни. Сейчас, я видел это, ее захлестывали острейшие ощущения – мое тело так близко к ней, руки прижаты к моей груди, а запах кожи, моя жажда просто кружили ей голову…

Я вожделел ее тела не менее, чем некогда вожделел ее души. И сейчас, получив все это, был не в силах сопротивляться водовороту страсти, что увлекал меня в самую пучину наслаждения.

Мою юную жену томили невероятные ощущения. Неторопливо я снял с нее покрывало и медленно обнажил. Хриплый звук сорвался с ее губ, когда я положил руки на внутреннюю часть ее лилейных бедер.

Лейла готова была потерять голову, когда я нежно добрался до ее цветка наслаждения, обнажив самую уязвимую часть тела. Медленно-медленно наклонил голову, и прежде чем она поняла, что я собираюсь делать, она почувствовала мое горячее дыхание, дразнящее ее нежную плоть.

– Синдбад, что…

В то мгновенье, когда мои губы коснулись ее тела, Лейла вскрикнула. От неожиданности она не могла сдвинуться с места, и неописуемое, невероятное наслаждение от этих ласк заставило ее изогнуться. Тело Лейлы дрожало, источая вожделение, которого она не знала раньше. Когда я провел по нему языком, она застонала, не в силах сдержаться. Я прошелся руками по стройному стану, лаская и возбуждая ту, что была мне обещана самой судьбой. Мой язык ласкал самые тайные изгибы ее девственного тела.

Затем я позволил себе поиграть ее персями; Лейла начала метаться на подушке, хватаясь руками за мои плечи. Она билась в поисках опоры, искала защиты, пыталась прекратить это невероятное, но сладостное мучение. Ей казалось, что она балансирует на краю пропасти, охваченная страстью, от которой прерывалось дыхание.

Неожиданно для самой себя Лейла провалилась в темную бездну наслаждения, настолько резко, что все ее тело задрожало. Она закричала, затерявшись в вихрях страсти, а ее руки прижимали к себе мою голову. А затем ее тело обмякло, и лишь прерывистое дыхание нарушало сгустившуюся тишину.

– Что произошло? – выдохнула она.

– Только что ты в первый раз ощутила, как сладостна человеческая любовь.

Лейла была смущена.

– Что-то странное произошло с моим телом… внутри меня. Ты почувствовал?

– Еще нет, но сейчас почувствую.

Я поднялся и снял шаровары.