Как бороться с «агентами влияния»

Уже не раз в интервью и в книгах приходилось мне и многим моим коллегам объяснять действительное значение этого слова – «диссидент», но по-прежнему то здесь, то там (не так, правда, часто, как это было в 90-х) говорится с некоторым придыханием о том, что вот этот или тот человек в советские годы был диссидентом – так, будто диссидент «звучит гордо». Это было очень хитро придумано – вбросить такое слово в СССР, потому что словом «диссидент» стали называть всех несогласных с чем-либо и всех инакомыслящих. Но с последними-то как раз КГБ никогда не боролся, такой терминологии в документах, в частности 5-го управления, которым я руководил, не существовало. Инакомыслием мы не занимались. Мы были против тех, кто практическим действием посягал на конституционный строй СССР. Поэтому в органах КГБ всегда избегали этого слова, дабы не углублять изобретенную западными спецслужбами подмену понятий. Однажды все-таки ошибся Андропов, читая доклад, но после этого установленному порядку не изменяли ни разу. Инакомыслящих от диссидентов необходимо категорически отделить, против первых не возбуждалось уголовных дел, так как они не вели противозаконных действий…

Под маской инакомыслящих диссиденты верно служили целям холодной войны. Эти цели они формулировали как бы сами, но на самом деле выполняли то, что настойчиво внедрялось западными спецслужбами и различного рода антисоветскими центрами.

* * *

По сути, подменой понятий спецслужбам Запада удалось защитить диссидентов, поднимая шум по поводу преследования инакомыслящих. Истоки этого движения в том периоде, который с легкой руки Эренбурга принято называть «оттепелью». Речь, опять же, идет о так называемом процессе демократизации, начавшемся после ХХ съезда партии. Демократизация – это очень здоровый процесс, если речь идет о большей гласности, гражданских свободах, но руководители нашего государства под этим словом спрятали всю неясную для них самих внутреннюю политику. Этот процесс как вышел в те годы из-под контроля, так и продолжает развиваться до сих пор.

Как уже было сказано, после ХХ съезда в рядах самой партии не было никакого понимания событий. Часть коммунистов сказали бы «да» кому угодно. Они и подчинились Хрущеву в силу партийной дисциплины. Это честные люди, но инертные и послушные, неспособные к действиям, к выражению собственного мнения. Вторая часть была «против», но делала это молчаливо, ушла в глухую оборону. Но появилась и третья часть, коммунисты, которые не только пошли с Хрущевым, но и забежали вперед: они рьяно требовали идти дальше по пути разоблачений, выражая недоверие членам Политбюро, которые работали когда-то со Сталиным и оставались и теперь в его составе. И вот это было, как выяснилось, испытание, к которому никто не был готов. Хрущев принимал решения одно импульсивнее другого, что свидетельствовало о его глубочайшей растерянности. Ему хотелось дозированных разоблачений, в Президиуме ЦК еще оставались Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов… И начались внутрипартийные репрессии. Неуверенность и растерянность Хрущева стоила партийных билетов генералу Григоренко и физику Орлову. Оба встали впоследствии во главе группы диссидентов.

Также базу будущих диссидентов составили те, кто скрывал свое недовольство советской властью и вдруг подумал: «Пришло время!». Под их влияние попало некоторое число молодых людей, с подростковой протестностью и романтическим нигилизмом. Но постепенно так складывалась уже не оппозиция режиму, а группы, готовые к борьбе с существующим строем. Первое антисоветское выступление (массовое распространение в Москве листовок против коммунизма) относится к лету 1957 года. Группа, установившая связь с редколлегией польской ревизионистской газеты «Попросту» и возглавляемая аспирантом МГУ Краснопевцевым, была достаточно большой, активно готовила выступление против власти. У них была примитивная содержательная основа, но в 1957 году это все-таки было впервые. И были первые серьезные репрессивные меры после ХХ съезда, которые, конечно же, вошли в резкий диссонанс с заявлениями Хрущева о том, что в стране больше нет политических репрессий и заключенных. Возникло противоречие: если человек выступает против власти, то как разделить, когда он преступник, а когда «политический заключенный»? А ведь через какое-то время к категории последних отнесли шпионов и террористов.

Дело группы Краснопевцева, последовавшее по времени сразу после событий в Венгрии, заморозило антисоветский дух, которым пропитывался процесс демократизации.

Новый взрыв темы культа Сталина произошел на XXI съезде, который был почти весь посвящен этой теме. Уже появлялись значимые произведения советских писателей на эту тему. Но снова складывалась двойственная ситуация: власти, развязывая критику Сталина, призывали убрать практически все, что связано с именем вчерашнего вождя, но к выступлениям общества на ту же тему относились осторожно. Здесь таилась причина копившегося недовольства, прежде всего в среде репрессированных и их близких. Кроме них структурировался слой интеллигенции и молодежи, которые стремились утвердить себя на новой идеологической основе. Кто-то шел по этому пути искренне, кто-то делал карьеру, завоевывал популярность.

Здесь и черпали для себя ресурсы западные спецслужбы: первым диссидентам давали трибуну радио «Свобода», печатные издания НТС и другие антисоветские центры. Хрущев же тем временем, с одной стороны, широко рассказывал о своей встрече с сыном Гамарника, демонстрируя собственное сочувствие к его судьбе, поощрял сына Якира, поддерживал Снегова и Шатуновскую; с другой – громил выставку в Манеже и топал ногами на поэта Андрея Вознесенского. Мне лично пришлось после этого достаточно долго беседовать с поэтом, сидели после выплеска «царского гнева», курили. Такое у него состояние было, мог тоже метнуться не в ту сторону, дров наломать… Вот я и не уходил, пока он не успокоился.

Хрущев, может быть сам того и не замечая, а может быть и замечая, приводил к ситуации, которая создавала благоприятные условия западным эмиссарам для рекрутирования недовольных. Эмиссары западных спецслужб брали «гонимых» под свое «крыло», а значит, под влияние.

* * *

Между тем обстановка внутри СССР все более накалялась. Хрущевым были недовольны даже его выдвиженцы в высших эшелонах власти. После смерти И. В. Сталина Никита Сергеевич Хрущев объявил о необходимости омоложения руководящих кадров партии и государственного аппарата. Люди старше пятидесяти лет, по его словам, уже «уезжают с ярмарки». Следовало ускорить процесс их отъезда, а на «ярмарку» зазывать молодых подготовленных людей. Среди пришедших выделились А. Н. Шелепин, П. М. Машеров, К. Т. Мазуров, В. В. Щербицкий, Н. А. Егорычев, Н. Р. Миронов, А. И. Аджубей, многие другие.

Возражений такая линия не вызывала, если бы ее осуществление не носило аврального характера. Постепенная смена поколений, безусловно, была бы полезной. Хрущев, правда, недолго настаивал на осуществлении объявленной кадровой политики и по мере утверждения во власти стал забывать «дорогу с ярмарки».

На волне демократизации все заметнее стал вырастать культ личности Хрущева. Он все более концентрировал власть в своих руках, поощрял славословие в свой адрес, стал безапелляционен в суждениях и действиях. Все чаще единолично решал важнейшие государственные дела. Вокруг него сложился круг приспешников, среди которых выделялся зять – Алексей Иванович Аджубей, нередко подменявший собой руководство МИД СССР.

Особую тревогу вызывали бесконечные реорганизации, не позволявшие вести дела, отвлекавшие кадры от повседневной работы. Нагляднее всего это проявилось в разрушении структуры Госплана СССР. Планирующий и контролирующий центр заменили отраслевыми структурами, стоявшими далеко от общегосударственных интересов. Развитие отрасли во многом стало определяться пробивной способностью ее руководителя. Пагубным оказалось и отсечение от Госплана проблем снабжения, контроля за ценами, стратегического планирования. Эти функции были переданы Госснабу, Госкомцен, различным государственным комитетам, комиссиям.

Вместе с тем появились тенденции вождизма. Подхалимы сняли фильм «Наш Никита Сергеевич», провозгласили «великое десятилетие» правления Хрущева. Все это вызывало определенную настороженность, порождало сомнения в искренности лидера, объявлявшего одно, а на деле получалось совсем иное.

Естественно, что создавалась атмосфера не в пользу Хрущева. Авторитет, созданный на критике культа личности Сталина, падал. Нововведения Хрущева вызывали непонимание, а затем и сопротивление. Многие начинания не встречали той поддержки, которая являлась характерной для первых лет пребывания Хрущева на посту лидера партии.

Первое серьезное столкновение произошло при принятии решения о создании вместо единых руководящих органов партии двух независимых: промышленных и сельских. Против этого выступил в то время кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Председатель Совета Министров Украины В. В. Щербицкий. Поддержки он не получил, хотя недовольных такой реорганизацией партии, а затем и советских органов было хоть отбавляй. Щербицкий поплатился постом Председателя правительства и, получив в награду инфаркт, переехал в родной Днепропетровск. Но след его выступления сохранился. О нем в партии знали, и поступок Владимира Васильевича высоко ценили.

* * *

Наступил октябрь 1964 года. Н. С. Хрущев был освобожден от занимаемой должности. Л. И. Брежнев получил на Пленуме ЦК КПСС полную поддержку. Его поддержала партия. Назначение на пост Председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина, имевшего непререкаемый авторитет во всех слоях населения, еще более укрепило позиции вновь избранного руководителя партии.

Среди тех, кто поддержал Брежнева, одну из главных ролей играл Александр Николаевич Шелепин. Вокруг него, как бывшего комсомольского лидера, естественно, сложилась группа молодых руководителей, поднявшихся на волне прихода Брежнева к власти и, надо сказать, активно его поддерживавших.

Однако не все шло гладко. Молодые люди, не скрывая своей радости, всюду (кстати и некстати) восхваляли Шелепина, что вызывало настороженность старшего поколения. Шелепин, к сожалению, недооценивал такой ситуации, а может быть, ему и нравилось слыть «железным Шуриком».

Вокруг Брежнева сложилась группа главным образом из числа работавших с ним в Днепропетровске и Молдавии (Черненко, Щелоков, Тихонов, Кириленко, Цуканов, Грушевой, Епишев, Цвигун, Цинев и другие), занявших важные посты в партийном и государственном аппарате.

Они конфликтовали с выходцами из комсомола, боялись их роста и систематически доводили до Брежнева информацию о якобы вынашиваемых «комсомольцами» намерениях отстранить его от власти. Немало кивков делалось и в сторону Косыгина. Ложь обладает силой, а злонамеренная тем более. Так и случилось то, что случилось.

Первым был удален с высоких постов Шелепин. Он был избран Председателем ВЦСПС, а затем был назначен заместителем председателя Государственного комитета СССР по профтехобразованию, откуда и ушел на пенсию. Такая участь постигла и многих его сподвижников по комсомолу (Месяцева, Павлова, Семичастного, Тикунова, Мазурова).

Произошел новый кадровый переворот, приведший к постарению кадров и ставший, безусловно, одной из основных причин застоя.

На поверхности осталось несколько фигур, не определявших политику государства. К тому же они были одиноки. Урок Шелепина остался у многих в памяти. И здесь нельзя забыть Миронова. Он сыграл важную роль и в дни подготовки октябрьского 1964 года Пленума ЦК КПСС, и на самом Пленуме как заведующий отделом административных органов ЦК. Думаю, что не случись трагедии в Югославии, когда на второй день после Пленума погибла в Белграде советская военная делегация, в составе которой он находился, многое могло бы сложиться по-иному. Николай Романович Миронов сумел бы стать человеком, который не допустил бы раскола между молодыми и стариками. А в партии он, безусловно, занял бы видное положение.

Яркой личностью проявил себя и П. М. Машеров – на посту первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии. Он добился расцвета Белоруссии во всех отношениях. Думаю, что партизанская республика выиграла еще и потому, что основное ядро руководителей в республиканском и областном звене составляли люди, прошедшие горнило войны. Такого не было ни в одной республике и даже в областях РСФСР.

Это были те люди, которым сама судьба предназначила ведущую роль в дальнейшем укреплении государства. Именно они могли подготовить смену себе, передать ей свой государственный и политический опыт, предотвратить приход во власть людей слабых или совсем не подготовленных для управления партией и государством. К сожалению, этого не получилось.

Сейчас принято ругать «эпоху застоя» и критиковать Л. И. Брежнева, но Брежнев в свои первые годы был очень активен. Ему было трудно, многие вещи надо было выправлять, а как только он начинал это делать – раздавался крик, что это – возврат к сталинизму. Он притормаживал, прислушивался к этим крикам. И все-таки при Брежневе начался рост благосостояния народа, налаживалась экономика. А когда он фактически вышел из строя, то его окружение, боясь его ухода и цепляясь за власть, повело страну к развалу, отойдя от многих принципов социализма. Стала развиваться появившаяся при Хрущеве система подношений, взяток, преимущество в обеспечении номенклатуры. Потом появилась небрежность в отношении к трудящимся, к их заявлениям – все это неизбежно приводило к разрыву между обществом и властью… В последние годы секретари обкомов, ответственные работники в основном отдыхали за границей, правда, по приглашению компартий. Стал появляться новый образ жизни, пошло еще более сильное расслоение общества.

* * *

Запад тем временем находил все новые и новые формы холодной войны. В 70-е и особенно в 80-е годы была сделана ставка на так называемое «правозащитное движение». Это отчетливо проявилось после Совещания по вопросам разоружения и безопасности в Европе, которое состоялось в Хельсинки в 1975 году. Достижение договоренностей о сокращении ядерных и обычных вооружений, прежде всего военных потенциалов США и СССР, и о нерушимости границ в Европе стало событием величайшей важности. Однако Запад компенсировал это условиями, заложенными в так называемую «третью корзину», – это раздел соглашений по правам человека (свобода слова, печати, передвижений и т. д.). Центры психологической войны не преминули этим воспользоваться. Под эгидой политического отдела посольства США, и в частности, его сотрудника Ричарда Колмса, создавались «хельсинские группы» борцов за права человека в СССР, которые легализовали тех, кто вел незаконную деятельность против советской власти.

Это была серьезная и глубоко разработанная программа борьбы с Советским Союзом. Спецслужбы США получили практически легальную возможность поддерживать и руководить движением, направленным на перемену строя внутри СССР. Иметь отряды диссидентов под вывеской борьбы за права человека.

Сохранилось множество документов, это подтверждающих. Вначале такую роль играли письма против отдельных правительственных решений и акций, затем возникла «Хроника текущих событий», вокруг которой стали сплачиваться «борцы за права человека в СССР», – за все платили специальные центры Запада. Позже (при том же финансировании и организации) стала распространяться программа «Демократическое движение в СССР», а затем «Тактические основы демократического движения в СССР».

Для того чтобы рассказать о том, как мы пытались всему этому противостоять, следует вспомнить о Юрии Владимировиче Андропове.

Глава 3. План «Лиоте» действует. Андропов и диссиденты

Для меня 15 лет, которые я работал под началом Юрия Владимировича Андропова, остаются памятными на всю жизнь.

Возглавив партию и встав во главе государства, он сразу же напомнил обществу о Марксе. В статье «Учения Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» он поднял исторически важную теоретическую задачу: «Нам надо трезво представлять, где мы находимся… Видеть наше общество со всеми его возможностями и нуждами…» Это – требование первопроходца. Он должен оценить пройденный путь и определить дальнейшие шаги. Андропов не призывал вернуться к Марксу или к Ленину. Первопроходец определял путь в будущее, опираясь на учение Маркса-Ленина, думая о его развитии.

Уверен, что Андропов свершил бы то, что сделал Ленин на заре империализма, он, развивая учение марксизма-ленинизма, нашел бы пути развития социализма в новых исторических условиях, обосновал бы его теоретически в эпоху глобального капитализма.

Андропов говорил: «Мы живем в стране социализма. Немало тех, кто сомневается в этом, говорят, что социалистическое общество не таким должно быть. Мы, дескать, ушли от социалистических начал. Но мы – первые. Иного социализма на Земле никто в жизни не воплотил, да и не воплощал. Конечно, многое хочется улучшить, усовершенствовать. Мы обязаны это делать. Но искать иные пути, бросать наш опыт, отказываться от него – значит уйти от социализма, похоронить завоевания Октября, закрыть дорогу в будущее».

Горько осознавать, что великую державу пустили в пропасть те, кто отказался от нашего опыта, кто «целился в коммунизм, а погубил Россию»…

Андропова заботило и беспокоило многое. Главное – доверие людей к партии и к государству, вера народа в будущее, благосостояние всех, живущих в социалистическом государстве. Конечно, осуществить все это, как и обеспечить необходимый рост экономики, можно было только в условиях безопасности государства. Холодная война продолжалась, и в 1983 году Юрий Владимирович говорил по этому поводу: «Наше общество развивается не в тепличных условиях, не в изоляции от враждебного нам мира. А под холодными ветрами развязанной империализмом «психологической войны».

Задачи этой войны и тогда были очевидны: изменить конституционный социалистический строй в СССР и, в конечном счете, разрушить государство. Средства для достижения этой цели были брошены неимоверные, в том числе и для снабжения тех, кто встал на путь борьбы с конституционным строем своей страны, внутри нее. Андропов хорошо знал, что такие люди в стране были (конечно же, он знал и о «плане Лиоте»). Но вряд ли он мог представить себе, что «деревья станут большими» в Беловежской Пуще, что там в декабре 1991 года вопреки воле народа, высказанной на референдуме в марте того же года, будет принято решение о прекращении существования СССР. И хорошо, что он не узнал о том, что это решение подписали и доложили об этом президенту США бывшие руководящие работники партии… Которые не скупились на заявления о своей верности Ленину. А бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС, ставший президентом СССР, спокойно принял антиконституционный акт и подал в отставку…

Говорилось уже много раз, но не могу не повториться: Андропову не было жизнью отведено времени для спасения государства. Но положение в партии его беспокоило многие годы. Он говорил о своих переживаниях, излагал свои мысли в записках с предложениями, как поправить дело.

Не раз приходилось слышать от него о том, что партийные руководители превращаются в хозяйственников, подменяют своим аппаратом власть Советов, теряют роль политических руководителей и организаторов масс. Особенно часто он возвращался к роли первых секретарей райкомов партии, не мог спокойно реагировать на то, что они, занятые хозяйством, отдаляются от острейших нужд и запросов жителей своих районов. Он не терпел также пренебрежительного отношения к письмам и к просьбам людей. Они не должны были оставаться без ответа.

Такое внимание к заявлениям граждан в КГБ породило желание людей обращаться к нам с просьбами и жалобами, которых не слышали и не хотели слышать в партийных и государственных учреждениях. Была, к примеру, такая ситуация, когда в столице на протяжении почти двух лет довольно большая группа людей ходила по приемным высших органов власти, редакций центральных газет. Какую-то помощь по поводу своих жалоб люди получали лишь по линии ЦК ВЛКСМ. Корреспондент агентства «Рейтер», не скрывая своей профессиональной радости, живо описал ситуацию миру, подсказал, кстати, идею объединяться советским людям в независимые профсоюзы – и получилась акция!

Юрий Владимирович принял решение пригласить сто человек из этой группы в приемную КГБ. Люди изложили свои просьбы, все они касались проблем на местах. Андропов направил записку в ЦК КПСС с предложением принять решение. Понадобилось дней десять, и все просьбы, за исключением четырех, были удовлетворены.

Андропов так реагировал на все, что было связано с несправедливостью. Так он поступил в день похорон Василия Шукшина, творчество которого высоко ценил. Когда кто-то вдруг инспирировал слух о запрете хоронить писателя на Новодевичьем кладбище, Юрий Владимирович вмешался и сорвал явную провокацию.

Через частности видится личность – заботясь о доверии народа к государству, Андропов укреплял государственную власть. В обществе уже нарастали угрожавшие стабильности негативные процессы, нарастала напряженность в межнациональных отношениях в ряде районов страны, ощущалась разбалансированность планов развития экономики. Информационные службы скрывали тем временем реальное положение дел…

* * *

Расскажу о деятельности Ю. В. Андропова по порядку.

На первомайских трибунах 1967 года осведомленные люди обсуждали возможную скорую смену действующего на тот момент руководителя КГБ В. Е. Семичастного. Но назначения на этот пост именно Андропова никто не ожидал. Впоследствии этот факт стали связывать с трагедией, случившейся со Светланой Аллилуевой, но к приходу в КГБ Андропова это не имело никакого отношения. Хотя ему и пришлось немало сделать для нейтрализации пропагандистских акций Запада, которые они развязали, воспользовавшись этой трагедией.

На самом деле Светлана Аллилуева уехала в Индию с прахом супруга с разрешения руководителей государства. Она выполняла завет покойного, и никто не мог ей в этом препятствовать. Находилась она в Индии около трех месяцев и на 6 марта 1967 года имела билет на самолет Дели – Москва. Почти двое суток провела в посольстве Дели, накануне вылета обедала у посла СССР в Индии Бенедиктова, одного из бывших, наиболее заметных наркомов, воспитанных Сталиным. После обеда осталась в одиночестве, так как посольство занялось обеспечением очередного официального мероприятия: в Дели прилетел с визитом начальник Генштаба Советской армии. Происходило это 5 марта, но никто не вспомнил в этот день имя отца Светланы. Не высказал ей нужных слов по поводу даты смерти ее отца. Возможно, это и привело ее к роковому шагу.

Все понимали, что случившееся послужило лишь поводом для смены руководства КГБ. Тем более с того мартовского дня прошло более двух месяцев, и никто, ни в каких сферах, не искал виновных за ее отъезд. Смена происходила в связи с борьбой двух группировок в верхнем эшелоне власти при Брежневе. Семичастный был близок к Шелепину, а именно рост влияния последнего в партии и в государстве и вызвал борьбу. Тем, кто активно стремился этот рост прекратить, удалось склонить Брежнева снять Семичастного.

Андропов никогда не примыкал ни к каким группировкам, был далек от всякого рода интриг, и решение Брежнева назначить его на пост руководителя КГБ было безошибочным. В самом комитете положение в то время было сложное и напряженное. Оно объяснялось распрями между отдельными группами руководящих работников. Основную группу составляли бывшие партийные работники, которые появились у нас после ареста Абакумова. Они занимали ключевые посты и считали себя, по прошествии полутора десятка лет, заслуживающими ведущего положения, держали оборону против новых молодых сотрудников, которым Шелепин и Семичастный открывали дорогу на руководящие посты. Бывшие партработники не хотели сдавать своих позиций, в какой-то мере и это тоже решило судьбу Семичастного.

Трудно приходилось профессиональным работникам, которые несли на себе всю тяжесть оперативной работы, – никто не знал, как поведет себя новый председатель. С приходом Андропова на первый план вышли бывшие партработники, они очень старались сразу зарекомендовать себя его сторонниками. И здесь проявилось то, что вызвало уважение и первые ростки доверия к Андропову: он не тронул профессионалов, не стал реагировать на лесть…

Доверие к Андропову росло и по мере его вхождения в дела, укреплялось принимаемыми решениями, подходом к анализу оперативных ситуаций, отношением к людям.

На всех произвело впечатление и вызвало одобрение первое телеграфное указание на места, определявшее подход нового председателя к решению проблем государственной безопасности страны. Прежде всего: действия чекистов должны быть известны и понятны населению. Так не только поощрялась, но и приобретала реальное содержание гласность. Вошло в рабочий график постоянное открытое общение сотрудников КГБ с населением, обязательное информирование общества через средства массовой информации. Чекисты стали частыми лекторами и докладчиками в рабочих, студенческих, творческих аудиториях, на различного рода собраниях общественности.

С первых дней работы Андропова в КГБ стал повышаться и без того высокий уровень требовательности к исполнению служебного долга, и образцом такого служения был сам Юрий Владимирович. За время пребывания в КГБ он практически ни одного дня не был отключен от работы. Мы знали и привыкли к тому, что суббота или воскресенье – это самые удобные дни для доклада председателю, так как в будни его отвлекали внекомитетские дела.

Он был требовательным и в то же время удивительно понимающим подчиненных руководителем. Хорошо помню первый случай воспитания дисциплины. В одно из воскресений, вскоре после прихода в КГБ, Андропов вызвал к себе руководителей основных подразделений Комитета. Явились не все, в том числе не мог там быть и я, потому что меня не оповестили, не нашли, жил на даче без телефона, дежурных машин не было… Поняв эти причины, Андропов распорядился так, что буквально на следующий день управлению помогли организовать дежурную службу, а через три дня на моей даче появился не только городской телефон, но и так называемая вертушка. Вскоре были установлены телефоны и в служебных машинах. Понятно, что такой подход вызывал уважение к руководителю, укреплял понимание важности дела, которому служишь, усиливал исполнительность.

Еще одно немаловажное качество: умение слушать людей, считаться с их мнением. Андропов не отвергал несогласия, даже тогда, когда принимал решения вопреки мнению возражавших. Но если последние оказывались правы впоследствии, Юрий Владимирович всегда признавал это прилюдно. Профессионалы это оценили очень высоко, а те люди, которые старались с приходом Андропова быстренько, так сказать, ему услужить, посредством рассказов о том, кто здесь плох, а кто хорош, почувствовали себя отстраненными. Андропов оценивал кадры только так, как видел их в деле.

Привлекало в нем и то, что он не был сторонником скоропалительных решений. Принимал их вдумчиво, серьезно и не спеша. Иной раз даже кто-то нервничал, что он тянет, а потом, когда наступал итог, всем становилось ясно, что только так и надо было поступать.

Он был генератором идей, тех мероприятий и той политики, которые должны были проводить органы безопасности. Это очень важно. Были и до него «генераторы», но он иной раз выдвигал идею, которая казалась нереальной для ближайшего времени, «когда это будет и что это такое»? А жизнь показывала, что это было видение той далекой перспективы, которая нас ожидала. В этой связи нельзя не сказать об отношении Андропова к информации, особенно к устным докладам. Очень скоро мы убедились в том, что доклад без предложений о действиях, вытекающих из сообщенной информации, для него не интересен. Просто знать мало, надо реагировать, решать. Если ты не видишь решений, то скажи, будем искать их сообща. А просто играть в информированность – дело недостойное.

Неотъемлемым требованием Андропова было соблюдение законности: чекисты должны быть образцом законопослушности. Сам он был до щепетильности строг в соблюдении ответственности за деятельность КГБ перед ЦК КПСС и правительством. Прежде всего это выражалось в том, что Комитет не утаивал промахи и нежелательные происшествия, которые в его структурах происходили. Такого же подхода он требовал и от подчиненных.

В целях строгого соблюдения законности Андропов ограничил некоторые права местных руководителей. Это, в частности, касалось права на возбуждение уголовных дел по статье 70 УК РСФСР (антисоветская пропаганда). Такое решение принималось теперь только с санкции центра. Вина привлеченных к уголовной ответственности должна была доказываться документами и вещественными доказательствами. Признание обвиняемых и показания свидетелей признавались лишь как объяснение действий и иллюстрация очевидцев. Это правило распространялось также и на материалы, передаваемые в органы прокуратуры.

* * *

О хитром замысле понятия «диссидент», которым Запад прикрывал тех, кто встал на путь нарушения закона, я уже говорил. Андропова немало обвиняли в том, что он преследовал и даже репрессировал инакомыслящих. Да, в переводе слово «диссиденты» – инакомыслящие. Но КГБ под руководством Андропова никогда их не преследовал, он боролся с «инакодействующими», с теми, кто не словом, а делом выступал против советского конституционного строя, нарушая при этом закон. Это – не инакомыслие. Иные диссиденты признают сегодня, что их борьба с коммунизмом на деле оказалась борьбой против России. Но они это признают только теперь…

Андропов сделал так, что на всех направлениях оперативной деятельности главным условием становилось знание оперативной обстановки и принятие мер предупреждения преступных акций, угрожающих государственной безопасности, способных дестабилизировать общество.

…Через два месяца после прихода Юрия Владимировича в КГБ СССР в моем кабинете раздался звонок, с которого начался для меня новый и важный этап профессиональной судьбы. Он вызвал меня к себе, предложил сесть и стал расспрашивать о жизни, работе, о том, что происходит в органах, какой мне видится перспектива развития системы госбезопасности и как я оцениваю обстановку в стране. Разговор был долгий и обстоятельный. Я выразил тревогу по поводу растущих нападок Запада, на которые мы не всегда достойно и не достаточно твердо отвечаем.

И тут, совершенно для меня неожиданно, Андропов предложил мне пост первого заместителя начальника вновь создаваемого Управления по борьбе с идеологической диверсией.

– По всей видимости, Главное управление контрразведки (в то время я работал там) я не устраиваю, и мне следует либо согласиться с вашим предложением, либо уходить, – сказал я.

Юрий Владимирович попросил меня все же высказать свое отношение к идее создания нового подразделения. Я усомнился: не будет ли оно повторять то, что уже было, не окажется ли новое управление аналогом Секретно-политического отдела НКВД (СПО), который занимался политической оппозицией и работа которого уже подвергалась беспощадной критике все последнее десятилетие.

– Нет, новое управление не будет повторением СПО, – возразил Андропов, – оно должно отвечать задачам сегодняшнего дня. Ты не можешь не согласиться с тем, что сейчас идет мощная психологическая атака на нас, это же не что иное, как самая настоящая идеологическая война, решается вопрос кто кого. Мы, коммунисты, стоим на твердых позициях и полны решимости укреплять Советское государство, а наши идеологические противники прилагают все силы, для того чтобы разрушить его. Мы обязаны знать их планы и методы работы, видеть процессы, происходящие в стране. Это очень важно. Нам необходимо использовать самые разные источники: как легальные учреждения, социологические институты или информацию в печати, так и данные наших спецслужб. Помимо явлений, которые лежат на поверхности, существуют еще и тайные пружины, и немаловажную роль здесь играет работа наших органов. Вот, к примеру, сегодня мы занимались проблемой крымских татар. Ты видишь одно, а тот, кто не изучил этот вопрос основательно и не знает всех тайных рычагов, видит совсем другое. Очень важно научиться распознавать и хорошо понимать внутренние глубокие процессы. Мне представляется, что главной задачей создаваемого управления является глубокий политический анализ ситуации и по возможности наиболее точный прогноз. Новое управление должно противостоять идеологической экспансии, направляемой из-за рубежа, стать надежным щитом против нее. И здесь очень важна роль чекистских методов работы…

«Чекистские методы? Что он имеет в виду?» – подумал я. Видимо, речь идет о создании своего рода Управления политической контрразведки. Андропов не скрывал, что ощущение необходимости такого подразделения он вынес из венгерских событий 1956 года, очевидцем и участником которых был, находясь в Бухаресте на посту посла СССР. Чекистские методы у многих отождествляются с тем, что именуется «политическим сыском», «охранкой», – это неправильно. Об этом шла речь в тот памятный для меня вечер.

В итоге мы пришли к выводу, что нельзя занимать страусиную позицию. Либо вы защищаете власть, государство, либо создаете видимость деятельности, прикрываясь громкими фразами.

Основной функцией органов госбезопасности является защита конституционного строя – не правителей, а именно устоев государства.

В любом государстве спецслужбы глубоко и основательно изучают внутреннюю обстановку и предупреждают процессы, угрожающие строю. Во многих странах Запада под постоянным контролем находятся группы населения, такие, как, к примеру, иммигранты. Во Франции, например, во время визитов высокопоставленных лиц неблагонадежные элементы в целях безопасности высылаются на Корсику. Трудно представить, как могло бы ФБР узнать, что происходит в коммунистической партии США, не имея там агентов. Как могли бы бороться американские спецслужбы с экстремистскими афроамериканскими организациями, если бы не знали обстановку «изнутри». Оценить же обстановку можно только с помощью сложившихся и проверенных методов, применяемых спецслужбами во всем мире.

Кто же должен этим заниматься? Конечно, контрразведка. Это известный легально существующий во всех государствах политический орган. Именно политический, так как основной смысл работы контрразведки в политическом контроле над ситуацией. Поэтому словосочетание «политический сыск» искажает смысл необходимой для государства работы, ставя знак равенства между законными действиями и беззаконием.

Это – схематичное изложение соображений Андропова о задачах создаваемого управления. Мне было в тот момент ясно: он тщательно и глубоко продумал перестройку системы органов КГБ. Осознав основной смысл плана, я понял, что это важное и нужное дело, и, подумав, дал согласие. Начальником управления стал бывший секретарь по пропаганде из Ставропольского краевого комитета партии В. Ф. Кадышев, я – его первым заместителем. Встал вопрос и о других заместителях, я предложил три кандидатуры, Андропов назвал еще одну. Я промолчал. Он еще раз повторил фамилию этого человека, я опять никак не прореагировал.

– Как ты вообще относишься к людям, с которыми тебе предстоит работать? Что можешь о них сказать? – спросил Андропов.

– Юрий Владимирович, если вы меня вызовете через полгода, я изложу свою точку зрения. Сегодня же никаких характеристик давать не буду. К вам сейчас идет много людей и с добром, и со злом. Есть и такие, кто хочет себя показать, а товарища утопить. Поэтому мне, пока не хотелось бы давать характеристики. Через полгода вы сами многое увидите, у вас сложится обо всем собственное мнение и будет больше информации. Вот тогда я и скажу, как отношусь к некоторым нашим сотрудникам.

Андропов улыбнулся не то одобрительно, не то иронически, но условие мое принял. И ровно через полгода позвонил:

– Ты знаешь, что за день сегодня?

– Догадываюсь…

– Ну приходи, потолкуем…

* * *

Управление, созданное Андроповым для борьбы с идеологической диверсией противника, назвали 5-м, я провел в нем дальше всю свою профессиональную жизнь. Есть смысл привести информацию о нем, помещенную на официальном сайте ФСБ России:

«В записке в ЦК КПСС о целесообразности образования самостоятельного управления по борьбе с идеологическими диверсиями противника № 1631-А от 3 июля 1967 г. Ю. В. Андроповым подчеркивалось: «Имеющиеся в Комитете государственной безопасности материалы свидетельствуют о том, что реакционные силы империалистического лагеря, возглавляемые правящими кругами США, постоянно наращивают свои усилия в плане активизации подрывных действий против Советского Союза.

При этом одним из важнейших элементов общей системы борьбы с коммунизмом они считают психологическую войну…

Замышляемые операции на идеологическом фронте противник стремится переносить непосредственно на территорию СССР, ставя целью не только идейное разложение советского общества, но и создание условий для приобретения у нас в стране источников получения политической информации.

В 1965–1966 гг. органами госбезопасности в ряде республик было вскрыто около 50 националистических групп, в которые входили свыше 500 человек. В Москве, Ленинграде и некоторых других местах разоблачены антисоветские группы, участники которых в так называемых программных документах декларировали идеи политической реставрации…

Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия…»

В этой связи предлагалось создать в центральном аппарате КГБ самостоятельное Управление (пятое), возложив на него функции:

– организации работы по выявлению и изучению процессов, могущих быть использованными противником в целях идеологической диверсии;

– выявления и пресечения враждебной деятельности антисоветских, националистических и церковно-сектантских элементов, а также предотвращения (совместно с органами МВД) массовых беспорядков;

– разработки в контакте с разведкой идеологических центров противника, антисоветских эмигрантских и националистических организаций за рубежом;

– организации контрразведывательной работы среди иностранных студентов, обучающихся в СССР, а также по иностранным делегациям и коллективам, въезжающим в СССР по линии Министерства культуры и творческих организаций.

Эта записка была рассмотрена Политбюро ЦК КПСС 17 июля 1967 г., и был одобрен проект Постановления Совета Министров СССР, которое было принято в тот же день (№ 676–222 от 17 июля 1967 г.).

Как отмечалось в записке Андропова в ЦК КПСС от 17 апреля 1968 г. «О задачах органов госбезопасности по борьбе с идеологической диверсией противника», в отличие от ранее действовавших аналогичных подразделений (секретно-политических отделов, 4-го Управления МВД – КГБ), вновь создаваемые в центре и на местах подразделения призваны вести борьбу с идеологической диверсией, инспирируемой противниками СССР из-за рубежа.

Как отмечалось в решении одной из Коллегий КГБ СССР за 1968 г., в работе по линии борьбы с идеологической диверсией «следует исходить из того, что результатом профилактической работы должно быть предупреждение преступлений, перевоспитание человека, устранение причин, порождающих политически вредные проявления. Задачи борьбы против идеологической диверсии противника будут решаться в тесном контакте с партийными органами в центре и на местах, под их непосредственным руководством и контролем».