Помоги проекту - поделись книгой:
Француз-перевозчик, с которым Тредиаковский случайно познакомился, поранил руку. И Василий Кириллович на время заменил его.
По-разному относились голландцы, бельгийцы, французы к путнику-иностранцу, который задавал вопрос: «Как пройти в Париж?». Одни отделывались взмахом руки, указывая направление. Другие отвечали обстоятельно и сами расспрашивали путника, из каких он земель. Для жителей Западной Европы в начале XVIII века русский на их дороге был еще в диковинку.
Несколько раз Тредиаковскому попадались «шутники». Они указывали путь не в столицу Франции, а куда-нибудь в Реймс или Амьен.
После долгих плутаний, с неизменным вопросом к встречным «Как пройти в Париж?», русский странник снова выходил на нужную дорогу.
И, наконец, Василий Кириллович издалека увидел знаменитый город.
В конце XIV столетия писатель и теоретик французской поэтической школы риториков Эсташ Дешан воспевал родную столицу:
Конечно, и в начале XVIII столетия Париж славился, как и во времена Эсташа Дешана, своими праздниками и уголками, где можно вволю «гулять» и «веселиться». Но город внешне во многом уже изменился.
Каким увидел Париж в 1727 году Тредиаковский?
В первой половине XVII века во французской столице началось, невиданное до той поры, строительство и преображение города. Как отмечалось летописцами, в Париже «еще не было такого количества работающих каменщиков». На берегу Сены была возведена Большая галерея, которая связала Лувр с Тюильри, устраивались купальни, водопои, фонтаны, строились многочисленные дворцы, дома, церкви, производственные помещения, облагораживались старые сады и парки, закладывались новые.
Известный французский искусствовед профессор Луи де Откер писал о том времени: «…на месте мелких островков у западной оконечности острова Сите появились в XVII веке площадь Дофин и насыпь Вер-Галан; остров Сен-Луи возник на месте островов Иль-о-Ваш (Коровий остров) и Нотр-Дам; Иль-о-Синь (Лебединый остров) еще существовал в XVIII веке близ местечка Гро-Кайю…
Реки, впадавшие в Сену, исчезли; поток, сбегавший с Белъвиля и Менильмонтана, перестал существовать… на холме, образовавшемся на месте свалки мусора, был сооружен лабиринт Ботанического сада, подобно Монте-Тестаччио, возведенному римлянами… исчезли также холмы с остатками дорог, проложенных еще гало-римлянами…
Во времена Людовика XIII серебристая листва ив отражалась в еще чистых водах Сены; строители последних набережных их выкорчевали…
Нет больше особнячков, окруженных зеленью, тех тенистых уголков, которые в XV веке украшали квартал Марэ, нет садов предместий, воспетых Буало; окраина большого леса Рувре превращена в английский парк, известный как Булонский лес».
Но русский поэт не знал об этих переменах во французской столице. Да и вряд ли они взволновали бы Тредиаковского: ему был нужен Париж его времени.
А в русской дипломатической миссии во Франции в тот год произошли изменения. Скончался видный сподвижник Петра I, князь Борис Иванович Куракин. Он был участником и военных походов, и многих международных переговоров.
В 1710 году Петр I назначил его послом в Англии и Голландии. Спустя семь лет Борис Иванович сопровождал государя в Париж и участвовал в переговорах о заключении Амстердамского договора с Францией и Пруссией. Как отмечали современники, Борис Куракин обладал «незаурядным дипломатическим искусством» и великолепно ориентировался в сложной международной обстановке.
Когда Петр I отправился в персидский поход, он поручил Куракину руководство всеми русскими дипломатами, работавшими за границей.
В 1724–1727 годах Борис Иванович был послом в Париже. Он стремился, по воле своего государя, создать прочный союз между Россией и Францией.
Смерть в Париже пятидесятилетнего дипломата вызвала подозрение и кривотолки в окружении юного императора Петра II. Поговаривали даже об отравлении Куракина теми, кто не желал сближения Франции и России. Но подтверждений убийства посла обнаружить не удалось.
Новым главой русской дипломатической миссии в Париже в 1727 году стал сын Бориса Ивановича — Александр Куракин. К нему-то и удалось устроиться секретарем Тредиаковскому. Вероятно, помогла в этом рекомендация графа Головина.
Новый посол сам стремился к знаниям и потому, без всяких проволочек, разрешил своему секретарю учиться в Сорбонском университете. Тредиаковский посещал лекции по богословию, философии, математике, участвовал в публичных диспутах, изучал творения классиков французской литературы.
Успевал Тредиаковский познавать и необычную для русского человека с той поры жизнь Парижа — светскую, богемную, злачную.
Как впоследствии рассказывал сам Василий Кириллович, во французской столице он бывал, «где только можно».
Понятно, что на королевские приемы и балы бедного, незнатного происхождения, иностранца не приглашали. Зато народные гулянья, рынки, театральные постановки, уличные карнавалы, храмы, архитектурные достопримечательности, сады и парки Тредиаковский посещал, как только выпадали свободные часы.
В первой половине XVIII века русские студенты в Париже любили собираться на Новом мосту. Это знаменитое сооружение, соединяющее два берега Сены, было открыто еще в 1606 году.
Спустя полтора столетия писатель Луи-Себастьян Мерсье определил его значение для Парижа: «Новый мост занимает в городе такое же место, какое сердце занимает в теле человека».
Здесь бойко шла торговля, выступали уличные актеры, прогуливались добропорядочные парижане, орудовали воры и шулера, завлекали клиентов проститутки просили подаяния нищие, читали стихи поэты, объявлялись государственные указы. Еще в XVII веке появилась популярная парижская песня:
Тредиаковский сравнивал Новый мост со Спасским Московским крестцом, где также процветали торговля и преступления, выступали бродячие артисты, оглашались важные сообщения, нанимались в услужение безработные.
Если у русских студентов появлялись деньги, то они наведывались в таверны «Куропатка» и «Чудесный напиток», расположенные вблизи Нового моста. Посещали русские и такие знаменитые питейные заведения Парижа, как «Охотничий рог», «Сосновая шишка», «Львиное логово», «Рябина в цвету». Но часто посещать их у Тредиаковского не было ни средств, ни времени.
Однако ни учеба и секретарские обязанности в посольстве, ни прогулки по городу, ни посещение питейных заведений не могли отвлечь трудолюбивого Василия Кирилловича от творчества. Он писал стихи, делал переводы с французского.
Один из русских эмигрантов в XIX веке заметил: «Хорошо в Париже тосковать о России… А еще — поучать соотечественников и давать из безопасного далека советы, как обустроить Россию…».
Реформировать государственное устройство и докучать назиданиями Тредиаковский не собирался. А вот по родине скучал. О своей заграничной жизни он говорил: «Общался в Париже и даже бранился по-французски, а петь хотелось по-русски…». Именно на берегах Сены Василий Кириллович написал одно из самых патриотичных стихотворений русской литературы XVIII столетия:
Конечно, строки, написанные без малого три столетия назад, сегодня могут показаться тяжеловесными, напыщенными. Но в первой половине XVIII века творение Тредиаковского «Стихи похвальные России» с восторгом декламировали патриотически настроенные русские «и школяры, и царедворцы». В нашей литературе это было одно из первых произведений, в котором автор воспевает Россию, находясь вдали от родины.
Из написанного Тредиаковским о французской столице почти ничего не сохранилось. На родину он привез «Стихи похвальные Парижу»:
Но куда подевалось большинство его записей и стихов парижского периода?
Поэт знал о политических событиях на родине. Высший правительственный орган России в 1726–1730 годах Верховный тайный совет не смог удержать международные позиции, завоеванные Петром I. Возникла напряженность в отношениях с Францией.
Возможно, князь Куракин предостерег Тредиаковского: хвалебные вирши о Париже могут не понравиться важным особам из Верховного тайного совета.
Схожие предупреждения получали русские стихотворцы, влюбленные в Париж, и в XIX, и даже в XX веках.
Возвращаясь на родину, Василий Кириллович, вероятно, проявил разумную предосторожность. На престол взошла племянница Петра I Курляндская герцогиня Анна Иоанновна. Какова будет ее позиция в международных и внутригосударственных делах? То, что у нее крутой нрав, стало ясно в первые же недели правления новой императрицы. Анна Иоанновна легко приструнила родовитую знать страны и порвала на глазах у «верховников» кондиции, ограничивающие ее права. Сам Верховный тайный совет был ликвидирован.
Возможно, Тредиаковский решил не рисковать и часть своих творений, перед тем, как навсегда проститься с Парижем, сжег. Василий Кириллович не был зачинателем недоброй традиции многих русских литераторов: вначале — раздумья, вдохновенный полет над листом бумаги, затем — тревога, сомнения, боль и, наконец, — огонь, пепел…
Если бы восстановить все творения брошенных самому беспристрастному, безжалостному и последнему «читателю»!..
Беспочвенные мечты. Огонь равнодушен: покончил ли он с шедевром или — с жалкими, бездарными творениями.
Никто не приветствовал возвращения поэта на родину. Те, кто решал его судьбу, ставили вопрос так: «Сажать — не сажать? В железо «офранцузившегося» пиита и — в Березово, где помер Александр Меншиков?..».
Ведь Тредиаковский в мае 1727 года отправил из-за границы хвалебный стих бывшему любимцу Петра I. Произошло это после того, как дочь светлейшего князя Меншикова была обручена с юным Петром II. Не забыл Василий Кириллович поздравить Александра Даниловича с получением высочайшего звания генералиссимуса.
В окружении императрицы Анны Иоанновны поступок поэта не забыли, но милостиво дозволили «пииту» Тредиаковскому — «существовать и деять».
А государыне о нем доложили:
— Хоть и смиренный на вид, а разудалистый, во хмелю глаголет по-иноземному, а кулаками размахивает по-нашенски: забористо и без оглядки…
— Многие такие забористые теперь оглядывают империю в ледовых землях!.. — ответила императрица Анна Иоанновна и высказала недовольство докладчикам: — Виданное ли дело: отвлекать из-за какого-то стихотворца монаршую особу?!..
Князь Александр Борисович Куракин и в России продолжал покровительствовать Тредиаковскому. Побег из Славяно-греко-латинской академии еще не был забыт сановными недоброжелателями Василия Кирилловича. Заступничество младшего Куракина уберегло его от многих неприятностей.
В год возвращения на родину поэт посвятил влиятельному покровителю свое первое опубликованное произведение — перевод аллегорического романа французского писателя Поля Тальмана «Езда в остров любви». Роман составлял первую часть книги, а вторую — стихотворения Тредиаковского, написанные по-русски и по-французски.
Зимой 1731 года «Езда в остров любви» вышла в свет. Издание финансировал князь Куракин. Имя автора тут же стало известно всей увлекающейся литературой России.
Императрица Анна Иоанновна несколько раз прослушивала это творение Тредиаковского в исполнении придворных чтецов.
Как отмечалось полтора столетия спустя в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона: «Ему доставило успех самое содержание книги, посвященное изображению чувств изящной любви и уважения к женщине, новых в то время для русских читателей».
В той же книге Тредиаковский поместил несколько стихотворений своей «работы» и предисловие, в котором впервые высказал мысль об употреблении в литературных произведениях «русского, а не славянского языка, как было до того времени».
Творческий успех, похвальный отзыв императрицы и покровительство князя Куракина все же не спасали Василия Кирилловича от нужды и невзгод. Нашлись в Москве и Петербурге недоброжелатели, обвинявшие поэта в атеизме. Подобное в первой половине XVIII века было не менее страшным, чем обвинение в государственной измене или казнокрадстве. К счастью, поэт не оказался в темнице и не испытал физических пыток.
В 1733 году Тредиаковского приняли на службу в Академию. Ему вменялось в обязанность: «вычищать язык русской пишучи как стихами, так и не стихами; давать лекции, ежели от него потребовано будет; окончить грамматику, которую он начал, и трудиться совокупно с прочими над дикционарием русским; переводить с французского на русский язык все, что ему дастся».
Научной и литературной работе Василия Кирилловича нередко мешали заказы влиятельных особ на сочинение од и торжественных речей. Как жаловались другие русские поэты XVIII века, подобные творения приходилось «насыщать самой низменной лестью».
Трудна доля сочинителя незнатного рода. Хоть и поощряли Тредиаковского и сама императрица, и ее приближенные, но унижения от них ему приходилось испытывать постоянно. Об этом сохранились записи самого Василия Кирилловича: «Имел счастие читать государыне императрице у камина. Стоя на коленях… И по окончании оного чтения удостоился получить из собственных ее императорского величества рук всемилостивейшую оплеушину».
Впрочем, данный эпизод вспоминался поэтом как радостное событие. А вот случай с кабинет-министром Аркадием Волынским описан Тредиаковским с болью: «В понедельник ввечеру пришел ко мне кадет Криницын и объявил мне, чтобы я шел немедленно.
Подпоясав шпагу и надев шубу, пошел с ним тотчас и, сев с ним на извощика, начал спрашивать его учтивым образом, куда он меня везет. На что мне ответствовал, что везет меня к его превосходительству кабинет-министру Аркадию Петровичу Волынскому, а зачем — сказать не знает. Когда мы прибыли, его превосходительство начал меня бить — пред всеми толь немилостиво по обеим щекам, что правое мое ухо оглушил и левый глаз подбил, что он изволил чинить мне в три или четыре приема. Потом, с час времени спустя, его превосходительство приказал мне спроситься, зачем я призван. Должно было мне сочинить приличные стихи к маскараду. С сим и отправился в дом мой, куда пришед, сочинил оные стихи и размышлял о моем напрасном безчестии и увечьи».
На этом издевательства кабинет-министра над поэтом не закончились. Тредиаковский решил пожаловаться на Волынского. Осмелился искать защиту у фаворита Анны Иоанновны.
С этим и отправился Василий Кириллович к всесильному герцогу Эрнсту-Иоганну Бирону. На беду Тредиаковского, в это время к фавориту императрицы приехал Аркадий Петрович Волынский.
Увидев в приемной Бирона Тредиаковского, кабинет-министр понял, зачем явился сюда поэт. Возмущению вельможи не было предела.
Он тут же стал бить Василия Кирилловича, затем вышвырнул его из приемной и велел арестовать.
Хоть и не любил Волынского фаворит императрицы, но в расправу над поэтом не вмешался.
Спустя несколько часов кабинет-министр заглянул в арестантскую камеру, где находился, в который раз опозоренный и униженный, Тредиаковский.
Поделиться книгой: